Читать книгу Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.) - Татьяна Симонова - Страница 7

К этому периоду времени, после IX партконференции ЦК РКП (б), на которой было решено провести социально-военный эксперимент, т. е. «помочь в советизации Польши», резко изменилась ситуация на фронте. В революционном походе преградой на пути к мировой революции оказалась Варшава. Пилсудский в книге «1920 год» подчеркнул, что знал об этих планах большевиков и главной своей задачей считал предотвращение их реализации[253].

Стремительный авантюрный бросок Красной армии «за Вислу»[254] в первой половине июля – начале августа 1920 г. вновь стимулировал руководство Великобритании предложить РСФСР пойти на перемирие. Москва ответила отказом, который дал основания премьер-министрам Англии и Франции на совещании в Хейте (близ Фолькстауна) 8–9 августа принять решение о передаче дела спасения Польши «в руки военных советников»[255].

Представитель Врангеля при Верховном командовании Антанты генерал Е. К. Миллер заявил о решении Врангеля «начать по всему фронту общее наступление» с целью разгрузить польский фронт[256]. Маршал Ф. Фош обратился к премьер-министру Франции А. Мильерану за военной поддержкой для Врангеля[257]. 10 августа правительство Франции обозначило Врангеля «властителем Юга России», его правительство признало де-юре и назначило своего дипломатического представителя при нем[258].

Командующий «украинскими вооруженными силами» Петлюра также выразил желание участвовать в совместных действиях против Красной армии. 8 августа он обратился к французскому командованию с просьбой «координировать» операции армий Польши, Украины и России. Его план предполагал выступление Врангеля на правом берегу Днепра, занятие районов Очакова, Николаева, Херсона. После выхода на линию Никополь – Вознесенск Петлюра планировал поворот правым крылом на Черкассы, где произошло бы слияние армии Врангеля с украинской армией. Предлагалось содействие французского флота (бомбардировка при взятии Очакова, траление мин и прочее).

После овладения этой территорией польская армия должна была перейти в активную оборону по Днепру и Припяти, в то время как русская и украинская армии приступили бы к захвату горнопромышленного района Кубани. Заключение мира с Советской Россией, отправка на родину красноармейцев и солдат, разоруженных в Германии, а также войсковых контингентов, оставшихся от армий генералов Миллера и Юденича, признавались обстоятельствами, «препятствующими исполнению» плана Петлюры.

В начале августа отряды русских беженцев в Польше получили почти реальные очертания. На 9 августа 1920 г., как сообщал Б. Савинков «старому товарищу и другу» А. Бирку[259], в его подчинении находились: 1) «отряд генерала графа Палена», находившийся на территории Латвии; 2) «формируемый на польской территории отряд генерала Глазенапа» и 3) «действующий на польском фронте отряд генерала Булак-Булаховича». Савинков был уверен что, «если Польша не будет побеждена большевиками, отряды эти, общая численность которых не превышает ныне 10 000 человек, увеличатся численно и сольются со временем в единую армию под единым командованием». Савинков приглашал Бирка и «близких к нему офицеров» в Польшу, чтобы «помочь в создании предполагаемой армии»[260].

В этот ответственный стратегический момент польское военное руководство перестала устраивать кандидатура царского генерала на посту командующего Русским отрядом. Начальник второго отдела штаба военного министерства Б. Медзинский 7 августа предупредил Б. Савинкова, что «некоторые офицеры», занимающие командные должности, «слишком подчеркивают их связь с русской армией», что имя генерала Глазенапа является синонимом «старого режима». Вследствие этого большая часть польского правительства, польского командования, парламента и влиятельных общественных кругов смотрит на русские формирования «не очень благосклонно и даже с недоверием»[261].

Монархическая позиция генерала Глазенапа стала причиной раскола в русских отрядах: ему отказались подчиняться генералы Пален и Булак-Балахович, было решено заменить его другим русским генералом. Б. Савинкову пришлось так объяснять в письме Глазенапу позицию польского правительства и военного командования в вопросе смены руководства: «они допускали возможность польско-русского соглашения», но «с полностью демократическим лицом и при неоспоримо демократической русской правительственной программе»[262].

Параллельно совершенно секретной акции – собиранию «отрядов русских беженцев» польское правительство вело переговоры с советским правительством об условиях заключения перемирия в войне. На чрезвычайном заседании Совета министров Польши 11 августа было решено, что в случае достижения перемирия с Советской Россией части Петлюры и Булак-Балаховича будут отведены с линии фронта, а в случае заключения мира – распущены[263].

В эти дни особенно наглядно проявилась «до крайности противоречивая линия стратегического поведения» советского Главного военного командования[264]. 10 августа Тухачевский без согласования с РВСР самостоятельно отдал приказ наступать на Варшаву; вслед за этим (14 августа) был опубликован приказ за подписью председателя Реввоенсовета республики Л. Д. Троцкого о наступлении на Варшаву до момента начала переговоров с Польшей[265]. Но на 11 августа были назначены переговоры о перемирии в Минске между Варшавой и Москвой, а в ночь на 12 августа было подписано соглашение о принятии польской мирной делегации представителями Красной армии[266].

Польское военное командование 16 августа развернуло массированное наступление и приказало отправить часть русских отрядов численностью 1500 штыков на Северный фронт. Однако по просьбе Б. Савинкова, который настаивал на продлении формирования отрядов еще на 2 недели, этот приказ был отозван. Против отправки полураздетых и плохо и недостаточно вооруженных русских частей на польско-советский фронт решительно высказался генерал Глазенап; 17 августа он обратился к польскому военному министру с просьбой эвакуировать русские части к Врангелю в Крым[267].

Планы польского военного командования использовать русский отряд против Красной армии противоречили интересам Врангеля и могли поставить под угрозу его план, поддержанный французским маршалом Ф. Фошем. К этому моменту Врангель, уверенный в поддержке Франции, уже высадил десанты на территории Кубани, поэтому он принял решение о подчинении Отдельного русского отряда в Польше себе и о начале переправки его личного состава на Южный фронт.

Численность Русского отряда составляла 4 тысячи человек, в их числе было 700 офицеров[268]. Б. Савинков рассчитывал на пополнение отряда за счет пленных и «добровольно сдающихся красногвардейцев», число которых, по его данным, выросло до «нескольких десятков тысяч»[269]. Одновременно он активизировал вербовочную работу: ротмистр Эксе в августе отправился в Париж, затем – в Лондон. В августе и сентябре Б. Р. Гершельман посетил Крым[270].

Поскольку Глазенап, по оценке военного командования Польши, «не внушал никакого доверия большинству бойцов» Северо-Западной армии, а у поляков имел «репутацию германофила», 28 августа приказом военного представителя Врангеля в Польше он был снят с должности командующего Русским отрядом. Командование отрядом принял генерал-лейтенант Л. А. Бобошко. Причиной разрыва Б. Савинкова и военного ведомства Польши с Глазенапом и Врангелем стали не только серьезные тактические и политические разногласия, но и методы деятельности Б. Савинкова: активная агитация против переезда русских солдат и офицеров на Юг России[271].

