Читать книгу Я сердце оставил в далеких горах… - Владимир Буркин - Страница 4

1.1.

Высокий кирпичный забор окружал большой двор. Его высота достаточна, чтобы скрыть от многочисленных любознательных глаз все, что находится за ним. В этом и заключается основное назначение поднятых до заоблачных высот ограждений. С асфальтового полотна проходящей мимо дороги или с пересекающей ее железнодорожной насыпи, очень любопытные могли увидеть только кроны фруктовых деревьев и круглую башню, одетую в строительные леса, с голубым куполом и многочисленными хребтами крыш, расходящимися от нее в разные стороны, как расходятся лепестки цветка от его сердцевины.

В центре огороженного двора стоял продолговатый одноэтажный дом с белыми стенами и большими окнами. Одним торцом дом примыкал к около башенному строительному комплексу, а с другого торца к нему приклеилось низкое простое деревянное крылечко без перил и с козырьком в виде полураскрытой перевернутой книги. В этом доме жил Ахмед Эргашев.

Не берусь решать и тем более анализировать, благодаря каким факторам даже в городах Средней Азии коренное население сохранило большинство обычаев, пришедших из древних времен. Некоторые из них до сих пор весьма способствуют стремительному приросту населения. Трудно судить насколько это способствует становлению нового Независимого Государства. Ахмед вырос в многодетной семье: у него было пять старших братьев и две сестры. К моменту, о котором пойдет речь, он успел вырастить двух сыновей и двух дочерей, причем старшую дочь собирался выдать замуж.

Ахмед, как младший сын, остался жить в доме родителей. Этот обычай своей неукоснительностью снимает все вопросы о наследовании имущества и домостроения, а родителей на старости лет не оставляет в одиночестве и без внимания.

Отец Ахмеда Эргашева, занимая должность крупного чиновника в Министерстве Торговли Республики, позаботился, чтобы его дети получили полезные и в то же время разные профессии. Полезные для создания и становления семейного клана, чтобы каждый не только сам устроился в жизни и помогал другим, но и вносил вклад в развитие общего дела.

Отец давно умер, но все братья часто собирались вместе – у них постепенно сложились общие дела, появилась общая касса, родились общие планы на будущее. Они представляли единую команду – мини модель современного общества. Главная цель функционирования команды – зарабатывать побольше денег и постоянно расширять поле деятельности. Общие дела не мешали каждому из них работать по специальности или занимать какую-то должность в государственных структурах. Но поле деятельности – такая категория, которую не пощупаешь руками, ее трудно осязать органами чувств и не всегда можно выставлять на обозрение публике. Для самоутверждения и самооценки часто хочется сделать НЕЧТО, позволяющее созерцать, видеть свои успехи и достижения. Однажды во время очередного сбора команды, спонтанно родилась идея создать на месте старого родительского дома грандиозное сооружение. Построить ТАКОЕ, что позволит любому из их клана жить здесь, где все пропитано воспоминаниями. Где они родились и провели лучшие детские годы. Где их клан сможет обрести свою крепость, свой замок, свое укрытие. Жить в любое время, когда возникнет желание. В комфортных условиях и под крышей единого родового гнезда.

Неожиданная идея понравилась. Ее все одобрили и поддержали. Выделив на ее реализацию деньги, доверили Ахмеду выполнение проекта: он здесь жил постоянно и кроме этого, он был младше всех и так сложилось, что ему доставались не самые сложные и ответственные дела.

Начав реализацию общего замысла, Ахмед выкупил четыре соседских участка вместе с домами, расширив владения до размера футбольного поля. Сломал все приобретенные дома, разровнял землю и начал строительство. Основу нового дома составляла четырехэтажная башня, образованная стоящими по окружности восемью колоннами. По периметру шла винтовая лестница до купола, а в основании, после завершения строительных работ, планировалось разбить зимний сад, а в нем оборудовать общий холл. От башни семью лепестками отходили двухэтажные пристройки со спальными комнатами, просторными кухнями, ванными и туалетными комнатами. Предполагалось проживание под одной крышей, но изолированными семьями. Один из таких лепестков примыкал к одноэтажному дому Ахмеда и он мог, не выходя на крыльцо, с другого конца своего дома перейти в новый.

Свою старшую дочь Ахмед собирался выдать замуж в сентябре. Сроки и условия с родителями жениха обговорили, и Ахмед хотел, если и не закончить строительство к сроку свадьбы полностью, то хотя бы показать родным, близким и знакомым в некотором завершенном виде. Строители работали почти круглосуточно, и ежедневно рано утром Ахмед обходил великую стройку вместе с бригадиром и тщательно проверял все, что сделано. Бытовые комнаты, кухни, ванные, туалеты полностью отделывались кафелем, а в жилых комнатах стены и потолки расписывать маслом на древний восточный манер. На начальном этапе строительства возникали определенные трудности с качеством, но после того, как он выгнал нескольких рабочих и трех художников, все пришло в нужное русло. При существующей безработице и обильном рынке живой силы не сложно добиться отличного качества работы при минимальных издержках.

Ахмед хорошо платил и все, кто у него работал, держались за работу. Большинство строителей временно устраивалось в старом родительском доме. Вот и сейчас навстречу Ахмеду оттуда вышел бригадир, и они пошли вместе в тот лепесток, что непосредственно примыкал к дому Ахмеда. Эту часть строения должны закончить первой. В одной из комнат Ахмеду показалось, что стена недостаточно ровная. Выпуклость в середине стены невооруженным глазом определить невозможно и требовался двух метровый уровень, чтобы проверить подозрение. Пока бригадир ходил за инструментом Ахмед решил пройтись по стройке. Он бродил по громадному дому и заходя в разные крылья невольно вспоминал и думал о тех родственниках, кому они предназначались. Отношения между людьми складываются невзирая и независимо от обычаев.

В восточных семьях испокон веков прививался культ старшего брата. Именно старший, при отлучки родителей по делам из дома, сразу и автоматически становился главным. У Ахмеда было пять старших братьев и поэтому, наряду с львиной долей внимания и любви родителей, Ахмед получал и основную долю тумаков от их детей. Братья в те годы уже знали, что им придется покинуть родное гнездо, а этот птенец останется здесь. Так получай за то, что тебе повезло больше всех.

Всю жизнь ему приходилось доказывать братьям, что он им ни в чем не уступает, и всю жизнь он не мог это сделать. В делах клана он всегда стоял последним, так как большинство дел началось во времена, когда он еще сидел за школьной партой и путался в синусах и тангенсах. Из-за своего положения самого младшего он всегда запаздывал. Часто появлялась неясная обида, и казалось, что он еще пацан и стоит на атанде, пока смелые ребята обрывают яблоки в чужом саду.

Когда он вырос, его сначала подучили, направив в продуктовый магазин в качестве продавца. Потом поставили хозяйничать в этом магазине и впоследствии прикупили к нему еще несколько. Номинально он стал хозяином сети магазинов, но фактически ею владел весь клан. Неприятным фактом стало для него печальное открытие, озарившее его через несколько лет: никто из его образованных братьев не хотел опускаться в ту полу криминальную среду, где функционировали вино водочные магазины. Его братья берегли свое достоинство, и он почувствовал, что существует очень маленькая трещинка, отделяющая его от братьев – среда обитания.

