Читать книгу Мгновение истины. В августе четырнадцатого - Виктор Носатов - Страница 11

1

– Ставьте ноль! Ставьте ноль! Сейчас едем к церкви Преображения, где вы, господа юнкера, будете произведены в офицеры, – вскричал полковник Соколовский, неожиданно влетая в барак и видя, как Казакевич вывешивает на стене так называемое дежурство – небольшой плакат, на котором четким штабным шрифтом выведено: «Сегодня дежурит 24-й Драгунский приморский полк» (это значило, что до долгожданного производства в офицеры, которое должно было произойти в день Преображения Господня, осталось 24 дня). Эта традиция, символически означавшая преображение нижнего чина, юнкера, в офицеры, соблюдалась в российской императорской армии вот уже которое десятилетие, и потому команда полковника вызвала у юнкеров искреннее недоумение.

– Господа, вы прекрасно знаете об угрозе, нависшей над Россией. В связи с чем его величество император и самодержец всея Руси приказал произвести церемонию производства вас в офицеры сегодня, – пояснил командир эскадрона.

– Ур-р-а! – закричали юнкера, подбрасывая в потолок бескозырки.

– Господин полковник, – обратился к Соколовскому портупей-юнкер Баташов, дождавшись пока курсанты вдосталь накричатся, – а на параде по случаю производства в офицеры государь император будет присутствовать?

– А как же! Неужели вы могли подумать, что батюшка-царь, несмотря на всю свою занятость, пропустит такое важное в жизни армии событие? Производство, как и в прежние времена, будет проходить в присутствии его императорского величества и высочайшего двора! Итак, господа, поспешайте, – добавил он, видя, что накричавшиеся до хрипоты юнкера, вместо того чтобы готовиться к параду, о чем-то возбужденно переговариваются, – его величество прибудет в Красное Село с минуты на минуту.

– Господа! Прошу вас поскорее надеть полное походное снаряжение, – приказал портупей-юнкер Баташов, – через пять минут построение на линейке.

Через десять минут на центральной линейке лагеря Николаевского кавалерийского училища выстроились кавалерийский эскадрон и казацкая сотня.

Увидев приближающегося на породистом кауром жеребце начальника училища генерала Родимцева, командир эскадрона Соколовский скомандовал:

– Смирно, глаза направо! Ваше превосходительство, юнкера старшего курса Славной школы для парада построены!

– Здравствуйте, юнкера!

– Здравия желаем, ваше превосходительство!

Окинув орлиным взором своих питомцев, генерал привстал на стременах и хриплым от волнения голосом, доходящим до сердца каждого юнкера, прокричал:

– Господа офицеры! Великая честь идти на Царский смотр, но не забудьте, что и эту честь надо оправдать и заслужить. Мы не можем быть хуже других, а должны сделать все для того, чтобы постараться быть, если только это возможно, лучше всех. Помните это твердо. Не посрамим же нашу Славную школу!

– Не посрамим! Не посрамим! – раздался многоголосый шепот из задних рядов, который был услышан всеми.

Генерал чуть заметно сделал глазами знак командиру эскадрона. Тот, придерживая своего норовистого Буцефала, выехал вперед:

– За мной, повзводно, ма-а-ар-рш!

Под звуки марша «Под двуглавым орлом» серебристотрубного училищного оркестра кавалерия поскакала к передней линейкой, где после долгих эволюции и заездов наконец наступил желанный момент церемониального марша. Конники Славной школы отменно прошли перед Царским валиком, заслужив похвалу его величества.

После прохождения всего гарнизона царский штаб-трубач конвоя подал сигнал «Труби отбой». По этой команде кавалерийский эскадрон и сотня построились развернутым фронтом.

Полковник Соколовский скомандовал:

– Господа юнкера старшего курса… слезать… отдать коней младшему курсу!

Баташов, ловко спрыгнув с коня, ласково потрепал его по загривку и, по привычке, выудив из кармана несколько кусочков сахара, поднес лакомство к морде своего любимца.

– Кушай, мой славный товарищ, – грустно произнес он, – больше не скакать нам по полям и долинам, не глотать дым у походного костра…

Поцеловав коня в морду, Баташов передал поводья своему крестнику, юнкеру младшего курса Пафнутьеву.

