Читать книгу Рассказы о людях и животных. С вопросами и ответами для почемучек - Василий Шукшин - Страница 2

Я начинаю помнить себя с такого случая.

Знойный полдень. Сенокос. В селе, на улицах – ни души. Только иногда по улице проскочит верховой или протарахтят дрожки, и опять надолго установится сухая, горячая тишина.

Я сижу на дороге в мягкой шелковистой пыли, стряпаю пирожки. Это делается просто: надо принести из дома ковш воды и эту воду понемножку плескать в пыль. Образуются вязкие комочки грязи. Из них-то и лепятся пирожки. Но пирожки – пирожками… Делаются они для того, чтобы разложить их потом рядком поперек дороги и ждать, когда поедет какой-нибудь мужик. Ждать приходится подолгу. Наконец в конце улицы показался мужик на телеге. Я залезаю в крапиву у прясла (крапива у нас растет высокая, в рост человеческий, и жалит только ее верхняя часть. Внизу же можно спокойно спрятаться) и оттуда смотрю, как приближается телега. Она все ближе, ближе… У меня замирает сердце: сейчас проедет по моим пирожкам. Мужик увидел пирожки, оглянулся по сторонам, лениво подстегнул коня… Я с каким-то непостижимым трепетным волнением вижу, как сперва лошадиные ноги расшвыривают мои пирожки, потом по ним проехали четыре колеса. Выскакиваю из крапивы и стою над пирожками. Почти все погибли. Те, что с краю, уцелели, а средние все погибли. Снова принимаюсь стряпать и выстраивать рядок поперек дороги. Есть в этой работе какой-то смысл. Наверно. Вот что: мужик до последнего момента не видит мои пирожки на дороге, а я знаю, что они лежат там, и я знаю также, что, увидев их, мужик оглянется. Я это знаю и заранее жду; когда он оглянется. И меня охватывает сладостный восторг и волнение, когда он оглядывается. И еще – очень приятно сидеть в пыли. У меня, конечно, на ногах «цыпки», но это уже больше беспокоит маму. Вечером она будет отмывать меня у колодца.

Вот за таким-то занятием, когда я мирно сидел и стряпал пирожки, меня захватил соседский бычок. Он был бодливый, как черт, я его ужасно боялся. Мы, ребятишки, все его боялись. Мы его дразнили издалека, а когда он, нагнув голову, кидался на нас, мы разбегались, кто куда. А тут я, занятый за пирожками, проглядел его. Увидел, когда он был в шагах пяти. Он стоял и смотрел на меня. Я вскочил было, чтобы бежать, и тут же сел – ноги отказали. А телок взбрыкнул задними ногами, зловеще мэкнул и помчался ко мне. Я, кажется, заранее упал на спину. Он принялся катать меня по дороге. Я молчал. Потом ко мне вернулся голос, и я заорал. Заорал так, что телок отскочил, расставил передние ноги и долго и глупо смотрел на меня. Кто-то выскочил из избы и выручил меня.

Вечером в нашей избе появилась грязная сухая цыганка с большими вороватыми глазами. Я лежал на печке, а цыганка шуршала в кути, у печки, юбками и торопливо шептала. Мама с надеждой и подозрительно смотрела на нее. Цыганка растопила в ложке воск, вылила тот воск в стакан с водой – там образовался какой-то желтый бесформенный комочек. Цыганка торопливо закивала маленькой галочьей головой. Я не помню, что она говорила, что-то говорила. Помню как мама сказала: «Телок напугал-то, а не собака». Потом они говорили про нашего петуха. Цыганка почему-то кричала, мама тоже сердилась и говорила: «Ишь ты какая! Ишь ты!». Потом я выпил теплую воду из стакана, над которым колдовала цыганка и уснул. Потом помню себя за таким занятием.

Жилось нам тогда, видно, туго. Недоедали. Мама уходила на работу, а нас с сестрой оставляла у деда с бабкой. Там мы и ели. И вот… Дед строгает в завозне, бабка полет в огороде грядки.

Я сижу у верстака и сцепляю золотисто-солнечные кольца стружек. И вдруг вспоминаю, что у бабки в шкафу лежат шанежки. Выхожу из завозки и направляюсь к дому. На дверь накинут замок – просто так, без ключа (сестра в огороде с бабкой). Если замок вынуть из пробоя и открыть дверь, бабка услышит и спросит: «Ты чего там, Васька?». А мама наказывала – я это хорошо помню – не надоедать деду и бабке, особенно деду, не просить есть: сколько дадут, столько и ладно.

Окно в избу открыто. Оттуда пахнет свежеиспеченным хлебом и побеленным шестком. В углу стоит, тускло поблескивая стеклами, пузатый шкаф – там шанежки.