С детских лет в его подсознании тихой серенькой мышкой таилась обида на своих братьев. Эту обиду он не переводил в сознание и никогда не признавался себе, что где-то глубоко внутри он может обижаться на любимых братьев. Строительство родового гнезда предоставило Ахмеду возможность доказать ИМ, что эту работу никто из них не сделает лучше него. Поэтому он придирался к каждому строительному шву, к каждой царапине. Готов был растворы пробовать на вкус, а будь у него финансовые возможности и настоящая свобода, построил бы лучший в мире дворец.

1.2.

По улицам Города медленно катила большая черная иномарка. Рафаэла Аглы терзали тяжелые думы, и ему не хотелось торопиться. В иерархической лестнице местного цыганского общества Рафаэл занимал довольно высокое положение. Но сейчас по ряду причин цыгане стали активно переселяться на север – в Россию. Для основной части цыганского населения времена кочующих таборов прошли, и место гадания на картах и мелкого воровства в их трудовой деятельности заняли занятия, приносящие значительно большие прибыли, и позволяющие вести оседлую жизнь. Чтобы сохранить свой вес и положение, ему придется последовать вслед за всей цыганской массой, в холодную северную страну. Надо иметь большие деньги, чтобы сохранить и укрепить там свои позиции.

Его мысли постоянно крутились около денег. Двадцатого апреля он должен отдать долг и проценты – всего шестьсот пятьдесят тысяч баксов. Деньги у него есть, и он может вернуть долг. Проблема в том, что он решил круто изменить структуру своей деятельности и хотел вложить в это приличную сумму. Сейчас такое время, что все надо делать быстро. Не успеешь ты, успеют другие. Рафаэл пытался под будущее развитие занять в других местах, но свободных денег у знакомых в таких количествах не было, а внешние кредиторы просили бешеные проценты. После мучительных раздумий он решил, что лучший выход – это отодвинуть возвращение долга хотя бы на один год. Иначе надо расстаться с планами.

Рафаэл подъехал к цели своей поездки, свернул направо и поехал по дороге между высоким белым забором и железнодорожной веткой, шедшей на какой-то завод. За этим белым забором был дом и двор Ахмеда Эргашева – человека, ссудившего Рафаэлу год назад полмиллиона долларов под тридцать процентов годовых.

– Чтобы отгрохать такой дом, надо быть смелым человеком, – думал Рафаэл. – Говорят, что зависть плохая черта, но у кого ее нет? Ахмеду хороший дом радует сердце, а каково другим людям? Даже я и то не могу спокойно на это сооружение смотреть. Какие бабки здесь вложены? Откуда у него их столько? Когда смотришь на его дом, невольно начинаешь считать чужие деньги. Я этого засранца, кажется, всю жизнь знал. Мы вместе с ним еще в детстве вольной борьбой занимались. Ахмед был хороший борец – чемпион Города. Я боролся не хуже него, но немного не везло. Не всем дано вовремя реализовать свои возможности. Ахмед начинал продавцом в магазине на базаре. Сейчас у Ахмеда свой завод по производству вина и водки, да и большую часть этого рынка он, наверное, в своих руках держит. Для него миллион баксов – тьфу…!

Длинный белый забор заканчивался черными железными воротами. За ними дорога упиралась в гараж. Рафаэл посигналил, и сначала открылась калитка в воротах, и выглянуло мужское лицо с очень внимательным взглядом, брошенным на водителя и на номер машины. Потом распахнулись ворота, и пропустили Рафаэла в большой двор. Остановив свой черный мерс около старого дома родителей Ахмеда, он стал вытаскивать из машины свое чересчур располневшее тело. Как и большинство бывших борцов-спортсменов, он со временем сильно располнел, не утратив при этом гибкость и подвижность, выработанные многолетними тренировками. Полнота, если ему и не мешала, то служила еще одним поводом для зависти к людям не богатым, но стройным и тонким. Достаточно богатым он еще может стать, а вот стройным – вряд ли из-за своей природной лени и нежелания отказываться от вкусной пищи.

Когда он вытягивал из машины свое застрявшее там тело весом под сто пятьдесят килограммов, появился Ахмед в черном фирменном спортивном костюме. Из-под распахнутой куртки видна черная водолазка.

– Такой стройный, прилизанный, а я чертов живот из-под руля вытащить не могу, – ругнулся Рафаэл, и, выдернув тело, выскочил из машины.

Двое мужчин крепко обнялись и дружески похлопали друг друга.

– Здравствуй, дорогой, – вежливо и мягко сказал Ахмед, – я очень рад тебя видеть, – и, слегка повернувшись, показал левой рукой в сторону крыльца своего дома, а правой, не сняв ее со спины Рафаэла, мягко подтолкнул его к крыльцу. – Давай пройдем в дом.

– Здравствуй, здравствуй. Я тебя тоже рад видеть, – ответил Рафаэл и, зная слабость Ахмеда, рассыпался мелкими комплиментами в адрес его розария, – У тебя уже розы распустились. Такая прелесть!

– Розы красивые! – согласился Ахмед с довольной улыбкой, – Ну, ты проходи, проходи.

Для жилого дома зал казался слишком большим. На полу лежали огромные белые ковры с розовыми цветами, вдоль стен стояла черная полированная мебель и такой же черный стол в середине комнаты. За этот длинный стол можно посадить сразу человек двадцать. Собрать такое количество важных персон одновременно очень сложно и стол большей частью работал не на полную мощность. Вот и сейчас на его дальнем от двери конце была раскинута небольшая скатерть, сервированная на две персоны. Эти две персоны сели друг против друга. Между ними оказалось пространство изобилия – выпивка, закуски, салаты, восточные сладости, напитки.

– Что будешь пить? – спросил Ахмед, перебирая рукой бутылки.

– Водочку, если она хорошая, – ответил Рафаэл, – Коньяки сейчас часто встречаются самопальные.

– У нас все хорошее, – засмеялся Ахмед и наполнил рюмки. – То, что ты за рулем, ничего?

– Меня менты не останавливают, – ответил Рафаэл, – Лишь бы в меня никто не врезался.

В углу большого зала стоял телевизор с огромным экраном. Там шел видик, запущенный Ахмедом, как только они сели за стол. Ведя светскую беседу, закусывая и выпивая, Ахмед старался одним глазом не отрываться от сюжета фильма, и Рафаэл невольно стал посматривать на экран. В этом старом американском фильме девяностых годов рассказывалось про спор двух преуспевающих джентльменов о том, что один из них выйдет в народ без цента в кармане и проживет, не выходя за пределы определенного квартала и не прибегая к помощи людей своего круга и своим деньгам. Этот смелый джентльмен жил среди нищих квартала целый месяц без денег, питаясь на помойках и ночуя в подвалах. Конечно, он победил.

Параллельно с просмотром фильма продолжался обед в соответствии с давними местными предписаниями, когда блюда следовали в определенной последовательности. Последовательность отрабатывалась веками методом проб и ошибок и исходила из многих параметров блюд. Один из главных принципов трапезы – все делается не спеша. Времени было достаточно, чтобы не только отведать многое из восточной кухни, но и обсудить абсолютно все. Когда сын Ахмеда принес чайник свежего чая и унес ненужную посуду, обед перешел в основную фазу: от спиртного шумела голова, перевариваемая в желудке обильная и жирная пища давала телу приятное тепло и расслабляла его до состояния, когда начинало казаться, что сейчас оно растечется киселем по стулу. На фоне этого ощущения всегда значительно повышается личная оценка собственной персоны и кажется, что нет в мире дел которые тебе не по плечу и нет тем, по которым нельзя договорится. Разговор перешел к главной теме – долгу в сумме пятьсот тысяч долларов и тридцати процентной задолженности на сто пятьдесят тысяч.

