Читать книгу Большая книга приключений с привидениями - Валерий Гусев - Страница 9

Возле забора тети-Клавиного участка мы остановились, и я крикнул:

– Теть Клав! Васька ваш где?

– Чего орешь? – Тетя Клава опять возникла возле забора – загорала, как обычно. А куда ей еще? Черная, как сапог, даже блестит. – Я его в курятнике заперла. Чего надо?

– Как карасей жарят?

– Да зачем вам возиться? Возьмите у меня творог – вот вам и ужин.

Творог мы взяли. Но и карасей решили нажарить.

– Да чего там. – Тетя Клава махнула рукой. – Почистить, выпотрошить, обвалять в муке, посолить – и плюх на сковородку, в подсолнечное масло. Только перевернуть не забудьте.

– Сковородку?

– Зачем? Рыбу. Как с одного бока зарумянится, вы ее на второй бок. А то давайте их сюда, я вам пожарю и вечером занесу.

– Не, мы сами, папе сюрприз сделаем.

Сюрприз получился…

Мы соскребли с карасей чешую, выпотрошили их, поставили на плитку сковороду. Потом насыпали прямо на стол кучку муки и кучку соли. Я обваливал карасей в муке, Алешка – в соли. И плюх на сковороду с подсолнечным маслом. А как зарумянятся – мы их на второй бок.

И все у нас получилось – вскоре в нашем хозблоке аппетитно запахло горелым маслом и жареной рыбой, а на столе стояла самая большая мамина тарелка, прикрытая крышкой самой большой кастрюли. Тут и папа подоспел. Он пришел очень довольный и очень голодный. И без очков, конечно.

– Что на ужин? – с порога спросил он. И, потирая руки, сел к столу. – Караси?

Однако крышку поднимал с опаской – он знал, что мы могли отомстить ему за его записку. Вплоть до того, чтобы насажать под крышку живых лягушек.

– Ах, молодцы, – улыбнулся папа, жадно блеснув зубами на золотистых, в корочке, карасей. – Зря я над вами подшутил. Впрочем, вам на пользу пошло.

И он выбрал самого большого карася, переложил его на тарелку и свернул ему голову.

Мы, как две хозяйки, сидели напротив и радовались.

Только рано радовались.

Папина улыбка превратилась в гримасу и скривила все его лицо.

– Вы что, ребята, – переведя дыхание, спросил он, – в морской воде их ловили?

Мы возмутились, обиделись, попробовали… Я взял все блюдо и понес его к помойному ведру.

– Не выбрасывай, – сказал Алешка, – я их котам отнесу.

Поужинали мы творогом, хотя папа и ворчал, что он творог на ночь никогда не ест, от него кошмары снятся. Как от овсянки. Между прочим, при маме он овсянку не больно-то ругает.

После ужина Алешка скормил пересоленных карасей Пал Данилычевым котам. А потом Пал Данилыч его все время спрашивал:

– Ты мне скажи, Леха, чем моих котов накормил? Они третий день ничего не жруть. Только воду в пруду лакають. Скоро поливать будет нечем.

Отужинав творогом, папа уселся за свои бумаги, а нас заставил прибраться в хозблоке и на прилегающей территории.

– А то мама приедет – в обморок упадет.

Это он справедливо заметил. Я даже удивился: мамы всего полдня нету, а без нее уже все хозяйство пришло в упадок. Всюду мусор возник, все вещи свои места потеряли – ничего не найдешь. Два раза без мамы поели, а грязной посуды уже гора выросла. Пауки все углы заплели. У папы все носовые платки кончились. У Алешки на носках дырки появились. Огород засох. Словом, началась настоящая разруха.

Но мы ее остановили упорным трудом. И когда перемыли всю посуду, разогнали всех пауков и превратили мамин любимый огород в болото, то стали изо всех сил демонстрировать папе свою усталость. Алешка даже зевать начал и глаза кулаками тереть.

– Э, – сказал папа, клюнув на наши приманки, – друзья мои, вы уже все углы посшибали. Ну-ка, в койки! Раз, два!

– Ага, – согласился Алешка, – только пройдемся перед сном. Подышим воздухом.

