Читать книгу Мгновение истины. В августе четырнадцатого - Виктор Носатов - Страница 10

1

Бело-золотая яхта кайзера Вильгельма II «Гогенцоллерн» водоизмещением 4000 тонн величаво качалась на волнах, поднятых свежим нордом, у входа в Кильскую бухту. От того что плуг форштевня яхты выступал вперед, а две ее трубы и мачты были чуть склоненные назад, казалось, что она, даже стоя на якоре, несется по волнам, наперегонки с многочисленными яхтами, прибывшими со всех концов света для участия в международных гонках парусников, посвященных традиционному празднику германских мореходов – Кильской неделе. За последние несколько лет кайзер не пропустил еще ни одного состязания, во время которых не только удовлетворял свой спортивный интерес, но и запросто встречался с иностранными государственными и политическими деятелями. Вот и на этот раз его приглашения были направлены французскому премьеру Бриану и британскому лорду адмиралтейства Черчиллю. Накануне император узнал, что Бриана среди почетных гостей Кильской недели нет. Это испортило ему настроение, и теперь он искал, на ком бы сорвать свое недовольство. Под руку подвернулся подполковник Николаи, который только что прибыл на паровом катере к утреннему докладу.

– Ваше величество, в Сербии уже в ближайшее время может произойти непоправимое… – с ходу огорошил кайзера шеф германской разведки.

– Что вы имеете в виду? – недовольно проворчал кайзер. – Что такое могло произойти в Европе, пока я путешествую?

– Ваше величество, Балканы вновь сотрясают Европу, – невозмутимо продолжал Николаи, – аннексия Боснии и Герцеговины провоцирует резкий рост радикально-националистических настроений среди местных сербов и части мусульман, которые создали националистическую организацию «Млада Босна», стоящую на радикальных националистических позициях. Боснийских радикалов поддерживали и поддерживают ультранационалистические круги в самом Белграде. Центром и движущей силой этих кругов являлась тайная организация сербских офицеров «Черная рука» во главе с руководителем сербских спецслужб полковником Драгутином Дмитриевичем. Главной целью этой организации является объединение всех сербов в рамках единого государства и создание Великой Сербии. «Черная рука», или другое ее название – «Объединение или смерть», является тайным обществом и очень хорошо законспирирована. Ее члены придерживаются террора по отношению к «противникам сербской идеи», к которым они относят высокопоставленных представителей австро-венгерской монархии. С момента создания этой организации по сегодняшний день руководителями «Черной руки» было организовано шесть покушений на видных сановников Австро-Венгрии…

– Но почему же Франц-Иосиф бездействует? – удивленно воскликнул император. – У меня они уже давно в назидание другим болтались бы на виселице!

– Насколько мне известно от моего коллеги, шефа австро-венгерской разведки полковника Урбанского, они прекрасно осведомлены о террористических делах и планах «Черной руки» и ведают немало «секретов» сербских националистов. Урбанский только мне лично по секрету сообщил, что против эрцгерцога замышляется покушение. В июне австро-венгерским Генеральным штабом запланированы крупномасштабные учения двух армейских корпусов в Боснии, на которых обязательно будет присутствовать наследник. Зная об этом, националисты из «Млада Босны», не без основания решив, что эти маневры явятся подготовкой к нападению на Сербию, вынесли эрцгерцогу Францу-Фердинанду смертный приговор как главному врагу славянства…

– Опять эти славяне жаждут крови, – негодующе произнес кайзер, – и что же Вена на это ответила?

– Когда об этом сообщили императору Францу-Иосифу, он просто не поверил в возможность покушения на наследника престола. Приказал истерии не раздувать и не лезть в «это славянское осиное гнездо» до его особого распоряжения. Единственное, что предпринял император в ответ на это предупреждение, – перенес учения на июль…

– Вы считаете, что покушение на Франца-Фердинанда при попустительстве сербского правительства возможно? – спросил озабоченно Вильгельм.

– Вполне! Вы же знаете, как сербы в 1903 году жестоко расправились со своим собственным монархом – король Александр Обренович и королева были выброшены из окна своего дворца. По имеющимся у меня сведениям, сербские власти прекрасно знают о решении националистов и не одобряют их действий. Сербский посланник в Вене предупредил австрийского министра Билинского, в ведении которого находились территории Боснии и Герцеговины, о готовящемся заговоре, но и это предостережение было оставлено без внимания.

– Значит, вполне возможно, что casus belli мы будем иметь уже в ближайшее время, – задумчиво произнес кайзер.

– Повод к войне? – ошарашенный неожиданным предвидением императора, воскликнул Николаи. – Теперь я понимаю, почему император не стал реагировать на предупреждения о возможном покушении на Франца-Фердинанда…

– Если покушение произойдет, то престарелый император убивает сразу двух зайцев, – хитро улыбнулся кайзер, – устраняет единственного наследника, назначение которого было ему навязано, и получает повод для нападения на Сербию!

– Но, насколько я знаю, ваше величество, – сказал Николаи, – австрийский канцлер Берхтольд против конфронтации с Сербией, больше того, он выступает за союз с Россией…

– Да, я знаю об этом, – отозвался император, – недавно на охоте в поместье Франца-Фердинанда, Конопиште, у нас зашел разговор об этом. Берхтольд сказал, что он за возрождение Тройственного союза Германии, Австрии и России и считает разумным привлечь к нему англичан. В ответ на это я был вынужден признать, что после смерти Александра III перед ними уже другая Россия, ею правят совсем другие люди, а окружение моего друга Ники спит и видит, как бы напасть на Германию и нанести нам поражение. Поэтому меня ныне не столь уж волнует проблема, что станется с монархическими принципами, которые мне всегда были дороги. И мне все равно, что случится с Россией, раз она отдалилась от Германии. Эти мои слова поддержали Мольтке и даже мой новый канцлер Бетман, ревниво оберегающий европейский мир. Мне кажется, что Франц-Иосиф рекомендовал своему главе правительства узнать мою позицию по Балканам и России, в частности. Я прямо сказал Бертхольду, что Австрия просто потеряет свой престиж мировой державы, если не предпримет жесткую акцию против выходящих из повиновения сербов. Если обстановка ухудшится и мирным путем Сербию утихомирить не удастся, то надо применить свою силу. Конечно, я не призывал наших союзников к войне, но всему есть предел. В конце концов, может возникнуть такая ситуация, при которой великая держава не может ограничиться ролью наблюдателя, а должна взяться за меч. Думаю, что Бертхольд довел мою мысль до Франца-Иосифа.