В тот же день (28 августа) Пилсудский принял решение о подчинении Русского отряда под командованием генерала Бобошко в военном отношении польской Главной квартире, что диктовалось «как оперативною, так и политическою необходимостью». В свою очередь генерал Бобошко получил приказ польского командования о выходе на фронт.

Однако генерал Бобошко также отказался исполнять этот приказ, аргументируя свое решение тем, что «люди еще экипируются (есть неодетые, много босых) и вооружены далеко не полностью», что делало выход отряда на фронт невозможным[272]. Узнав об очередном отказе выполнять приказ командования о выходе на фронт, Б. Медзинский[273] потребовал разъяснений у Б. Савинкова по вопросу, «кому окончательно подчиняются русские отряды и кого надо считать командующим с правом решающего голоса»[274]. Позиция Бобошко не изменилась и после объяснений с Б. Савинковым: вывести «части» на фронт он отказался «за отсутствием достаточного количества солдат»[275].

С мнением русских генералов военному командованию Польши приходилось считаться. В этот период времени, несмотря на наступление польской армии, Антанта сделала ставку на Врангеля. 28 августа польское правительство предприняло усилия перед союзниками и попыталось доказать несправедливость линии Керзона как основы восточной границы Польши. Но Варшаве в ответ объяснили, что оккупированные Польшей непольские территории ей принадлежать не могут. Отечественный исследователь справедливо замечает, что именно в этот момент выявилась вся искусственность и несостоятельность союза Польши, Петлюры и Врангеля[276].

Врангель все еще оставался значимой фигурой в русской игре союзников[277]. В обмен на их поддержку он признал царские долги, был готов предоставить им право эксплуатации железных дорог в Европейской России, а также право взимания таможенных и портовых пошлин во всех портах Черного и Азовского морей. В обмен на поддержку и признание союзные государства получали излишки хлеба на Украине и Кубани, ¾ нефти и бензина и ¼ добычи донбасского угля[278].

Для Врангеля была очевидной необходимость оформления военного союза с Польшей, когда «крупные успехи поляков в борьбе с Красной армией» впервые за все время вооруженной антисоветской борьбы «давали возможность путем согласованных действий польской и русской армий, под высшим руководством французского командования»[279] наконец-то нанести смертельный удар советской власти. Из штаба Врангеля уже сообщали в Париж о готовности польского правительства создать русскую армию из военнопленных красноармейцев численностью 80 тысяч человек[280]. Решение о подчиненности армии было компромиссным: она должна была находиться под польским командованием и использоваться на польском фронте, но на правом фланге. В ходе операции армия переходила бы на левый фланг армии Врангеля и под его командование[281].

С генералом Булак-Балаховичем Б. Савинков 27 августа заключил соглашение, согласно которому вооруженный отряд Булак-Балаховича «выступал под общими лозунгами Русских отрядов, возглавляемых Савинковым на польской территории». Была выработана общая программа, которая имела своей целью «возрождение России на демократической основе» и включала 4 пункта: Учредительное собрание, земля народу, демократия, союз народов (федерация). Булак-Балахович был поставлен под финансовый контроль со стороны Б. Савинкова. Он должен был сохранять «стратегическую связь» с другими русскими отрядами, но с оперативной точки зрения мог действовать самостоятельно.

Б. Савинков брал на себя представительские функции отряда Булак-Балаховича «с политической точки зрения» перед польским правительством и союзными державами, а также обязался содействовать улучшению снабжения и организовать культурно-просветительное и санитарное обслуживание отряда. Б. Савинков обязался также организовать «антибольшевистскую пропаганду в Красной армии и в местностях России, занятых ныне большевиками»[282]. Предполагалось, что «в случае передвижения отряда генерала Булак-Балаховича в глубь российской территории на местах будет организовано местное самоуправление и административное управление согласно плану, выработанному Б. Савинковым[283].

Со своей стороны польское военное ведомство приступило к усилению армии Булак-Балаховича. 27 августа штаб военного министерства Польши за подписью майора К. Полякевича[284] издал приказ о вербовке добровольцев в его отряд[285]. Кампания по вербовке контингента носила «срочный характер», поскольку «дивизия» Булак-Балаховича была признана военным министерством «серьезной военной силой, очень ценной в боевом отношении». Для исполнения приказа дивизионному врачу Рожно-Рожновскому и военному чиновнику М. Григорьеву было предписано объехать все концентрационные лагеря, сборные и пересыльные пункты и этапы. В приказе подчеркивалось, что деятельность эмиссаров необходимо «самым решительным образом поддержать и приложить все усилия к тому, чтобы она в возможно более короткий срок дала серьезные результаты».

Завербованных добровольцев было приказано «немедленно» отправлять к месту интендантства группы Булак-Балаховича – в Люблин или во второй отдел штаба польского военного министерства. Обмундирование и оружие пленные красноармейцы получали на месте, там же зачислялись в соответствующее подразделение дивизии. Подобные распоряжения были отправлены во вторые отделы командований всех военных округов[286]. Контроль осуществлял второй отдел штаба военного министерства.

Состав будущей армии Булак-Балаховича был неоднородным: военные единицы различались по составу, снабжению и военной подготовке. 1-я дивизия «Смерти» под командованием полковника М. Л. Матвеева считалась лучшей. Основной ее состав Булак-Балахович привел с собой из Эстонии. Отменной, по свидетельству генерала П. Н. Симанского, была и личная сотня Булак-Балаховича. В кавалерийской дивизии под командованием полковника С. Э. Павловского лучшим был конный полк[287]. 2-я дивизия была сформирована в конце августа в Люблине под командованием полковника Л. И. Микоши. В ее составе были офицеры бывшей Северо-Западной армии Н. Н. Юденича, которых Микоша привел с собой из Эстонии. Но основной контингент частей армии Булак-Балаховича составили выходцы из Полесья и из-под Пинска.

Определенную часть контингента отряда составили военнопленные красноармейцы из польских лагерей. В отечественной историографии есть мнение, что число добровольцев – военнопленных Красной армии составило в НДА около 10 тысяч человек[288]. Эта цифра требует уточнения, если ее принять, то следует признать, что НДА почти полностью была сформирована из военнопленных красноармейцев, что не соответствует действительности.

В составе НДА была самостоятельная крестьянская дивизия под командованием атамана Искры-Лохвицкого. 3-ю дивизию стали формировать в январе 1920 г. под Кобрином под командованием генерала М. В. Ярославцева. В нее действительно вступили военнопленные красноармейцы из лагеря Стржалково. Все эти части, кроме полка донских казаков полковника Г. Духопельникова и железнодорожного полка, принимали участие в боевых действиях на стороне польской армии. Штаба в НДА, по сути, не было, хотя его начальником числился полковник Васильев[289]. С 24 сентября отряд Булак-Балаховича был переподчинен 4-й польской армии и в группе генерала Ф. Краевского принимал участие в боях за Пинск[290].

