Читать книгу Лиза из Ламбета. Карусель - Уильям Сомерсет Моэм - Страница 11

Так начался период любовных наслаждений. Каждый день, закончив работу на фабрике и наскоро выпив чаю, Лиза выскальзывала из дому и в условленном месте встречалась с Джимом. Обычно встречу они назначали возле церкви, что гляделась в реку в конце Вестминстер-Бридж-роуд; от церкви Лиза с Джимом брели, рука в руке, пока им не попадалась свободная скамейка. Очень часто они проделывали путь по набережной Альберта к Баттерси-парк, где усаживались на скамейку и смотрели на играющих детей. Велосипедистки по большей части предпочитали парки на другом берегу, но время от времени какая-нибудь девица проносилась мимо, и тогда Лиза, с присущей ее сословию предвзятостью, глядела ей вслед и отпускала пару-тройку замечаний, часто скорее образных, нежели подобающих леди. Оба, Джим и Лиза, любили детей, и тощенькие, замурзанные оборвыши либо катались у Джима на коленях, либо затевали шутливые потасовки с Лизой.

Лизе и Джиму казалось, они скрылись ото всех обитателей Вир-стрит, но дважды, когда они шли вместе, навстречу им попадались знакомые. Один раз это были мастеровые, возвращавшиеся с работы в Вокс-холле[13]; Лиза увидела их, лишь почти с ними поравнявшись. Она сразу отпустила локоть Джима, оба уставились в землю, словно страусы, в расчете, что всякий, кто не смотрит, и замечен не будет.

– Джим, ты их видел? – прошептала Лиза, когда мастеровые удалились. – Как думаешь, они нас узнали? – Почти инстинктивно она обернулась, и в этот же миг один мастеровой тоже обернулся; стало быть, узнали. – Ох, как я испугалась!

– Я тоже, – отвечал Джим. – Аж взмок весь.

– Какие же мы с тобой идиоты, – продолжала Лиза. – Надо было с ними заговорить! А теперь они всем расскажут. Как думаешь – расскажут?

Впрочем, за этой встречей ничего не последовало. Джим как-то наткнулся в пабе на одного из мастеровых, и тот никоим образом не дал понять, что видел его с Лизой; Джим и Лиза решили, что остались неузнанными. Однако второе столкновение было много хуже.

Оно имело место также на набережной Альберта. Лиза и Джим попались навстречу сразу четверым соседям. Лизино сердце едва не выпрыгнуло, ибо возможности улизнуть не было никакой. Она хотела развернуться и пойти обратно, да опоздала – соседи заметили их.

– Подыграй мне, – шепнула девушка Джиму и громко обратилась сразу ко всем четверым: – Доброго вечера! Откуда это вы?

Соседи несколько опешили, затем один из них задал встречный вопрос:

– А вы где были?

– Я? Я – в больнице. У нас одна девушка из цеха захворала, вот я и думаю: надо сходить проведать. – В первую секунду Лиза говорила несколько неуверенно, однако вскоре собралась и лгала уже бегло, без запинки. – Ну вот, выхожу это я из больницы, и кто, вы думаете, навстречу идет? Мистер Блейкстон. И говорит это мне: надо же, где встретились. Иду, говорит, в Воксхолл; не хочешь прогуляться за компанию? Отчего не прогуляться, отвечаю, погодка-то славная.

Один сосед подмигнул, другой заметил:

– Ну, гуляй, Лиза, гуляй.

Лиза изобразила оскорбленную добродетель.

– Вы на что это намекаете? По-вашему, я вру?

– Ты? Врешь? Боже упаси! Ты ж у нас невинна, как голубка.

– Я правду говорю! На что мне врать? А знаете пословицу: лжец никому не верит?

– Ладно, ладно, Лиза, не кипятись.

– Я кипячусь? Вот только слово еще скажи – в глаз получишь! Пойдемте, мистер Блейкстон, – обратилась она к Джиму (который во все время разговора молчал, как пень), и они пошли.

Вслед им раздалось «Теперь все ясно!», сопровождаемое грубым хохотом.