Заканчивался не только обед, но и разговор, ради которого Рафаэл сюда приехал. Ахмед, не сильно напирая, просил вернуть деньги. Строительство, будущая свадьба требовали наличных денег. Уговоры плохо помогали. И это несмотря на то, что они раньше боролись за одну спортивную команду и несколько лет вместе тренировались, неоднократно помогали друг другу в разных разборках и, вообще, считались друзьями. Настроение Рафаэла не смогло поднять большое количество выпитой водки отличного качества, обилие съеденной пищи необычайного вкуса. Оно стало к концу трапезы просто ужасным. Деловая часть разговора не оправдывала его надежд.

1.3.

Когда фильм окончился, Ахмед выключил телевизор, потянулся за чайником и сказал:

– Американцы зажрались и к сложностям вообще не приспособлены. Из месяца жизни в нормальном городе героев делают. Нашего бомжа брось на необитаемый остров, он там год проживет.

– Ну, хрен. Он там, через неделю коньки откинет, – плохое настроение Рафаэла позволяло только спорить и возражать.

Ахмед достаточно долго занимался спортом. Старшие братья отвели его в расположенный недалеко от их дома спортивный зал в секцию вольной борьбы, надеясь, что Ахмед окрепнет и сможет легче держать удары судьбы. Спорт оказал влияние и на формирование характера.

Упорные тренировки по вольной борьбе и участие в соревнованиях развили в Ахмеде не только жажду победы, но и патологическую необходимость борьбы. Ему стали необходимы переживания, где можно почувствовать азарт: будь то спортивная борьба, футбол, карты, лошадиные или собачьи бега, петушиные или перепелиные бои. Он легко загорался, но всегда мог во время остановиться. Поэтому у него не было в азартных играх больших выигрышей и больших проигрышей.

– Наш бомж проживет год. Точно говорю. Даже на необитаемом острове, – безапелляционно заявил Ахмед.

– На необитаемом острове ни воды, ни жратвы. Сразу загнется, – ответил Рафаэл.

– Ну, не на острове, конечно. Я имел в виду жизнь на природе, а не в городе. В горах или на речке. Чтобы была какая-то возможность добывать себе пищу. Американцы по помойкам лазали и оттуда пищу собирали. И дождь их не мочил, и холод не мучил. Можно было в теплом подвале пересидеть. А вот брось их куда-нибудь в поле или в лес, и они за неделю сдохнут.

– Бомж тоже сдохнет. Какая разница?

– Наш не сдохнет. Он год проживет.

– Не проживет. Даже современный цыган не проживет.

– Причем здесь цыган? Я про обычного человека говорю. Проживет на природе сам, добывая себе пищу.

Сытые и разомлевшие они медленно втягивались в спор, но настроение обоих было противоположным. Ахмеда вопрос с деньгами не волновал, и он перестал думать о шестистах пятидесяти тысячах долларов. Они уже лежали у него в кармане. От чувства завершенности дела стало слегка скучновато. Хотелось хотя бы полу острых ощущений.

Для Рафаэла вопрос необходимости возврата денег не означал финансового краха. Просто все планы сдвигались на более поздний срок. В нестабильные времена события захлестывают одно другое, и все меняется с непредсказуемой последовательностью. Когда сам настроен и очень хочешь полностью изменить деятельность, потеря времени означает некое крушение. В душе стало рости беспокойство, неудовлетворенность и появлялась злость. Необходимость возврата денег он пытался объяснить себе не взятыми обязательствами, а упрямством сидящего напротив человека: «Ахмед просто не хочет сделать шаг мне навстречу».

Вся обстановка способствовала росту раздражения. Хозяин дома, наверное, испытывает гордость и внутреннее удовлетворение, но у гостей такой дом может легко вызвать чувства унижающие достоинство и ощущение щелчка по носу с ухмылкой в твой адрес, что никогда ты не сможешь достичь такого уровня жизни. Собственный трехэтажный дом с его флигелями, колонами и ажурными украшениями из белой жести, с многочисленными шумными соплеменниками внутри дома и снаружи, казался со стула, на котором сейчас сидел Рафаэл, улучшенным вариантом бывшего табора. Отсюда просто не хотелось возвращаться в свой родной дом.

Ахмед с его сытой физиономией, начинал все сильнее действовать на нервы, и хотелось перечить каждому его слову. Возможность досадить хозяину даже по мелочам давала хоть какое-то облегчение.

– Спорим! —неожиданно для себя предложил Рафаэл.

– Спорим! На что?

– Давай на бабки спорить! – какая-то смутная идея забрезжила в мозгу Рафаэла и вместе с ней зародился маленький лучик надежды по поводу своего долга. – На проценты к твоему долгу, – предложил он.

– На зеленые?

– Ну, не национальные же. Их же только в ж… можно засунуть.

– На проценты? – спросил Ахмед и задумался. – Хорошо! А какие условия?

Они глубоко задумались. Потом Ахмед позвал сына, попросил его принести бумагу с ручками и калькулятор, и они углубились в какие-то сложные расчеты. Наконец Рафаэл поднял голову от лежащей перед ним испещренной цифрами бумаги.

– Я тебе шестьсот пятьдесят штук должен. Если ты мне их еще на год оставишь, мой долг будет с учетом процентов примерно восемьсот пятьдесят тысяч. Предположим, мы нашли чудика, забросили его куда-нибудь, и он там год прожил. Один. Это значит, ты выиграл. Тогда я тебе отдам один лимон двести тысяч: твои пол лимона и двойной процент за два года

– А если я проиграю? – спросил Ахмед.

– Ты проиграешь, если он сбежит или коньки откинет от голода, или заболеет и помрет. Мало ли что случится? Главное, сам помрет, без посторонней помощи. Я тебе пол лимона возвращаю. Считай, что я у тебя взял в долг пол лимона сроком на два года. Ты сколько мне занял, столько я тебе верну, только без процентов. Ты теряешь только проценты за два года.

– Чудика, как ты назвал, тоже нелегко найти. Кто на это согласится?

– Слушай, бабки все решают. Цену дадим нормальную, любой пойдет.

– А эти бабки откуда?

– Скидываемся. Половину ты, половину я. Все расходы на мероприятие делим пополам.

Они опять задумались. Ахмед встал и долго ходил по комнате. Прямой, как артист из балетной труппы, засунув руки в карманы спортивных брюк.

– А, ладно, спорим, – наконец сказал он и протянул Рафаэлу руку, и тот хлопнул по ней своей.

1.4.

ИЗ ДНЕВНИКА:

30 марта. «Совсем не просто вырваться из Резервации и вернуться в нормальное общество. Обычная человеческая поддержка не выдается как социальная помощь больным и страдающим. Однако слишком быстро Аня меня развернула обратно в сторону родного гаража. Испытав неудачу в очередной попытке, я почувствовал горькую обиду на все человечество за то, что оно не торопится вытаскивать меня из ямы именно в тот момент, когда я решил оттуда вылезти. Предложение Хайтмата трогает душу, но оно абсолютно нереально. Я не могу пойти нахлебником в семью, где много детей. В среду абсолютно мне не знакомую. У них свой уклад, свои обычаи и порядки, и мой статус временного поселенца всех будет только тяготить.