О численности НДА к осени 1920 г. в различных источниках имеется достаточно однородная информация: Виктор Савинков насчитывал 10 тысяч человек, генерал Симанский – 20 (с резервами), Н. И. Какурин – 9 тысяч штыков и 1 тысячу сабель[291]. З. Карпус предполагал, что в боевых действиях принимало участие около 11 тысяч человек[292].

Б. Савинков продолжал собирать силы. 6 сентября он заключил соглашение «с целью координации действий против большевиков» с лейтенантом В. Бреде (Бриеде), военная группа которого находилась в Эстонии[293]. Как и отряд Палена в Латвии, группа в Эстонии состояла из чинов бывшей Северо-Западной армии. Б. Савинков принял меры к их эвакуации в Польшу, надеясь, что численность Русского отряда к ноябрю 1920 г. вырастет до 35 тысяч человек[294].

В сентябре дважды в Ригу выезжал Дикгоф-Деренталь. Добровольцам из Эстонии и Латвии он обещал выплату денежного содержания со дня посадки на пароход, своевременную уплату содержания в соответствии с занимаемой должностью, а также немедленно выдать обмундирование. Снаряжение и вооружение добровольцы должны были получить на месте формирования – в г. Скальмержице. Пищевое довольствие было обещано в размере полного фронтового пайка, установленного в польской армии[295].

10 сентября Б. Савинков докладывал председателю Совета министров Польши, что формирование русских частей «быстро продвигается вперед». В районе г. Влодава находилось «соединение генерала Булак-Балаховича», численностью 5 тысяч штыков и сабель. Для усиления этого «соединения» командующий 3-й польской армией прикомандировал к нему контингент «в 2 тысячи сабель», что в сумме составило 7 тысяч человек. В районе Калиша было дислоцировано «соединение генерала Бобошко», численностью 4,5 тысячи человек. В стадии формирования находились «соединение генерала Пермикина» и «кавалерийское соединение генерала Трусова».

Б. Савинков пытался убедить председателя Совета министров Польши в необходимости прекратить засекречивать акцию по формированию русских отрядов в Польше и указывал на необходимость «великодушной помощи союзников» оружием и обмундированием[296]. Председатель РПК исходил из того, что русские части в Польше были предназначены «для совместных операций с польскими войсками на польском фронте». После победы над большевиками Б. Савинков планировал использовать их «для операций непосредственно в России»[297].

В середине сентября Врангель отдал приказ об эвакуации всех боеспособных частей из Польши в Крым и обратился к правительству Франции с предложением о «совместном плане действий с поляками». 21 сентября от его имени русский военный агент в Швеции передал телеграмму генералу К. Г. Маннергейму с выражением уверенности в том, что «Финляндия также присоединится к общим действиям, с целью нанесения большевизму окончательного удара»[298]. Надежды Врангеля не оправдались – главнокомандующий независимой Финляндии не счел возможным участвовать в русской акции.

В условиях успешного польского контрнаступления 18 сентября польское военное министерство приняло решение реорганизовать русские части, перевести их в Брест и организовать этапный и сборный пункт в Скальмержицах[299]. После несостоявшегося «крайне желательного»[300] для польского военного командования выхода Русского отряда на фронт 26 сентября Врангель уволил Бобошко и назначил командующим армией генерал-майора Б. С. Пермикина. Начальником штаба Русского отряда был назначен прибывший из Латвии полковник Б. П. Поляков.

О личности и послужном списке Пермикина в исторической литературе имеет место неоднородная информация. По данным второго штаба польского военного министерства, он родился в богатой, но обедневшей семье в Сибири; до февраля 1917 г. состоял на службе в императорской армии в чине ротмистра. Затем пошел на службу к С. Булак-Балаховичу, который в 1918 г. произвел его в полковники[301].

Военное командование Польши, не зная о приказе Врангеля (или не желая знать о нем), 27 сентября приняло решение переправить армию под командованием Бобошко в распоряжение 4-й польской армии, для этой цели было подготовлено 52 вагона. Несмотря на приказ генерала Соснковского от 30 сентября, из которого следовало, что дивизия Бобошко уже вышла на фронт[302], в распоряжение 4-й польской армии она не прибыла.

28 сентября армия под командованием Пермикина была переименована Врангелем в 3-ю Русскую армию (3РА), в составе которой Врангель надеялся увидеть и армию Булак-Балаховича и казачьи отряды. Польский Генеральный штаб не препятствовал переезду добровольцев из Польши к Врангелю, число которых, по его данным, составило к концу сентября 1920 г. 10 тысяч человек[303].

Особую надежду в период «русской акции» польские и французские военные возлагали на формирование казачьих отрядов на территории Польши, начиная с конца мая 1920 г., когда казаки-красноармейцы стали переходить на сторону польской армии. Польский историк З. Карпус отметил 9 случаев перехода казачьих отрядов в полном или неполном составе: 8 случаев в период с 27 мая по 17 сентября 1920 г. и один случай в 1919 г. на Литовско-Белорусском фронте[304]. Г. Ф. Матвеев полагает, что случаев перехода на сторону поляков было вдвое меньше, поскольку из упомянутых польским историком восьми случаев перехода четыре в сводках оперативного отдела Генерального штаба не упоминаются[305].

По данным на 22 сентября 1920 г., как следует из документа польского Генерального штаба, обнаруженного нами в фонде второго отдела штаба военного министерства, имело место 6 случаев перехода казачьих частей Красной армии на сторону поляков. 27 мая фронт перешла казачья бригада в районе Игумена, 31 мая – 3-я Донская бригада 14-й кавдивизии в районе Киева, 20 июня – 59-й Оренбургский полк под командованием Бека Мемдиева под Березиной, 20 июля – 1-й Кубанский полк 9-й кавдивизии в районе Кременчуга, 18 августа – полк им. Троцкого 8-й кавдивизии под командованием Г. Духопельникова, 17 сентября – полк 14-й кавдивизии в районе Клевании[306].

Факт перехода Уральского казачьего полка на сторону поляков подтверждается другим документом: 17 сентября 1920 г. полк был включен генерал-майором Бобошко в состав Русского отряда приказом № 69[307]. Кроме групповых имели место и единичные переходы казаков на сторону поляков.

Этот контингент был включен в казачью кавалерийскую бригаду под командованием есаула М. И. Яковлева[308] и казачью бригаду в составе трех полков под командованием есаула А. И. Сальникова (майора Первой Конной армии). Казачья бригада есаула Сальникова была образована летом 1920 г. из перешедших к полякам казаков, плененных в Новороссийске (в составе Донского полка войскового старшины Д. А. Попова и батареи есаула И. И. Говорухина).

На 25 сентября 1920 г. французская военная миссия в Польше имела информацию о состоянии всех антибольшевистских российских частей на фронте, в тылу и «находившихся в стадии формирования». Сводка была составлена на основе данных, полученных из военного министерства Польши, польского генерального штаба, РПК Б. Савинкова и от военного представителя генерала Врангеля в Польше генерала П. С. Махрова[309].

