Читать книгу Больше жизни, Хлоя Браун! - Талия Хибберт - Страница 4

Глава первая

Оглавление

Двумя месяцами позже

– Ох, вы настоящее сокровище, Рэд.

Рэдфорд Морган попытался выдавить бодрую улыбку, что было не так легко с рукой, по локоть погруженной в старушкин унитаз.

– Я просто делаю свою работу, миссис Конрад.

– Вы самый лучший комендант из всех, какие у нас только были, – проворковала миссис Конрад, стоя в дверях ванной и прижимая к костлявой груди морщинистую руку. Копна ее седых волос слегка подрагивала – настолько она расчувствовалась. Ну что за королева драмы, дай ей бог здоровья!

– Спасибо, миссис К, – рассеянно ответил Рэд. – Вы очень добры.

«А если бы вы перестали запихивать в толчок всякую хрень, мы бы вообще стали лучшими друзьями».

Это был третий раз за месяц, когда Рэда вызывали в квартиру 3E из-за проблем с сантехникой, и, откровенно говоря, от дерьма миссис Конрад он начинал уставать. Или, точнее, от дерьма ее внуков.

Облаченная в перчатку рука Рэда наконец вынырнула из туалетных недр, сжимая насквозь мокрый ком бумажных полотенец. Рэд развернул его – внутри обнаружилась…

– Это не ваша овощная запеканка, миссис К?

Старушка по-совиному моргнула, глядя на него, а потом прищурилась:

– Да я же и понятия не имею. Где мои очки? – Она заозиралась, будто надеясь выследить их по запаху.

– Ладно, не беспокойтесь, – вздохнул Рэд. Он прекрасно знал, что это овощная запеканка, как и в прошлый раз, и в позапрошлый. Выбросив комок в урну, он вежливо заметил: – Вам надо поговорить с вашими ребятками. Они ужин в унитаз смывают.

– Что? – ахнула старушка, явно оскорбленная: – Не-е-е-е-ет. Нет-нет-нет. Мои Феликс и Джозеф? Они бы никогда так не сделали! Они относятся к еде бережно, а ужины у меня так и вовсе обожают.

– Могу поспорить, так оно и есть, – медленно сказал Рэд, – но… понимаете ли, миссис К, каждый раз, когда я прихожу сюда, я обнаруживаю, что трубы у вас забиты брокколи и грибами.

Последовало молчание – миссис Конрад переваривала эту информацию.

– Ох, – прошептала она.

Рэд еще никогда не слышал, чтобы столько уныния вкладывали в один-единственный слог. Старушка быстро замигала, ее тонкие губы задрожали, и у Рэда сжалось сердце – он понял, что она едва сдерживает слезы. Черт побери. Он не выносил плачущих женщин. Если она уронит хоть одну слезинку – он будет сидеть тут весь вечер, радостно жрать овощную запеканку тазами и рассыпаться в комплиментах.

Только не плачь. Я заканчиваю через десять минут, и я на хрен ненавижу брокколи. Только не плачь. Только не…

Старушка отвернулась как раз в тот момент, когда первый всхлип сотряс тощие плечи.

Ох.

– Ну бросьте, миссис К, не расстраивайтесь так. – Рэд неуклюже стянул перчатки и подошел к раковине помыть руки. – Они же просто дети. Все знают, что здравого смысла у детей не больше, чем у среднестатистической козы.

Миссис Конрад негромко булькнула от смеха и снова повернулась к нему лицом, промокая глаза платочком. У старушек всегда имеется при себе платочек. Они прячут их в складках одежды, как ниндзя – сюрикены.

– Вы правы, конечно… Просто… Ну, я-то думала, запеканка – их любимое блюдо. – Она шмыгнула носом и покачала головой: – Но это неважно.

Судя по дрожи в голосе, это было еще как важно.

– Могу поспорить, у вас чертовски вкусная запеканка, – сказал Рэд, потому что, очевидно, язык у него длиннее, чем у любого другого человека на этой чертовой планете.

– Вы так думаете?

– Я знаю. Вы выглядите как женщина, которая на кухне чувствует себя как дома. – Он не был уверен, что это комплимент, но прозвучало неплохо.

И очевидно, миссис Конрад фраза тоже понравилась, потому что щеки у нее зарделись и она издала какой-то высокий звенящий звук – возможно, хихикнула.

– Ох, Рэд. А знаете, у меня ведь совершенно случайно осталось немного в холодильнике.

Ну кто бы сомневался.

– Неужели?

– Да! Не хотите попробовать? Накормить после тяжких трудов – это меньшее, что я могу для вас сделать.

Откажись. Скажи, что у тебя планы: вечер пятницы как-никак. Скажи, что на обед съел пять бифштексов.

