Читать книгу Лиза из Ламбета. Карусель - Уильям Сомерсет Моэм - Страница 12

Наступил ноябрь. Вместе с хорошей погодой ушли и многие радости, что дарила любовь Лизе с Джимом. По вечерам на набережной было холодно и промозгло; нередко туман покрывал берега, и фонари сразу становились расплывчатыми и тусклыми. А то начиналась морось, до того зябкая и мерзкая, что сердце стыло. Прохожие, стискивая зонты и глядя прямо перед собой, спешили по домам; иногда по слякоти проезжал кэб, и брызги летели во все стороны. Скамейки пустовали, разве только какой-нибудь нищий, без гроша, чтоб заплатить за ночлежку, устраивался на краешке, по-птичьи прятал голову на груди и спал мертвецким сном. Лизины юбки пропитывались жидкой грязью, липли к ногам, леденили все тело, вызывали дрожь, и тогда она плотнее прижималась к Джиму. Иногда они шли на Ватерлоо или на Чаринг-Кросс, в зал ожидания третьего класса, и там сидели, но это было совсем не то, что парк или набережная августовскими вечерами. Конечно, на вокзалах они не мерзли, но в тепле мокрая одежда начинала испускать пар и разнообразные запахи, газовые лампы коптили, от чего слезились глаза. Да еще народ так и мельтешил, хлопал дверьми, впускал ледяной воздух. Да смотрители и носильщики выкликали время отправления, да свист паровозов заставлял вздрагивать, да суета и вечная вокзальная неразбериха выводили из себя. Часов с одиннадцати, когда количество поездов резко сокращалось, Джим с Лизой могли посидеть в относительной тишине, но и тогда тревога их не отпускала, на сердце было муторно и тошно.

Однажды вечером они сидели на вокзале Ватерлоо. Был туман – густой, желтый ноябрьский туман, из тех, что заползают и в залы ожидания, и в легкие; из тех, что оставляют во рту мерзкий привкус, а в глазах резь. Пробило половину двенадцатого; на вокзале было непривычно тихо – несколько пассажиров, закутанных в пледы и плащи, ходили туда-сюда, ждали последний поезд, да пара носильщиков, зевая, подпирала стену. Лиза и Джим уже целый час сидели, не говоря ни слова, подавленные безысходностью, не в силах думать ни о чем, кроме своей беды. Лиза поставила локти на коленки, подперлась ладошками.

– Неправильно все это, – наконец сказала она, глядя в пол.

– Я ж тебе предлагал: давай жить вместе, и будет правильно.

– Не будет; я не могу жить с тобой.

Джим действительно много раз просил Лизу поселиться с ним, но она упорно отказывалась.

– Послушай, я сниму комнату в Холлоуэе, мы будем жить как муж и жена.

– А где ты будешь работать?

– Работу и там можно найти. Сил моих уже нет, извелся весь.

– Я тоже. Но мать не брошу.

– И не надо. Пускай с нами живет.

– Это как же? Я ведь не замужем. Нельзя, чтоб она узнала, что я… что я живу во грехе.

– Так давай поженимся. Лиза, я хочу на тебе жениться; честное слово, хочу.

– Ты не можешь; ты женат.

– Ну и что? Буду отдавать своей старухе процент с каждой получки. Тогда она мигом подпишет бумаги, что у ней нету нареканий, и мы сможем пожениться. У нас на работе один парень так сделал и живет – не тужит.

Лиза покачала головой.

– Нет, нельзя. Пока нельзя. Не то тебя полиция сцапает за двоеженство, и тебе целый год впаяют. Как пить дать впаяют.

– Лиза, я так больше не могу. Ты ж знаешь, какова моя жена. Теперь ясно – она про нас пронюхала, ну, что мы поладили, и не упускает случая это показать.

– Она так и говорит?

– Не напрямик. Она куксится, в молчанку играет, а стоит мне голос подать – распекает меня на чем свет стоит. И отодрал бы ее, да вроде не за что. Только она дом в ад превратила, сил моих нету там жить!

– Что делать? Надо терпеть. Нельзя ж ее бросить.

– Еще как можно. Соглашайся жить со мной, и я в два счета брошу старую ведьму. Эх, Лиза, видно, ты меня совсем не любишь, не то давно бы согласилась.

Она повернулась к нему и обняла за шею.

– Ты ж знаешь, что люблю. Милый! Я тебя больше всех на свете люблю, но не могу оставить мать.

– Да почему, черт возьми? Она ж тебя поедом ест. Ты работаешь как проклятая, чтоб за квартиру платить, а она свою пенсию пропивает.

– Верно, пропивает, да и обо мне толком никогда не заботилась. Только она мне мать, и тут ничего не попишешь, и она старая, и с ревматизмом – как ее бросить? И потом, Джим, милый мой, дело ж не только в моей матери. У тебя пятеро ребят, разве ты забыл?