По данным сводки, на фронте находилось три подразделения. Во-первых, армия Булак-Балаховича в составе: 3 пехотных полков, артиллерийского дивизиона, 2 кавалерийских полков, технического батальона. Общая численность армии Булак-Балаховича (вместе с приданными ей 2 тысячами сабель из 3-й польской армии) составила 7,5 тысячи. Собственно армия Булак-Балаховича подразделялась на 2 части: 1-ю оперативную группу, которая включала 3 тысячи солдат с 3 орудиями и резервную группу в составе 2,5 тысячи кавалеристов и 3-го танкового батальона.

Во-вторых, в составе 7-й польской территориальной дивизии на фронте находились две кавалерийские бригады: есаулов Сальникова и Яковлева. Бригаду донских казаков есаула Сальникова в количестве 600 человек предполагалось ввести в состав армии Булак-Балаховича. В сентябре при ней была сформирована батарея есаула И. Г. Конькова. Кавалерийская бригада под командованием есаула Яковлева (входила в состав корпуса генерала Бредова) состояла из терских и кубанских казаков и насчитывала 1200 человек.

В районе Калиша продолжалось формирование двух военных частей: армии под «предположительным командованием» генерала Бобошко и 3 конноартиллерийских полков под командованием генерал-майора В. А. Трусова. Армия формировалась в составе 3 пехотных полков, эскадрона регулярной конницы, артдивизиона, танкового батальона, 2 кавалерийских полков, батальона управления и обслуживания и технического батальона. Предполагалось, что ее численность составит 5 тысяч человек. По поводу состояния этого соединения французская миссия дала следующий комментарий: «подготовлена к отправке на фронт. Регион – Брест-Литовск. Пехота в состоянии готовности. В кавалерии лошади плохие. В артиллерии нет пушек».

Численность конноартиллерийских полков генерала Трусова (донские, уральские и оренбургские казаки) предполагалось довести до 15 тысяч человек. На момент подготовки справки «воевало или было готово воевать» всего 8 тысяч казаков. Подготовку этого соединения во французской миссии также оценили невысоко: «лошади в очень плохом состоянии. Личный состав плохо обмундирован, нет ни сабель, ни карабинов».

Состояние армии под «предположительным командованием» Бобошко французские офицеры оценивали следующим образом: «офицеры – в процессе вербовки: Финляндия, Эстония, Латвия (Восточная миссия)». «Материальная часть пока не предусмотрена».

Штатный состав корпуса в планах («sur la Papier») составлял 15000 человек. К ноябрю 1920 г. планировалось увеличить его численность до 30 тысяч человек. Рядовой состав этой армии предполагалось набирать из военнопленных красноармейцев. На момент составления справки число военнопленных красноармейцев, записавшихся в эту армию, составляло 9 тысяч человек[310].

После длительного переезда 1 октября добровольцы из Эстонии и Латвии во главе с генерал-лейтенантом Паленом прибыли в Скальмержице[311]. Они составили костяк 2-й стрелковой дивизии и вошли в состав 3РА. Кроме нее в составе 3-й Русской армии была 1-я стрелковая дивизия под командованием генерала Бобошко, а также сводная казачья дивизия под командованием генерала Трусова. Вопрос о кандидатуре на пост командующего 3РА в тот момент не был решен.

К этому периоду времени в сводной казачьей дивизии Трусова были две бригады под командованием полковников Немцова и С. С. Де Маньяна. В состав бригад входили полки: Донской («Красновский», под командованием полковника Г. Я. Духопельникова), Оренбургский и Уральский, а также Кубанский дивизион и Донская батарея. После подписания перемирия между Польской и Советской республиками 12 октября казачья бригада есаула Сальникова вошла в состав Сводной казачьей дивизии 3РА под командованием генерала Трусова. Самостоятельно существовали Донской полк (с батареей) есаула М. Ф. Фролова (они не пожелали переправляться в Крым с частями Бредова и вошли в Украинскую народную армию[312]) и бригада (с батареей) есаула Яковлева.

Польская тактика затягивания переговоров в Минске делала их бессмысленными; 2 сентября стороны приняли решение перенести переговоры в Ригу. В этот период времени польская армия продолжала теснить Красную армию, а 26 сентября части Булак-Балаховича в составе польской армии заняли Пинск. Война подходила к концу, и начальник государства Пилсудский уже не видел большой необходимости в продолжении «русской акции» на территории Польши. Он заявил Савинкову, что позиция военного командования в этом вопросе будет зависеть от «отношения союзных правительств к русским формированиям в Польше»[313].

В новой международной ситуации Главное командование польской армии выработало основные политические принципы для корпуса своих военных атташе. Главный тезис новой политической концепции звучал так: «Польша искренне стремится к миру», но не уверена в таких же намерениях со стороны России. Во-вторых, Польша не принимает линию Керзона в качестве восточной границы, поскольку «заключение мира по этой линии означало бы большевизацию Восточной Европы на долгие годы»[314]. В-третьих, в этот момент польское военное руководство считало возможной «дальнейшую войну с большевиками», в качестве «естественного союзника» был определен Врангель. Военным атташе в отношении представителей Врангеля следовало демонстрировать «доброжелательные отношения». По отношению к украинцам военным представителям Польши следовало «занимать позицию наблюдателей и посредников»[315].

27 сентября военный министр генерал К. Соснковский издал приказ о завершении работ по организации русских военных отрядов на территории Польши. Экспозитуре (отдел разведки и контрразведки) военного министерства в Калише было приказано произвести их оснащение «по возможности быстро», после чего следовало отправить их на фронт «без промедлений»[316].

Приказом от 28 сентября военное министерство присвоило группе Булак-Балаховича наименование Отдельная союзная армия на равных правах с польской армией[317]. Финансирование армии было решено осуществлять непосредственно из польского военного министерства. Напомним, что после заключения соглашения Булак-Балаховича с РПК в лице Б. Савинкова 27 августа финансирование осуществлялось через Российский политический комитет. Все суммы, выплаченные Булак-Балаховичу правительством Польши, «как натурой, так и деньгами, начиная с 1 марта 1920 г., а также суммы, которые с ведома Б. Савинкова будут вперед расходуемы на дело», признавались «государственным долгом России Польской республике»[318].

По-иному решался вопрос со снабжением в 3РА. Питание контингента не осуществлялось, как это было обещано Дикгоф-Деренталем и Савинковым. Обещанное при вербовке жалованье не было выплачено. На обеспечение довольствия отпускались денежные суммы в таком количестве, что, как сообщал генералу Нисселю командующий 2-й стрелковой дивизией генерал-лейтенант Пален, «обеспечить дивизию довольствием возможности не представлялось». Офицеры и солдаты были голодными; чтобы прокормиться, вынуждены были продавать личные вещи[319].

