Читать книгу Мое второе Я - Татьяна Дмитриева - Страница 5

Любовь и жизнь

Оглавление

Несколько лет мы ездили друг к другу в гости и любили друг друга до изнеможения. Многие, особенно молодые, думают: ну, какой там секс на седьмом десятке? Я бы сказала: «Доживете, узнаете!», но эта интрига вряд ли кому-то покажется интересной, ведь они уверены, что жизни после сорока уже нет. Чушь собачья. Когда есть любовь, организм молодеет и такое себе позволяет… С ним я узнала, что такое каскадный оргазм. У меня и раньше был неплохой секс, я сама испытывала наивысшее блаженство и умела доставить его партнеру. Но такого я не переживала никогда раньше: мы заканчивали постельную сцену со счетом 5:1 в мою пользу! После чего через пол часика могли повторить с не меньшим успехом. Мой новый любовник терпеливо ждал, пока я не финиширую столько раз, на сколько у меня хватает сил, и только после этого давал себе волю.

Увы! Жизнь и любовь – не только секс. Отношения – это доверие и забота друг о друге. Я – очень открытый человек, мне проще сказать правду, чем городить турусы на колесах. У него все наоборот. То он вдруг рассказывает о себе такие неприглядные вещи, которые его ужасно характеризуют, то вдруг врет там, где и скрывать-то вроде, нечего. Привычка жить по легенде? Как же! Оказалось, что просто представление о порядочности у него сильно отличается от моего. То есть те ситуации, в которых он проявил незаурядную силу, он описывал, даже когда был в них не прав. А те ситуации, в которых он проявил слабость (то есть доброту), оглашать не следовало. Однажды я не выдержала:

– Ты гордишься своей порядочностью. А за то, что у вас в Москве (или в Кремле?) считают порядочным, у нас на Уралмаше морду били!

Он обиделся. Вообще разность ментальных потенциалов у нас была настолько велика, насколько это вообще возможно. Он был из тех людей, которые принимают доброту за слабость, но при этом моей добротой пользовался сполна. Он умел быть жестоким, обидчивым, раздражительным, но не по отношению ко мне. Он был всегда закрыт, кроме моментов интимной близости. Тут он отпускал вожжи и давал волю чувствам. Можно было бы с этим смириться? Наверное. Но для меня это было очень болезненно. С годами я полюбила всех людей, и для меня нет разницы, кто этот человек – миллионер или бомж. В каждом – частица Бога, каждый выполняет свою миссию на земле. И я – не лучше других. Просто я выполняю свой урок. А у Тимура все было наоборот.

Он считал себя образцом во всех отношениях. Конечно, его жизнь, постоянная самодисциплина, обширные знания и чувство юмора делали его незаурядным, но, по моему мнению, не давали ему основания презирать других людей. И это был не снобизм, когда виляют хвостом перед выше стоящими и презирают тех, кто внизу социальной лестницы. Нет, все обстояло еще хуже. Тех, кто наверху, он тоже презирал. И продолжал на них работать. Его просто «пучило» от гордыни. Не от гордости или самоуважения – именно от гордыни.

При всем при этом он считал себя добрым человеком, потому что любил кошек и собак. И не важно, что терпеть не мог людей. Конечно, для меня он делал исключение. Сначала мне это льстило, но потом аура обид и недовольства стала меня угнетать. Неужели жизнь опять свела меня с человеком, для которого я должна преподать урок человеколюбия? Сколько раз я уже попадала в такие отношения! В последних из них я так долго вправляла мозги своему другу, что это сработало – он нашел в себе силы простить ненавистную тещу и гульнувшую от него жену, к которой и вернулся. Мы виделись потом несколько раз, и он был счастлив. Он научился прощать. А я на него и не обижалась, так что мне и прощать было нечего.

А Тимур мне дан на что? Чтобы я научила его любить – искренне и бескорыстно? И я делала для него все, ничего не требуя взамен. Я делала подарки ему, его дочери и внуку. Я готовила к его приезду самые изысканные блюда, покупала дорогие редкие коньяки. Он купался в лучах моей заботы и говорил, что только у меня он расслабляется и чувствует себя блаженно и беззаботно. Но научить его любить людей мне не удалось. Зато как-то незаметно он стал лучше относиться к дочери, прощать ее промахи, не осуждать за поступки, которые ему не нравятся, не диктовать ей, как и с кем жить. Ну, что ж? И это уже кое-что. Он научился помогать ей, не требуя за это полного подчинения и жизни по его указке. Может быть, просто потому что у него появилась своя личная жизнь? А у меня – сынок, которому нужно было помогать, о котором следовало заботиться, которого нужно было ублажать. И что я имела взамен? Множественные оргазмы и постоянные неприятные моменты во всех остальных сферах жизни.

Постепенно я начала замечать за ним патологическую жадность. Сначала я брала все траты на себя, зная, что он покупает дочери квартиру и испытывает финансовые сложности. Потом, когда они остались позади, ничего не изменилось. Он никогда не торопился доставать кошелек, и мне приходилось «трясти мошной» самостоятельно и в транспорте, и в магазинах, и в кафе. А он принимал это как должное. Если же обстоятельства вынуждали его купить мне цветы, то я сразу видела, что букет составлен из самых дешевых хризантем и облачен в самую недорогую упаковку.

Я решила его отучить от иждивенчества. Теперь, когда он говорил, что ему нужно купить подарки внукам (а их число росло с каждым годом), я прямо спрашивала, на какую сумму он рассчитывает, после чего мы уже шли в магазин за подарками. То же самое стало и с покупкой подарков его друзьям и врачу, который вытащил его после инфаркта. Раньше мы делали это за мой счет, сейчас я научилась ставить все на свои места. Хочешь привезти им местные коньяки? Готовь деньги. Он принял новый порядок вещей как должное. А мне стало немного легче, ведь мне приходилось тратить на его приезды пенсию и все, что я зарабатывала титаническим трудом.

Мне стало легче, но это было еще не так, как я себе представляла. Жадность его простиралась на все сферы жизни. Он мог накупить и повести с собой на поезде несколько десятков килограммов рыбных консервов просто потому, что у нас они были дешевле. Он уже научился платить за них свои кровные. Это был большой шаг вперед. Но сами связанные с этим ситуации были настолько неприятны, что любовь отступала в недоумении.

Вот мы тащимся на другой конец города в магазинчик при консервном заводе. У нас с собой сумка на колесиках, иначе нам покупки не допереть. Завтра Тимуру уезжать. У меня деньги практически закончились, осталось рублей двести, и я ума не приложу, как буду доживать до пенсии. Тимур набирает всего понемногу, и получается неподъемный груз. В конце я тоже выбираю баночку консервов за 26 рублей. Продавец его учтиво спрашивает:

– Вам вместе посчитать?

Тимур отшучивается:

– Нет, отдельно, мы с ней ночью поссорились.

Продавец улыбается, Тимур платит почти пять тысяч, а я – свои 26 рублей. Он выходит довольный, а я, как оплеванная. И он понять не может, на что я надулась. Наутро мы с трудом прем сумки с его подарками и покупками, хотя такси от меня до станции стоит сто рублей. Раньше я отпросилась бы с работы и поехала провожать его до Калининграда, таща сумки из последних сил, а сейчас просто сажаю его на электричку. На автобусе было бы удобнее, но на электричку у него бесплатный билет. Меня такое крохоборство унижает. Езжай уже в свою Москву, утомил ты меня, твою мать!

Мое второе Я

Подняться наверх