Читать книгу Детство на тёмной стороне Луны - Виталий Матвеевич Конеев - Страница 5

Глава 3

Оглавление

Я непрерывно кричал и бегал за братом, вцеплялся пальцами в его руки, в плечи, а он отталкивал меня. Его лицо было испуганным и растерянным. Мы бегали по двору из стороны в сторону, в котором стояли шесть – семь мужиков. И сосед дядя Илья Иванов, поддёргивая локтями штаны на худом теле, тонким и строгим голосом время от времени кричал:

– Гудковская, выйди, поговорим!

Фамилия моей матери была «Рутковская», но по метрическому свидетельству. А в паспорте была другая фамилия – «Гудковская». Само написание букв говорило о том, что изменение фамилии в паспортном отделе было нарочным, как и изменение национальности. В метрике мать была «полькой», а в паспорте «русской». Но неграмотной матери было всё равно: полька она или русская. Но может быть, её сверхамбициозность была связана с национальностью?

Мой непрерывный крик смущал мужиков, и они стояли неподвижно в нашем дворе. А на другой стороне улицы, на возвышенной стороне, на тротуаре стояли мужики и бабы, человек пятнадцать- двадцать и смотрели на наш домик.

Вдруг окно распахнулось, и я увидел ноги матери в коричневых чулках. Она стояла на табуретке. Неуклюже она развернулась задом к окну, присела, выставила задницу в окно. Дядя Илья тонко засмеялся. Мой брат мощно рванулся в огород. Но я, ничего не понимая, продолжая кричать, повис у него на плечах. И мы остановились сбоку от толпы мужиков, и увидели… Наша мать неторопливо сняла трусы, сильнее выставила задницу в окно, похлопала рукой по голой жопе и крикнула:

– Нате нюхайте!

Мужики засмеялись, качая головами. А мать спрыгнула с табуретки и, смеясь, захлопнула створки окна и задёрнула занавески. Мужики начали покидать наш двор. И кто-то сказал мне:

– Твоя мать бьёт наших баб.

Матвей с выпученными от страха глазами, прятался в переулке, осторожно выглядывал из-за угла дома тёти Нюры. Мужики подошли к Матвею, а я уже был рядом с ними.

– Ты чо, Матвей, распустил бабу? Мужик ты или нет? Дай ей мялку.

Матвей, сильно горбатясь и дрожа руками, согласно закивал головой.

– Да, да. Я ей покажу.

И он мелкими шажками, зажав руки на жопе, побежал домой. Я опередил его, вбежал в комнату первым и сильно припечатался к ногам матери, а потом запрокинул голову, чтобы смотреть ей в лицо. Мать нахмурилась и угрожающим голосом спросила Матвея:

– Ты чего такой?

Матвей вскинул над головой дрожавшие руки и тонким голосом крикнул:

– Валька, прекрати! Я ведь мялку дам!

– Ах, ты сволочь. Вошь ты паскудная. Настрополили! – сказала зло мать и бросилась вперёд.

Она вонзила ударом сверху вниз растопыренные пальцы в лицо Матвея и рванула их вниз. Матвей заверещал и закрыл лицо руками. А мать начала бить его кулаками, а потом – ногами. Она выгнала его во двор и прокричала:

– Покажи своё ебло тем, кто тебя настрополил!

И с этого дня для меня и брата начался дикий кошмар, который продолжался более года. Каждый день мать выскакивала на улицу и весь день и даже в темноте лаяла соседок. И если к ней подходили женщины и просили её успокоиться, то мать обрушивала на них свою матерщину. И женщины убегали. К нам в домик приходили женщины с Красной горки и говорили, что «дело кончится плохо».

– Валька, пожалей своих детей.

– Да на хер они мне сдались! – кричала мать. – Пускай все подохнут! А я не унижусь перед этой сволотой! Они меня не стоят! Дозноили меня!

И она грозила кулаком в угол, где висела икона Божьей Матери и Сына.

(Только после её смерти я узнал, что она родилась в семье польского шляхтича)

Когда мать уходила каждое утро на «работу», она кричала соседкам:

– Тунеяски, под окнами сидите, а я мантулю!

Соседки спросили у её подруги тёти Лизы: где она мантулит?…И та «предала» нашу мать: сказала, что она никогда в свои сорок пять лет не работала. Соседки начали смеяться над матерью, а мать начала «лаяться» и бить их. Но тогда я ничего не знал и не понимал.

Соседкам было скучно, и они нарочно злили мать. Ходили от дома тёти Сони к дому тёти Таси и колотили ложками по кастрюлям. Мать тотчас выскакивала на улицу и начинала «лаяться». А бабы смеялись и садились на лавочку и ритмично били ложками по кастрюлям.

Наша мать орала на пределе голосовых связок с утра до глубокой ночи.