– Держи моего Мрамора и помни, с сегодняшнего дня это твой верный друг. Люби его, как я, и он ответит тебе тем же…

Не дожидаясь, пока кавалеристы распрощаются со своими верными четвероногими друзьями, полковник Соколовский скомандовал:

– Строиться! К центральной линии, шагом марш!

Вскоре выпускные пажи и юнкера Николаевского кавалерийского, Павловского и Владимирского военных, Михайловского и Константиновского артиллерийских училищ были построены тремя фасами у большой Красносельской палатки.

После команды «смирно» фронт обошли флигель-адъютанты, раздавая каждому из выпускников царский приказ о производстве, напечатанный в виде брошюрки в несколько страниц, где каждый паж и юнкер могли найти свое имя и полк, в который вышли.

После этого в сопровождении Свитского дежурства к фронту юнкеров от Царского валика спустился улыбающийся государь император. Не спеша он начал обходить ряды, пристально вглядываясь в лица своих будущих офицеров. Проходя мимо строя николаевцев, он остановился против Аристарха.

– Портупей-юнкер Баташов, – представился тот, вытянувшись в струнку, поедая глазами высочайшее начальство.

– В какой полк изволили выйти?

– В Н-ский гусарский генерала Дениса Давыдова, Ея Императорского Высочества великой княгини Ольги Александровны полк, ваше императорское величество, – внутренне собравшись словно перед кавалерийской атакой, без запинки отрапортовал Аристарх.

– Это не ваш отец служит в Варшавском военном округе?

– Так точно, ваше императорское величество! Генерального штаба полковник Баташов – мой отец.

– А не хотели бы вы служить под его началом?

– Никак нет, ваше императорское величество!

– Но почему? – искренне удивился император.

– Я хочу быть на первой линии, а не в штабе, видя, какая опасность нависла над нашим Отечеством, – твердо сказал Аристарх.

– Ну что же, похвально, очень даже похвально. Другого ответа от корнета из славной офицерской династии Баташовых я не ожидал. За богом молитва, а за царем служба – не пропадет. Скажу по секрету, намедни я подписал приказ о производстве вашего отца в чин генерал-майора генерал-квартирмейстерской службы. Я думаю, у вас есть с кого брать пример. Знаменательно и то, что вы начинаете службу в полку, в котором начинал службу ваш дед, собутыльник и верный товарищ Дениса Давыдова! Удачи вам, корнет!

– Буду стараться, ваше императорское величество!

Чести удостоиться короткой беседы с самим царем получили не многие, один-два курсанта каждого училища, и тем значимее было это событие для каждого из удостоенных этой высочайшей милости. В стройном ряду юнкеров Владимирского училища стоял тогда и 21-летний петербуржец Аполлон Яковлевич Крузе, российский военачальник, который дослужится до генеральского чина сначала в Белой, а затем и в Красной армии. При этом он не будет репрессирован, благополучно доживет до 1967 года и будет торжественно похоронен в Ленинграде, на Богословском кладбище.

Закончив обход, государь император вышел на середину фронта и, окинув взглядом пажей и юнкеров, благожелательно произнес:

– Благодарю вас, господа, за прекрасный смотр!..

– Рады стараться, ваше императорское величество! – громко и радостно прозвучало в ответ.

Государь сделал два шага вперед и громким голосом торжественно произнес:

– Я пожелал сказать вам несколько слов перед предстоящей для вас службой. Помните мой завет: веруйте в Бога, а также в величие и славу нашей Родины. Старайтесь служить ей и мне изо всех сил и исполнять, в каком бы положении вы ни были и какое бы место ни занимали, свой долг. Относитесь с уважением к вашим начальникам и дружески друг к другу, к какой бы части вы ни принадлежали, памятуя, что каждый из вас, составляя частицу нашей великой армии, служит одной Родине и своему государю. Относитесь строго, но справедливо к подчиненным вам нижним чинам и старайтесь во всем служить им примером как на службе, так и вне ее. Желаю вам от души во всем успеха и уверен, что при всякой обстановке каждый из вас окажется достойным потомком наших предков и честно послужит мне и России. Поздравляю вас с производством в офицеры.