– Но если Вена направит свои войска на Белград, тогда за своих славянских братьев, обязательно заступится Россия, – воскликнул Николаи, – не останутся в стороне Франция и Англия!

– Англии и Франции только того и надо, чтобы любым путем ослабить Россию, втянуть ее в локальную или общеевропейскую войну! – уверенно промолвил кайзер. – Я уже раскусил большой политес этого Тройственного союза. И прекрасно знаю, что если мы в случае нападения русских на Австро-Венгрию заступимся за нашего союзника, то европейское общественное мнение, конечно же, будет на нашей стороне.

– Но, ваше величество, это же полное отступление от плана Шлиффена, – удивленно промолвил Николаи…

– Я уже заранее дал указание Мольтке разработать план на случай войны только с Россией, – многозначительно взглянув на разведчика, как уже о решенном деле промолвил император.

Только теперь Николаи понял, для чего начальнику Большого Генерального штаба месяц назад так срочно понадобились все последние разведывательные данные по России.

– Пока мы не нападем на Францию, британский лев будет сидеть на своем острове и ждать, пока мы вместе с Австро-Венгрией не загоним русского медведя в его сибирскую берлогу. Потом, пополнив за счет русских свои ресурсы, мы поочередно разделаемся сначала с Францией, а затем и с Англией, и тогда на всем континенте наконец-то восторжествует наш прусский орел. Так что, господин подполковник, для вас наступают особенно напряженные дни…

– И ночи, – добавил Николаи и возбужденно взмахнул головой, словно застоявшийся в яслях кавалерийский конь, заслышав тревожный сигнал горниста. – В течение месяца я подготовлю план широкой политической операции на Восточном фронте. Чтобы не только немцы, но и вся Европа знала о том, что больше всех в будущей войне заинтересованы русские, а мы всего лишь намерены выполнять союзнические соглашения…

– Но обладает ли Россия ресурсами, необходимыми для нападения на Австро-Венгрию в нынешнем году? – неожиданно спросил император. – На недавнем совещании Мольтке доложил мне, что русские не только готовы к войне, но и планируют на нас напасть!

– Нет! – уверенно заявил Николаи, почувствовав в голосе кайзера сомнение, которое навело его на мысль сделать последнюю попытку и хотя бы оттянуть начало неминуемой войны. – Российская программа вооружения и железнодорожного строительства рассчитана до 1916 года и не выполнена даже наполовину…

– Да-а, у нас тоже слишком мало железных дорог на Западном фронте, у границ с Францией, – сделал свой неожиданный вывод кайзер и, немного подумав, категорически заявил: – Как солдат, я придерживаюсь того взгляда, который находит подтверждение у всех моих военных советников, сходящихся в одном, что не может быть ни малейшего сомнения в том, что Россия ведет систематическую подготовку к войне против нас. С этого момента с российско-прусской дружбой покончено раз и навсегда! Мы стали врагами. И теперь, чем ждать нападения русских, не лучше ли ударить первыми?

Зациклившись на мысли, что рейху грозит упадок и гибель, если он не одержит победу в тотальной войне, кайзер и его Большой Генеральный штаб фанатично вели Германию к войне. Николаи не оставалось ничего, кроме как с сожалением согласиться с его воинственными словами. И потому выходил он из кабинета императора с низко опущенной головой, ничего не замечая вокруг. Не обращая внимания на легкие суденышки, которые, распустив свои белоснежные паруса, бесшумно скользили по взволнованной нордом глади залива, Николаи поспешил к дожидавшемуся его у выстрела[11] императорской яхты катеру. Он уже хотел перешагнуть через борт, когда его остановил вахтенный офицер.

– Господин подполковник, его величество император приглашает вас на обед, – торжественно объявил он.

Несмотря на всю напряженность внешнеполитической обстановки, которую шеф германской разведки ощущал, можно сказать, физически (у него с утра в предчувствии чего-то страшного, непоправимого щемило сердце), и огромного потока информации, которую необходимо было срочно проанализировать, он не мог отказаться от приглашения кайзера.

Небольшая облачность предвещала жаркий и солнечный день, и потому экипаж судна заранее растянул над креслом, больше похожим на трон, парусиновый полог. И вовремя, потому что вскоре на палубу в сопровождении флаг-офицера вышел сам император. Черный адмиральский мундир плотно облегал его полное тело, правая, здоровая, рука в белоснежной лайковой перчатке твердо сжимала цейсовский бинокль, левая, сухая, была заложена за спину. Удобно устроившись в кресле, Вильгельм с явным удовольствием стал наблюдать за гонками. Флаг-офицер, стоя рядом, со знанием дела что-то объяснял ему, указывая на вырвавшиеся вперед яхты.