… Мы подкрались к Мрачному дому со стороны оврага и залегли под кустом. Было еще светло, но из оврага тянуло вечерней сыростью. На кустах и деревьях птицы готовились ко сну, чистили перышки и чирикали, переговариваясь. Задребезжала вдали противным голосом тети-Клавина коза. Позвали домой Петюню его родители. Свистнула на станции электричка. И все стало стихать.

Из Мрачного дома вышли его «охранники», все в тех же ярких трусах и темных очках. Они заперли входную дверь, сели в машину и уехали.

Что и требовалось проверить.

Мы вернулись домой. Папа все еще сидел над своими бумагами. Мы вскипятили ему чайник для кофе и забрались на чердак.

– Смотри не усни, – сказал Алешка.

– Сам не усни, – обиделся я.

– Я-то не усну, у меня еще дело. – И он, засветив свечной огарок на блюдечке, достал из-под матраса тетрадку.

– Книгу пишешь? – усмехнулся я. – Воспоминания сурового мстителя?

Алешка не ответил, задумался. А через некоторое время спросил:

– Дим, «душно» через «ч» или через «щ» пишется, я забыл?

– Через «ы», – усмехнулся я. Но все-таки подсказал.

И Алешка быстро настрочил что-то на тетрадном листке. А потом сказал:

– Помнишь, папа говорил один раз, что врага лучше всего бить его же оружием?

– Ну и что?

– Я их выживу из этого дома. Чтобы от страха навсегда свои пакости забыли. Вот, я им предупреждение написал. – И дал мне листок. – Ошибки поправь, ладно?

На листке большими буквами красным фломастером было написано:

«Душно мне, душно! Чужие люди захватили мой дом. И бродят по моим комнатам злыми тенями. Не будет вам в нем покоя. А только страх и ужас во веки веков.

Миксер Торп – привидение Мрачного дома».

– Здорово, – сказал я. – Очень угрожающе. А при чем здесь миксер?

– Какой миксер? – Алешка выхватил у меня из рук свое зловещее послание. – А, это я от волнения ошибся.

И он переправил «миксер» на «микстер», сложил листок и сунул его в карман шортов.

– Скоро полночь, – сообщил он. – Ты готов?

– Готов. – Я вздохнул. Меня опять охватили сомнения. Да и страшновато было. Не нравился мне этот дом. С его ночным воем. Вдруг и в самом деле они там какое-нибудь чудище в подвале держат. Голодное.

Ночную тишину спугнул ненормальный петух тети Клавы.

– Пора, – шепнул Алешка, и мы выбрались на волю.

В окне у папы было темно. Спит. И не знает, на какое опасное дело отправляются его родные дети.

– Надо его на всякий случай заблокировать, – сказал Алешка. – Вдруг проснется.

Я осторожно заглянул в окно. Папа спал на раскладушке лицом к стене, укрывшись с головой. И это меня удивило – он никогда так не спал, видно, устал очень.

На ступенях стояла толстая палка, которой иногда пользовался папа, когда у него побаливала раненая нога. Мы подперли ею дверь и пошли к Мрачному дому, навстречу приключениям. И привидениям.

Поселок спал. Нигде не светились окна, не хлопали двери, не звенела посуда. Только в самом крайнем доме веселилась беззаботная молодежь. И я ей позавидовал немного.

Мы молча шли уснувшей улицей, а в конце ее, у оврага, вырастал Мрачный дом. Он становился все выше и даже заслонил луну. От этого его силуэт еще больше напоминал развалины старинного замка, полного романтических и ужасных тайн.

Если сейчас там кто-то завоет, я без всяких разговоров возьму Алешку за шиворот и отведу домой, в родимый хозблок. Загоню его на чердак и до конца лета буду сидеть на лестнице. Сторожить неутомимого искателя приключений.

А неутомимый искатель беззаботно шагал впереди меня, посверкивая пятками сквозь дырки в носках…

Тут наш путь в неизведанное и опасное ненадолго прервался – его пересекли три загадочные тени с задранными хвостами.

Алешка приостановился, заботливо их пропуская, и объяснил мне:

– Мурзик, Мурка и Бакс на пруд пошли, ротанов ловить. – Мы тогда еще не знали, что они теперь будут ходить на пруд, как дикие буйволы на водопой, – дома им воды не хватало.

– Они нам тоже скоро понадобятся, – сказал Алешка вслед кошкам.

– Зачем? – удивился я. – Мышей мы вроде не завели еще.