Выданного обмундирования хватило на 25 % личного состава, остальные оставались полураздетыми. 50 % офицеров и солдат не имели обуви и верхней одежды. Часть из них прибыла в Польшу в начальной стадии заболевания тифом, и у них не было возможности получить медицинскую помощь. «Вооружением» армии считались по 47 винтовок «русского образца» на каждый полк, «частью непригодных», и 4 испорченных пулемета, которые служили тренажерами для занятий по стрельбе[320].

Тем не менее организаторы «русской акции» в Польше считали ее успешной и ставили перед русским добровольческим командованием вопрос о необходимости использовать антисоветские формирования в борьбе против большевиков. Врангель направил просьбу председателю Военного совета Антанты маршалу Фошу о содействовании в «создании единого польско-врангелевского фронта» против Советской России[321]. Маршал Фош информировал об этом предложении премьер-министра Франции А. Мильерана как «о заслуживающем внимания», но признавал необходимость согласия на этот шаг польского правительства[322].

На советско-польских мирных переговорах советская сторона делала попытки прозондировать проблему формирования нового антисоветского блока, поскольку после разгрома армии Деникина союз Польши с Врангелем мог создать огромные проблемы советскому руководству. Это осложняло ход переговоров. В свою очередь, польские политики понимали, что «помощь Франции надо ставить на чисто коммерческую почву», поскольку за свое устаревшее вооружение она выставляла им непомерные счета. В этой ситуации вопрос о будущем военных формирований под «политическим руководством» Б. Савинкова польские политики поставили в зависимость от хода мирных переговоров в Риге[323].

Так, член польской делегации на мирных переговорах – депутат сейма социалист Н. Барлицкий на вопрос корреспондента РОСТА о возможности поддержки Польшей Врангеля заявил, что Франция от Польши в этом смысле «ничего положительного получить не может». Депутат сейма намекнул, что союза Польши с Врангелем советскому руководству опасаться не следует, а «ликвидацией польского фронта вы быстро забьете Врангеля в крымскую бутылку»[324].

Информация о том, что польское военное командование продолжает усиленно вооружать антисоветские формирования[325], заставило российско-украинскую делегацию на мирных переговорах в Риге 28 сентября 1920 г. настоять на включении в проект текста прелиминарного мирного договора пункта о взаимном обязательстве «не допускать на своей территории образования и пребывания правительств, организаций и групп, ставящих своей целью вооруженную борьбу против другой договаривающейся стороны»[326]. Известно, что переговоры шли трудно, польская делегация имела массу финансовых претензий к Советской России, в том числе – по периоду до 1917 г., несмотря на то, что советское правительство не заявило о своей правопреемственности законов Российской империи.

Антисоветская оппозиция воспринимала мирные переговоры в Риге как очередное (после Брест-Литовского мира) предательство политических интересов России. 2 октября Б. Савинков и ряд русских эмигрантских деятелей огласили Декларацию о «признании власти генерала Врангеля и его программы». В первом пункте этого документа было заявлено, что «залогом успешной борьбы с большевиками, а также водворения в России правового порядка является тесный союз Польши с Демократической Россией»[327].

3 октября Врангель в Севастополе издал приказ «всем русским офицерам, солдатам и казакам» вступить в ряды 3-й Русской армии и «честно, бок о бок с польскими и украинскими войсками» бороться против большевиков, «идя на соединение с войсками Крыма»[328]. 5 октября 3РА выступила на фронт. В отличие от Булак-Балаховича, который «избрал направление, указанное Начальником польского государства»: Лунинец – Мозырь[329], командующий 3РА Пермикин заявил, что предпочитает действовать самостоятельно, независимо от польских властей. На фронт он согласился выступить только с целью продвижения для соединения с войсками Врангеля.

10 октября на собрании РПК руководство антисоветских формирований решило продолжить боевые действия на свой страх и риск. Савинков начал переговоры с УНР о военном соглашении. Договор с командованием УНР об участии в боевых действиях на ее правом фланге, откуда открывался путь на юг, был заключен. РПК признал самостоятельность Украины, после чего армия генерала Пермикина заняла позиции на фронте рядом с армией Петлюры. Однако до воплощения в жизнь этого соглашения дело не дошло. До 12 октября 1920 г. – подписания условий прелиминарного мира Польши с Советской Россией, завершившего польско-советскую войну, участия в боях 3-я Русская армия принять не успела.

11 октября Пилсудский обратился к командованию 3РА с вопросом, хочет ли оно отправиться в Крым или самостоятельно бороться с большевиками вне территории Польши. Накануне заключения прелиминарного мира в Риге между Польшей и Советской Россией польское командование предложило Булак-Балаховичу и другим командирам формирований, подчиненным Врангелю, вести боевые действия вне польской территории и под свою ответственность и оставить территорию Польши. Русская общественность в Польше, прежде всего – монархического направления, восприняла это решение как предательство со стороны Польши в совместной борьбе с большевиками. Русские генералы в Польше, а также Булак-Балахович единодушно решили: продолжать борьбу.

После подписания прелиминарного мира между Польшей и Советской Россией в Риге вербовка солдат и офицеров и их отправка из Латвии в Польшу возобновились с новой силой. В этом процессе активно участвовали французские военные миссии в Литве и Польше, Дикгоф-Деренталь в сентябре и октябре посетил Эстонию, Латвию, Финляндию[330]. По его подсчетам, в 3РА, подчинявшуюся командованию Врангеля, и Народную добровольческую армию (НДА) Булак-Балаховича могли быть отправлены еще 1,5 тысячи офицеров СевероЗападной армии, которые в этот момент находились в Латвии[331].

Это число добровольцев увеличилось вдвое: в октябре 3 тысячи добровольцев были вывезены из Данцига в Польшу. Развернулась отправка добровольцев и из Риги. В связи с частичной мобилизацией армии Латвии добровольцами в русские части в Польше выразили желание стать и латышские офицеры[332]. Негласные представители Врангеля постоянно действовали в Латвии и Эстонии. Рассматривался вопрос отправки офицеров и солдат армии Бермондта (Авалова) в Польшу из лагерей в Восточной Пруссии, но, по донесениям агентов врангелевской разведки, «они сильно распропагандированы большевиками и надежных из них едва наберется 8 %, да и отправке этих ставится препятствие со стороны немцев»[333].

В телеграммах и нотах полномочного представителя РСФСР в Латвии Я. С. Ганецкого и НКИД Советской России постоянно звучала тема неисполнения Латвией принятых на себя по мирному договору обязательств. 2 октября в НКИД из Риги поступило его сообщение о фактах покровительства агентам Савинкова в их вербовочной работе со стороны некоторых руководителей Латвии. Информация была достоверной – из перехваченных писем Дикгоф-Деренталя Б. Савинкову, полученных, по всей видимости, В. Г. Орловым. Руководство Советской России узнало из телеграммы, что «агентам Савинкова удалось достичь известного контакта с латвийским правительством по вопросу о взаимном выступлении с Врангелем, результатом этого выступления будут свержение совправительства, восстановление неделимой России, за что Врангель обещает независимость Польши и Латвии, между тем как Эстония, Литва и Украина получают лишь автономию»[334].

