Читать книгу Есть памяти открытые страницы. Проза и публицистика - Виктор Меркушев - Страница 6

Сложно себе представить, кому могла прийти в голову безумная идея прорубать в лифтовой шахте ещё одну дверь. Особенно в той части шахты, где расположены отводные блоки и контршкивы, от которых критически зависит работоспособность лифта. Однако наперекор здравому смыслу дверной проём был проделан, и вскоре на его зияющую черноту навесили массивную железную дверь, которая почему-то всегда оставалась открытой вопреки самым элементарным правилам техники безопасности.

Необходимо заметить, что моих соседей по дому эта новация, похоже, совершенно не беспокоила, и они, не опасаясь, продолжали пользоваться лифтом, не обращая никакого внимания на возникшую непонятно для чего боковую дверь. И если беспечность людей я ещё как-то мог себе объяснить, то понять, почему лифт продолжал исправно работать, несмотря на отсутствие важнейших узлов оборудования, было уже решительно невозможно.

Открытая дверь меня, в отличие от соседей, крайне интересовала. Она обнажала за собой не только внутреннее строение шахты, но и соединённые с ней части полуподвальных помещений, где зачем-то были расставлены столы, на которых громоздились небрежно уложенные кипы бумаг. В спонтанно организованный офис из лифтового холла вела шаткая лестница, кажущаяся абсолютно неуместной в сравнении с новейшей мебелью внизу и красивыми люстрами «офисного» освещения. Мне не раз приходилось видеть незнакомых людей спускавшихся туда, но я никогда не видел тех, кто поднимался наружу. Окончательно удовлетворить своё любопытство и последовать за спускающимися по подозрительной лестнице у меня желания не возникало, наверное, по причине неосознанного страха перед пустынным «офисом», в котором начисто отсутствовали сотрудники. Однажды, правда, я заметил там промелькнувший человеческий силуэт, и мне даже показалось, что пробежавшая стремительная фигура была одета в шутовской костюм и остроконечный колпак с бубенцами, во всяком случае, звон от них ещё долго бродил в моём сознании беспокойным эхом.

Но дальше дело приняло и вовсе фантастический оборот. Фигуру в шутовском наряде я начал встречать повсюду, где бы ни появлялся. Она возникала и тут же терялась в людской толпе, я наблюдал её в проезжающем транспорте и окнах метро; её приметный колпак откуда-то выныривал и вновь исчезал в промежутках между домами, мелькал на развязках подземных переходов, внезапно проступал и тут же таял в пёстрой вокзальной суете… И я почти не удивился, когда встретил своего преследователя в собственном доме, в лифтовом холле, рядышком со злополучной дверью, которая на этот раз была закрыта на большой амбарный замок. Преследующий меня фигляр восседал за длинным столом из полуподвального «офиса» с табличкой «Приём по личным вопросам», которая увенчивала кипу небрежно уложенных бумаг.

– Садитесь, пожалуйста, – предложил мне буффонный столозаседатель. – Ваш вопрос рассмотрен, вот и резолюция тут даже имеется. Фигляр сунул мне какой-то мятый клочок бумаги, на котором было накарябано одно только слово: «Отказать».

– Никогда не писал никаких заявлений, – отстранил я от себя липовую бумагу.

– Полноте, – заявил фигляр, – а это что? – и тряхнул своей звенящей головой в сторону огромной кипы бумаг, лежащей на столе. – Одних только претензий по поводу неблагоприятного стечения обстоятельств удивительное количество, не говоря уже о жалобах на не хватку времени.

Смутные догадки о том, кто находится передо мной, наконец, окрепли и обрели понятную и пугающую определённость. Усилием воли мне удалось подавить нахлынувшую волну страха и сохранить невозмутимый вид, хотя со стороны, возможно, это могло выглядеть как-нибудь иначе.

– Скажите, а вы перед всеми являетесь в таком виде, или просто мне так пове… – я неловко замялся, не зная, какой здесь уместно употребить безличный глагол.

– Да, чаще всего, – вестник глубоко заглянул в меня, очевидно прочитав недосказанное слово. – Но случается открываться и в ином обличье. Хотя нужно думать не о внешнем антураже нашего посещения, а, собственно, о нём самом: зачем оно случилось и на каком основании.

Искать оправданий за неисполненное и отвечать за впустую растраченное у меня не было никакого желания, зато вопрос о внешнем оформлении визита фиглярствующего посланника казался мне необыкновенно важным и интересным. Я был уверен, что форма во многом значительнее содержания, хотя бы потому, что в ней заключены все пространственные измерения вкупе с измерением времени, хранящим историю всех изменений и преобразований. Глубинные, содержательные планы бытия и так неведомы для человека, ведь познаваемо лишь то, что обусловлено реальными формами, которые измеряются числами, величинами и значениями данного нам мира: действительными или мнимыми. И если вестник просил меня думать не о форме, а о содержании, то с моей стороны будет вполне логично спросить об этом его самого.