Брат просыпался рано утром и немедленно уходил из дома, а возвращался домой поздним вечером. Мать запрещала мне играть с детьми своих врагов, и я сидел дома, и каждый день слушал вопли матери. Я обоссывался от ужаса, когда мать начинала орать на улице. Я не мог привыкнуть к её крикам. Это был АД! Но он был пустяком в сравнении с тем, что произошло через год, когда мне было шесть лет.

Зимой я увидел, как мать дралась с тётей Зиной Ивановой, женой дяди Ильи, а так же с тётей Тасей и тётей Соней. Дядя Илья стоял спиной к воротам своего двора, поддёргивал локтями штаны – это движение у него было привычкой – и тонко кричал:

– Валя, прекрати, что ты творишь?! Я вызову милицию!

А мать, как каратистка, широко расставив ноги, с прямой спиной вонзала ногти сверху вниз в головы соседок, рвала их волосы. И когда соседки разбежались, она оживлённая и радостная, грозила им кулаком и кричала:

– Я вам отмешшу!

Потом тётя Зина долго собирала волосы на снегу и кричала, что «посадит» нашу мать.

На следующий день к нам пришли два милиционера и капитан Сивоха, мягкий, очень вежливый, но строгий мужчина.

Брат убежал из дома – как обычно – рано утром. А меня и Матвея мать выставила во двор после бегства брата, закрыла входную дверь на большой крючок и забралась с Людкой под кровать. Там она и находилась с утра и до вечера.

Сивоха вежливо постучал сгибом указательного пальца по двери.

– Гражданка Гудковская, откройте.

Матвей, дрожа руками, схватил пилу и указал мне на бревно, что лежало на козлах. И мы начали пилить бревно. Из холодной комнаты вышел Сивоха, долго смотрел на нас, потом приказал Матвею стучать в дверь. Матвей постучал кулаком, крикнул:

– Валя, открой!

Милиционеры стучали пальцами в окна, ходили по двору, курили папиросы. А вечером ушли. Милиция пощадила нашу мать из-за нас, троих детей. А мать ничего не поняла. В тот же вечер, торжествующе смеясь, она грозила кулаком божьей Матери и Сыну и кричала:

– Я вам отмешшу!

Когда мать «лаялась», то вся наша улица заполнялась людьми. Они стояли и смотрели на мать. Матвей, сильно горбатясь, убегал зимой и летом по огороду под берег реки и уходил в лес или в центр села. А брат появлялся в нашем доме только ночью, а рано утром – исчезал.

А мать воевала каждый день!

Весной ей дали пять суток ареста.

Она вернулась домой весёлая и энергичная. Погрозила кулаком Божьей Матери.

– Я вам отмешшу!

Ей дали десять суток… И она работала на стройке. В рабочий день приходила домой, притихшая. Но едва закончился срок наказания, мать вновь погрозила иконе кулаком.

– Я вам отмешшу

Летом она получила пятнадцать суток. Вернулась домой и вновь погрозила иконе.

– Я вам отмешу!

Я мечтал о смерти. Я стонал, когда утром просыпался, и понимал, что я живой. И брат, просыпаясь, говорил: «Хоть бы не проснуться».

Тётя Нюра сказала матери:

– Валька, будь осторожней. На «зону» попадёшь.

– Да плевать я хотела!

Красногорские женщины тоже ей говорили, что она попадёт в тюрьму. А мать сильно стучала кулаком в свою грудь и со стоном кричала:

– Да как вы не можете понять, что они не стоят меня! Не могу я унижаться перед ними!

– Пожалей детей…

– Да пускай они все подохнут на хер! Не нужны они мне!

И мать каждый день «лаялась» по многу часов на улице и нападала с дракой на баб. И они вновь собирали волосы и уходили в милицию.

В начале декабря 1957 года наша мать начала прятаться в лесу. Весь день находилась там. Я приходил к ней в лес. Она сидела на корточках на опушке леса, высматривала дорогу и переулок. А дома у нас с утра до вечера сидели милиционеры, курили папиросы, плевали на пол и смотрели в окно.

Я ждал мать на улице. Она поздно вечером возвращалась домой. Матвей из-за печки тихо говорил:

– Валька, отступись от них.

– Я им отмешшу!

– Посодют тебя.

– Ничего мне не будет, – задорно отвечала мать.

И рано утром она убегала в лес.

Поздно вечером я гонял палкой по улице ледышку, ждал мать. А перед нашим домиком прохаживался милиционер в гражданской одежде. Из сумрачной улицы вышла наша мать. Она шла очень быстро. Милиционер метнулся к ней и показал свою книжку. И мать, не сбавляя быстроту шагов, прошла мимо домика, опустив низко голову. Меня она, конечно, не заметила. Мать шла настолько быстро, что милиционер бежал за ней по улице.

Когда я сказал Матвею и Кольке, что нашу мать арестовал «мильтон», они приняли мои слова равнодушно, потому что не любили её. И она им давно надоела своими криками и драками. А я был в ужасе.

– Ну, теперь всё, – сказала тётя Нюра. – Пойдёт на «зону».

Детство на тёмной стороне Луны

Подняться наверх