В этот период развития «русской акции» появилось значительное количество желающих вступить в антисоветские отряды в концентрационных лагерях на территории Польши, где содержались военнопленные красноармейцы. Наступившие холода и нечеловеческие условия содержания (голод, холод, отсутствие обуви и одежды, недостаточное медицинское обеспечение и пр.) стимулировали такое решение. Для них «наступающая зима, – подчеркивал председатель Польского общества Красного Креста Э. Залесский в письме к представителю Российского общества Красного Креста в Польше С. Семполовской, – может оказаться убийственной»[335].

Особую активность в вербовке добровольцев в Прибалтике проявили французские военные миссии, находившиеся там. Западный отдел НКИД располагал на этот момент информацией о деятельности французской миссии в Литве, что «…миссия запросила Париж о высылке специальных средств на отправку офицеров и солдат в белые армии и о присылке или назначении офицера из здесь находящихся офицеров армии Юденича» в качестве негласного представителя Врангеля. Негласные представители Врангеля организовывали «правильную вербовку людей в белые армии, снабжение их деньгами, агитацию в среде красноармейцев посредством летучек-воззваний и т. д.»[336].

Во французском Генеральном штабе рассматривали вопрос о возможной помощи выступлению Врангеля со стороны французского флота. Однако МИД Франции, предвидя в этом случае «серьезные неприятности от использования… военно-морских сил в наступательных операциях», признал невозможным «вовлечение в прямую вооруженную борьбу» Франции «против вооруженных сил Советов». Министр иностранных дел Франции подчеркивал, что подобные действия выходят за рамки той помощи, «которую мы до сих пор оказывали Польше, и не входят в намерения правительства»[337].

На территории Польши бывший действительный статский советник, профессиональный разведчик В. Г. Орлов[338], приступил к созданию разведывательной резидентуры штаба Врангеля, восстановив там свои связи периода начала Первой мировой войны. Военное министерство Польши и разведорганы МВД Польши заключили с Орловым соглашения о сотрудничестве и об обмене информацией о Советской России. Орлов получил дипломатический паспорт Латвии, заключив соглашение с военным представителем Латвии в Варшаве. Он вошел также «в тесное соприкосновение с начальником штаба французской военной миссии в Польше» и полковником Поляковым, начальником штаба графа Палена[339].

По данным А. А. Здановича, Орлов через своего старого агента Владислава Залевского, который был назначен руководителем всей агентурной работой второго отдела штаба польского военного министерства, стал влиять на подбор кадров. С подачи Орлова во второй отдел принимали русских офицеров[340]. Одновременно Орлов связался с Б. Савинковым и договорился с ним об обмене разведданными о Красной армии и Коминтерне. За деятельностью Б. Савинкова стал вести наблюдение бывший товарищ прокурора Варшавской судебной палаты Б. С. Гершельман[341].

С 15 октября началось наступление Красной армии против Врангеля. В тот же день начальник Генерального штаба польской армии генерал Т. Розвадовский в сообщении исполняющему обязанности военного атташе в Париже капитану Морстину докладывал, что «польские военные власти продолжают работу по организации и снаряжению русских вооруженных сил в Польше». По его словам, польское правительство «прилагало все усилия к тому, чтобы было заключено русско-украинское соглашение». Намечаемая польским военным ведомством «русская кампания» предполагала продвижение совместными силами к Киеву, Одессе. С целью «затруднить переброску большевистских войск на врангелевский фронт» польское Главное командование приказало польскому кавалерийскому корпусу совершить нападение на Коростень, который был захвачен 10 октября[342]. У линии польского фронта продолжали находиться части НДА Булак-Балаховича в количестве около 12 тысяч человек.

18 октября РПК Б. Савинкова и политическое представительство УНР заключили секретную военную конвенцию о совместном продолжении военных действий с целью «освобождения Украины от большевистской оккупации», «уничтожения большевизма», как «военной силы и государственно-политической организации»[343]. Накануне, 17 октября, Булак-Балахович, в отличие от руководства 3РА, подчиненной Врангелю, публично отказался от концепции совместного марша на юг для соединения с украинской армией Петлюры. Перед своей НДА он поставил задачу освобождения территории Белоруссии. «Мемориал» о целях этого похода за подписями Булак-Балаховича и Б. Савинкова был опубликован в тот же день в газете «Свобода»[344].

Французское военное командование и, в первую очередь, начальник штаба межсоюзнических войск маршал Фош не верили в неудачу на Восточном фронте, ожидали «дальнейшего крушения большевизма и ослабления большевиков Врангелем»[345]. Генерал Вейган верил в то, что Польша в данный момент времени является «важнейшим фактором на востоке», французские офицеры полагали, что ключ к разрешению восточного вопроса находится сейчас «в руках Польши». Генерал Вейган был убежден, что судьба Врангеля, на которого Франция сделала ставку, «в значительной мере зависит от Польши». Он был убежден и в том, что, если до весны 1921 г. «удастся достичь соглашения всех антибольшевистских сил, действующих на восточных землях», то «пробьет последний час правительства Советов»[346].

Однако в польской государственной и военной элите не было единства по вопросу о дальнейшем участии в «русской акции». Если правительство и в значительной степени депутаты сейма склонялись к ее прекращению и точному выполнению положений Договора о перемирии, то «военная партия» во главе с Пилсудским находилась под сильным влиянием французских генералов. Я. Домбский, председатель польской делегации на мирных переговорах в Риге, сообщал министру иностранных дел Польши 14 октября о «странной позиции» военных представителей в составе смешанной военно-согласительной комиссии[347] в отношении войск Петлюры и Булак-Балаховича: «то брали на себя ответственность за них, то отрекались от них»[348].

Польское правительство, связанное обязательствами, которые содержались в договоре о перемирии и прелиминарных условиях мира[349], официально должно было дистанцироваться от каких-либо мероприятий, связанных с «русской акцией». Поэтому 22 октября на межведомственной конференции с участием министра иностранных дел Ст. Патека, представителей командования 6-й польской армии и командования 3РА было решено отправить личный состав добровольческих частей в Крым. Несмотря на это, 3РА и казачья бригада Сальникова получали снабжение из польского военного ведомства вплоть до ратификации Договора о перемирии сеймом 2 ноября 1920 г.[350] Командование УНР, подчиненной командованию польской армии, не стало отводить свои части от линии перемирия, как это сделало польское военное командование, и продолжило военные действия. По этому поводу руководство Российско-Украинской мирной делегации направило несколько нот председателю польской делегации на переговорах в Риге Я. Домбскому[351].

РПК под руководством Б. Савинкова при активной роли его правой руки – Д. Философова не оставил идею продолжения совместной политической (в перспективе – военной) антибольшевистской борьбы и после подписания Договора о перемирии с Советской Россией. Двумя днями ранее, чем подписание соглашение с УНР, он заключил политическое и военное соглашение с представителями Белорусской народной республики (БНР)[352]. Дикгоф-Деренталь в это время собирал добровольцев в антисоветские отряды по всей Прибалтике и в Финляндии[353].