Я влезаю в окно и осторожно, на цыпочках, иду по крашеному полу… Открываю шкаф, беру самую маленькую шаньгу и тем же путем убираюсь из избы. Воровал я до того что-нибудь или нет, не помню. Но я помню, как я крался по избе на цыпочках. Откуда-то я знал, что так надо.

Вечером бабка, посмеиваясь, рассказывала маме, как я лазил в окно (она из огорода все видела). Мама не смеялась. У нее было недовольное лицо.

– Вы сами-то уж сроду не догадаетесь… Скупые вы шибко, мам, уж до чего скупые.

Бабка обиделась.

– Кормим ведь… Чего же скупые? Да он и есть-то не хотел. Так – пакостник.

Еще помню такое.

Стоит у нас посреди избы страшный маленький человек с рыжей бородой – Яша Горячий, грозит пальцем и говорит: «Ты меня не пужай, не пужай – отпужались». А мама стоит перед ним и говорит негромко: «Ну, смотри, Яша, смотри… Я тебя не пужаю… Недоактивничать бы тебе».

Потом Яша полез на полати и стал оттуда сбрасывать березовые чурбаки (березник около села запрещалось рубить, но его рубили и прятали, где могли. Яша Горячий, сельский активист, искал его по домам).

И еще одно такое помню.

Пропал у нас телок. Телка самого не помню, а помню, как мы его искали. Мы пошли с мамой за село, к озерам. Уж вечерело. Звали мы его, звали: «Тпруся! Тпруся!» – нет телка, как провалился. Вдруг мама села на землю и сказала: «Ой, сынок, мне что-то плохо… Господи, господи… Дорогу домой найдешь? Беги скорей к бабке…».

Я сказал, что найду. Помню: бежал. Я воображал, что я на коне. Кричал сам себе: «Но!», взбрыкивая ногами, ржал…

Бабка перепугалась. Я предложил ей тоже сесть на коня и гнать вмах. Но та только махнула рукой и семенила рысью.

Мама повстречалась нам недалеко за селом. Она тихонечко шла по дороге и держалась за грудь.

Они о чем-то стали говорить с бабкой, а я шел сзади «пешком».

Потом я начинаю помнить свою сестру.

Я как-то до этого не знал ее существования, а тут, помню, был я в яслях, и мне там что-то не понравилось. Я нашел Наташку, сестру, и мы с ней убежали из яслей. Мы шли через всю деревню, взрослые останавливались и спрашивали меня: «Ты куда ее ведешь-то, Васька?». Я отвечал: «Домой. Мне мама так велела». Врал. Вообще, я очень рано научился врать.

Мамы, конечно, не было дома. Мы с Наташкой сели на крыльцо и уснули.

Еще случай в яслях.

Ясли были двухэтажные. Окна открыты. Я влез на подоконник на втором этаже, сел и свесил ноги. И тут увидел маму. Она мне снизу негромко говорит: «Васе-е, слазь, сынок, с окна. Слазь, я посмотрю, как ты слезешь. Только туда, в избу слазь… Ну-ка…». Я слез с подоконника.

Потом мама вбежала, взяла меня на руки и понесла. А на лестнице встретилась нам наша няня, толстая, молодая тетка. Мама опустила меня с рук, а няня побежала от нас. Вниз. Мне стало смешно.

– Корова семинтальская! – мама ничего не боялась.

Потом, когда я уж стал взрослее, я слышал рассказ о том, как нас хотели выселить из избы. Отца арестовали и угнали в район, в «каталажку». А к нам на другой день пришли двое: «Вытряхивайтесь».

Так стали мы жить. Голоду натерпелись и холоду. На всю жизнь я сохранил к матери любовь. Всегда ужасно боялся, что она умрет – она хворала часто.

Потом в нашей избе появился другой отец. Жить стало легче.

А потом грянула война, и другого нашего отца не стало – убили на Курской дуге.

Опять настали тяжелые времена. Вот отсюда, пожалуй, я и начну рассказ.

Начну рассказ с того времени, с какого помню почти каждый свой день – с двенадцати лет. Для начала только расскажу о своем селе.

Село наше небольшое…

Я родился в 1929 году (в «Мордве»). Уже колхозы были. Отец с матерью были колхозниками.

В 1933 году отца «взяли». Сказали: «Хотел, сволочь такая, восстание подымать». Еще многих «взяли» из деревни. Больше мы их никогда не видели. Все они в 1957 году полностью реабилитированы «за отсутствием состава преступления».

Остались мы с мамой: мне три с лишним года, Наташке, сестре, – семь месяцев. Маме – двадцать два.

Нас хотели выгнать из избы. Пришли двое: «Вытряхивайтесь».

