Читать книгу Почти не болит - Татьяна Вольтская - Страница 63

Здравствуй, подруга осень,

В яблоках и в меду —

То-то раздолье осам.

Комнату подмету.

Капли порхают роем

В сердце, в лесу, везде.

Скатертью стол накрою

И позову гостей,

Под причитанья листьев

И налетевший вихрь

Глядя в окно молитвы

На мертвых и на живых.

Ваше сиятельство Клен,

Ваше высочество Небо —

Осень восходит на трон

И рассыпает монеты.

Каждый – ее фаворит —

Школьник, и дворник, и хипстер.

Вензель рябины горит —

Значит, и я – монархистка.

Каждому – полдень литой,

Терпкий и гулкий, как церковь,

Каждому – лист золотой,

С надписью – как табакерка.

А обошли – не горюй:

Яблоко – слаще державы,

Слаще вдвойне – поцелуй

Краденый, тайный, шершавый.

Ваше сиятельство Клен,

Ваше высочество Небо,

Порохом воздух – от крон

Тлеющих вспыхнет – и нету.

Свет иссякает. Срывая рубашки с вётел,

Пьяный ветер к щеке прижмется щекой небритой —

И отвалит. Блестят бока запотевших ведер.

Дом скрипит, как рассохшееся корыто.

Я не помню, откуда явишься ты, робея, —

Из Костромы, из Астрахани, из Омска,

Но натопить я вовремя не успею —

О ледяные простыни обожжемся.

Дым из трубы метнется крылатым змеем

Пар заюлит над чайником раскаленным.

Утром откроем двери – и онемеем:

Солнце сошло на землю – и стало кленом.

Никакой тебе осенней хохломы:

Разлинованные овцами холмы

И везде – лесного жителя кошмар —

Вдоль дорог – травы свалявшейся кошма,

Да бесшумно вытекают из окна

Горы – складками шинельного сукна.

То боярышник мелькнет, то синий тёрн —

Будто жизнь нарисовал —

                    и сразу стёр.

Улетают гуси цепочкой рваной,

И дубы наливаются темной медью,

И бухгалтер-ветер, поднявшись рано,

У осин принимает листву по смете.

Полон лес задумчивого сиянья,

Из прорех сквозящего озаренья —

Что к концу полнее всего слиянье

Полегчавших тел, обреченных тленью.

К каждой ложке золота и роскошной

Синевы – подмешана капля яда.

А дружку в ключицу уткнешься – кожа

Пахнет яблоком из чужого сада.

Все отдашь – по строке, по листочку —

День и ночь, красоту, наготу,

Оставляя дождя многоточье,

Остроклювые краны в порту,

Ненасытные чаячьи крики,

Тополь, тычущий в небо культи,

Скрипача, придержавшего скрипку

Подбородком – не то улетит.

Где сияние, где пререканье,

Где бравада, моя и твоя?

Видишь, клены с пустыми руками

На разбитой дороге стоят.

Зачем несешься, трамвай шестерка,

Ведь некуда ехать мне —

Дружок мой далёко, и плачет горько

Тень его на стене.

Болтают колеса твои на идиш,

По-польски и матерком.

Когда он ждет меня, ты не едешь,

И день летит кувырком.

Когда он ждет меня, ты гуляешь,

Насвистывая у реки,

Где чайки садятся рядами клавиш,

И сердятся катерки,

И облупившиеся наяды

Балконы свои несут.

Когда же нет его – ты, нарядный,

Болтающий – тут как тут.

Еще не хватает цветка в петлице,

Кольца – железной петли.

Стоишь – и я начинаю злиться:

Пришел, наконец? – Вали!

Эти клены в осенней шотландке —

Как заморские моряки,

Эти облачные шаланды

Протекающие – легки.

Видно, там у них неполадки —

Парусиновые палатки

Да гусиные косяки.

Замерзаешь, поди? Да ладно,

Руки, руки-то – костерки!

Подними-ка волынку ветра,

Поднеси-ка ее ко рту —

И волнистая даль, и ветка

Закачаются, как в порту.

Мы с тобой уплывем до света,

Только где наш кораблик – нету,

Нарисуй мне Титаник лета —

С черной печкою на борту,

Пару щепок, крыло газеты,

А ненужное я сотру.

Ранним дымчатым утром, на стыке

Сна и яви, густеет творог

Облаков, бесшабашные тыквы

Продают у обочин дорог.

Догорела свеча иван-чая,

Зверобой превратился в дымок.

Тайным словом тебя величаю,

Запираю словцо на замок:

Никому на него не польститься,

Как на лето – не вырвать из рук.

Ты вернешься ко мне, будто птица,

Улетающая на юг.

Сыплет осень монетами круглыми,

Торопливо считает столбы

За окошками: что не долюблено —

Долюби, долюби, долюби!

А над дачными сотками-сотами

Дождик звякает – чистый Валдай:

Все, что было кому-то не додано,

Кулачок разожми – и отдай.

И того, кто заждался-замучился,

Не томи – поцелуй его всласть:

Жизнь рассыпалась, скрылась за участью,

Мелкой пташечкой пронеслась.

Она придет – мы встанем раненько,

Поежимся разок-другой,

И новенького льда керамика

Нежданно хрустнет под ногой.

И будет Джотто: синь и золото,

Шиповник, тлеющий в горсти.

Она придет – но что расколото,

Уже не склеить, не спасти.

И что ей благолепье Джоттово —

Поселок, рощица, перрон —

Она возьмет и подожжет его,

Не дрогнув, с четырех сторон.

И клены по ветру закружатся

И звезды красные свои,

Не удержав, уронят в лужицы

И в глиняные колеи,

И зашатаются, как пьяные,

Теряясь к ночи в трех соснах,

Забор, крылечко с Мариванною

И небо в крупных орденах.

Вот лежит он на скамейке —

То ли брат, то ли двойник,

И слюна сбегает змейкой

На потертый воротник.

И его любила мама:

– Спи, тепло тебе? – Тепло.

Чтó хребет ему сломало,

Душу бедную сожгло —

То ли травка, то ли водка,

То ли ушлые дружки?

Золотистая бородка,

Стоптанные башмаки —

Словно не дошел до Мекки,

На Афон, в Иерусалим —

И свалился на скамейке,

Для гуляющих – незрим:

Вшивый, конченый, бездомный,

Беспробудный, молодой —

В сердце осени бездонной,

Словно Царство, золотой.

День, похожий на Судный, утопает стопа,

Воздух пестрый лоскутный —

                листопад, листопад!

Дождик – нет, не потушит

                зарева октября:

Точно грешные души, ярко листья горят.

Вот и наши с тобою полетят среди них,

Золотою трубою над землей взметены,

В городские ущелья глянув для куража,

То моля о прощенье, то от страха дрожа.

Невпопад наши речи. Все прозрачнее сад.

Обними меня крепче —

                 листопад, листопад!

Умирающих листьев палых

Под ногами живая дрожь.

Только из дому выйдешь – в Палех,

Как сквозь зеркало, попадешь.

В черно-красной его шкатулке,

В черно-желтой и золотой

Перекатываются гулко

И слова, и шаги. Постой,

Отвернись от минутных зрелищ,

Придержи беспокойный шаг:

Зажимая рану, царевич

Упадет на кромешный лак.

Кровь, распавшаяся на звенья,

Звяк да звяк – тяжела, густа.

Хоть на миг задержи паденье

Оторвавшегося листа!

Липы стрижены наголо,

До основы, до сути.