Заметив стоявшего на самом солнцепеке Николаи, кайзер жестом указал ему место около себя. Флаг-офицер, предвидя интерес подполковника к регате, протянул ему бинокль. Но к его удивлению, тот, вместо того чтобы любоваться легкими и быстроходными судами, спешащими к финишу, начал тщательно и скрупулезно осматривать окрестности, словно там могли затаиться потенциальные враги кайзера и империи. И вскоре нашел их. В виде двух британских дредноутов, которые грозно чернели мористее, в северной части залива. Николаи знал, что среди почетных гостей кайзера на регате присутствовал Первый лорд британского Адмиралтейства Уинстон Черчилль, и потому, не задерживаясь на военных кораблях, перевел бинокль поближе к берегу. Ему на глаза сразу же попали десятки парусных судов и суденышек, которые летели по волнам наперегонки. Напротив Фридрихсортенского маяка яхты делали поворот и устремлялись к финишу, обозначенному оранжевым буем, болтавшимся на волнах между «Гогенцоллерном» и причалом у входа в канал.

Впереди на всех парусах неслись две британские яхты. Это вызвало у кайзера явное недовольство.

– Ферфлюхте хуре! – проворчал он. – Вновь эти несносные англичане хотят отобрать у нас главный приз! – и, негодуя, добавил: – Проклятый лорд, сначала выражал желание быть приглашенным на Кильскую неделю, а теперь хочет увильнуть от встречи со мной. Но, ничего я достану его и на дредноутах, – грозно промолвил он.

Склянки отбили три часа пополудни. Николаи, не обращая внимания на ворчание императора, оторвав взгляд от регаты, продолжал осматривать прибрежную акваторию. Его сразу же заинтересовал паровой катер, который бесстрашно пересек курс приближающихся к финишу яхт и вскоре подошел к выстрелу «Гогенцоллерна». Какой-то офицер, явно генштабист, чтобы привлечь к себе внимание и получить разрешение на швартовку, отчаянно махал над головой руками.

Флаг-офицер сразу же доложил об этом кайзеру и увидел, как тот недовольно шевельнул левой рукой, давая знать, чтобы его оставили в покое.

Но настойчивый офицер, несмотря на полученный отказ в швартовке, начал махать над головой какой-то бумажкой, но видя, что и это не вызывает у приближенных императора особого интереса, он вложил бумагу в свой портсигар и метнул его на палубу прямо к ногам кайзера. Император запоздало дернулся, словно это был фугас. Но флаг-офицер успел закрыть портсигар своим телом.

Николаи, на глазах у которого все это произошло, подошел к морскому офицеру и помог ему подняться, а заодно и поднял злополучный портсигар.

– Какая неслыханная дерзость! – возмутился император и собрался было уже наказать назойливого генштабиста, посмевшего оторвать его от регаты, но Николаи, раскрыв портсигар, вытащил оттуда бланк срочной правительственной телеграммы, на которой было всего лишь несколько слов, которые на долгие годы взорвали европейский мир:

«Три часа тому назад в Сараеве убиты эрцгерцог и его жена».

Шеф германской разведки, несмотря на то что сам только что предупреждал императора о возможном террористическом акте по отношению к эрцгерцогу Францу-Фердинанду, побледнел и, протягивая телеграмму кайзеру, глухо произнес:

– Свершилось…

Прочитав телеграмму, кайзер сначала побледнел, а затем побагровел, но, не теряя самообладания, чуть слышно промолвил:

– Казус белли! – И уже громче, окинув своим проницательным взглядом Николаи, добавил: – Теперь все придется начинать с начала!

2

Июль 1914 года выдался необычно жарким, и Европа, чуть погоревав о трагическом происшествии в Сараеве, теперь самозабвенно нежилась под лучами солнца на морских курортах и на загородных виллах, весело проводила время в парках и ресторанах, выезжала по выходным на природу и отдавала должное синематографу и кафешантанам. Только европейские политики, дипломаты и военные, проявляя невиданный энтузиазм, днем и ночью корпели над новыми мобилизационными планами, потому что прежние не соответствовали настоящим реалиям и в большинстве своем из-за продажности чиновников и результативной работы тайных агентов находились в руках врагов. Довольно заметная суета на Вильгельмштрассе, Кэ д’Орсе, Даунинг-стрит и Певческом мосту вызывала у обывателей лишь недоумение и страх, который постоянно подогревали средства массовой информации. Руководители внешнеполитических ведомств Германии, Франции, Англии и России, не поспевая за слишком часто меняющимся настроением глав государств, лихорадочно обменивались телеграммами с коллегами и своими послами, то ратуя за мир, то резко обостряя отношения между странами.

Германский статс-секретарь по иностранным делам Ягов стал теперь в Потсдамском дворце чуть ли не каждодневным спутником кайзера. С раннего утра, когда император делал гимнастику, Ягов докладывал ему последние политические новости, а во время его прогулки в Тиргартене, чтобы развеселить монарха, рассказывал ему анекдоты о чопорных англичанах, мужиковатых русских и распутных французах. В 11 часов уже с полным правом он представлял доклад по полной форме, с анализом внешнеполитической обстановки и своими предложениями, с которыми кайзер соглашался довольно редко. Но перед тем как уделить должное внимание советам и рекомендациям своего статс-секретаря, он обязательно консультировался с шефом разведки Николаи.

Вот и вначале июля, когда большинство дипломатов и генералов, за исключением военного министра Фалькенгайна, который не верил в победу, всячески подталкивали императора к реализации плана Шлиффена, он вызвал к себе Николаи и с ходу огорошил его вопросом:

– Вы можете сказать мне однозначно: вступит в войну Англия в случае реализации нами плана Шлиффена? Перед запланированным мной Коронным советом, на котором будет принято окончательное решение, я бы хотел выслушать ваше мнение на этот счет.