После этого случая Лиза и Джим решили встречаться только в таких местах, где их точно никто не увидит. До Вестминстер-Бридж-роуд они теперь добирались поодиночке, а там сразу шли в парк. Ложились на траву и лежали так, обнявшись, до самой темноты. После дневного зноя приятно было вдохнуть прохладный вечерний ветерок; казалось, они вдали от Лондона, так было тихо, так свежо. Раскинувшись на травке рядом с Джимом, Лиза чувствовала, что ее любовь к нему распространяется и на весь мир, что в Джиме она обожает всех людей, сколько их ни есть. Если бы только это не кончалось! Они дожидались темноты, над ними по одной вспыхивали и помаргивали звездочки, небо становилось ультрамариновым, затем ультрамарин переходил в чернильную черноту, сверху уверенно светили уже целые россыпи звезд. Но постепенно вечера сделались холоднее, Лиза с Джимом быстро замерзали на травке, и путь, который надо было проделать до парка, стал казаться слишком длинным и не стоящим считаных минут уединения. Поэтому они, по обыкновению перейдя через мост, брели по набережной, пока не попадалась свободная скамейка, садились в обнимку, Лиза поджимала ножки, а Джим нависал над ней. Зарядили сентябрьские дожди, но Лиза с Джимом по-прежнему устраивались на скамейке под деревьями. Джим часто брал Лизу на колени, распахивал над ней куртку, точно шатер, а Лиза обнимала его за шею, прижималась к нему и время от времени смеялась от счастья коротким тихим смешком. Они почти не разговаривали в те вечера, ибо что им было говорить друг другу? Они могли целый час просидеть молча, щека к щеке, взаимно ощущая горячее дыхание, и час этот всегда заканчивался одинаково: Лиза поднимала личико, Джим склонялся над ней, чтобы губы их могли встретиться и слиться. Иногда Лиза задремывала, и Джим сидел не шевелясь, чтобы не потревожить ее сон. Просыпалась Лиза с улыбкой, Джим снова склонялся над ней и целовал в губы. Они были очень счастливы. Но часы бежали, и вот уже Биг-Бен бил полночь (всякий раз двенадцатый удар становился для Лизы и Джима полной неожиданностью), они нехотя поднимались со скамейки и брели на Вир-стрит. Их прощания были бесконечны; каждый вечер Джим не хотел отпускать Лизу, от одной мысли о необходимости разомкнуть объятия на глаза ему наворачивались слезы.

– Я бы все отдал, – говорил Джим, – только бы всегда быть с тобой.

– Что ж делать, милый, – отвечала Лиза, сама едва не плача, – ничего не попишешь, надо прощаться.

Однако, несмотря на все предосторожности, соседи каким-то образом узнали про их любовь. Началось с того, что Лиза заметила: женщины стали с ней настороженными, не было уже той сердечности, что раньше. Девушка подозревала, что ей перемывают косточки: когда она проходила мимо, ее провожали взглядами, перешептывались, кивая на нее, а то и смеялись, но, стоило ей приблизиться, разговор смолкал, повисало неестественное молчание. Довольно долго Лиза гнала мысль, что соседи изменили к ней отношение, да и Джим, который вовсе ничего не замечал, то и дело говорил: «Тебе померещилось». Однако мало-помалу доказательств прибавлялось, и даже Джиму пришлось признать: соседи действительно что-то пронюхали. Раз Лиза болтала с Полли, так вышла миссис Блейкстон, позвала дочь и стала отчитывать, причем обе то и дело сердито косились на Лизу. Во взгляде миссис Блейкстон Лиза увидела столько злобы, что даже заробела; пыталась доказать себе, что страхи напрасны, шагнула к миссис Блейкстон, хотела было заговорить – но миссис Блейкстон стояла как вкопанная, глядела до того мрачно, что у Лизы слова в горле застряли. Она рассказала обо всем Джиму. Джим потемнел лицом.

– Старая ведьма! Пусть попробует тебе хоть слово сказать – получит по заслугам.

– Только не бей ее, ладно, Джим? Что бы ни случилось, не бей ее, – попросила Лиза.

– Не буду, если на рожон не полезет! – отвечал Джим и сообщил, что в последнее время жена дуется, вообще с ним не разговаривает. Вчера, например, он вернулся с работы и сказал «Добрый вечер», так она спиной повернулась – и ни слова, ни полслова.

– Тебе что, ответить трудно, когда с тобой разговаривают? – спросил Джим.

– Добрый вечер, – выдавила жена, но лицом не повернулась.

С тех пор Полли стала избегать Лизу.

– Полли, ты чего? – спросила Лиза. – Не говоришь со мной; язык проглотила?

– А мне с тобой не о чем говорить, – ответила Полли и поспешно отошла.