Оглушительное «ура» начало перекатами греметь по всей округе, тревожа, поднимая с насиженных мест в приозерных камышах Дудергофского озера стаи воронья. Испуганно каркая, огромная черная туча вдруг заслонила собой солнце, наложив на лица воинов легкую тень, словно предупреждая новоявленных офицеров о грядущем черном лихолетье. Но продолжалось это всего лишь одно мгновение. Вскоре ласковое светило вновь засияло во всей своей красе. Солнечные лучики, отражаясь всеми цветами радуги от алмазной россыпи на орденах, драгоценностей и золотых позументов императорской свиты, сверкая на остро отточенных штыках и серебряных шпорах, возвратили в ряды парадного расчета праздничное настроение, вселили в душу каждого офицера тот извечный, до сих пор не понятный иностранцам русский дух, который в сражениях за Бога, Царя и Отечество окрылял воинской славой целые полки.

Строй сломался, как только император поднялся на валик.

– Господа офицеры – к вашим коням! – впервые услышали долгожданную команду от своих офицеров-наставников бывшие юнкера, а теперь корнеты. Вскочив на коней, которых держали в поводу юнкера младшего курса, они понеслись сумасшедшим карьером в лагерные бараки вне всякого строя, что являлось также старым обычаем. На кроватях бараков их уже ожидала приготовленная лакеями новая парадная форма, в которую все спешно переодевались и один за другим выходили к уже ожидавшим у передней линейки кем-то заблаговременно извещенным извозчикам, готовым доставить новоявленных корнетов и подпоручиков хоть в Питер, хоть на край света.

2

Аристарх прискакал к бараку одним из первых. Спешно надевая свою гусарскую форму, он то и дело ловил на себе восхищенные взгляды товарищей. Окончив училище по первому разряду, он имел право поступить в лейб-гвардию, но предпочел служить в прославленном гусарском полку. И вот теперь, надев коричневый доломан с золотистыми шнурами и краповые чакчиры, он с гордостью возложил на голову черную барашковую шапку с коричневым шлыком, белым султаном и двуглавым орлом.

– Ну как? – неожиданно обратился он к Казакевичу, который, облачившись в серый уланский наряд, с восхищением глядел на преобразившегося на глазах у всех Баташова.

– Да тебя хоть сейчас в бой! – с нескрываемой завистью промолвил Казакевич. – Недаром праотец всех гусар Денис Васильевич Давыдов говорил: «Гусар! Ты весел и беспечен… пиров и битвы гражданин!» Так вот, ты самый, что ни на есть «пиров и битвы гражданин».

Корнеты, удовлетворенно цокая языками и негромко переговариваясь, обступили Баташова. Одни с удивлением рассматривали необычный гусарский зигзаг офицерского погона, другие вертели в руках шапку, любуясь султаном, третьи рассматривали золоченую ленту с надписью «За отличия 14 августа 1813 г.», положенную по форме одежды.

– А ты знаешь, за что гусарский полк получил эту ленту? – стремясь отвлечь всеобщее внимание от молодцеватого красавца-гусара, спросил кто-то из новоиспеченных лейб-гвардейцев.

– Мне ли, внуку гусара, прошедшего Бородино, об этом не знать, – с вызовом ответил Баташов. – 14 августа 1813 года при реке Кацубах завязался упорный бой союзной армии с войсками Наполеона. После того как французские кирасиры из дивизии Себастиани обратили в бегство прусскую конницу, на помощь союзникам пришли гусары Мариупольского и Александрийского полков. Завершили же этот бой полным разгромом французов гусары Ахтырского и Белорусского полков. Пользуясь успехом этого боя, отряд, в который входили гусары Ахтырского и Белорусского полков, под командованием Дениса Васильевича Давыдова превосходным маневром вышел к Дрездену и занял половину города, защищаемого корпусом Даву, – словно заученный урок, с чувством, с толком, с расстановкой гордо продекламировал он…

– Вот это да!

– Вот это настоящий полководец!

– Настоящий герой, – послышались отовсюду возгласы офицеров.

– А вы знаете, что этот ваш герой после захвата Дрездена попал в опалу и был отлучен от войск? А все потому, что не выполнил предписания вышестоящего командования не брать город, а только подготовить торжественное его взятие генерал-адъютантом Винценгероде, любимцем императора…

– Все это правда, господа, – откровенно признался Баташов, – но император вскоре простил его, и Денис Васильевич потом еще не раз показал свои полководческие таланты…

– И не только полководческие, – добавил Казакевич.