– Наш лондонский военный агент утверждает, что король Георг V не желает войны…

– Да! Об этом же меня уверяет и Лахновский, – нетерпеливо перебил разведчика кайзер, – я всегда считал, что противоречия между Великобританией, с одной стороны, и Россией и Францией – с другой, гораздо значительнее, чем противоречия между Германией и Россией и даже Францией…

– Но, ваше величество, это уже давно не так. На самом деле экономические противоречия между нашими странами стали сильнее, чем некогда наше общее стремление воспрепятствовать русской экспансии в Азии и на Балканах. Сегодня немецкие товары успешно вытесняют английские не только на Востоке, но и на рынках России, Австро-Венгрии, Дании, Швеции, Румынии, Турции и других стран. В настоящее время особенно обострилась конкуренция английских и немецких банков за сферы вложения капиталов в странах Латинской Америки и Дальнего Востока. Все это не может не сказываться на внешней политике этой страны. Поэтому я бы не особо доверял высказываниям британских политиков. Даже тот факт, что в ответ на ваше дружественное приглашение принять участие в парусной регате Первый лорд Адмиралтейства Черчилль прибыл отнюдь не на яхте, говорит о многом…

– Вы правы! Он явно хотел продемонстрировать своими дредноутами силу британского флота. А это уже явно не дружественный жест, а скорее наоборот.

– Если Англия задумает принять участие в войне на стороне Франции, – после небольшого раздумья решительно воскликнул император, – я зажгу мировую войну, которая потрясет весь свет. Я подниму весь ислам против Англии, и султан мне обещал свою поддержку. Англия может уничтожить наш флот, но у нее кровь будет сочиться из тысяч ран.

«Для кого он это говорит? – подумал Николаи. – Ведь рядом никого, кроме меня и генерал-адъютанта». Но заметив, что тот что-то старательно записывает, все понял. Кайзер так бескомпромиссно и грозно говорил не для него, а для истории.

После слов, сказанных в высоком запале, с лихорадочным блеском в глазах, взор императора вдруг померк. Медленно и тяжело ступая, он подошел к Николаи и, доверительно глядя ему в глаза, неожиданно заметил:

– Но не могу же я упустить случай, который ниспослало благожелательное к германской нации провидение. Что же делать?

– Если Англия вопреки всем своим заверениям все-таки захочет принять участие в схватке, то большую войну придется отложить на другой раз, – попытался еще раз отсрочить начало войны Николаи, – к тому времени, когда мы создадим более мощный флот и сумеем поссорить Альбион со своими нынешними союзниками.

– Фалькенгайн тоже не верит в победу, – обреченно произнес кайзер, – разбить Францию за шесть недель – за пределами возможного, даже нашей, лучшей в мире армии, и поэтому он считает, что самое большее, чего можно добиться на западном театре военных действий, это лишь избежать поражения. Может быть, начать сначала поход на Восток? – неуверенно произнес кайзер, ни к кому не обращаясь.

Николаи понял, откуда у императора такая нерешительность. Перед поездкой в Потсдам он навестил военного министра Фалькенгайна. В откровенной беседе с ним генерал, говоря о неизбежности войны, сказал, что предложил императору программу наступления на западном театре военных действий. Фалькенгайн предупредил его, что старые вояки, генералы Гинденбург и Людендорф, на счету которых были самые громкие победы германского оружия, предложили свой план военной кампании, намереваясь реализовать план Шлиффена «наоборот»: вначале разгромить русских, а затем приняться за французов.

Именно поэтому, еще ничего для себя не решив, кайзер метался между двумя враждебными лагерями, невольно возникшими в Большом Генеральном штабе, не зная, к какому из них примкнуть.

– Ваше величество, существует третий вариант решения европейского вопроса, который может ограничиться локальным конфликтом, – предложил Николаи.

– Что вы имеете в виду?

– Надо подтолкнуть нерешительных австрийцев, чтобы они сделали первый шаг, оккупировали Сербию и остальные Балканы, не ожидая ответа сербов на свой ультиматум…

– В этом есть рациональное зерно, – прервал кайзер размышления шефа разведки, – сейчас или никогда… с сербами надо покончить, и побыстрее. Судя по нынешнему состоянию дел, русские никоим образом не готовы к войне и должны будут дважды подумать, прежде чем призвать свой народ к оружию, для того чтобы оказать помощь славянским государствам. Мы же, для того чтобы подтолкнуть Австро-Венгрию к решительным действиям, должны продемонстрировать своим союзникам «верность нибелунгов. Надо дать понять Францу-Иосифу, что германские интересы требуют сохранения сильной Австрии, и Германия ни за что и никогда не покинет Австро-Венгрию в эти тяжелые времена. Все это я выскажу на Коронном совете, – посветлел лик кайзера, ненадолго вышедшего из своего обычного состояния испуганной нерешительности.

– Но, ваше величество, по-моему, еще рано принимать какие-то определенные решения. Не лучше ли ограничиться простым совещанием в кругу императорской семьи, а также ваших ближайших советников и военных, без оформления протоколов. Ничто не должно раньше времени раскрывать ваши великие намерения. Ведь кардинальные изменения как в политике, так и в экономике могут произойти каждый божий день. И история не простит вам скоропалительных решений.

Кайзер с некоторой долей скептицизма слушал возражение своего главного шпиона, но последние его слова попали на благодатную почву, и он, величественно пожав плечами, высокопарно изрек:

– В истории остаются только великие дела! – И после небольшой паузы добавил: – Я подумаю над вашими словами.

Через несколько дней Николаи, получив официальное приглашение в Потсдамскую резиденцию кайзера, направился на очередную аудиенцию, прихватив на всякий случай с собой самые последние аналитические заключения и прогнозы. Встретив авто шефа разведки перед дворцом, флигель-адъютант сразу же сопроводил его не в приемную кайзера, как обычно, а в довольно прохладную, несмотря на жару, Мраморную галерею своего нового дворца. Выходившие в парк огромные окна были распахнуты настежь, пропуская внутрь прохладный воздух, смешанный с тонким ароматом деревьев и цветов. Недалеко от галереи с самым равнодушным видом прохаживались офицеры из личной гвардии императора. Вокруг царили тишина и мрачная торжественность.