– С удовольствием, – ответил Рэд и улыбнулся. – Вот только сбегаю домой и приведу себя в порядок.

На то, чтобы спуститься на первый этаж к себе в квартиру – доставшуюся ему вместе с работой, – принять душ и переодеться, у него ушло тридцать минут. Поскольку жизнь он нынче вел дерзкую и веселую, Рэд сменил черный комбинезон на – барабанная дробь, пожалуйста! – комбинезон темно-синий, только что из стирки. По правде говоря, Рэд понятия не имел, что полагается надевать на ужин с пожилой леди, но его обычные говнодавы и кожаные штаны казались не совсем уместными.

Только закрыв дверь, он подумал, что не совсем уместной может быть вся эта ситуация вообще. Может ли он ужинать с жильцами? Не запрещено ли это? Рэд не видел в этом ничего такого, но на поприще коменданта он трудился недавно и пока не обладал достаточной квалификацией. На всякий случай он вытащил телефон и отправил сообщение Вику, домовладельцу, – и по совместительству другу, который и взял его на эту работу:

«Можно мне поужинать с милой старушкой из 3E?»

Вик, как обычно, ответил быстро:

«Если тебе нравятся постарше, дружище, я не осуждаю».

Рэд фыркнул от смеха, закатил глаза и убрал телефон. И тут внезапно кое-что услышал.

Или, точнее, кое-кого.

Хлою Браун.

– …увидимся за бранчем[4], если у меня получится, – говорила она.

Голос у нее был резкий и какой-то дорогой, как будто кто-то научил разговаривать бриллиант. Его звук всколыхнул мысли Рэда – четкое произношение Хлои напомнило ему о людях и местах, о которых он предпочел бы забыть. О других временах и о другой женщине, той, которая одной наманикюренной рукой держала серебряную ложку, во рту с которой родилась, а второй стискивала его сердце.

Хриплый тембр Хлои и воспоминания, которые он вызвал, – вот и все, что могло его предупредить. Потом Рэд завернул за угол и оказался лицом к лицу с самой обладательницей голоса. Или, если точнее, лицом к горлу. Потому что Хлоя тоже выворачивала из-за угла, и они столкнулись, и она каким-то образом врезалась лицом ему в горло.

Что было больно. Даже очень.

От столкновения с дыханием Рэда произошло нечто ужасное. Он сделал вдох, подавился воздухом и одновременно потянул руку к Хлое. Последнее было сделано чисто автоматически: он в кого-то врезался, так что теперь обязан был удержать этого кого-то от падения. Вот только, ясное дело, это был не просто там кто-то. А Хлоя, и его рука легла на ее мягкую талию. Хлоя, пахнущая весенним садом после дождя. Хлоя, которая сейчас отпихивала его, точно зачумленного, и бормотала:

– О, боже ты… что… отстаньте от меня!

Миленькая, как пуговка, – а тон режет почище любого ножа. Рэд отпустил Хлою, пока ее не хватил инфаркт, и вздрогнул, когда его мозолистые руки скользнули по пастельному шерстяному кардигану. Хлоя попятилась, косясь с подозрением, будто он в любой момент мог на нее наброситься. Она всегда только так на него и смотрела: будто еще полминуты – и он убьет ее и освежует. Относилась к Рэду как к какому-то дикому зверю с самого дня их встречи – он тогда показывал ей квартиру, которую, как ему казалось, она ни за что не станет снимать.

Через неделю Хлоя въехала и с тех пор нарушала его покой своими замашками Снежной королевы.

– Я… Я не понимаю, как такое могло произойти, – сказала она, будто он втайне организовал все это, только чтобы ее полапать.

Стиснув зубы, Рэд попытался заверить Хлою, что вовсе не собирался ее грабить или похищать, – что, несмотря на все свои татуировки, и произношение, и все прочие мелочи, из-за которых богатенькие женщины вроде нее осуждают парней вроде него, он, вообще-то, вовсе не опасный преступник. Но вместо слов из его рта донеслось лишь бессмысленное сипение, так что Рэд сдался и сконцентрировался на дыхании. Боль в горле из резкой ядовито-желтой сделалась слабой, лимонного оттенка.

Он даже не замечал ее сестер, пока они не заговорили.

– Ой, Хлоя, – сказала самая низкая сестра, Ив. – Посмотри, что ты наделала! Бедняга сейчас себе все корешки выкашляет.

Другая сестра – Дани, как они ее называли, – закатила глаза и уточнила:

– Ты имеешь в виду «кишки», милая?

– Нет. Мы разве не должны что-то сделать? Давай, Дани, сделай что-нибудь.

– И что же мне сделать? Я что, похожа на медсестру?