Он задумался, потом сказал:

– Насчет ребят ты права, Лиза. Не знаю, как буду без них. Если б жить с ними и с тобой, вот было б хорошо.

Лиза печально улыбнулась.

– Видишь, милый, выхода для нас нету. Никакого.

Он посадил ее себе на колени, обнял и целовал долго и очень нежно.

– Доверимся судьбе, – продолжала Лиза. – Глядишь, скоро что-нибудь да переменится, и все само собою устроится. Давай потерпим: хуже точно не будет.

Было уже за полночь; они попрощались и врозь пошли слякотными, пустынными улицами по домам.

Вир-стрит стала для Лизы совсем не та, что три месяца назад. Том, смиренный обожатель, исчез из ее жизни. Как-то, три-четыре недели спустя после пикника, она увидела Тома слоняющимся по улице и внезапно поняла, что это впервые за долгое время. Но Лизу тогда слишком переполняло счастье, она думать не могла ни о ком, кроме своего Джима. Она только дивилась, что Тома нет, ибо привыкла, что где она, Лиза, там и он. В тот раз она прошла мимо, но, к ее удивлению, Том с ней не заговорил. Она решила, он ее не заметил, но нет – Том сверлил ей спину взглядом. Девушка обернулась – и Том сразу опустил глаза и побрел дальше, делая вид, будто и нет никакой Лизы, но зато красный как вареный рак.

– Том, – окликнула Лиза, – ты чего это со мной не здороваешься?

Том вздрогнул, покраснел еще гуще и выдавил, заикаясь:

– Я тебя не заметил.

– Ага, рассказывай! В чем дело?

– Ни в чем.

– Я вроде тебя не обижала, а?

– Вроде нет, – убитым голосом согласился Том.

– Ты теперь вовсе ко мне не заглядываешь, – продолжала Лиза.

– Потому что не знаю, хочешь ты меня видеть или не хочешь.

– Не знает он! Да я к тебе отношусь не хуже, чем ко всякому другому.

– Это к какому же к другому, а, Лиза? – Том стал свекольного цвета.

– Ты на что намекаешь? – возмутилась Лиза, однако тоже густо покраснела. Ей стало страшно, что Том знает, а ведь в особенности от Тома она хотела бы скрывать эту историю как можно дольше.

– Ни на что, – Том пошел на попятную.

– Такое просто так не говорят, разве что полные идиоты.

– Тут ты права, Лиза, – я полный идиот. – Том поднял глаза, и Лиза прочла в его взгляде упрек; затем сказал «До свидания» и ушел.

Поначалу Лиза очень боялась, что Том узнает про ее любовь к Джиму; вскоре ей стало все равно. В конце концов, это ее личное дело; раз она любит Джима, а Джим любит ее, какое значение имеет все остальное? Затем при мысли, что Том, верно, подозревает ее, Лиза рассердилась. Конечно, у него никаких доказательств, он может делать выводы только со слов соседей, что видели ее с Джимом близ Воксхолла; но этого достаточно, чтобы презирать ее; во всяком случае, Лизе так казалось. И с тех пор, сталкиваясь с Томом на улице, она делала вид, что не замечает его, а он никогда не пытался с ней заговорить. Но Лиза, нарочито торопясь пройти и глядя прямо перед собой, боковым зрением замечала, как мучительно краснеет Том, и предполагала, что его глаза полны слез. Минуло месяца полтора; Лиза все острее чувствовала неприязнь соседей и жалела, что поссорилась с Томом; она даже всплакнула по его бескорыстной, преданной любви. Ей очень хотелось помириться. Если б Том сделал первый шаг, уж она бы его не оттолкнула, только благодарна была бы; но самой просить прощения Лизе мешала гордость. И потом, разве можно ее простить?

Салли она тоже потеряла, потому что Гарри после свадьбы заставил ее уволиться с фабрики – это был молодой человек с принципами, достойными члена парламента, и вот что он заявил:

– Женщине место в доме; а ежели муж не может ее обеспечить, так, по мне, ему и жениться не стоило.

– Твоя правда, – закивала новоиспеченная теща. – Тем более у Салли скоро будет малыш, а с малышом хлопот невпроворот, какая уж там фабрика. Этого лучше меня никто не знает, у меня ведь их было двенадцать, не считая двоих мертвеньких да выкидыша.

Лиза завидовала Салли, ибо новобрачная распевала и смеялась от счастья; счастье просто-таки лезло у нее из ушей.