Советское руководство воспринимало всерьез кипучую деятельность Б. Савинкова по собиранию и переправке добровольцев из Прибалтики в Польшу, особенно после подписания Договора о перемирии с Польшей. 25 октября Г. В. Чичерин направил во все советские представительства за границей письмо о «разоблачениях левой печати в Латвии» по поводу существовавшего, по ее данным, соглашения между латвийским правительством (в лице К. Ульманиса и З. Мейеровича) с Б. Савинковым и Врангелем. Чичерин напомнил советским представителям о необходимости официальных выступлений по этому поводу в печати. Важность этого письма подчеркнул председатель Совнаркома Ленин, который наложил резолюцию, предписывающую направлять официальные ноты правительствам этих государств «по этому и всех таких случаях»[354].

Следуя указаниям из Москвы, 28 октября Ганецкий направил в МИД Латвии ноту с требованием прекратить вербовку русских и всех желающих добровольцев «для Врангеля и других контрреволюционеров». Полномочный представитель РСФСР указал на то, что отправка из латвийских гаваней через Польшу русских и латвийских граждан, солдат и офицеров приобрела «систематический и постоянный характер»; что «при попустительстве латвийских властей» добровольцы получают документы под видом польских и литовских беженцев; что в добровольческие антисоветские армии направляются «латвийские гражданки в качестве сестер милосердия». Одним словом, имела место «широкая картина закулисной деятельности агентов Врангеля в Латвии и их сношения с Латвийским правительством»[355].

Ответа на ноту Ганецкого от правительства Латвии не последовало, и через три дня правительство Советской России направило ноту правительству Латвии с изложением конкретных фактов в подтверждение своих претензий в связи с «оказанием помощи» со стороны правительства Латвии антисоветским добровольческим формированиям в Польше. В ноте было заявлено также, что формирования Савинкова «в значительной мере создаются до сих пор в пределах Латвии»[356].

На мирных переговорах в Риге советская делегация настаивала на внесении в текст договора тех же положений в отношении организаций, имеющих целью вооруженную борьбу с другой стороной, как это имело место в мирных договорах с Латвией и Эстонией. Но польская делегация в конце октября отклонила предложение о «нетерпимости в отношении организаций», которые ставят своей целью «войну с большевиками». Стороны согласились, что по этому вопросу будет вестись дискуссии до момента выработки окончательного текста мирного договора. Что же касалось уже сформированных российских и украинских отрядов в Польше, то от имени польского Генерального штаба и главного военного командования было сделано заявление, что они «прекращают всяческие отношения с ними и снимают с себя всякую ответственность за их дальнейшие действия»[357].

Однако эти заверения были нарушены уже в начале ноября, когда польское военное командование поручило военным отрядам УНР совершить рейд на территорию Советской Украины с целью препятствовать переброске командованием Красной армии войск и снаряжения в Крым. Такую же задачу получил Булак-Балахович на территории Советской Белоруссии[358]. Как следовало из показаний Савинкова на Лубянке, Пилсудский после заключения перемирия поставил перед ним вопрос: «Будете ли вы воевать?» Участники совещания у Савинкова (Булак-Балахович, Пермикин, Махров – представитель Врангеля, и другие) «единогласно постановили – драться»[359].

Г. В. Чичерин, анализируя международную ситуацию, вставал перед дилеммой: «Не старается ли Антанта путем распускания тревожных слухов отвлекать наши силы от Крыма, или же действительно теперь налаживается новая интервенция в широком масштабе, в которой значительная роль должна принадлежать Савинкову, Перемыкину, Балаховичу и Петлюре». Второй вариант развития ситуации казался ему более реалистическим, поскольку «в Польше они имеют прекрасную базу». Кроме того, Чичерин привык доверять информации из Германии, откуда в НКИД поступали сообщения агентов, что «под маской мира с нами в Польше готовится грандиозное наступление на нас всевозможных белогвардейских отрядов, доведенных до очень внушительной силы, с французскими офицерами, инструкторами и снабжением»[360].

Однако внутренние разногласия геополитического характера, давление политических и финансовых кругов Польши, заинтересованных в заключении мира, на польские военные круги не позволили разношерстным антисоветским отрядам выступить с армией Врангеля единым фронтом. В целом 3РА до 10 ноября находилась в резерве в районе Плоскирова, затем была выведена на фронт, но в боевых действиях на стороне УНР, как полагает польский исследователь З. Карпус, участия не смогла принять[361]. Этот вопрос требует более пристального изучения.

Известно, что конная ударная группа[362] генерала Бобошко в составе 3 тысяч человек конницы и 3 тысяч человек пехоты с артиллерией 14 ноября перешла в наступление с целью ликвидировать наступление Красной армии. Но в тот же день под натиском ударной группы в составе трех дивизий Красной армии стала отступать в направлении на Старо-Константинов[363].

18 ноября польские власти приняли решение об интернировании всех русских частей, переходивших границу. 21 ноября части 3РА перешли границу Польши в районе Подволочиска и были разоружены и интернированы[364]. До 17 декабря интернированная дивизия Палена находилась в деревне Черниховцы, затем (до 1 января 1921 г.) в г. Тарнополе, 6 января она переведена в Торунь (форт Стефана Батория)[365].

Иначе складывалась ситуация в НДА. Станислав Булак-Балахович и его младший брат Юзеф, решившие «драться», в первый период боев против Красной армии успешно теснили ее части[366]. 3 ноября Б. Савинков в чине есаула, театрально сопровождавший братьев-генералов, телеграфировал маршалу Пилсудскому и Врангелю о переходе ими границы, установленной прелиминарным миром. Б. Савинков докладывал, что «в исторический день» офицеры и добровольцы армии передают «горячую благодарность и свой братский привет свободному польскому народу, доблестной польской армии и ее верховному вождю маршалу Пилсудскому»[367]. По справедливому замечанию отечественного исследователя, ноябрьский поход братьев Балахович в полосе протяженностью около 300 верст создал немало проблем командованию Западного фронта[368].

Поход Булак-Балаховича сопровождался террором и погромами мирного населения, свидетельствовавшими о полном моральном и психологическом разложении его «армии». И. В. Михутина обнаружила письмо польского офицера, сопровождавшего этот поход. «Это человек без идеологии, бандит и убийца и такие же у него товарищи подчиненные… – писал он жене, характеризуя «союзника» Булак-Балаховича, – они не знают стыда и похожи на варваров. При мне бросали ему под ноги головы большевиков, отсеченные саблями… Я пил с ним всю нынешнюю ночь, а утром он со своей группой и я с полком пошли на дело. Избиение большевиков было страшное»[369]. За взятие Пинска польское командование наградило генерала и нескольких его подчиненных высшей военной наградой Польской республики – орденом Виртути Милитари[370].