– Ну, мы же не можем позволить ему задохнуться насмерть, – резонно заметила Ив. – Пропало бы впустую такое шикарное…

Голос Хлои клинком рассек их препирательства:

– Ох, да замолкните вы обе. Вы разве не собирались уходить?

– Мы не можем уйти сейчас. Наш любимый комендант в кризисной ситуации.

Дело в том, что, если Хлоя с первой же встречи возненавидела Рэда, то ее сестры, Дани и Ив, явно приходили от него в восторг. Обладая таким же хрустально четким произношением, явного Хлоиного классизма они были лишены вовсе. Рэд считал Дани – с выбритой головой и воздушными черными одеяниями – самой элегантной из трех. Улыбка у нее была такая милая, что ее следовало бы запретить законом, и зажигалась, словно лампочка, всякий раз, когда их пути пересекались. Ив же была веселушкой – младшенькая, с длинными косичками пастельных тонов и бешеной энергией, потрескивавшей вокруг нее разрядами тока. Ей нравилось флиртовать. Еще ей нравилась одежда в горошек и совершенно не сочетающиеся с такими нарядами туфли, которые оскорбляли Рэдово чувство прекрасного.

Если бы любая из них пять недель назад въехала в квартиру 1D, Рэд ничего не имел бы против. Но нет – это сделала Хлоя. Та самая из сестер, которая заставляла его чувствовать себя грубым, уродливым монстром. Заносчивая принцесса, считавшая его опасным по причине одного только происхождения. Почему она вообще поселилась здесь, в обычном доме для среднего класса, оставалось чертовой загадкой: в деньгах она явно не нуждалась. После Пиппы лоск обеспеченной женщины Рэд мог разглядеть за много миль.

Но он не станет думать о Пиппе. Еще никогда ничего хорошего из этого не выходило.

– Я в порядке, – выдавил он, моргая: глаза слезились.

– Видите? – быстро сказала Хлоя. – Он в порядке. Идемте.

Боже, как она его бесила. Эта женщина, дьявол ее раздери, только что перекрыла ему кислород и все равно не могла проявить элементарную вежливость. Просто невероятно.

– Приятно видеть, что любезность и участие вам не изменяют, – пробурчал Рэд. – Манерам в пансионе благородных девиц обучались?

Он пожалел об этих словах, как только они слетели с его губ. Она – жилица. Он, по милости Божьей и Виковой, комендант. Ему положено быть с ней вежливым, несмотря ни на что. Но, как выяснилось несколько недель назад, все добродушие, самоконтроль и здравый смысл покидали Рэда, стоило рядом возникнуть Хлое Браун. Честно сказать, его просто шокировало то, что она до сих пор на него не пожаловалась.

Вообще-то, это и было в ней самым странным. Она огрызалась, презрительно кривилась, но никогда ни разу не жаловалась на него. Рэд был не совсем уверен, какие из этого делать выводы.

В настоящий момент ее прищуренные глаза с тяжелыми веками за ярко-синей оправой очков горели полуночным огнем. Рэду на эстетическом уровне нравилось это зрелище, и он ненавидел себя за это – самую малость. Первым пунктом в списке раздражающих черт Хлои Браун стояло ее чертовски привлекательное личико. Она обладала такой поразительной, стиля декаданса, стиля рококо, красотой, что у него так и чесались руки взяться за карандаш или кисть. Хлоя была великолепна до невероятия: сияющая коричневая кожа, брови вразлет с легким саркастичным изгибом, губы, в которые можно погрузиться и утонуть, точно в перине. Она не имела никакого права так выглядеть. Совершенно никакого.

Но он смешал бы миллион оттенков коричневого, чтобы написать ее, а потом добавил бы каплю ультрамарина – для квадратной оправы ее очков. Густые каштановые волосы, собранные на макушке? Их Рэд распустил бы. Иногда он таращился в пустоту и думал, как они обрамляли бы ее лицо. Но в большинстве случаев он думал, что ему не следует о ней думать. Вообще. Никогда.

Хлоя сказала ему – каждое слово четкое и взвешенное, словно выстрел:

– Мне ужасно жаль, Рэдфорд.

Судя по голосу, сожалела она так же, как оса после того, как кого-нибудь ужалит. Как всегда, с ее губ слетало одно, а глаза говорили совсем другое: в них пылала жажда убийства. Вообще-то, Рэд считался человеком доброжелательным, но он знал, что в данный момент в его взгляде читается ровно то же самое.

– Ничего страшного, – соврал он. – Это я виноват.

Хлоя пожала одним плечом – Рэд по опыту знал, что на языке богатых людей это значит «да мне пофиг». А потом ушла, не сказав больше ни слова, потому что их словесные баталии на самом деле никогда не были насыщены словами, не считая нескольких первых пассивно-агрессивных уколов.