– Понимаю, насколько скучным занятием было изучение жалоб на нехватку времени и разбор наших сетований по поводу неудачливых обстоятельств, но не могу поверить, что они подвигли вас явиться сюда и отвечать на них.

– Да никто и не думал привечать просителей, – оживился посланник. – Но вы нарушаете предопределения и, более того, пытаетесь их по-своему изменить. А у них имеются собственные правила саморегуляции, основанные на принципах обратной связи, за которой мы внимательно следим и чистоту которой старательно обеспечиваем.

– Не пойму, что крамольного в ниспосланном человеку девизе: «Твори, выдумывай, пробуй!». Разве не вами дарована способность постигать рациональные основы Мироздания и тем самым что-то преобразовывать или менять? Наше бытие давно ждёт и требует преображения.

– Что есть ваше бытие? Это не что иное, как время. Время измеримо исключительно вами и только для вас может иметь ценностное наполнение. Добавь к пространственно-временной системе парочку координат, и отследить время будет возможно разве что по причинно-следственным связям в цепочках предопределений. Предопределения составляют базис системы и позволяют ей находиться в динамическом равновесии. Произвольное нарушение предопределений ведёт к её раз-балансировке, при которой система обязана самоликвидироваться.

– Очевидно, что запрет на вмешательство в процессы, происходящие в системе, всё-таки нестрогий. Иначе ничто было бы невозможно ни изменить, ни нарушить.

– С этим не всё так просто. Дело тут в парадоксе Творения. Без наличия свободной воли у наделённых разумом носителей сам акт Творения не имеет смысла. Если ещё можно восстановить нарушенную симметрию и вернуть все атомы в состояние нуля, то обратить дарованную разумным созданиям свободную волю к логике установленных предопределений уже сложнее.

– Значит приходится прибегать к тактике ручного управления?

– Именно! – посланник сделал многозначительную паузу, способную, пожалуй, вместить уместный вопрос относительно моего дальнейшего поведения, раз уж оно оказалось столь важным для такой представительной стороны.

Однако я предпочёл промолчать. Тем более что ничего хорошего от моего визави ожидать не предполагалось. Но для меня по-прежнему оставалось загадкой – что же вынудило посланника заняться непосредственно мной, и зачем на обрывке бумаги было нацарапано это нелепое слово «Отказать».

Да и слово-то какое – «отказать», чего, собственно, мне такого не следует «казать» или не подобает «сказать». Зачем все эти слова, и чем все они наполнены: угрозою, назиданием?

– Хочется узнать зачем были задуманы и востребованы слова?

Я не ожидал, что посланник так скоро даст мне понять, что способен читать мысли. Ответом ему вполне могла бы быть первая строчка Евангелия от Иоанна, но касаться этой темы с таким опасным собеседником мне не хотелось.

Впрочем, посланник и не желал никакого ответа.

– Когда с помощью слов из ничего возникало и множилось нечто, и подумать было нельзя, что для них может найтись иное предназначение. Оттого и приходится теперь разбирать горы ваших бумаг, дабы не допустить системного сбоя и думать: как вернуть изначальную суть всех назначенных предопределений.

– А может ну их, все эти предопределения вкупе с системными равновесиями, и взять да отдать происходящее на откуп случаю: ведь последовательность случайностей, как известно, представляет собой безотказный механизм эволюционного развития.

Посланник посмотрел на меня с явным недоумением.

– Кому это известно?

– Ну как же. Это один из непреложных законов Мироздания.

– Случайно может только чашка разбиться, но вот случайно склеиться уже не может. Как нельзя сказать, что я тоже появился здесь благодаря случаю. Ручное управление – дело сложное и неблагодарное, и опять же причиной тому парадокс Творения, когда в поведение отдельного разумного существа заложены предопределения морали и добродетели, тогда как для поведения их сообществ ничего такого прописано не было. Предполагалось, что и сообщества эти также будут руководствоваться тем же. Но вышло иначе, множества разумных существ оказались гораздо чувствительнее к пороку, нежели к благодеянию, и, скорее, управляемы законами, прописанными для бытования сообществ, разумом не наделённых.

Сказанное посланником, собственно, мою ситуацию никак не прояснило, скорее напротив – ещё больше запутало. Уж кому-кому, а ему-то, «сущности непостижной», должно быть хорошо известно, что я – личность отшельная, чурающаяся любых форм коллективного взаимодействия. А потому не могу иметь никаких групповых устремлений в силу невовлечённости в какую-либо систему внешних отношений.

Свои оправдания в «немассовитости» я пытался выразить одной короткой фразой, однако этого не потребовалось.