Я не могу уехать отсюда к своим родителям или к своей Жене. Во – первых мне стыдно перед ними и я полностью не уверен, что смогу вылезти. Во – вторых нет денег, нет прописки, я не знаю, где валяется мой паспорт. Пока живешь в Резервации, ты отпугиваешь своим видом и специфическим ароматом милицию и власти. Они просто брезгуют тобою заниматься. Как только попытаешься вернуться и встать в строй бледнолицых, тебя начнут трясти и требовать денег и документы. Энергетический порог полупроводникового перехода пропускает людей только в одну сторону. Был только один вариант – Аня. Она, прежде всего одинокая женщина и я вполне мог надеяться на определенные перспективы. У Ани жить было бы не просто, но там твердая почва, на которую можно встать.

С горького момента, как меня Аня развернула прошло дней десять. За это время я с ужасом начал осознавать, что в условиях гаража мое благое намерение вернуться в плотные ряды нормальных и порядочных людей становится просто не осуществимым. Гаражная жизнь зависит от многих случайных факторов. Пока еще есть электроэнергия и недалеко фонтанирует бесхозный источник питьевой воды, но этому расточительному разбазариванию природных ресурсов когда-нибудь придет конец, и найдется человек, который приберет все к рукам и скажет: «Плати!» Про отдельный туалет не приходится мечтать. В гараже оказывается можно при нормальной жизни держать автомашину и старые вещи, но нельзя постоянно жить.

Прежде я уходил из гаража утром. Запирал дверь на самый простой замок и прятал ключ в дырке между кирпичами. Мой трудовой день заключался в поиске огненной воды или смесей на ее основе. Затем эти ядовитые смеси поглощались и одурманенный, с мутным сознанием я возвращался в свое логово, чтобы переждать там ночь и утром снова выйти в поиск.

Теперь все изменилось. Мне не надо утром далеко идти: если только встретить Эдика или Гену и попросить у них на продукты питания. День получается длинным, и его приходится заполнять Дневником или чтением. Совсем неожиданно появилась новая проблема: ко мне постоянно лезут какие-то полупьяные, страшные, настырные и нагловатые личности вполне уверенные, что здесь им удастся что-нибудь выпить. Я понимаю, что это люди моего племени, граждане моей Резервации. Мне их не надо знать в лицо и по имени. У нас свой язык и форма общения. Многие из них не виноваты, что находятся в таком состоянии.

Они не уходят далеко от гаража. Они не в силах смириться с потерей своего товарища. Они проявляют готовность всяческими способами за меня бороться лишь бы оставить в своих рядах. Почему этим качеством обладают люди Резервации, и оно не присуще бледнолицым? Приходится иногда запираться изнутри и сидеть в полутемном гараже при свете тусклой лампочки. Появилось и нечто новое. Запах, заполнивший Тогда все внутренности и пропитавший снаружи одежду и тело, сформировал в желудке Нечто похожее по ощущению на засунутую туда вилку с остриями на обоих концах. Это Нечто срабатывает и начинало колоть в желудке, вызывая жгучую боль, при одной мысли о спиртном.

Возможно, страховочное устройство создали внешние силы, чтобы сохранить Меня как личность для человечества»?

3 апреля. «Мне все труднее и труднее писать Дневник. На начальном этапе он воспринимался мной, как некий неодушевленный Друг, которому можно довериться и с которым можно поговорить. Я не могу найти путей выхода из Резервации, куда сам себя загнал. От безысходности, за последние дни во мне формируется все более устойчивое понятие, что жить мне не хочется. Это страшное чувство. Я боюсь снова сорваться и очутиться опять в страшной алкогольной яме. Лучше умереть, чем попасть туда вновь.

В качестве защитной реакции я начал заниматься и пытаюсь вспомнить научную информацию. Попытки извлечь из памяти хоть какие-то знания по дисциплинам кафедры, где я проработал свои лучшие годы, оканчиваются безрезультатно. Когда я смотрю в осколок зеркала на свое худое и черное лицо, я еще могу признать тот факт, что ежедневные порции водки, бормотухи или другой, содержащей градусы, гадости, могут изменить цвет кожи, перекрасив ее из прекрасного белого в грязно-черный. Но представить, что в мозгах исчезли все извилины, составляющие структуру запоминающего устройства, выше моих сил.

Я достал из подвала гаража, где хранилась научная литература, оставшаяся от прежней жизни, две книжки по разработке программного обеспечения, но их чтение стало для меня пустым делом. Сам процесс чтения протекает нормально, но информация, появляющаяся от чтения, не задерживается в сложнейшем устройстве, каким является мозг, и утекает как вода через решето. Тогда я попытался загружать мозг постепенно и взялся за чтение сказок из книжек, найденных мной у мусорных баков. В последнее время многие продолжают уезжать из Независимого Государства и в связи с мудрым решением Правительства, считать личные книги граждан национальным достоянием, их вывоз запретили. Интеллигенты со слезою в глазах оставляют книги аккуратными стопками. То, за чем так раньше гонялись и выстаивали в очередях, стало поразительно доступным.

После сказок я стал воспринимать смысл некоторых детективов. Начинаю ощущать, что в голове что-то остается, и мозг медленно и тяжело начинает работать».

8 апреля. «Вчера был седьмой день занятий с научной литературой. Попытки проникнуть в забытые знания начали приносить плоды. Так пишут в умных книгах, но в моей голове постоянно циркулируют вопросы: «Зачем мне это надо? Какой толк от восстановленных знаний? К чему мне это, если выход из Резервации возможен только ногами вперед». Я сидел около раскрытой настежь половины ворот на своем любимом стуле: ящике для бутылок из грубо сколоченных дощечек, и пытался восстановить знания. Иногда мимо, поднимая пыль, проезжали редкие машины, проходили одинокие бледнолицые. У них своя жизнь и никто из них не догадывается, что я сижу в созданной ими виртуальной Резервации. Вдруг около меня замолк стук чьих-то шагов и оторвавшись от книги, я сначала увидел женские туфли, а затем и их хозяйку.

– Привет, Медведев. – Сказала мне Аня, пытаясь разглядеть обстановку в полу темном гараже. – Значит, ты продолжаешь здесь жить?

– Пока да. – Она по наивности считает, что у меня где-то есть дворец.

– Ну и обстановочка! – В ее голосе послышался ужас. – Бухать перестал?

– Пока терплю. Уже две недели не пил.

– Надо же. Целую вечность! А сколько дней ты собираешься не пить?

– Хочу совсем бросить. Главное захотеть. Видишь, у меня получается.

– А что ты решил с работой?

– Книжки начал читать. В себя немного приду, пойду искать.

– Если ты серьезно решил завязать с пьянством, можешь перейти жить ко мне. – Сказала Аня, отвернув голову и уводя глаза в сторону от гаража. Как часто встречаются женщины, быстро забывающие причиненное им зло и готовые каждый раз начинать все снова. – Сейчас тепло. У меня в квартире лоджия застеклена. Я тебе там место выделю. Только содержать я тебя не собираюсь.

– Хорошо. Хорошо. – Неожиданно для себя я обрадовался. – Меня не надо содержать. Скажи только, когда я могу перейти?

– Как стемнеет, так и приходи. Чтобы соседи не сильно испугались.

Вечером, словно контрабандист, я дождался, когда бабушки закончат дежурство на скамеечке и пойдут смотреть бразильский сериал. Потом незаметно пробрался в подъезд Аниного дома. Она показала мне место жительства в довольно просторной и тщательно прибранной лоджии третьего этажа.