Он смотрел, как Хлоя уходит, а пышная юбка трепещет вокруг ее лодыжек. Сестры последовали за ней, и Рэд помахал им, когда они, оглянувшись, кинули на него обеспокоенные взгляды. Послушал, как шаги стихают вдалеке, а потом взял себя в руки, пошел в квартиру к миссис Конрад и съел ее отвратительную запеканку.

Но он больше не думал о Хлое Браун. Ни разу. Вообще ни минуты.


Кто-то может сказать, что составлять список вещей, которые хочешь изменить в своей жизни, после того как побывала на волосок от смерти, это нелепо, – но таким людям, решила Хлоя, попросту недостает воображения и любви к планированию. Она довольно вздохнула и поудобнее устроилась в куче диванных подушек.

Был вечер субботы, и Хлоя наслаждалась одиночеством. Боль в спине мучила ее сегодня так же сильно, как и вчера, ноги онемели и ныли, но даже эти проблемы не могли нарушить ее покой. Когда она взялась за ручку, намереваясь составить план своей новой жизни, первым пунктом стал переезд в отдельное жилье. Эту задачу она выполнила, что принесло – если закрыть глаза на раздражающих комендантов – одни сплошные плюсы.

Через небольшую щель между шторами в гостиной пробивались лучи вечернего сентябрьского солнца. Его теплое оранжевое свечение окутывало громадный многоквартирный дом с западной стороны, от чего втиснутый посреди зданий дворик с его сочными осенними землисто-огненными оттенками выглядел тенистым и умиротворенным. В равной мере мир в душе Хлои поддерживала и ее квартира: прохладная и тихая – только нежное жужжание ноутбука да размеренное постукивание пальцев по клавиатуре.

Счастье, независимость, подлинное одиночество. Слаще кислорода. Хлоя упивалась всем этим. Одно слово – блаженство.

И тут, вдребезги разбивая все это спокойствие, ожил телефон.

– Ох, да твою же растак.

Хлоя выделила ровно три секунды на недовольство, а потом взяла телефон и посмотрела на экран. Ив. Ее младшая сестра. А значит, она не сможет просто сбросить звонок и сунуть мобильник в ящик стола.

Проклятие.

Хлоя нажала «ответить».

– Я работаю.

– Ну уж нет, так не годится, – жизнерадостно отозвалась Ив. – Здорово, что я позвонила, да?

Хлоя обожала раздражаться – сварливость была одним из ее любимых хобби, – но так же обожала и свою глупенькую младшую сестренку. Сдерживая улыбку, она спросила:

– Чего тебе, Иви, малышка?

– О, я так рада, что ты спросила.

Блин. Хлое был знаком этот тон, и он никогда еще не предвещал ничего хорошего.

– Знаешь, каждый раз, когда я отвечаю на твои звонки, я очень быстро начинаю об этом жалеть.

Она включила громкую связь и положила телефон на подлокотник, снова вернувшись к ноутбуку на коленях.

– Что за глупости. Ты меня обожаешь. Я кататонически обожательная.

– Ты имеешь в виду «категорически», милая?

– Нет, – ответила Ив. – А теперь слушай внимательно. Сейчас я дам тебе ряд инструкций. Не думай, не спорь, просто выполняй.

Ну точно: добра не жди.

– Через час в баре Хокли начинается ночь караоке – нет, Хлоя, прекрати стонать. Не думать, не спорить, просто выполнять, забыла? Я хочу, чтобы ты встала, накрасила губы…

– Слишком поздно, – с иронией перебила ее Хлоя. – Я уже в пижаме. Сегодня я никуда не пойду.

– В полдевятого? – Энтузиазм Ив поугас, уступив место неуверенному беспокойству: – У тебя же не приступ, нет?

Услышав этот вопрос, Хлоя смягчилась:

– Нет, солнышко.

Большинство людей с трудом принимали тот факт, что Хлоя больна. Фибромиалгия и хронические боли не имели видимых проявлений, так что их часто не воспринимали всерьез. Ив была здорова, и она никогда не могла бы ощутить Хлоино пробирающее до самых костей утомление, ее мучительные головные боли или резкие неприятные ощущения в суставах, лихорадку и спутанность сознания, бесчисленные побочные эффекты бесчисленных лекарств.

Но Ив и не нужно было самой прочувствовать все это, чтобы проявить сочувствие. Ей не нужно было видеть слезы или боль сестры, чтобы поверить, что ей иногда приходится несладко. Как и Дани, если уж на то пошло. Они понимали.

– Ты уверена? – с подозрением спросила Ив. – Потому что ты вчера была ужасно груба с Рэдом, а это обычно значит…

– Ерунда, – резко оборвала ее Хлоя, густо покраснев.