К полудню в галерее собрались самые близкие родственники и советники императора. Принц Генрих Прусский и кронпринц Вильгельм с величественным видом прогуливались по галерее, о чем-то вполголоса разговаривая. У окна что-то шепотом обсуждали канцлер фон Бетман-Гольвег и статс-секретарь по иностранным делам фон Ягов. Статс-секретарь по военно-морским делам адмирал фон Тирпиц что-то решительно доказывал начальнику Большого Генерального штаба фон Мольтке, а тот, в свою очередь, апеллировал к главе военного ведомства фон Фалькенгайну, яростно доказывая военному министру, что армия по вине правительства еще не готова к ведению войны на западном театре военных действий и тем более на Востоке. Эти упреки Мольтке Николаи слышал уже не раз, прекрасно понимая, что генерал заранее пытается отвести от себя ответственность за будущие поражения германской армии, стараясь свалить все на нерасторопность правительства и военное министерство, в частности.

– Господа, – негромко произнес генерал Фолькенгайн, чтобы слышали только офицеры Генштаба, окружающие его, – сегодня нам предстоит решить кардинальный вопрос, где начинать войну, на западе или на востоке, так что не будем забивать свои головы текущими проблемами, которые можно решить и в рабочем порядке…

Услышав знакомый, серебристо-малиновый звон шпор императора, появившегося с последним ударом напольных часов, отбивших полдень, в Мраморной галерее в полной полевой кавалерийской форме, с боевым палашом, Фолькенгайн повернулся лицом к монарху и замер в положении смирно. Его маневру тут же последовали остальные офицеры и члены императорской фамилии.

Кайзер Вильгельм II Гогенцоллерн, величественно кивнув головой, занял место во главе стола, в кресле, украшенном резным золоченым гербом империи. Только после этого все участники совета заняли подобающие рангу места.

– Статс-секретарь фон Ягов! – обратился кайзер к министру иностранных дел. – Прошу высказать ваше мнение о теме сегодняшнего совета!

– Ваше величество! Ваши высочества! Ваши высокопревосходительства! Господа! – обратился фон Ягов к присутствующим. – Сегодня мы должны решить определенно, готова ли Германия к войне, и окончательно определиться, куда направить наши железные дивизии, на восток или на запад? Прошу высказывать свои мнения.

Первым взял слово начальник Большого генерального штаба фон Мольтке:

– Ваше величество, господа, война неизбежна! – с ходу возбужденно заявил он. – Больше того, война просто необходима. Латинская раса уже давно миновала пору своего расцвета, а англичан и галлов интересуют лишь корысть и распутство, только германская раса способна влить свежую кровь в дряхлеющее тело Европы, и будущее европейской культуры теперь во многом зависит от Германии…

– Ближе к теме и покороче, – подал недовольный голос кайзер.

– Сегодня Генштаб больше всего озабочен расширением российских железных дорог на запад, – уже менее пылко продолжал фон Мольтке, – одновременно русские наращивают свой военный потенциал на наших восточных границах. Российская программа вооружения и железнодорожного строительства представляет собой не что иное, как подготовку к большой войне, которая, по прогнозам российского Генштаба, должна разразиться в 1916 году. Русские не готовы к войне. При таком стратегическом раскладе через год-два мы не просто сможем дать достойный отпор русским. Поэтому я предлагаю осуществить упреждающий удар на Востоке…

Предложение начальника Генштаба было встречено напряженным молчанием, все смотрели на императора, который, подперев подбородок здоровой рукой, отрешенно глядел в окно.

– А что скажет на это наш военный министр? – перевел он свой взгляд на фон Фалькенгайна.

– Ваше величество, господа, сейчас в Европе нет противной нам силы, готовой к войне. Поэтому я придерживаюсь программы, которая состоит из трех элементов: массированного наступления на Западном фронте, подводной войны с целью подрыва английской торговли и сепаратного мира на Востоке…

– Да, я знаком с вашей программой и в основном поддерживаю ее как глава Великой германской империи, – удовлетворенно промолвил кайзер, – но как солдат я придерживаюсь того взгляда, который находит подтверждение во всех поступающих ко мне донесениях и который сводится к тому, что не может быть ни малейшего сомнения в том, что распутные французы с их богопротивной республиканской системой, при которой у них никогда не будет обученной армии и хорошего флота, долго не продержатся, а русский медведь, если он полезет на защиту своих склочных братьев-славян, будет очень долго запрягать, и мы сможем повернуть против него наши железные корпуса, освободившиеся после разгрома Франции…

Николаи ужаснулся. Он прекрасно понимал, что за шесть недель, которые, согласно плану Шлиффена, отводились для полного уничтожения французской армии, никакая, даже самая сильная армия в мире, просто не сможет поставить французов на колени и заставить капитулировать. А раз так, то Россия будет иметь достаточно времени, чтобы отмобилизовать свою армию, и, верная союзническому долгу, двинет свои войска на Запад. И тогда Германия будет вынуждена воевать на два фронта.

Он уловил искреннее недоумение на лице генерала Фалькенгайна и думал, что тот возразит, объяснит императору опасность войны на два фронта. Но военный министр промолчал. Остальные радостно приветствовали мудрое решение императора, мнившего себя вторым Наполеоном.

Здесь же канцлер и ближайшие советники рекомендовали кайзеру не отменять свою обычную «северную экспедицию» на яхте «Гогенцоллерн» по норвежским шхерам, иначе в Европе могут подумать, что война на пороге.

После окончания совещания Вильгельм II пригласил всех на обед.

Кроме участников совещания, на обеде присутствовал и австрийский посол Сегени.

Перед тем как провозгласить тост за императора Австро-Венгрии, кайзер, заверив дипломата в том, что Германия поддержит австрийского императора в самых решительных действиях по отношению к Сербии, отметив при этом:

– Судя по нынешнему состоянию дел, русские никоим образом не готовы к войне и поддержать оружием своих братьев-славян просто не смогут. Вы можете передать мои слова императору Францу-Иосифу о том, что Германия не покинет ее в эти тяжелые времена. Европе нужна сильная Австрия, а Германии нужен сильный союзник.