Или в этом мире еще сохранились силы, пытающиеся иногда мне помочь, или мой труд над учебниками как-то повлиял на окружающих. По крайней мере у меня теперь есть угол и в душе появилась надежда, что я проскочу за полупроводниковый затвор».

12 апреля. «Днем в квартире никого нет: Аня на работе, а ее дети в школе. Я слоняюсь по пустым комнатам, пытаясь в медленном движении найти ответ на вопрос, на который все человечество не смогло ответить до сих пор: «Что делать?»

Вечером, когда дети засыпают в своих кроватках, Аня, садится напротив меня за кухонный стол, подпирает руками голову, спрашивает:

– И что ты собираешься делать?

Вопрос, как вечерний ритуал. Я на этот извечный вопрос скромно отвечаю: «Не знаю».

Вчера я опять ходил на центральную барахолку, где существует рынок рабочей силы. В результате я стал отвечать: «не знаю» очень уверенно. На этом рынке по тротуару тихой улицы стоят и сидят мужчины разных национальностей, возрастов и комплекций с приколотыми к груди табличками. На табличках, как на мемориальных досках выписаны данные о специальностях и возможностях. По этим табличкам людей отбирают из общей массы работодатели и уводят по разным направлениям.

Я рассудил, что наиболее эффективным видом деятельности для меня явится профессия электрика. Она достаточно интеллектуальна и не так тяжела физически. Однако стоило мне вклиниться со своей табличкой в ряд желающих получить работу, как я сразу получил удар под ребра, и услышал злобное пожелание: «Чеши отсюда подальше. С твоей рожей, ты, всех клиентов распугаешь, алкаш, несчастный».

Эти бледнолицые граждане уже сами сидят на заборе, разделяющим Нормальный мир и Резервацию. Если забор толкнуть, то, скорее всего, они упадут к нам в заросший травой огород. Потолкавшись полдня среди этой публики, я осознал свою не конкурентно способность по внешним данным. Они явно выигрывают в конкурсе красоты. Мне нет смысла здесь появляться, пока внешность не станет соответствовать стандартам этого рынка труда».

Каждый вечер на свой дежурный вопрос: «Когда устроишься на работу»? Аня слышала постоянное: «Не знаю».

– А когда будешь знать? – спрашивала Аня. И он молча пожимал плечами. Она рассматривала сидящего перед ней мужчину, освещенного сверху снопом желтого света, отбрасываемым светильником – мужчину худого, облезлого и в очередной раз удивлялась, как она могла снова решиться на столь великую аферу, как попытку сделать из него человека. Вынашивая при этом далеко идущий план о переводе его в конечном итоге в статус мужа. Хотя вполне возможно, что если его сильно отскоблить, отмыть и откормить, то он сможет вполне прилично выглядеть. В его чертах сохранилось нечто располагающее.

– Наверное, раньше ты был симпатичным мужчиной. Головы морочил своим студенткам?

Он поднял на нее свои серые глаза, наполненные детским недоумением. Его ли об этом спрашивают? Могло ли быть такое с ним? В этой жизни? Была ли у него такая жизнь?

– Не помню. Я не помню свою жизнь. К чему такие вопросы, когда, наверное, мне нет смысла жить?

– Нет смысла, так не живи, а если собираешься жить, то начинай чем-либо заниматься.

ИЗ ДНЕВНИКА:

18 апреля. «Вчера вечером Аня уже в категоричной форме потребовала, чтобы я устроился на работу. Понятно, ведь я невольно сижу на ее шее. Она и так с трудом тащит своих детей. Как я могу начинать заниматься чем-либо? Меня никуда не берут, но самое страшное, в чем мне не охота признаваться даже себе – я уже отвык работать. Во мне нет желания работать, а такое понятие, как долг, я давно утратил и забыл. Единственное, что меня еще может заинтересовать – это разработка программного обеспечения.

Я обложился книгами по данной теме и несколько дней в них копаюсь. Пытаюсь постепенно опуститься в некогда привычную глубину знаний. Завтра одену на себя самое лучшее, из моего небольшого гардероба и отправлюсь на поиск работы к своему бывшему студенту – заочнику. В душе на благоприятный исход никакой надежды нет, но отсутствуют, какие либо другие варианты. Когда внутри абсолютная пустота, то лучше двигаться, чем сидеть дома в бесполезном ожидании.

Два года назад он предлагал мне работу на компьютере по решению какой-то сложной задачи. Связана она была с темой сохранения данных. Прошло два или полтора года, но в моей ситуации это единственная надежда на что-то. И если оставаться жить на этом свете, стоит попробовать найти этого человека.

Скорее всего, обращаться к нему бесполезно, но когда тонешь, готов уцепиться за паутинку или терновый куст».

1.5.

Восточное чаепитие – самостоятельная часть трапезы и наверное, самая основная. Во время нее решаются многие дела. Иногда дела очень важные, а иногда даже государственные. Спор состоялся и теперь Ахмед с Рафаэлом, решали очень важный вопрос – куда поселить, на какой срок и на каких условиях человека. Будет ли у человека какое-то собственное мнение, а, может быть и пожелания, их не интересовало. Главное все определить для себя и договориться между собой, а отобранный на роль проживающего просто обязан принять все условия. Деньги решают все!

– В горах около Плато, где расположен мой огород, – говорил Рафаэл, – есть классная долина. Внутри долины сливаются две небольшие речки. Раньше в месте слияния существовал кишлак. Сейчас только старые сады остались, а домов нет. Лет пять назад лагерь был около этого места. Студенты жили. Из Москвы, кажется. Место укромное. Дороги туда нет. Кругом горы высокие. Тропа одна или две через горы идут, и трос висит через речку Пегак. Со всех сторон долина закрыта хребтами. – Он взял пиалу и провел пальцем по ее краям, показывая, как окружена кольцом гор долина. – Только в одном месте выход – где Мазар Сай вытекает из долины и впадает в Пегак. Как раз в месте впадения и натянут трос на другую сторону Пегака.

– Там никого нет? А пастухи?

– Пастухи наверху бывают. Насчет этого не беспокойся. Там мои люди рядом. Если кто помешает, мы порядок наведем.

– Э-э, если твои люди вмешаются… Они его шлепнут тихо-тихо, а денежки с меня?

– Зачем так говоришь? Мы люди свои. Мы договорились, что никаких ЧП. Только факты. Главное, там можно всю площадь проживания определить. Он не должен за хребты переваливать и через речку Пегак на другой берег переправляться.

Дверь в комнату отворилась, и в нее заглянул Тулкун – телохранитель Ахмеда и его помощник в некоторых незначительных делах.

– Ахмед, там тебя какой-то русский хочет видеть. Фамилия Медведев. Говорит про какое-то программирование, компьютеры.

– Медведев? – удивился Ахмед и задумался. – А… Это, наверное, доцент из института. Он еще живой? Говорили спился совсем. Где он?

– За воротами. Я ему на всякий случай сказал, чтобы он ждал.