Рэдфорд Морган: мистер Конгениальность, всеми обожаемый комендант, человек, которому нравились все, кроме нее. Хотя, опять же, она редко кому нравилась. Хлоя старательно загнала все мысли о нем обратно в черный ящик.

– Я в норме. Честно. – Сегодня это была даже не ложь.

Но при необходимости Хлоя соврала бы. Иногда беспокойство родственников само по себе вымораживало хуже любого из ее симптомов.

– Хорошо. В таком случае ты точно можешь пойти со мной в караоке. Сегодняшняя тема – дуэты, а так называемая лучшая подруга меня кинула. Поэтому мне срочно требуется замена в лице старшей сестры.

– К сожалению, в моем расписании нет свободного места.

Несколькими движениями пальцев Хлоя уменьшила одно окно, увеличила другое и просмотрела вопросы от клиента по разделу отзывов. Она не совсем помнила, должны ли…

– Расписание? – Ив застонала. – Мне казалось, ты завязала с расписаниями. Я думала, у тебя новый подход к жизни!

– Новый, – спокойно ответила Хлоя. – А еще у меня работа.

Ага. Она нашла нужную информацию и попыталась ее запомнить, надеясь, что туман в голове не размоет все данные в течение следующих тридцати секунд. Сегодня она не увлекалась таблетками, так что кратковременной памяти, по идее, более-менее можно было доверять.

По идее.

– Суббота же, – цокнула языком Ив. – Ты работаешь на себя. Из дома.

– И именно поэтому должна быть дисциплинированной. Позвони Дани.

– Дани поет, как обезьяна-ревун.

– Зато она уверенно чувствует себя на сцене, – резонно заметила Хлоя.

– Отсутствие голоса уверенностью не компенсируешь. Она же не Мадонна, боже ты мой. Не думаю, что ты осознаешь всю серьезность ситуации, Хло: это не просто ночь караоке. Это конкурс.

– Да ты что.

– И угадай, какой будет приз?

– Понятия не имею, – пробормотала Хлоя.

– Ну давай. Угадай!

– Говори уже. Меня прям распирает от любопытства.

– Приз, – драматично объявила Ив, – это… билеты на рождественский тур Мэрайи Кэри!

– Билеты на… – Ох, да бога ради! – Тебе необязательно их выигрывать, Ив. Попроси Джиджи – она все организует.

– Смысл не в том, чтобы добыть билеты. Смысл в том, чтобы повеселиться! Ну, веселье, припоминаешь, – то, чего у тебя никогда не бывает?

– Это может шокировать тебя, милая, но большинство людей не находят караоке веселым.

– Ну ладно. – Судя по угрюмому тону, Ив сдалась. Но, как всегда, быстро воспрянула духом: – Кстати, о веселье… как там продвигается твой список?

Хлоя вздохнула и уронила голову на диванные подушки. Никакого спасения от этих младших сестер. А вообще – не надо было рассказывать ни той ни другой про список, который она написала, побывав на волоске от смерти и преисполнившись решимости. Они вечно смеются над ее тщательным планированием всего на свете.

Что ж, им же хуже, потому что планирование – это ключ к успеху. В конце концов, именно благодаря списку воображаемая надгробная речь Хлои теперь выглядит гораздо более жизнеутверждающей. Сегодня она могла бы с гордостью заявить, что в случае ее смерти в газетах написали бы нечто вроде:

«В солидном возрасте тридцати одного года Хлоя уехала из отчего дома и сняла убогую квартирку, прямо как обычный человек. Также она написала впечатляющий список из семи пунктов, в котором уточнила, как именно „займется своей жизнью”. Хоть ей и не удалось отработать все пункты вышеуказанного списка до смерти, само его существование доказывает, что она наконец оказалась в лучшем и не таком скучном месте. Мы гордимся тобой, Хлоя Браун. Ты определенно прислушалась ко Вселенной».

Неплохо, но не идеально. Пусть она еще не преобразила свою жизнь, но уже находится в процессе. Как гусеница, спрятавшаяся в одобренном Вселенной коконе. Совсем скоро она выпорхнет наружу прекрасной бабочкой, которая постоянно будет занята чем-нибудь классным и шикарным, вне зависимости от того, было ли оно запланировано заранее. Все, что от нее требуется, – следовать списку.

К сожалению, Ив не разделяла ни ее терпения, ни оптимизма.

– Ну? – поторопила она, когда Хлоя не ответила. – Ты уже что-нибудь вычеркнула?

– Я переехала.

– Да, я это заметила, – фыркнула Ив. – Ты заметила, что теперь я единственная из сестер Браун, кто до сих пор не съехал?

– Правда? Я и не догадывалась. Думала, нас там еще несколько по коридорам бродит.

– Ой, да замолчи.

– Может, и тебе стоит переехать.