– Ну что, удовлетворен таким ответом? – повернулся к гвардейцу корнет Сорокин. – А вот скажи-ка нам, братец, чем может похвастаться твой лейб-гвардейский полк?

Не найдя, что на это ответить, гвардеец заторопился к выходу.

Проводив его долгим, пристальным взглядом, Баташов, обернувшись к окружившим его офицерам и указывая на лежащую на кровати газету, пестрящую жирными призывными заголовками, доверительно сказал:

– Я сегодня, откровенно признаться, думал, что выпуск наш пройдет буднично, без фанфар и парада. Ведь что ни говори, а на Отечество наше война надвигается. Страшная война… И знаете, я был искренне удивлен не тому, что наше производство в офицеры будет ускоренным. Это было ясно как божий день. Я был искренне удивлен тому, что император, несмотря ни на что, не манкировал вековую традицию лично приветствовать офицерское пополнение. Все происходило так торжественно и величаво, словно в былые времена, что я вдруг всей душой и сердцем понял, что с сегодняшнего дня для меня Бог, Царь и Отечество – единое целое, словно божественная Троица. Я понял, главное, что с таким императором нас никогда и никто не победит…

– Да здравствует император!

– Да здравствует Россия!

Неожиданно офицеры в едином порыве торжественно и величаво запели гимн:

Боже, царя храни, Сильный, державный, Царствуй на славу нам, Царствуй на страх врагам, Царь православный. Боже, царя храни!

Боже, царя храни! Славному долги дни Дай на земли! Гордых смирителю: Слабых хранителю, Всех утешителю – Всё ниспошли!

Перводержавную Русь Православную Боже, храни! Царство ей стройное, В силе спокойное, – Все ж недостойное, Прочь отжени!

О, провидение, Благословение Нам ниспошли! К благу стремление, В счастье смирение, В скорби терпение Дай на земли!

С последними словами гимна в бараке наступила звенящая тишина. Офицеры продолжали стоять по стойке смирно, готовые в едином порыве тотчас же рубить, крушить в хузары всех, кто посягнет на любимое Отечество. У многих корнетов на глаза набежали слезы, и они, чтобы скрыть эту свою слабость и сентиментальность, быстро-быстро заморгали глазами, зашмыгали носами. Но никто не обращал на это внимания. Все смотрели на Баташова. Все ждали от своего любимца и курсантского командира тех необходимых слов, которые не говорят на парадах и высочайших смотрах.

– Господа, товарищи и друзья мои! В этот долгожданный и незабываемый для всех нас час производства в офицеры я хочу сказать, что сегодня у меня нет роднее и ближе вас, моих юнкерских товарищей. Мы стоим сегодня на пороге войны. Кого-то она призовет сегодня, кого-то завтра, через неделю или месяц. Но мы все как один должны понимать, что никто из нас не останется в стороне от предстоящей схватки. Пусть газетные заголовки кричат о том, что мы шапками закидаем германцев, что война с тевтонами продлится не больше месяца, но мы-то знаем, какой серьезный враг стоит у наших западных границ. И потому должны ясно осознавать, что наше место не в глубоком тылу, а на фронте. Я верю, что все вы, мои дорогие корнеты, не станете искать обходных дорог, а предпочтете прямой путь доблести и чести. А раз так, то мы еще не раз встретимся на этом трудном, но достойном пути!..

– Господин корнет, – неожиданно прервал горячую речь Баташова дежурный юнкер, – к вам вестовой.

– Извините, господа, – виновато промолвил Аристарх и поспешил вслед за юнкером.

На линейке его ждал посыльный в гусарском мундире, с двумя лычками на погонах. Увидев офицера, гусар лихо спрыгнул с коня и, вытянувшись во фрунт, доложил:

– Ваше благородие господин корнет! Вам срочный пакет! – и, вынув из сумки конверт, протянул его Баташову.

– Спасибо, братец, – поблагодарил гусара Аристарх и тут же, сломав печать, вскрыл письмо.

На узкой полоске бумаги было всего лишь две строчки:

«Приказываю в 20.00 явиться в часть.

Командир полка, полковник Нелюдов».