Больше трех лет в душе Ахмеда не заживала глубокая рана и одна проблема не давала ему покоя. Управляющий одного из частных Банков занял у Ахмеда в долг миллион долларов на короткий срок под тридцать процентов. Однако времена для управляющего резко поменялись к лучшему, когда его родной дядя возглавил Центральный Банк Независимого Государства. Управляющий попросил Ахмеда в очень наглой и оскорбительной форме не напоминать ему о долге, и обещал вернуть деньги, когда появится возможность. Договор на кредит составили по всем правилам делового мира, и Ахмед считал вложение собственного капитала вполне надежным. Уже потом он выяснил, что частный Банк контролируется одной из криминальных структур Города. Сложные разборки могли привести к ненужным осложнениям. Деньги, отданные под проценты, Ахмед заработал торговлей и разными операциями. К кассе клана, они отношение не имели. Однако время Х, когда вернут деньги, наверное, само никогда не наступит. Ахмед не привык безнаказанно проглатывать обиды и после длительных размышлений пришел к выводу, что он должен взять эти деньги сам и без большого скандала. Он хотел найти хорошего программиста на роль хакера, чтобы взломать Банк и вытащить оттуда деньги. Ахмеда нельзя прокинуть и месть обязательно последует. Надо только разобраться, и понять, насколько выполним это вариант.

С Медведевым Ахмед познакомился лет десять назад, когда учился на заочном факультете, работая продавцом в магазине. Нужен был диплом, а не знания. Камнем преткновения стал упертый преподаватель – Медведев. Пришлось заниматься. После многочисленных встреч на консультациях у них сложились вполне хорошие отношения. После сдачи чрезвычайно сложного для него экзамена, никаких плохих чувств у Ахмеда не осталось, так как он предполагал, что могут существовать люди других принципов, и отнесся к этому доценту с уважением. Медведев часто заходил в магазин, где работал Ахмед, за продуктами и, когда возникали проблемы, в системе снабжения получал их из-под прилавка, но всегда за это расплачивался сам.

Когда у Ахмеда возникла проблема с Банком, он несколько раз заводил разговор с Медведевым, не говоря ни о чем конкретно. Тот считался большим профессионалом и конечно понимал, что надо Ахмеду, но разговоры велись в полушутливой форме, и никогда не доходили до конечной цели. Потом Медведев начал пить и на глазах опускался. Пару раз брал бутылку у Ахмеда, обещая расплатиться в ближайшем будущем и, затем, окончательно исчез из поля зрения.

– Кто пришел? – спросил Рафаэл.

– Доцент один, из института, где я учился. Что-то ему надо.

– Какой доцент? – удивился Тулкун. – Алкаш там какой-то. Наверное, на стройку хочет наняться.

– Доцент, – ответил Ахмед, – пусти его во двор. Мы сейчас выйдем. Если это он, то мне надо с ним поговорить.

Обед закончился. Спор фактически состоялся, и следовало выйти и подышать воздухом.

Медведев стоял посреди двора в гордом одиночестве, худой, потертый жизнью человек, со взглядом, избегающим встреч с чужими глазами. Он с изумлением осматривал развернувшееся перед ним строительство.

– Совсем другой человек, – подумал Ахмед, – не похож на того уверенного, спокойного и упитанного, что пинал меня за мои знания, но память о былом не позволяла ему обратиться к этому опустившемуся человеку грубо и с презрением. – Николай Иванович, каким ветром вас занесло? Сколько лет не виделись.

– Да, – растерянно ответил Медведев и, не глядя в глаза, продолжил, – Вы мне говорили про программирование. Это давно было… но, может, вам еще надо… я мог бы заняться… наверное.

– Рафаэл, я с ним пару слов переговорю, – обратился Ахмед к своему спутнику и, мягко взяв Медведева за предплечья, отвел в сторону. Еще раз оглядев его с ног до головы, с большим сомненьем сказал, – Понимаете, Николай Иванович, я не хотел бы, чтобы вы о том, что я скажу, кому-то говорили. Дело серьезное. Мне надо знать, можно ли самим снять деньги в одном банке и перекинуть в другой.

– А банки где?

– Один здесь, а другой там, – Ахмед неопределенно махнул рукой.

– Сколько денег?

– Чем больше, тем лучше. Хоть все, что есть в банке.

Медведев задумался и потом спросил: «А как быстро это надо сделать?»

– Время мне неважно. Я могу хоть год ждать, хоть три. Мне главное результат. Вы пока пообедайте, а потом мы поговорим подробнее. Мне надо друга проводить.

Ахмед повел Медведева на кухню, расположенную в старом доме его родителей, где теперь готовилась пища для строительных рабочих, и сказал толстому мужчине:

– Махсуд, это мой гость, накорми его хорошо, – и добавил, обращаясь к Медведеву, – только пить нечего. Здесь сухой закон.

– Спасибо, я не пью, – ответил Медведев.

Ахмед вышел. Медведева посадили за стол и поставили перед ним касу, где в горячем бульоне под слоем зелени и сметаны, плавали пельмени. Повар принес еще салат, две лепешки и поставил чайник чая.

Медведев медленно помешивал ложкой похлебку, пытаясь ее охладить, и думал о словах, сказанных Ахмедом. Эта операция требует мощных и хороших компьютеров и тщательной организации дела. Если ее осуществлять внутри Независимого Государства, то на него, как достаточно известного специалиста, рано или поздно выйдут. Если работать из-за границы, то надо жить там достаточно долго, пока все не подготовишь. И кому он будет нужен после окончательного результата? В любом случае он вряд ли останется целым и невредимым. Особенно, если сумеет перекачать большие деньги.

Горячая и жирная пища обжигала горло и приятным теплом растекалась по телу. Ослабленный длительными и постоянными пьянками организм Медведева от тепла размягчался, как воск в руках, мозг туманился, словно он выпил сто грамм. Хотелось спать, и голова непроизвольно падала на грудь. Еды оказалось слишком много для его ослабленного организма и усохшего желудка

– То, что хочет предложить Ахмед, для меня слишком опасно. – Какими-то обрывками носились мысли в потяжелевшей голове. – Уберут меня в случае успеха. Жить мне все равно тошно. А как было бы красиво перед смертью хлопнуть банком всем по голове. Узнали бы, что я не законченный человек и на что-то способен. Какой может из этой затеи получится прекрасный переполох!

1.6.

– Чтобы вести строительство такого дома, надо быть уверенным в вечной жизни или хотя бы в стабильном режиме лет на сто в Независимом Государстве. Кроме зависти этот дом ничего не может вызвать, – думал Рафаэл, обходя родовое гнездо вместе с Ахмедом. – Очень смелый человек этот Ахмед. Так открыто играть с огнем не каждый сможет. Какой бы свободной и демократической жизнь не казалась, так выпячиваться…

Ахмед ему что-то говорил про родовое гнездо, про архитектуру дома, но Рафаэл его плохо слушал.

– А кто все строение придумал? – спросил он.

– Я сам все придумал. Башню и пристройки. Всю архитектуру.

– Ну, да, ты, – подумал Рафаэл, – и розовую ванную, и белый зал с черной мебелью и кремовыми занавесками на окнах. Ты еще и художник, и архитектор. – Грандиозное строительство плохо действовало на нервную систему: оно давило и раздражало. Лучше всего сменить тему и поскорее выбраться из лабиринта бесчисленных комнат. – А что доценту от тебя надо?

– Работу он ищет. Говорит, жить ему не на что.

– У него семья большая?

– Да, нет. Я слышал, что он забухал, и все от него сбежали. Вроде, один живет.

– И на какую он работу он еще способен?

– Он специалист по компьютерам. По программированию.