– Пока нет. Я еще коплю свое месячное содержание, – туманно отозвалась Ив. Одному Богу известно, на что. Спрашивать Хлоя боялась – вдруг сестра ответит «на инкрустированную бриллиантами скрипку, на что же еще». – Но ты уже несколько недель как переехала, Хлоя. В этом твоем списке целая куча пунктов. Что еще ты сделала?

В любой непонятной ситуации молчи – таков был Хлоин девиз.

– Так я и знала, – в конце концов просопела Ив. – Ты меня подводишь.

– Подвожу тебя?

– Да. Дани поставила пятьдесят фунтов на то, что ты бросишь свой список к концу года, но я

– На что она поставила?

– Но я поддержала тебя, как хорошая и преданная сестра…

– Да что вообще с вами двоими такое?

– И вот такой-то монетой ты мне отплатила! Плюнула на него! Да еще и не хочешь помочь мне выиграть билеты на Мэрайю Кэри.

– Ты отвяжешься от меня со своим караоке наконец?! – рявкнула Хлоя. Она провела рукой по лицу, чувствуя внезапно навалившуюся усталость: – Милая. Я больше не могу разговаривать. Я правда работаю.

– Ладно, – вздохнула Ив. – Но я звоню тебе не в последний раз, Хлоя София.

– Прекрати.

– Я не успокоюсь, пока ты не перестанешь быть такой скучной…

Хлоя сбросила звонок.

Секунду спустя на экране возникло уведомление:

ИВ :)

Хлоя покачала головой со смесью любви и раздражения и вернулась к работе. Поисковая оптимизация для местных ресторанчиков, парикмахерских и других мелких заведений из списка ее клиентов сама себя не проведет. Она погрузилась в привычный мыслительный ритм поисков и обновлений… или, если точнее, попыталась. Но настрой уже сбился. Спустя пять минут Хлоя оторвалась от ноутбука и негодующе пробормотала в пустоту комнаты:

– Дани поставила пятьдесят фунтов, что я брошу свой список? Нелепость.

Спустя десять она постучала пальцами по дивану и сказала:

– Она просто не понимает тонкого искусства целеполагания, основанного на списках.

Тот факт, что Дани училась в аспирантуре, вообще ничего не значил. Она была слишком уж бунтаркой, чтобы осознать всю важность хорошего, надежного плана.

Хотя… Хлоя признавала, что давненько не заглядывала в список. Может, пришло время его проанализировать. Не успела она осознать, что делает, как ноутбук оказался закрыт и брошен в гостиной, а сама Хлоя отправилась в спальню искать в прикроватной тумбочке синий блокнот с блестками.

У Хлои было много блокнотов, поскольку списков она писала много. Ее мозг, обычно затуманенный болью или болеутоляющим (а в особо веселые дни и тем и другим), представлял собой систему запутанную и вялую, доверять которой было нельзя, так что она полагалась на аккуратно организованные заметки.

Списки дел на день, списки дел на неделю, списки дел на месяц, списки лекарств, списки покупок, списки «Врагов, Которых Я Уничтожу» (последние были довольно старыми и существовали скорее для поднятия морального духа, чем для чего-то еще), списки клиентов, списки дней рождения и – ее самое любимое – списки желаний. Если что-то можно было организовать, категоризировать, распланировать и аккуратно записать в разлинованный разными цветами блокнот – имелась большая вероятность, что Хлоя уже это сделала. А если нет – то очень скоро она могла прийти в состояние «жалкой сумятицы», как выразилась бы ее мама. У Хлои не было времени на сумятицу.

Но тот единственный список в блокноте, который она теперь держала в руках, совсем не походил на все остальные. Хлоя открыла блокнот на самой первой странице и провела пальцем по решительным крупным буквам. Здесь не было ни веселеньких рисуночков, ни разноцветных закорючек, потому что, трудясь над этой конкретной страницей, Хлоя была настроена по-деловому. И по-прежнему оставалась настроенной по-деловому.

Это список носил название «Заняться своей жизнью». И она подошла к нему со всей серьезностью.

Отсюда вопрос: почему же квадратики возле пунктов до сих пор сиротливо пустуют?

Ее палец двинулся к самому первому пункту. По крайней мере это Хлоя сделала:

1. Съехать.

Она жила самостоятельно – по-настоящему самостоятельно, планируя свой бюджет, покупая себе еду и так далее, – уже пять недель и до сих пор еще не самовозгорелась. Родители были поражены, сестры были в восторге, Джиджи заявляла всем и каждому «А я вам говорила!» и так далее. Это приносило огромное удовлетворение.

Гораздо меньшее удовлетворение приносили пять невыполненных целей, написанные ниже:

2. Напиться и повеселиться в клубе.

3. Покататься на мотоцикле.

4. Сходить в поход.