– За нашего союзника, австрийского императора Франца-Иосифа! Прозит!

Зазвенел богемский хрусталь, и польщенный вниманием кайзера посол, подождав, пока лакеи вновь наполнят бокалы шампанским, восторженно произнес:

– Позвольте мне от имени народа Австро-Венгрии и императора Франца-Иосифа выразить вам, ваше величество, искреннюю благодарность за заботу о нашей многострадальной стране и поднять бокал за истинного последователя нибелунгов, который никогда не оставит своих друзей и союзников в беде. За вас, ваше величество!

Перед отъездом в Киль, где стояла яхта «Гогенцоллерн», Вильгельм провел совещание с военными, чтобы выяснить степень готовности вооруженных сил. Услышав бодрые отзывы своих генералов, кайзер с легкой душой выехал на побережье. Наступил сезон отпусков, и вслед за кайзером по курортам и своим летним поместьям разъехались его приближенные. Тирпиц отправился на швейцарский курорт Тарасп, получив указание не возвращаться досрочно, чтобы не возбуждать нежелательных слухов. Мольтке был на водах в Карлсбаде, Бетман-Гольвег в своем Гогенфинове. Ягов проводил медовый месяц в Люцерне, генерал-квартирмейстер Генштаба отправился хоронить тетушку. Только Вальтер Николаи, верный своему долгу, остался в Берлине, для того чтобы успеть до начала неминуемой войны спешно насадить свою тайную агентуру не только на Востоке, но и на Западе.

3

– Во что бы то ни стало необходимо всеми имеющимися информационными средствами создавать стойкое общественное мнение, не только оправдывающее будущую войну, но и призывающее с оружием в руках ополчиться против извечных германских врагов, – расставлял все точки над «i» Николаи на совещании офицеров идеологического отдела германской разведки, – при этом можно вопреки исторической истине замалчивать времена сотрудничества с этими странами и постоянно выпячивать любые их агрессивные намерения, направленные против Германии…

Накануне семейного совета в Потсдаме кайзер вполне благосклонно выслушал идею фикс подполковника Николаи по информационно-идеологическому обеспечению внешней политики Германии, категорически при этом заметив:

– Несмотря ни на что, в этом важном для нас деле германская пресса должна выглядеть в глазах мировой общественности предельно миролюбивой.

– Но, ваше величество, ваши соратники по пангерманскому движению уже анонсировали в ряде периодических изданий свои публикации в великогерманском духе…

– Впредь без одобрения ваших цензоров ни одна статья политического и военного содержания не должна просочиться в германскую прессу! – еще более категорично объявил император. – Наши газеты должны избрать направление не объективно мыслящих информаторов, а незаметных для глаза подстрекателей. – Сказав это, Вильгельм хитро усмехнулся: – Газеты посредством управления общественным вниманием должны определять приоритет международных тем, а также то, над какими темами население и политики должны размышлять в первую очередь.

– Я прекрасно вас понял, ваше величество, – ухватил на лету мысль кайзера подполковник Николаи, – я уже рекомендовал газетчикам почаще подавать материалы по странам-союзникам. Чтобы немцы видели реальные военные успехи Тройственного союза и понимали, что рано или поздно, но нам придется от них защищаться. В частности, в «Военном еженедельнике» значительно увеличилась публикация статей, посвященных вооруженным силам Англии, России и Франции, а также их реорганизации. В издании по нашей рекомендации создана новая рубрика под названием «Армейское обозрение», которая будет знакомить офицеров германской армии и других интересующихся военной тематикой читателей с нововведениями в армиях европейских государств и в России. В наборе находятся статьи: «Французская армия; ее численность и организация», «Русская авиация», о преобразованиях английского пехотного батальона. В процессе подготовки очередные материалы о России: «Военная опасность, исходящая от России» и статья «Русская пресса о германской военной миссии», в которой наши военные эксперты будут обсуждать публикацию русского «Голоса Москвы» под названием «Враждебная позиция Турции по отношению к России»…

– Я ознакомился с этой статьей, – нетерпеливо прервал Николаи кайзер, листая лежащий перед ним перевод русского издания, представленный ему накануне руководителем департамента иностранной печати подполковником Гервартом, – и думаю, что при ее обсуждении основной акцент необходимо сделать на утверждении «Голоса Москвы» о том, что с момента вступления германской военной миссии в Константинополь началась новая эпоха, «эпоха вражды против России». Я, конечно, нисколько не одобряю слова представителя турецкой армии, заявившего в беседе с русским корреспондентом о том, что «…в случае беспорядков в стране генерал фон Сандерс лишь в ситуации крайней необходимости поддержит жандармерию, однако не упустит возможности взяться за Босфор и Дарданеллы». Вы же прекрасно знаете, что черноморские проливы для русских словно красная тряпка для разъяренного быка. Поэтому в этих словах турецкого офицера русский корреспондент видит причину «вызывающего тона в адрес России» во «влиянии сияющих доспехов и бряцании германского оружия».

– Я обязательно проинформирую наших военных экспертов, на чем заострить внимание читателей. Ибо считаю, что вопрос о германской военной миссии в Турции для нашей прессы достаточно щепетильный. Об этом, как вы знаете, пишут и в лодзинской газете. В статье «Разрядка в германо-русских отношениях» со ссылкой на вышеупомянутое «Русское слово» газета утверждает о натянутых отношениях между Россией и Германией. В ответ на это в военном еженедельнике запланирована серия статей о реформах и перевооружении русской армии. В частности, готовится к публикации статья «Численность русской армии в мирное время», в которой автор, ссылаясь на французское издание «Die France militaire», проинформирует наших читателей об усилении воинского контингента на западе и юго-западе российской империи…

– И о какой численности говорят французы? – вновь перебил подполковника император.