Не теряя времени даром, 16 ноября Б. Савинков в Мозыре, захваченном Булак-Балаховичем, от имени РПК заключил соглашение с Белорусским политически комитетом (БПК) о совместных вооруженных действиях против Советской России.

Спустя два дня от имени РПК был подписан договор с Петлюрой как главой УНР о совместных действиях «союзных войск»[371]. Однако во второй половине ноября 1920 г. «начальник белорусского государства и главнокомандующий всех вооруженных сил на территории Белоруссии»[372] столкнулся с наступлением Красной армии, которое завершилось полным его окружением.

3 декабря Булак-Балахович вернулся в Варшаву. Личный состав НДА понесла значительные потери в боях с Красной армией. Позже Б. Савинков на допросе констатировал: «Поход… закончился плачевно»[373]. Однако в декабре 1920 г. «есаул» Б. Савинков, отметив «недостатки» в погромном походе «батьки» по территории Белоруссии, подчеркивал: «Метод, избранный генералом Булак-Балаховичем для борьбы против красных, был правильным. Остается этот метод усовершенствовать»[374].

Потерпев поражение менее чем через два месяца после начала самостоятельного «военного похода» в Белоруссию, 8 декабря Булак-Балахович отдал приказ разоружаться. НДА подлежала интернированию, 12 декабря 1920 г. был издан приказ о создании специальной комиссии по ее ликвидации[375]. РПК Б. Савинкова официально был распущен 15 декабря, ранее, 1 ноября, была ликвидирована экспозитура в Калише.

Вся работа по организации русских отрядов в Польше проходила тайно. «Польские круги абсолютно ничего не знали о существования соглашения между польским правительством и Савинковым», – доносил из Варшавы в ВЧК один из агентов службы контрразведки Б. Савинкова[376].

Сохранившиеся архивные материалы позволяют определить размах финансовой поддержки антисоветских формирований со стороны польского военного руководства. На эту деятельность только из польского бюджета через военное министерство в период с 1 июля по 20 декабря 1920 г. РПК получил 170 миллионов польских марок, 8 миллионов российских царских рублей и 2 миллиона «думских рублей». При этом через отдел снабжения и администрации РПК финансовые средства проходили только для 3РА, армия Булак-Балаховича получала финансирование из польского бюджета напрямую.

Из этих сумм на нужды обеих армий (Булак-Балаховичу и Пермикину), а также эмигрантскому Русскому обществу Красного Креста (РОКК) было выдано[377]:

Всего на военные цели было израсходовано:

На на деятельность секретного Информационного бюро[378] под руководством младшего брата Савинкова – Виктора было израсходовано:

Так завершился период «боевой деятельности» созданных на средства из небогатого польского бюджета антисоветских формирований. Несмотря на активную деятельность французских военных миссий в Польше и Прибалтике, а также «эмиссаров» по вербовке контингента добровольцев в Прибалтийских государствах и Финляндии, численность отрядов не достигла запланированных французским командованием величин. Финансовые средства, проходившие через РПК Б. Савинкова, как правило, не доходили до назначения: добровольцы испытывали недостаток в обеспечении, снабжении и вооружении. Недостаток снабжения, плохая организация, наличие непреодолимых разногласий геополитического характера не позволили русским офицерам бывшей Северо-Западной армии найти общий язык с польским командованием.

Сверхсекретная деятельность второго отдела штаба военного министерства завершилась успешно лишь в случае с НДА Булак-Балаховича. Однако его «поход» в Белоруссию продемонстрировал моральное разложение личного состава армии, способного лишь на действия полубандитского и погромного характера в отношении мирного населения.

Несмотря на энергичные усилия «демократа» Б. Савинкова – единственной политической фигуры, которой могли доверять польские военные лидеры, союз польской и российской демократий против, казалось бы, единого врага – большевизма не состоялся. Авторитет Б. Савинкова не был настолько убедительным, чтобы расположить к этой фигуре сторонников «единой и неделимой» России – подавляющий по численности контингент антисоветских формирований в Польше. На тесное сотрудничество с Белой армией, независимо от фигуры, ее возглавлявшей, польское руководство не могло пойти ввиду противоположности геополитических претензий сторон.

Все без исключения руководящие чины Белой армии не представляли себе иной России, кроме как в государственных границах Российской империи. Они не смогли переступить через территориальные потери в угоду союзу с кем угодно. Для них большим врагом, чем большевики, заключившие Брест-Литовский договор, затем – договоры с лимитрофами за счет территорий с коренным русским населением, – были поляки, которые рассчитывали на присоединение восточных «кресов». Никто из лидеров русской эмиграции, особенно военной, не принял Рижского мирного договора, считая его незаконным и грабительским. Руководитель российской дипломатической миссии в Варшаве Г. Н. Кутепов, который вел переговоры о заключении соглашения с Польшей, по воспоминаниям встречавшихся с ним лиц, часто ловил себя на мысли, что православные пленные красноармейцы ему гораздо ближе, нежели польские официальные лица[379].

Для польской «военной партии» во главе с Ю. Пилсудским организация военного эксперимента с использованием политически разношерстного русского контингента была своего рода уступкой не вполне изжитым интервенционистским настроениям во французском Генеральном штабе. В период советско-польской войны этот эксперимент вписывался в планы военного руководства Польши на востоке, а также в глобальные политические планы французского Генерального штаба и до определенного момента – в планы лидеров Русской белой армии. В то же время Пилсудский давал себе отчет в том, что в этой ситуации «Антанта… искала скорее разрешения русской проблемы, чем того или иного улаживания польских дел»[380].

После заключения Договора о перемирии, завершившего советский военно-политический эксперимент, интересы союзников, прежде всего – Великобритании, расположились в плоскости налаживания торговых контактов с Советской Россией. К этому после заключения мирного договора с Польшей стремилось и советское руководство. Французские генералы, упорно работавшие над становлением польской армии, как противовеса потенциальной военной силе Германии, не рискнули открыто пойти против общественного мнения в своей стране, уставшей от войны и устремленной к налаживанию мирной жизни.

Польское военное командование оказало молодой Советской республике в рассматриваемый период как минимум две важнейшие для ее победы в Гражданской войне услуги. В 1919 г. польские генералы не оказали поддержки наступлению А. И. Деникина на Москву, пойдя на тайные переговоры с советским руководством. Отказ польского военного руководства от сотрудничества с Врангелем осенью 1920 г. позволил советскому командованию перебросить основные силы Красной армии на юг и к 16 ноября 1920 г. разгромить врангелевские войска, что завершило Гражданскую войну в европейской части России.

Так закончился кратковременный период организации и «самостоятельных действий» антисоветских формирований, собранных Б. Савинковым в России, Прибалтике и странах Западной Европы с подачи У. Черчилля под руководством французской военной миссии преимущественно на польские деньги. В декабре 1920 г. в польских лагерях было интернировано немногим более 30 тысяч человек (3РА, казачьи бригады, НДА и отряды УНР)[381].