5. Заняться ни к чему не обязывающим, но чрезвычайно приятным сексом.

6. Попутешествовать по миру с одной только ручной кладью.


А еще была самая последняя цель, галочку возле которой она поставила с пугающей быстротой:


7. Сделать что-то плохое.


О, что-то плохое Хлоя уже сделала, это точно. Только не сказать чтобы о таком можно было поведать сестрам. От одной только мысли у нее начинали гореть щеки. Но, когда она понесла блокнот с собой в гостиную, постыдные воспоминания упорно потянули ее взгляд в сторону окна. Запретного портала к ее «чему-то плохому». Шторы были по-прежнему задернуты – так было с момента ее последнего прегрешения, – но между ними оставался небольшой зазор, через который струился тоненький лучик света.

Возможно, стоило подойти и сдвинуть шторы поплотнее, чтобы зазора не осталось вообще, – так, на всякий случай. Да. Именно. Хлоя подкралась к широкому окну гостиной, подняв руку, чтобы это сделать… но что-то пошло не так, и не успела она осознать, что творит, как уже отвела штору в сторону, расширяя зазор, вместо того чтобы закрыть его.

Через внутренний дворик к ней устремились бледные блики – последние вдохи умирающего солнца, и Хлоя подумала: «Не смей. Не смей. Это ужасно некультурно и вообще ненормально, и ты так сделаешь только хуже…»

Но ее взгляд все равно нацелился на другую сторону двора – туда, где за стеклом не такого уж далекого окна стояла фигура.

Рэдфорд Морган усердно трудился.

«Зовите меня Рэд», – сказал он ей несколько месяцев назад. Она не послушалась. Не смогла. Его имя, как и все остальное в нем, было для нее чересчур. Хлоя чувствовала себя неловко с людьми вроде него: уверенными людьми, красивыми людьми, которые легко улыбались и которых все любили, – людьми, которым было комфортно в своем теле. Они напоминали ей обо всем, чего ей самой недоставало, и обо всех, кто ее бросил. В их обществе она была как на иголках – глупая, неловкая и бестолковая, при них ее внутренности завязывались в узел и все, что она могла, это огрызаться или заикаться.

Обычно она выбирала огрызаться.

Беда с Рэдфордом заключалась в том, что он, похоже, вечно заставал ее в самых дурацких ситуациях. Взять хоть тот раз, когда какая-то молодая мамаша зажала Хлою в углу двора, только чтобы спросить:

– Это парик?

Хлоя, совершенно растерявшись, ощупала свой обычный незамысловатый узел, размышляя, не прицепила ли с утра по ошибке светло-платиновую накладную прядь Дани.

– …Нет? – Неубедительность Хлои явно не впечатлила мамашу, так что она решила взять дело в свои руки, что в данном случае означало лапанье Хлоиных волос, как будто они были животным в контактном зоопарке.

Но был ли Рэдфорд свидетелем этого безобразия? Конечно нет. И уж тем более он не слышал, как перемазанный шоколадом ребенок этой наглой дамочки обозвал Хлою «злой страшной тетькой», когда она попыталась защититься. Не-е-ет: он появился на месте происшествия, словно рыцарь в вытатуированных доспехах, именно в тот момент, когда Хлоя назвала эту женщину «жалким позором человеческого рода», а ее ребенка – «мерзким маленьким сопляком», – и оба эти заявления были очевидно правдивыми.

Рэдфорд уставился на нее как на Круэллу Де Виль и позволил молодой мамаше поплакаться ему в жилетку.

А потом еще тот неприятный инцидент у почтовых ящиков. Разве Хлоя была виновата в том, что какая-то чокнутая старушенция по имени Шарлотта Браун жила прямо над ней в квартире 2D? Или в том, что пресловутая чокнутая старушенция сослепу залезла в почтовый ящик Хлои и пооткрывала все ее письма? Нет. Нет, не виновата. Как не была виновата и в том, что, разгневанная вопиющим преступлением, совершенным против нее, сгоряча нашла ящик этой старушенции и вылила в щель целый термос своего утреннего чая. Откуда ей было знать, что эта Шарлотта Браун ждала от внуков из США открытки на семидесятый день рождения? Конечно, ниоткуда. Господи Иисусе, она же не умеет читать мысли.

Хлоя попыталась объяснить это все Рэдфорду, но он смотрел на нее так сердито, а потом сказал кое-что такое неприятное – это у него, негодяя, хорошо получалось, – что Хлоя сдалась. Высокомерно молчать было гораздо проще, особенно с ним. В его глазах Хлоя выглядела как ходячая катастрофа, так что днем она избегала его общества, как бубонной чумы.

А ночью иногда наблюдала, как он рисует.