Лиза покраснела и огляделась, не видел ли кто. Двое парней, что сидели на тротуаре, оказались свидетелями столкновения; один пихнул другого локтем и подмигнул.

Однажды Лизу задразнили на улице.

– Чего-то ты бледная, – подначил один из парней.

– Верно, заработалась совсем, бедняжечка, – подхватил другой.

– Нашей Лизе, видать, супружество что кость в горле, – предположил третий.

– Совсем сдурел? Я не замужем, и не собираюсь, – закричала Лиза.

– Известно; на что тебе? Ты с супружества сливки снимаешь, опивки-то кое-кому другому достаются.

– Не понимаю, о чем речь!

– Где уж тебе; ты ж у нас неопытная.

– Невинная, как дитё, разрази меня гром, ежели вру.

– Вчера с Луны свалилась!

Дразнились хором, а Лиза стояла, точно голая, и не знала, что отвечать.

– Вы, ребята, сильно ошибаетесь: Лиза опыту набралась.

– Ах, любезный мой, я тебя до смерти обожаю, только гляди, чтоб твоя жена нас не выследила! – пропищал первый обидчик, и все дружно заржали.

Лиза совсем смешалась, теребила передник и только и думала, как бы незаметно уйти.

– Гуляй, да смотри не нагуляй, – с издевательской заботливостью посоветовали Лизе.

– Лиза, ты всем нам должна дать. Нынче со мной пойдешь, потом со всеми по очереди. Чтоб никому не обидно.

– Не понимаю, о чем речь! – повторила Лиза. – Подружек себе заведите, а то вам в голову-то ударяет! – И негодующая девушка расправила плечи и направилась домой.

Произошло еще одно событие – Салли с Гарри поженились. Однажды в субботу на Вир-стрит появилась небольшая процессия. В составе процессии были сама Салли, хихикающая от возбуждения, с челкой поистине впечатляющей после недельной пытки папильотками, в плюшевом платье с иголочки, оттенка, известного как «синий с искрою», и Гарри, весьма нервный, стесненный непривычным воротничком. Салли с Гарри шли под руку; за ними следовали мать и дядюшка Салли, также под руку, а замыкали процессию брат Гарри и его же приятель. Их сопровождал воображаемый туш и вполне реальный стук поношенных башмаков, а также добрые пожелания соседей; так они шли по Вир-стрит. Однако по мере приближения к Вестминстер-Бридж-роуд и, соответственно, к церкви влюбленная пара мрачнела, а Гарри так вспотел, что крахмальный воротничок положительно стал для него удавкой. Напротив церкви располагался паб; поступило предложение промочить горло перед церемонией венчания. Поскольку случай был торжественный, они прошли в отдельный зальчик, где дядюшка Салли, человек состоятельный, заказал шесть пинт пива.

– Что, маленько не по себе? – спросил приятель жениха.

– Ничего подобного, – храбро отвечал Гарри, словно каждый божий день женился. – Просто нынче жарко.

– Твое здоровье, дочка, – сказала мать Салли, поднимая кружку. – Больше уж я тебя «мисс» не назову.

– Будь доброй женой, как твоя матушка, – добавил дядя.

– Что верно, то верно. Моему мужу жаловаться не приходилось. Я свой долг выполняла, хоть, может, и нескромно так саму себя хвалить, – подтвердила почтенная вдова.

– Ну, голубки, – сказал брат Гарри, – сдается мне, пора вам уже и к венцу. Выпьем же за здоровье мистера Генри Аткинса и его будущей супруги!

– Благослови их Господь, – растрогалась мать Салли.

И они переступили порог церкви, и, пока шествовали по проходу, юный викарий, тощенький и бледненький, появился из ризницы и пошел к алтарю. Пиво возымело успокаивающее действие на их умы; обоим, Гарри и Салли, происходящее казалось теперь доброй шуткой. Они улыбались друг другу, а на словах «плоть едина» принялись пихаться локтями. Когда настало время доставать кольцо, Гарри долго шарил по карманам, так что брат его не выдержал и прошептал:

– Чтоб мне провалиться, он его посеял, растяпа!

Впрочем, церемония прошла без эксцессов, Салли бережно спрятала брачное свидетельство в карман, вся компания покинула церковь и завернула в паб – отмечать счастливый день.

Вечером Лиза и еще несколько подружек Салли пришли к новобрачным (которые обосновались в том же доме, где Салли жила до замужества) и пили за здоровье молодых, пока не решили, что пора и честь знать.