Мы были молоды и не поняли серьезность момента. Кроме того, нам некуда было идти. Мама наотрез отказалась «вытряхиваться». Мы с Наташкой промолчали. Один вынул из кармана наган и опять сказал, чтоб мы вытряхивались. Тогда мама взяла в руки безмен и стала на пороге. И сказала: «Иди, иди. Как дам безменом по башке, куда твой наган девается». И не пустила – ушли. А мама потом говорила: «Я знала, что он не станет стрелять. Что он, дурак, что ли?».

Прожито тридцать лет – точно песню пропел. И пропел, кажется, неважно. Жалко. Песня была хорошая.

* * *

Верховой – наездник верхом на лошади. Обычно, таким образом ездят на лошади, когда нужно быстро куда-то добраться. Если промчаться по тихой деревенской улице верхом – не останешься незамеченным, ведь в те далекие времена машин было совсем мало, в основном они были служебные, люди пользовались лошадьми как транспортом для поездок, перевозки грузов и сельскохозяйственных работ.

Что такое прясло?

У этого слова есть несколько значений, в данном случае прясло – это приспособление для сушки скошенной травы во время сенокоса (летней заготовки сена). Это конструкция из длинных деревянных жердей, укрепленных на столбах. Также этим словом называется деталь прялки для прядения шерсти и крепостная стена между башнями, а еще часть изгороди (забора) деревенского дома.

Прялка

Зачем быки бодаются? Почему бычок бодливый?

Быки бодаются не просто так: таким образом они устанавливают и выстраивают в своем сообществе (стаде) некую иерархию, а попросту говоря – выясняют, кто из них самый главный. Молодые бычки часто бодаются, пробуя свои силы, показывая, какие они сильные. Самоутверждаясь таким образом, они готовятся к взрослой жизни. Поэтому бодливость бычка с хулиганством никак не связана.

Кто такие цыгане?

Цыгане – это многочисленный народ, корнями близкий индийцам, но не имеющий своего государства. Цыгане живут во многих странах Европы, а также Африки, Южной и Северной Америки и Австралии. У них есть свой язык, богатая и самобытная культура, цыгане известны своими красочным нарядами, красивыми заводными песнями и танцами. Часто, образ цыганки ассоциируется с гаданием, с давних времен это было частым занятием женщин этого народа.

Что такое завозня?

Завозня – это большая лодка с плоским дном. Раньше они использовались для переправы через реки крупных грузов и даже экипажей (повозок с лошадьми). Такая конструкция могла перевозить до 1000 пудов груза (свыше 16 т), в длину достигала 8 саженей (около 17 м), а в ширину 1,5 саженей (около 3 м). Завозня использовалась вплоть до появления паромов.

Что такое шесток? Зачем его белили?

Шесток – это часть русской печки, которая располагается между топкой (где горят дрова, превращаясь в угли) и наружной частью печки. Именно на этом месте стояли горшки с кашей, щами и другими кушаньями, когда их доставали из печи. Так как горшки на шесток попадали из топки, где все было в черной саже, сам он сильно пачкался, поэтому его все время белили.

Что такое полати?

Полати – это своеобразная мебель традиционной русской избы: лежанка между стеной дома и русской печкой. Сооружалась эта теплая и удобная кровать из деревянных жердей, которые прикреплялись к стене дома. Также полати могли располагаться вверху избы, под потолком. На полатях помещалось сразу несколько человек. Детские полати размещали повыше, над полатями для взрослых. В летнее время на них сушили ягоды, травы и грибы.

Как это семенить рысью?

На самом деле рысь – это один из видов походки лошадей. Бывает шаг, рысь и галоп. При рыси ноги лошади передвигаются по диагонали (крест-накрест), то есть совместно ступают правая передняя и левая задняя, а потом левая передняя и правая задняя. Это довольно быстрый способ передвижения и от наездника требует определенной сноровки.

Почему корова симментальская? Что это такое?

В мире известно около 1000 пород крупного рогатого скота. Они делятся на молочные, мясомолочные и мясные. Для каждого вида требуются определенные корма и условия содержания. Даже по внешнему виду коровы очень сильно различаются: по окраске или масти (от белоснежных до полностью черных или с замысловатым узором пятен), по длине шерсти, длине рогов, форме, длине и высоте туловища. Упомянутая в рассказе симментальская корова – довольно популярная порода для нашей страны. Ее часто можно встретить в хозяйствах, где разводят домашний скот. Внешне она крупная, высокая, светло-коричневой масти с белыми пятнами. Появилась симментальская порода в Швейцарии, и так уж получилось, что она является универсальной: и молока много можно надоить, и мясные качества на высоте. Поэтому словосочетание «симментальская корова» автор использует в переносном значении, на самом деле такую корову ругать не за что.