– В настоящее время численность русской армии составляет 1 843 295 человек, из них 1 323 248 – в европейской части России, – мельком глянув в свой блокнот, доложил Николаи.

– И это соответствует действительности?

– На апрель нынешнего года соответствует. Но с апреля военное ведомство России осуществляет планомерное сокращение. В настоящее время в русской армии 1 418 000 человек, из них 1 020 000 человек – в европейской части России.

– О сокращении, я думаю, сейчас писать не обязательно. Статья должна убедить не только представителей германских вооруженных сил, но и простой народ в том, что Россия является нашим серьезным противником, требующим постоянной готовности германской армии, с тем чтобы дать достойный отпор российскому милитаризму. Но мы слишком много уделяем внимания русским, забывая о наших западных, не менее враждебных соседях.

– Один из ближайших выпусков газет мы планируем посвятить франко-германским отношениям, – уверенно заявил Николаи, – запланированы статьи, которые не оставляют сомнений относительно намерений Франции в отношении Германии: «Замечания по карте германо-французских пограничных областей», «Как можно усовершенствовать французское развертывание на германской границе?», «Недостатки французского военного дела». Основная цель этих материалов, которые готовят наши дипломаты, военные эксперты и профессионалы пера, состоит в том, чтобы поставить в известность широкую общественность, равно как и военных, о мобилизации во Франции, агрессивном настрое ее генералов по отношению к Германии. Таким образом, благодаря стараниям «Военного еженедельника» немцы будут не только знать своих настоящих союзников и противников, преимущества и недостатки их вооруженных сил, но и то, что враги всячески готовятся к нападению на Германию. Все это непременно послужит тому, что в нужное время они будут морально и психологически настроены на оборону собственного государства…

– Я одобряю ваши предложения по информационному обеспечению нашей политики, – удовлетворенно сказал кайзер, – и прекрасно понимаю, что склонить сознание общества в сторону признания необходимости начала военных действий возможно только при том условии, что эта война будет носить справедливый и оборонительный характер. Этого направления мы и будем придерживаться. А свои идеи в отношении объединения Европы под нашим флагом и уничтожения тех, кто выступит против этого объединения, мы придержим до лучших времен. Во всяком случае, не будем затрагивать эту тему прилюдно, чтобы иностранные журналисты не вынесли их в свои сенсационные заголовки. С нами бог!

– Яволь, ваше величество, – резко склонил голову Николаи и, четко развернувшись на месте, строевым прусским шагом вышел из кабинета императора.

В управлении его ждали неотложные дела, разрешить которые мог лишь он один. Привыкший постоянно ощущать на себе всю полноту власти и ответственности, Николаи никогда не перекладывал дела, которые мог решить сам, на плечи подчиненных, которым еще не в полной мере доверял вследствие их неопытности. В отличие от уже известных в Генштабе отделов военной разведки, Военное ведомство печати, которое он создал, было в новинку не только в Германии, но и, наверное, во всех европейских странах. Это был, по сути дела, последний бастион на пути к универсальному и всеобъемлющему военному разведывательному органу, который Николаи пришлось с трудом преодолеть не без помощи генерала Фолькенгайна и моральной поддержки кайзера. Прежде чем создавать свою новую структуру, Николаи порядком проштудировал архивы и документы своего коллеги, великого шпиона Бисмарка – Штибера, который создал не только военную контрразведку, но и организовал Центральное информационное бюро. Это бюро для поднятия духа армии и населения в ежедневных сводках сообщало о тяжелых потерях врага, о панике, царящей в его рядах, о болезнях, недостатке боеприпасов, о раздорах. Этой тенденциозной информацией Штибер наводнял не только Германию, но и другие европейские страны. А чтобы противодействовать информационным усилиям противника, он организовал в Берлине полуофициальное агентство доктора Вольфа, которое, в отличие от Рейтера и других иностранных агентств, снабжалось первоочередной правительственной информацией, скоординированной в нужном направлении Генеральным штабом. Все это Николаи непременно хотел применить и в своем новом ведомстве, но в более расширенном виде. В своей информационно-пропагандистской структуре он основал три основных департамента: по делам отечественной печати, который возглавлял руководитель ведомства, майор Дойтельмозер. Этого опытного и дотошного во всем корпусного разведчика Николаи знал по совместной службе и не раз убеждался в его добросовестности и работоспособности.

Особое внимание Николаи уделял обработке иностранной прессы. Именно поэтому департамент по делам иностранной печати возглавил знаток многих европейских языков, подполковник Герварт, который вместе со своими аналитиками тщательно просеивал все материалы иностранной печати, постоянно обогащая и пополняя картотеку ведомства. Под его руководством выпускались объемистые бюллетени «Сообщения иностранной прессы», которые рассылались военным и гражданским властям, а также крупным монополиям – для сведения и органам печати – для организации контрпропагандистских выступлений в печати. Довольно кропотливую и ответственную работу по перлюстрации почты и контролю за прессой он поручил майору фон Ольбергу, который возглавил департамент цензуры. Таким образом, разбор почты, разведывательная обработка материалов иностранной печати, цензура газетной информации и пропаганда за границей были сконцентрированы в Военном ведомстве печати разведывательного управления Большого Генерального штаба III-b. И теперь, чтобы подготовить исчерпывающую информацию для доклада кайзеру, подполковнику Николаи не надо было выходить из стен управления. Все необходимые данные у него всегда были под рукой. Вскоре к этому быстро привыкли и в Большом Генеральном штабе, удивляясь, как это они работали раньше. Ведь еще совсем недавно, чтобы получить необходимую разведывательную информацию, офицерам Генштаба приходилось обращаться в самые разные инстанции, в том числе и чисто гражданские, которые не всегда добросовестно относились к запросам военных.