Он стоял перед окном без рубашки – что, как Хлоя полагала, делало ее не только шпионкой, но и извращенкой. Но в этом не было никакого сексуального подтекста. Рэдфорд даже почти не казался ей привлекательным. Она не смотрела на него как на тело, ничего подобного. Издали, в темноте, Хлоя смотрела на него как на стихотворение. Было в нем что-то такое, даже когда он сердито зыркал на нее, но особенно – когда рисовал. Какая-то честность, уязвимость, которые ее завораживали.

Хлоя знала, что состоит из плоти, крови и кости, прямо как и он. Но она не была такой же живой, как он. Даже близко.

Рэдфорд стоял в профиль, сосредоточившись на холсте. Иногда он писал медленно, почти осторожно; а иной раз больше разглядывал холст, чем касался его кистью. Но сегодня он был словно ожившая буря, быстрыми плавными движениями нанося мазок за мазком. Хлоя не видела, над чем он работал, да и не хотела. Важнее было то, как едва заметно приподнимались и опускались его ребра в ритм учащающегося дыхания, и то, как он быстро, самую малость двигал головой – завораживающе, по-птичьи. Важнее всего был он сам.

Его лицо закрывали длинные волосы – медно-карамельная завеса с огненными проблесками. За волосами, Хлоя знала, таились волевые брови, скорее всего, сосредоточенно нахмуренные; прямой выступающий нос; изящные губы, вечно пребывающие на грани улыбки, в окружении песчаной щетины. Она любила видеть на этом лице суровое выражение сосредоточенности на работе, но понимала: лучше, когда его скрывает растрепанная шевелюра. Если она не может видеть его, то и он точно ее не увидит. Да и вообще, ей незачем смотреть на лицо Рэдфорда, чтобы тонуть в его жизненной силе. Водопад медных прядей на широких плечах, чернила под бледной кожей – этого вполне хватало.

Если бы кто-то спросил Хлою, как выглядят его татуировки, она не смогла бы описать ни изображений, ни слов. Она сказала бы о плотной черноте и вспышках цвета. О слегка выцветших рисунках, которые словно немного приподнимались над кожей, и о тех, что расплывались по его телу, как пролитая в воду тушь. Она сказала бы о том, до чего же странно истекать кровью по доброй воле, только потому, что тебе так захотелось. Сказала бы, чту чувствовала при виде них и как ей тоже хотелось бы хотеть чего-нибудь настолько сильно и достаточно регулярно, чтобы обладать собственным эквивалентом его бесчисленных татуировок.

Но никто никогда не спросит ее об этих татуировках, потому что ей не полагается о них знать.

Когда это зрелище предстало глазам Хлои впервые, она немедленно отвернулась, крепко зажмурившись, пока сердце пыталось выскочить из грудной клетки. И шторы задернула. Плотно. Но образ остался с ней, а любопытство все нарастало. Она несколько дней раздумывала: «Он был голый? Голый прямо перед окном? И что такое было у него в руке? Что он там делал такое?»

Выдержала три недели, а потом посмотрела снова.

Во второй раз она медлила, шокированная собственной дерзостью, подобравшись к окну в темноте и спрятавшись за почти закрытыми шторами. Она выглянула ровно настолько, чтобы получить ответ на свои вопросы: он был в одних джинсах, в руке держал кисть, конечно же рисовал. Она продолжила наблюдение, загипнотизированная видом. А после этого вычеркнула из списка пункт «Сделать что-то плохое» и попыталась почувствовать радость, а не вину. Не вышло.

А в этот раз? В третий раз? «В последний раз», – твердо сказала она сама себе. Какое теперь у нее оправдание?

Оправданий не осталось. Ясное дело: Хлоя была презренной личностью.

Рэд замер, выпрямился, сделал шаг назад. Хлоя видела, как он откладывает кисть и разминает пальцы, – явное свидетельство того, что он проработал несколько часов. Она позавидовала тому, сколь на многое способно его тело, как долго может оно простоять на месте, не жалуясь и не страдая. И не наказывая владельца. Хлоя приоткрыла штору пошире – ее завистливые руки двигались сами по себе, пролив еще чуть больше света на ее черную вину.

Рэд резко повернулся. Посмотрел в окно.

Прямо на нее.

Но Хлои уже не было на месте: она задернула штору, отшатнулась и прижалась к стене гостиной. Сердце так колотилось, что пульс болезненно отдавался в горле. Дыхание стало неровным и тяжелым, как будто она только что пробежала целую милю.

Он ее не увидел. Не увидел. Не увидел.

И все же Хлоя не могла удержаться от мысли – что бы он сделал, если бы все-таки увидел?


4

Субботний или воскресный завтрак, который обычно проходит не дома и подразумевает несколько более вкусные, нежели на буднях, блюда.

Больше жизни, Хлоя Браун!

Подняться наверх