– Узнаешь. Я операцию готовлю против Грибка. «Бременские музыканты» называется.

На секунду мне стало жаль Грибкова. Уж я-то Алешку знал. Он к врагам беспощаден. К тому же изобретателен и коварен, как индеец.

…Мрачный дом застыл, как каменная глыба. И все выше нависал над нами. Мы обошли его кругом, осторожно, бесшумно, в поисках «какой-нибудь дырки». Но все окна и входная дверь были заперты. А в подвальных окнах, на которые мы больше всего рассчитывали, появились решетки.

– Попробуем через верх, – шепнул я.

На третий, недостроенный этаж по заднему фасаду дома шла лестница, заваленная битым кирпичом и ржавой арматурой. Мы осторожно, чтобы не упасть и не шуметь, взобрались по ней наверх.

Тут над нами засияла коварная луна, и сейчас же во дворе сторожа радостно залаяли его собаки – Алешку увидали, не иначе. Но мы быстренько скрылись за недостроенной стеной, и собаки разочарованно заскулили.

Хорошо все-таки, что светит луна. Мы бы без нее тут все ноги переломали: кругом железяки, кирпичи, какие-то палки и дырявые ведра. А у нас даже фонарика не было, мы его не нашли, куда-то делся.

Побродив (по полу, потолку или по крыше?), мы нашли дверь. Остановились перед ней в нерешительности. Потом Алешка легонько толкнул ее – она, скрипнув, отворилась, хотя замок у нее был, – мы скользнули внутрь, и все сомнения остались позади. Отступать поздно.

Дверь, опять скрипнув, затворилась за нами, как живая, вроде как ловушка захлопнулась, и мы оказались в кромешной тьме и жуткой тишине.

Но, оказывается, Алешка предусмотрел такую трудность. И преодолел ее, достав из кармана свой огарок свечи и коробок спичек.

Мы огляделись. Вниз вели бетонные ступени. И больше ничего не было видно. Спустились на второй этаж. Здесь начался коридор, а лестница вела еще ниже. На первом этаже она выходила в холл у входной двери. А за углом спускалась в подвал.

В холле было светло от луны. На полу лежали голубые тени. Обстановка все такая же скудная: шаткая дачная мебель и пустые пивные банки на столике. Правда, у глухой стены появилась железная кровать на ножках.

Вот мы и забрались, как жулики, в чужой дом. На сердце лег неприятный холодок. И тут вдруг мне показалось, что за окном мелькнула какая-то неясная тень. И Алешке тоже, потому что он дунул на свечу и присел на корточки.

Мы замерли и долго-долго не шевелились.

– В крайнем случае, – шепнул Алешка мне в ухо, – под кровать спрячемся. А если найдут, скажем – заблудились.

Мы еще подождали, но все было спокойно. Тени не мелькали, и никакие чужие шаги не слышались.

– Наверное, – опять шепнул Алешка, – ночная птица пролетела. Сова или филин.

Успокоил. Только совы нам не хватало. А так все есть для веселья: полнолуние, дом с привидениями…

– Пошли в подвал. – Алешка снова зажег свечу, и мы беззвучно спустились в подвал.

И ахнули. Даже при слабом и недалеком свете нашего огарка было видно, что подвал полон чудес. Он весь был забит какой-то аппаратурой; свет огарка все время отражался в матовых экранах, сверкали кнопками и клавишами какие-то пульты, свисали отовсюду микрофоны, на рабочих столах лежали наушники. По стенам, одна на другой, громоздились коробки с видеокассетами, на отдельном столике стоял какой-то непонятный агрегат, похожий на ксерокс, и возле него высилась аккуратная стопочка разноцветных листов.

Мы подошли поближе – это были цветные упаковки для знакомых уже нам фильмов ужасов.

Словом, в подвале находился целый завод по изготовлению видеофильмов. Подпольный – в прямом и криминальном смысле. Заставлено и завалено все пространство было так, что едва нашлось место для двух раскладушек, на которых, наверное, спали эти самые «охранники», которые на самом деле были специалистами совсем в другой области.

– Все ясно, – сказал я. – Грибков организовал это незаконное производство, а парни в трусах работают на него. Переводят и размножают ужастики.