– Мы хорошо информированы о вашей неспособности и нежелании взаимодействовать со своим социальным окружением. Жить в обществе и быть свободным от него удаётся немногим. Но именно таким людям мы уделяем особенное внимание.

– Странно слышать. До настоящего момента моя персона решительно никого не интересовала.

– Изначально предполагалось, что любой субъект, наделённый сознанием, не может не коммуницировать с себе подобными. Отчуждение разумного индивида от обустроенной для него среды нарушало все изначально установленные предопределения. Но подобные индивиды всё же нашлись. Они, правда, сразу же оказались под нашим пристальным наблюдением. Замечу, что Антоний Египетский, Иероним Стридонский и Ефрем Сирин не были единственными, за которыми мы следили и кого привечали своим посещением.

– Я полагаю, что для ручного режима управления и недопущения ревизии предопределений логичнее было бы наставлять людей «массовитых», влиятельных и полномочных.

– Не без этого, не без этого, – скороговоркой выпалил посланник, – однако столь необходимую нам обратную связь удобнее иметь именно через пустынников, отшельников и анахоретов. Скажу больше – такая поведенческая модель лучше всего подходила бы для устойчивости социальной системы и исключила бы основной парадокс Творения. Но нельзя без последствий произвольно менять предопределения.

– Любопытно, что практика ваших посещений до сих пор не сделалась общеизвестной.

– Ну, здесь-то всё просто. Наши собеседники из числа затворников большинством воспринимаются как находящиеся за гранью нормальности. Да и сами они не всегда адекватно оценивают то, что с ними происходит и кто находится перед ними. В глазах окружающих они выглядят примерно вот так, – посланник сделал картинное лицо и звонко потряс передо мной своей бубенчатой короной.

– Понятно. Тогда рискну предположить, что избранная вами страта в какой-то степени помогает вам решать задачи ручного управления.

– Безусловно. Вы же сами говорили, что ваше бытие давно ждёт и требует преображения. Есть надежда, что некоторые коррективы от вас по каналам обратной связи будут позитивно приняты системой, и предопределения изменятся. Проще было бы, конечно, сделать таких людей доминирующим типом, но, в конце концов, это выбор самой системы.

– Если равновесие системы весьма условно, а предопределения изменчивы, значит будущее непредсказуемо, а сама форма бытия определяема исключительно набором неведомых переменных?

– Было же сказано, что время – категория субъективная. А акт Творения – это только начало всего сущего, за которым следует его развитие и преображение согласно системным предопределениям. Взаимовлияния никто не отменял, но всё имеет под собой определённую логику. Отдельные ваши претензии, – посланник кивнул на кипу бумаг на столе, – будут запущены в систему по каналу обратной связи, а по основному вашему запросу вынесен окончательный и безапелляционный вердикт – решительно отказать.

– Да не делал я никакого запроса!

– Здесь, пожалуй, необходимо вспомнить про ещё один парадокс. Правда, он из регистра низшего порядка, и к Постулатам Творения имеет весьма косвенное отношение. Любой затворник подсознательно желает быть лидером, мечтает стать социально активным, заметным и востребованным в обществе человеком, и это вполне согласуется с системными предопределениями. Однако раскрыться ему в этом качестве мешает несовершенство внешнего мира, и он реализуется в той идеальной вселенной, которую выстраивает в своём воображении. Уход в себя, в затвор – всегда протест против важных для него планов бытия. Обычно такие люди исключительно чутки к внешним обстоятельствам, которые интересуют нас больше всего. Мы не знаем, как воспримет запросы этих людей система, наша задача всего лишь отслеживать их и приводить носителей к совершенному знанию.

Теперь я понял, что означало корявое слово: «Отказать». Оно ставило окончательную жирную точку под моими надеждами оказаться хоть сколько-нибудь потребным членом социального общежития, выйти, наконец, из вязкой тени непризнания и забвения. Хотя по другую сторону от существующей черты реальности – посвящение в таинства Мироздания, которое, пусть не напрямую, но может услышать тебя.

Я хотел ещё раз взглянуть на вердикт, доставленный мне фиглярствующим посланником, но холл парадной оказался пуст: не было не только стола и столозаседателя в шутовском наряде, но и пресловутой двери на боковой стене лифтовой шахты.

Поднявшись в свою квартиру на высоком этаже, я взглянул в окно. Передо мной раскинулся вечерний покой Мироздания с мириадами звёзд и блуждающими по бесконечному межгалактическому пространству лучами света. Тёмное небо казалось необычайно огромным, однако почему-то я не ощущал себя ничтожной песчинкой в этой космической необъятности, а напротив, чувствовал свою сопричастность неизбывному и величественному коловращению Вселенной. Как знать, быть может её судьбоносные жернова вскоре начнут двигаться по скорректированным траекториям, способным обходить несовершенства и неутешительные парадоксы бытия, с которым мы субъективно связаны личным временем.