– Я до ужаса счастлива, – сказала Салли через несколько недель после свадьбы. – Ты не поверишь, что за лапочка мой Гарри. Я бы сама не поверила, если б не убедилась. Не знаю, что там другие думают, а по мне, замужем – это будто в раю! Гарри слова грубого никогда не скажет, маму с нами за стол сажает и с ней такой уважительный. Я от счастья себя не помню.

Увы, счастье продолжалось недолго. При следующей встрече с Лизой Салли уже не напевала, а в другой раз вид у нее был такой, будто она плакала.

– Что случилось? – спросила Лиза, заглядывая Салли в глаза. – Ты чего зареванная?

– Я-то? – Салли покраснела. – У меня зуб болит. Так болит, терпеть нельзя, вот слезы и наворачиваются.

Ответ Лизу не удовлетворил, но в тот день она больше ничего из Салли не вытянула. Правда вышла наружу несколько позднее. Был субботний вечер – скорбное время для женщин с Вир-стрит. Лиза шла на Вестминстер-Бридж-роуд, на свидание к Джиму, и по пути заглянула к Салли. Гарри снял комнату на самом верхнем этаже, с окном во двор. Лиза по привычке стала звать подругу еще на лестнице:

– Эй, Салли!

Дверь никто не открыл; впрочем, Лиза видела, что в комнате горит свет, подошла к двери, хотела постучаться, но услыхала голоса и всхлипывания и застыла. С минуту она слушала, затем все же постучала. Внутри завозились, спросили:

– Кто там?

– Это я, – отвечала Лиза, открывая дверь. Она успела заметить, как Салли поспешно вытерла глаза и отбросила носовой платок. Подле Салли сидела миссис Купер – явно только что утешала дочку. – Что стряслось, Сэл?

– Ничего, – мужественно отвечала Салли, но прежде вдохнула, чтобы сдержать рыдания, и опустила голову, стараясь скрыть слезы. Однако слез было слишком много – Салли схватила носовой платок, прижала к лицу и зарыдала так, что казалось, сейчас у нее сердце разорвется. Лиза вопросительно взглянула на миссис Купер.

– Опять этот мерзавец! – почтенная леди презрительно тряхнула головой.

– Про кого это вы? – удивилась Лиза.

– Про Гарри, про кого ж еще? Негодяй!

– Да что он сделал?

– Поколотил ее, вот что! Негодяй, как только земля таких носит!

– Вот не знала, что он бьет Салли!

– Как не знала? Я думала, уже вся улица знает, – с возмущением продолжала миссис Купер. – Этакого шила в мешке не утаишь.

– Гарри не виноват, – вступилась за мужа Салли, прерывая рыдания. – Он просто выпил лишнего. А когда трезвый, он хороший.

– Выпил лишнего! Еще какого лишнего! Будь я мужчиной, он бы у меня поплясал! Все они одинаковые – я имею в виду, мужья все одинаковые. Пока трезвые, еще куда ни шло, да и то через одного, а стоит только им выпить – скоты, вот и весь мой сказ. Я замужем была целых двадцать пять лет – знаю, что почем.

– Мама, я сама виновата, – прорыдала Салли. – Надо было раньше домой приходить.

– Доченька, не кори себя. Видишь, Лиза, и такая свинья человеком себя считает. Салли всего-то вышла перекинуться словечком с миссис Маклеод из соседнего дома, а не успела вернуться – он и давай ее колотить. И меня за компанию. Каково?

– Да, – продолжала миссис Купер, – вот такой у моей Салли муженек. Я-то, известно, не собиралась стоять да глядеть, как мою дочку колотят; я не из таковских, что стоят да глядят. Вот он и перекинулся на меня, да все кулачищами, кулачищами. Глянь! – Миссис Купер закатала рукава, и Лиза увидела кровоподтеки, как свежие, так и застарелые. – Видишь, как он мне руки изуродовал? Я думала, вовсе переломает. Не защитись я локтем, он бы мне голову проломил; ей-богу, проломил бы. Я ему говорю: еще раз тронешь меня – полицию вызову; вот чтоб мне провалиться, если не вызову. Он, понятное дело, струхнул, а я тогда и давай его распекать. Ты, говорю, себя человеком считаешь, а сам не годишься сточные канавы чистить. А что он мне на это ответил, ты бы слышала! Последними словами обзывал. Ты, говорит, старуха вонючая; вечно, говорит, лезешь не в свое дело; пошла прочь. И повторять не хочу, язык марать. Тогда я ему говорю: худо, что ты на моей дочке женился; если б я знала, что ты за свинья, скорее бы померла, чем Салли за тебя выдала.

– Кто бы подумал, что он такой! – возмутилась Лиза.

– Поначалу он хороший был, – всхлипнула Салли.

– Поначалу-то они все хорошие! Только уж больно быстро твой-то испортился. Представь, Лиза: ведь и трех месяцев не женаты, первенец еще не народился! Горе, горе-то какое!