– Если Штибер считается родоначальником немецкой разведки в ее успешном практическом применении, – откровенно признался Николаи руководитель военного министерства Германии генерал Фолькенгайн, – то отцом организационной структуры немецкой военной разведки можно по праву называть вас. И неудивительно, что теперь вам подвластна вся система разведывательных органов в армии и стране. Все это стало возможным благодаря тому, что вы сумели сформулировать не только новую теорию разведки применительно к современной действительности, но и создали нечто большее – идеологию разведки. С чем я вас от всей души и поздравляю. Я всегда верил в вас и не ошибся!

Эти слова человека, который за многие годы совместной службы стал для Николаи, наверное, роднее отца, были для него высшей похвалой, затмевающей даже награды и похвалы кайзера. И прежде всего потому, что и он, и фон Фолькенгайн стремились по карьерной лестнице вверх не для удовлетворения своих амбиций, а для принесения наибольшей пользы своему Отечеству, какое бы оно ни было.

Реализуя обещанный кайзеру широкомасштабный план политической операции против заклятых врагов Германии, Николаи в период июльского кризиса все свои информационно-идеологические силы бросил на оболванивание своих соотечественников.

Перед самым началом войны в центре внимания германской прессы находились два события: убийство в Сараеве 28 июня и 48-часовой ультиматум Австро-Венгрии, предъявленный Сербии 23 июля. После убийства австрийского престолонаследника и его жены число статей многократно увеличилось. Так, «Берлинские ведомости» («Berliner Lokalanzeiger») напечатали ряд статей, в которых выразили общее впечатление от австро-венгерской ноты следующими словами: «резко, но справедливо. <…> Сербия исполнит австрийские требования или же погибнет», и т. п.

Хемницкий «Голос народа» задавался вопросом: «…Хотим ли мы победы? <…> Прежде всего мы сознаем свой долг бороться против русского кнутодержавия. Немецкие женщины не должны стать жертвами озверевших русских. Ибо если тройственное соглашение победит, то над Германией будет властвовать не английский губернатор или французский республиканец, а русский царь…»

Общее же настроение немецкого общества выразила «Военная газета»: «После того как наш кайзер перепробовал все средства для сохранения мира, для того чтобы уберечь немецкий народ от ужасов ожидаемой кровавой войны, благодаря хитрости и подлости наших врагов на Востоке и Западе… настало величайшее время, когда мы заставим почувствовать наш острый меч, время, которое осыпало нас ненавистью и завистью и которое мы должны встретить с божьей помощью и в гордом осознании справедливого дела…»

Таким образом, массовую эйфорию, переросшую непосредственно перед началом войны в массовый психоз, поддерживало не только германское руководство, тесно связанное с военными кругами и ведущими монополиями, но и пресса – основной источник получения обществом информации. Благодаря всеобъемлющей деятельности информационного бюро Николаи получить достоверную информацию в Германии было практически невозможно, так как, согласно его плану, основополагающий принцип деятельности печатных органов заключался в том, чтобы предоставлять читателям правду, но не в полном объеме. Используя соответствующие приемы, как, например, повторение одной и той же информации, свободная интерпретация сообщений иностранной прессы, публикации сообщений из сомнительных источников. Сообщения в печати создавали агрессивные образы стран Согласия, готовящихся в подходящий момент напасть на Германию.

Если война была вызвана гонкой вооружений, которая захватила не только Европу, но и Америку, то ее развязывание провоцировала пресса, усиливая существующее недоверие между странами. Органы печати Германии, Британии, России или Франции подстрекали свои народы к войне, манипулируя понятиями чести и славы. К этим манипуляциям приложил свою руку и Николаи. Много позже он в свое оправдание заявит: «…германская пресса сыграла провокационную, но не решающую роль в развязывании мирового конфликта…»

Информационное оболванивание не только немцев, но и их союзников и в большей мере врагов продолжалась до самого критического момента. Последними эпистолярными обманками, усыпляющими бдительность враждебных монархий, были телеграммы кайзера своим кузенам, Николаю и Георгу, направленные по рекомендации Вальтера Николаи 31 июля 1914 года. В депеше, адресованной русскому «другу Ники», германский «друг Вили» писал:

«Ответственность за бедствие, угрожающее всему цивилизованному миру, падет не на меня. В настоящий момент все еще в твоей власти предотвратить его. Никто не угрожает могуществу и чести России… Моя дружба к тебе и твоему государству, завещанная мне дедом на смертном одре, всегда была для меня священна… Европейский мир все еще может быть сохранен тобой, если Россия согласится приостановить военные мероприятия, угрожающие Германии и Австро-Венгрии».

В телеграмме королю Георгу говорилось, в частности, следующее:

«По техническим причинам моя мобилизация, объявленная уже сегодня днем, должна продолжаться на два фронта – Восточный и Западный, согласно плану. Это невозможно отменить, поэтому я сожалею, что твоя телеграмма пришла поздно. Но если Франция предлагает мне нейтралитет, который должен быть гарантирован флотом и армией Великобритании, я, конечно, воздержусь от нападения на Францию и употреблю мои войска в другом месте. Я надеюсь, что Франция не будет нервничать. Войска на моей границе будут удержаны по телеграфу и телефону от вступления во Францию. Вильгельм».

Приказ о мобилизации, которая должна была начаться на следующий день, 1 августа, был подписан в 5 часов пополудни 31 июля, когда телеграммы еще не успели дойти до адресатов. Кайзеру, который долго не решался подписать этот приказ, его ближайшие советники буквально вложили перо в руку. В это время из Лондона пришла депеша с сообщением о британских гарантиях Бельгии. Вырисовывалась перспектива общеевропейской войны, и вести ее Германии пришлось бы на два фронта. Вильгельм не на шутку испугался. Он приказал Мольтке остановить удар на запад, заявив: «Мы лучше бросим все силы на восток». Мольтке категорически ответил, что в этом случае Германия будет беззащитна перед вероломным нападением Франции. Это слова стали последним аргументом, определившим начало Великой войны со стороны Германии.