– Мне это не понятно. На хрена тебе эти компьютеры? Не в магазине же их ставить. И чего этот доцент может создать? Эти русские все потенциальные алкоголики. Их только тяжелой работой загружать. Давай его в горы отправим. Здесь от него толку нету, да и сирота он к тому же. Никто дергаться не будет.

– Он не согласится. И потом мне неудобно моему бывшему преподавателю предлагать такие игры – это, во-первых, а во-вторых, он же совсем доходяга. Он там точно через месяц умрет.

– Мы не завтра его отправим. Дадим время на сборы. Месяц. За месяц здоровье поправит. Мы договорились, что посылаем первого встречного. Вот он и первый. Мы что должны еще по упитанности отбирать?

– Я не знаю, – заколебался Ахмед, – подожди, я с ним поговорю.

Медведев спал прямо за столом, положив голову на руку. Посуду убрали и повара ушли. На кухне никого не было. Ахмед сел к столу и разбудил Медведева.

– Насчет моего предложения вы что-нибудь думали?

– Да, – тот очнулся от сна, и быстро пришел в себя, – Я думал, – он глядел на стол и гонял пальцем крошки по скатерти и, после некоторого молчания, решился, – как я понял, эта работа нужна лично вам. А вы можете гарантировать сохранность моей жизни в случае успешного выполнения работы?

– Сохранность? – удивился Ахмед, – А при чем здесь сохранность жизни?

– Если эта операция осуществится внутри Независимого Государства, то на меня все равно выйдут, а через меня и на вас. Вы это должны понимать. Если операцию производить из-за рубежа, то после нее я стану лишним свидетелем. Как киллер, который выполнил заказ. Его потом обычно убирают, чтобы цепочка связей разорвалась.

– Что-то с этой точки зрения я на эту работу не смотрел, – сказал Ахмед, глядя в упор на Медведева, – наверное, в чем-то вы правы. Но это можно как-то решить. В смысле вашей безопасности. Сейчас для меня главное понять, можно ли сделать эту работу.

– При соответствующих капиталовложениях и если на нее потратить год-полтора, то можно.

– И какие бабки на это надо?

– Я думаю, тысяч триста долларов.

– А почему так долго ждать надо? Может, быстрее можно?

– Я говорю о времени, которое мне понадобится. Другие, возможно, быстрее сделают, а я сильно отстал от всего и не знаю состояние современного программирования. Мне надо время, чтобы во все дела вникнуть. Кроме этого, я не гарантирую, что работа будет выполнена. Может, ничего и не получится.

– А почему денег так много надо?

– Техника дорогая для этой работы потребуется, и некоторую информацию надо будет покупать.

– Взялись бы вы за это дело?

– Наверное, взялся бы. Скорее всего, да.

– И участь киллера вас не пугает?

– Нет, – Медведев опять задумался, – понимаете… я не смог приспособиться к новым условиям жизни. Для меня она слишком жестокая. Или я такая размазня. Сейчас на идеях научных и знаниях просто так не проживешь. Надо кусаться, драться, из всего делать деньги. А я этого не умею.

– А зачем вам тогда работа, от которой вы пострадаете? Вы не боитесь?

– Другой мне не предлагают. В будущем мне тоже ничего не светит. Слишком я опустился… А так, может, это и глупо звучит, хочется посмотреть, на что я еще способен. Хотя бы себе доказать, что я еще что-то стою. Я не киллер, считающий себя самым умным и самым хитрым. Я понимаю, что произойдет, в конце концов. Чего мне бояться, если я никому не нужен?

– Значит, с банком большие проблемы… – констатировал Ахмед и подумал. – Если затевать борьбу с Банком, надо в нее вкладывать деньги сразу. Иначе не получится. Своих денег у него пока нет. Его деньги утонули в Банке, а Рафаэлу он занял, вытащив часть денег из общей кассы. Это в данный момент особенного беспокойства не вызывало: при нормальном ведении дел он все восполнит, но требуется время. Есть ли смысл держать доцента около себя, кормить и ждать сможет ли он в дальнейшем решить задачу или нет? Слишком он ненадежен в нынешнем состоянии. – Вслух он сказал. – Раз вам все равно, чем заниматься, может вам другое дело предложить? Только мне желательно, чтобы вы там, наоборот, боролись за жизнь, а не ждали, когда она кончится.

– Может, мне это и надо. Просто я сейчас в такой… – Медведев хотел выругаться, но остановился, – в такой яме.

– Хорошо. Сейчас. – Ахмед вышел из дома и через некоторое время вернулся вместе с Рафаэлом и продолжил разговор, указывая на Рафаэла. – Нам с ним нужен человек, который прожил бы год в горах. В полном одиночестве. Сам себя должен кормить. Охотиться, еду собирать. Целый год. Если проживет, то хорошие деньги получит.

– Точно. По штуке баксов за месяц. – Вставил Рафаэл. – Мы тебе только скажем, куда ты можешь ходить, а куда нет. Нарисуем границы твоего государства. – Он засмеялся.

В два голоса Николаю объяснили существо их спора: человеку, который будет ими выбран, придется жить одному в ограниченном пространстве целый год, как на необитаемом острове. В отличие от Робинзона Крузо надо будет пережить зиму. Что касается места, то оно расположено в горах, и условия вполне позволяют жить там долгое время. Там еще сохранились развалины домов, остатки старых садов, есть лес, растет грецкий орех, дикие яблоки, течет чистая родниковая вода, встречаются дикие животные – вполне райское место.

– Да там курорт по сравнению с городом, – восклицал Рафаэл, – если проживешь, бабки заработаешь.

– А если нет? – спросил Медведев.

– Значит, судьба у тебя такая. Зато помрешь в красивом месте. Ха-ха-ха! – Смеялся Рафаэл. Ему становилось веселее. Фортуна опять начала поворачивать свое красивое личико в его сторону и возрастала вероятность того, что долг может задержаться в его кармане еще на год. Что касается этого Медведева, то чем хуже его здоровье, тем лучше для Рафаэля. Главное, чтобы здоровый дух покинул тело этого ученого человека раньше окончания срока спора, и чтобы сам спор состоялся.

– А как я туда доберусь? – спросил Медведев.

– Туда мы тебя довезем, и в срок заберем. Раньше срока сам будешь выбираться. Ха-ха-ха!

– А это далеко в горах?

– Далеко. Глухие места. Туда можно только вертолетом добраться или на лошадях. Но на лошадях очень долго. – Пояснил Рафаэл.

– Предположим, у меня там продукты кончатся или я заболею. Тогда что? – спросил Николай.

– Продуктами и медицинскими услугами мы не обеспечиваем. – Разъяснял Рафаэл с большим удовольствием. Его полное лицо от улыбки становилось совсем круглым, и длинные черные усы расходились в стороны.

– Как не обеспечиваете? Не понял Николай. – Там может случится, что угодно.

– Может! Об этом мы и спорим. Я говорю, что человек там загнется, а Ахмед утверждает, что человек выживет. Мы тебя туда завезем и через год оттуда вывезем, если ты останешься живой и здоровый. Что ты там будешь кушать, и как ты там будешь лечиться – это твои проблемы. Нас только интересует результат.

– Так я оттуда сам не смогу выбраться? – Не понимал Николай.

– Зачем тебе оттуда выбираться? – Удивился Рафаэл. Ты должен жить в горах. Добывать себе еду. Если не выживешь, то умрешь. Значит, сам виноват, что не смог приспособиться.