Лиза побыла еще немного, помогла миссис Купер успокоить Салли, которая упорно обвиняла в ссоре себя; наконец попрощалась, пожелала всего доброго и поспешила к Джиму.

Она пришла на условленное место, но Джима почему-то не было. Лиза стала ждать. Наконец Джим вышел из ближайшего паба.

– Здравствуй, Джим, – сказала Лиза и шагнула к нему.

– Ну и где ты шлялась? – процедил Джим.

– Что с тобой?

Лиза оробела – прежде Джим никогда так грубо с ней не разговаривал.

– Молодец, ничего не скажешь. Я тут стою, жду, дурак дураком, а ее нет как нет.

Лиза поняла, что он выпивши, и стала оправдываться:

– Прости, Джим, милый, я просто зашла к Салли, а ее муж побил, вот я и задержалась.

– Побил, говоришь? Мало он ее побил. Тут еще кое-кого побить не мешало бы!

Лиза не ответила. Он взглянул на нее и вдруг распорядился:

– Пошли выпьем.

– Нет, не хочу; я не хочу, Джим, – пролепетала Лиза.

– А я говорю: пошли, – рассердился Джим.

– Нет, Джим; да и тебе хватит.

– Вон как ты заговорила! Не хочешь – не пей, я один пойду.

– Не надо, Джим, не ходи! – Лиза схватила его за руку.

– Хочу и пойду! – Джим развернулся, Лиза все висела у него на руке. – Пусти! Пусти, кому сказал! Да отвяжись ты! – Он грубо вырвал руку. Лиза попыталась снова повиснуть на ней, но Джим оттолкнул ее, и в результате она получила по лицу.

– Ой, больно!

Джим мигом протрезвел.

– Лиза! Лиза, больно, да? Что ты молчишь? – Джим обнял ее. – Лиза, я ведь только слегка. Ну скажи, что не больно. Прости меня, Лиза; прости, пожалуйста.

– Я тебя прощаю, милый. – Лиза нежно улыбнулась. – Ударил – это ничего; только зачем ты так грубо говорил?

– Я не то имел в виду, – он так раскаивался, просто жалко было смотреть. – Я нынче опять с женой поругался, а потом тебя ждал, а ты все не шла и не шла, а я все ждал, ждал – ну, и вышел из себя. Выпил-то чуть – две, ну три, ну от силы четыре пинты – не помню…

– Ничего, милый. Ты, главное, люби меня, а я все снесу.

Он поцеловал ее, они помирились. Однако эта маленькая ссора возымела тяжелые для Лизы последствия. На следующее утро она с трудом открыла левый глаз; поглядевшись в зеркало, увидела огромный черно-сине-зеленый фингал. От примочек фингал, казалось, только ярче становился. Она просидела дома до вечера, прячась от людей. Но утром надо было идти на работу, а фингал сделался совсем черным. На фабрику Лиза шла, надвинув шляпу на самый нос и нагнув голову; вроде никто не обратил внимания. Однако вечером, по пути домой, ей повезло меньше. Востроглазые подружки заметили ее позор.

– Эй, Лиза, что это у тебя с глазом?

– А что у меня с глазом? – Лиза будто бы в полном неведении вскинула ладошку к фингалу.

Неподалеку стояла компания парней; услышав про фингал, они стали смотреть на девушку.

– Да, Лиза, знатный у тебя фонарь!

– Нет у меня никакого фонаря!

– Есть; а вот на что это ты напоролась? Или на кого?

– Не знала, что у меня фонарь, – ответила Лиза.

– Рассказывай! Нельзя ходить с фонарем и не знать, откуда он взялся.

– А, это, должно быть, я вчера об комод побилась; да, не иначе, об комод.

– Об комод, говоришь? Очень похоже на комод. Только так люди об комоды и бьются – глазами. Верно, парни?

– Не знал, что он боксировать мастак. А ты, Тед, – ты знал?

Лизе казалось, она не то что до корней волос – она до пальцев ног покраснела.

– Кто – он?

– Ладно, Лиза, проехали.

Тут как раз шла жена Джима; Лизе достался полный ненависти взгляд. Вот бы оказаться миль за сто отсюда, думала Лиза, и краснела все гуще.

– Ты чего это такая красная? – не преминула спросить одна из девушек.

И все – девушки и парни – стали глядеть то на Лизу, то на миссис Блейкстон. Кто-то затянул похоронный марш, остальные захихикали. Лиза не выдержала; дать словесный отпор она не смогла и расплакалась. Чтобы скрыть слезы, она развернулась и зашагала к дому. За спиной раздался взрыв хохота; еще в дверях Лиза слышала, как компания разноголосо взвизгивает, – им было весело.