– Ничего, – зловеще произнес Алешка, – недолго осталось. Начинается операция. – И он, отдав мне свечу, подогнул у раскладушек ножки так, что, как только на нее плюхнешься, она тут же и рухнет. А потом вывинтил почти до конца ножки у рабочих табуретов – попробуй сядь! И оставил на самом видном месте свое грозное предупреждение.

И вдруг схватил меня за руку:

– Прячься! Кто-то идет!

Мы едва успели шмыгнуть в угол, за коробки с кассетами, и задуть свечу, как на лестнице и вправду послышались осторожные шаги. А потом блеснул на полу луч фонарика.

Тьма была кромешная, мы ничего не видели, кроме слабого пятна света на полу, в которое иногда попадали белые кроссовки.

Потом луч света поднялся с пола, побегал по стенам, посверкал на аппаратуре. Невидимый человек походил вдоль нее, а затем стал делать что-то странное. В свете фонаря появилась его рука, а в ней что-то вроде маленького микрофончика. И он стал прикладывать его к стене, то в одном, то в другом месте. Так он обошел почти весь подвал и начал приближаться к нашему убежищу.

Мы прижались друг к другу, готовые в любую секунду опрокинуть на это привидение коробки и рвануть по лестнице на свободу.

Но нам опять повезло. В тишине вдруг послышалось слабое попискивание приборчика. Призрак передвинул микрофончик – писк исчез. Призрак стал двигать микрофончик то туда, то сюда по стене, и вдруг прибор запищал так громко и часто, будто тревогу забил.

Призрак положил фонарик на коробку, направив его свет в нужное место, убрал микрофончик в карман и достал из него какую-то короткую железяку.

И вдруг он насторожился. Лица его мы не видели, но услышали, как он шмыгает носом – как будто к чему-то по-собачьи принюхивается. Мне еще страшнее стало, я понял, что он почувствовал запах только что горевшей свечи.

Призрак снова взял фонарик и осветил по порядку все закоулки подвала, даже за дверь выглянул. И вот тут, когда он к ней шел, я как-то ухитрился разглядеть, что он чуточку прихрамывает. Несомненно, это был тот же самый человек (или призрак?), которого мы заметили в первую ночь у Мрачного дома в тумане. И где же я его видел?

Невидимка успокоился, снова положил фонарик на коробку и взялся за железяку. И стал очень умело и почти бесшумно выламывать из стены кирпич.

Нам до того стало интересно, что мы совершенно позабыли про собственную безопасность и вовсю высунули головы из-за коробок.

Призрак, вычистив цемент вокруг кирпича, подковырнул кирпич железякой, осторожно вынул и положил на пол, а потом взял фонарик и посветил в дырку. Запустил туда руку и достал плоскую железную коробочку. С усилием открыл ее и, тихо присвистнув, снова закрыл и засунул за пояс.

Потом еще раз запустил руку в дыру, пошарил там и вытащил завернутый в тряпку пистолет. Его он тоже, осмотрев, засунул за пояс.

И, даже не вложив кирпич на место, посветил опять кругом фонариком и тихо ушел, прихрамывая…

Я перевел дыхание. А Лешка тоже часто-часто задышал – он вообще все это время дышать боялся. Но не от страха, я уверен, а из интереса и чтобы не спугнуть таинственного незнакомца. На кого-то очень похожего.

Как только затихли вдали его шаги, мы выскочили из своей невольной засады, зажгли свечу и подскочили к дырке.

– Знаешь, кто это? – шепнул Алешка. – Я догадался. Это первый хозяин дома. Как его? Громов. У него здесь эта… заначка в тайнике. Клад, на черный день.

Недолго думая, я запустил руку в дыру. Там ничего не было, кроме густой пыли. В которой я нащупал какой-то кружочек. И когда я его вынул, он ярко блеснул в свете огарка.

Это была старинная золотая монета. На одной ее стороне было написано, что это десять рублей, а на другой – профиль царя.

Тут уж я обшарил эту дыру во всех углах. Но ничего больше, кроме позеленевшего патрона, не нашел.

– Здорово, да? – сказал Алешка. – А ты идти не хотел. – Он перетащил кирпич к рабочему столу и аккуратно положил его на записку. Но так, чтобы она была видна. Особенно подпись «миксера» Торпа.

Огарок догорал, все руки наши были закапаны воском. Пора смываться.

Мы поднялись наверх. Алешка задул свечу, я толкнул дверь.

Она не открылась…