– Хорошо, летом я, предположим, траву смогу кушать и фрукты, а зимой?

– Там можно охотиться. На зиму фрукты заготавливай. Суши их. Огород можно посадить. – Рафаэл начал раздражаться. – Это твои дела как себя обеспечить. Спроси у Ахмеда, если сам глупый. Там тебе работать надо будет, а не бормотуху пить.

– Так я туда голым должен ехать?

– Зачем голым? Возьмешь рюкзак с вещами и едой и вперед!

– Один рюкзак? Это верная смерть от голода и холода.

– Какая смерть? – Рафаэл, увидев испуг на лице Николая, понял, что тот может отказаться, а этот вариант лично для него не желателен и он попытался смягчить обстановку. – Ты будешь жить не высоко в горах, где зимой жить нельзя. В тех местах был кишлак, и там жили люди. Долго жили. Раз они могли, то и ты сможешь. А потом мы тебе за это деньги заплатим. Если выживешь. Стимул!

– Мне надо подумать, – сказал Медведев.

– Думай, думай, мы пока покурим.

– Кому я здесь нужен? Жить негде, работать негде. Какая разница, где подыхать? А так предлагается прекрасный способ умереть в тихом и красивом месте, да еще в полном одиночестве, – думал Медведев о столь неожиданном и необыкновенном предложении. Не надо бегать, суетиться. Поживешь, никому не мешая до зимних холодов, ляжешь на бережку горной речки и… Но кто-то из них на меня ставит! Да какое мне дело до их проблем? Они бесятся с жиру, а мне подвернулся случай красиво устроить свою смерть. Здорово звучит: «Красиво устроить свою смерть». Весной приедут, а от меня только косточки лежат, разбросанные по поляне. – Его воображение нарисовало картину, как на лужайке среди вековых деревьев на молодой ярко-зеленой травке лежат художественно рассыпанные матово-белые кости и косточки. – Как просто, черт возьми, с себя «стряхнуть болото», достичь того, о чем он недавно напряженно думал. – В душе даже возникло что-то отдаленно напоминающее радость. – А вдруг у меня хватит сил, и я проживу год?

– Ну, что, доцент, решаешься? – спросил Рафаэл.

– Продукты, снаряжение как туда доставите? – спросил Медведев.

– Тебя вместе с рюкзаком довезем вертолетом.

– Только с рюкзаком? – все внутри Медведева оборвалось. – Сколько туда влезет?

– Килограмм тридцать влезет, – Рафаэл посмотрел на тщедушного Медведева. – Если больше затаришь, тебе будет лучше.

В студенческие годы и в годы аспирантуры Медведев занимался горным туризмом и сделал несколько сложных маршрутов. Он знал, что такое рюкзак весом в двадцать пять килограмм и что может в нем поместиться. В походных условиях – это личное снаряжение и питание дней на семь, ну максимум на десять.

– Нет, один рюкзак – это верная смерть, – сказал он.

– Поэтому мы и спорим, – ответил Рафаэл. – В этом весь смысл спора. С вагоном продуктов проживет, кто хочешь. Даже я.

– Рафаэл, – включился в разговор, молчавший до этой минуты Ахмед, – тридцать килограмм – это конечно слишком мало. Кроме продуктов еще и зимние вещи нужны. Нельзя создавать условия, при которых он точно погибнет. Не выдержит, значит. Давай ограничим вес в пятьдесят килограмм. Пусть берет, что хочет, но не больше.

– Сорок достаточно, – возмутился Рафаэл. – Как сыр в масле будет кататься.

Разгорелся спор, в котором спорящие стороны не обращали никакого внимания на Николая Медведева, медленно приходившего в изумление от сути спора, где он – человек более образованный и воспитанный ставится двумя торгашами на один уровень с гусеницей, попавшей им под ноги на садовой дорожке. Раздавят и пройдут мимо, не обратив никакого внимания на мокрое пятно. Настали времена, когда можно абсолютно все продать и абсолютно все купить.

Даже его, опустившегося на самое дно, и казалось бы, утратившего человеческое достоинство, стала коробить мелкая возня вокруг каких-то килограмм груза, когда на весы ставится приравненная к килограммам, с точки зрения спорящих, его жизнь. Он глубоко задумался. После небольшого анализа возможных исходов его пребывания в горах, он не пришел к выводу, что обязательно выживет, но в нем возникло тупое желание вести с этими двумя покупателями его судьбы и жизни разговор на равных или хотя бы им противоречить.

– Если я соглашусь участвовать в вашем споре и выдержу все условия, вы заплатите мне двести тысяч долларов.

– Чего? – вскричали они оба и одновременно.

– Что слышали. Двести тысяч!

– Ты, доцент сраный, – возмутился Рафаэл. – Ты хоть раз в жизни видел своими пропитыми глазами такие бабки?

– Нет, – невозмутимо ответил Медведев, – Не видел. Хочу не только увидеть, но и пощупать своими руками и иметь возможность потратить.

– Я тебе сказал по штуке в месяц. Значит, двенадцать.

– Двести. Или ищите другого.

– Да ты устанешь их тратить. Ты до конца своей жизни не сможешь их потратить.

– Я не буду с вами спорить, сколько я смогу истратить, но чтобы мне нормально устроить свою жизнь после гор, мне надо двести тысяч долларов.

– Что я с ним буду спорить за эти бабки? – Подумал Рафаэл. – Он там и месяц не протянет. Пусть едет за сколько он хочет. Но только конечно не за двести. Слишком загнул. – И сказал, махнув рукой с видом, будто он делает великое одолжение. – Ладно. Только из уважения к Ахмеду, потому что ты его знакомый. Я согласен на сто.

– Николай Иванович, двести это конечно слишком много и для нас обременительно, – включился Ахмед, – Если вы согласны участвовать, давайте остановимся на ста пятидесяти, чтобы у вас был хороший стимул. Нам еще надо оплатить все ваши расходы на снаряжение и проживание, пока вы будете собираться.

– Ахмед, продолжал возмущаться Рафаэл, – у тебя конечно интерес заплатить ему и накормить его так, чтобы он выиграл. Ты меня хочешь поставить в неравные условия. Призовой фонд для него – сто двадцать кусков. Окончательно! Короче, пусть приносит список, что он будет брать с собой. Мы ему даем бабки. Он все покупает. Десятого мая мы его отправляем. Две недели на сборы – во, как хватит! Двести баксов ему на проживание и жратву во время сборов, – и, повернувшись к Медведеву, продолжил, – Соберешься ты или нет, мы тебя десятого мая грузим и отправляем. Не думай куда-нибудь смыться. Из-под земли достанем. Понял?

– Конечно, понял.

– Николай Иванович, – подводя итог, дал пояснение Ахмед, – если вы оттуда сбежите или сильно занеможете, тогда я проиграю. В этом случае вам придется работать на меня и выполнить все то, о чем мы недавно говорили. Бесплатно.

– Если живым убегу, то отработаю.

ИЗ ДНЕВНИКА: 20 апреля. «Глупо, казалось бы, идти к бывшему студенту, торгующему водкой по поводу работы на компьютере. Никакой надежды. Однако что-то меня к нему толкало. Буквально! Как все здорово получилось. Братья из нового племени длинно рублевых отправляют меня в горы, где я никому не буду обузой. Где я смогу сначала отдохнуть от окружающего меня мира и, главное, от себя, а потом потихоньку и незаметно покинуть этот мир».