Читать книгу Два Генриха - Владимир Москалев - Страница 6

Они оставили город рано утром и довольно долго ехали по равнине меж двух горных массивов. Тот, что тянулся от Бургундии до Франконии, спасал от солнечных лучей, а когда его высоты стало не хватать, солнце закрыли облака. Другой массив – от Безансона до Меца – укрывал от западного ветра. Так что путешественникам не на что было жаловаться, разве что на полное безлюдье.

Но и этому вскоре пришел конец.

Уже половину пути проехали до Сарбура, как вдруг Арни, повернувшись в седле, указал копьем назад, на Страсбург.

– Так и есть! То-то я чую, кто-то скачет за нами. Поглядите, сеньор! А дорога узка, не разъехаться вам с ним.

Ноэль обернулся. В самом деле, от города за ними следом ровной рысью шел всадник. На глаз до него около двух стадий[9]. Видно было, что на голове у него нет шлема, однако это вовсе не указывало на мирные намерения верхового: ясно различалось копье, вертикально притороченное к седлу.

Ноэль натянул поводья.

– Похоже, он нас догоняет.

– Перейдем на рысь, – посоветовал Арни. – Ведь он не спешит, так что не догонит нас. Но можно и пропустить его…

– Пропустить?! – возмутился сын графа Эда. – Чтобы потомок Можера пошел на уступку, упустив, таким образом, возможность сразиться! Смотри, он прибавил ходу. Клянусь прахом моего деда, сейчас он крикнет, чтобы я уступил ему дорогу!

Всадник тем временем приближался. Когда расстояние сократилось до половины стадии, он надел шлем, выставил вперед копье и, перейдя с рыси на галоп, закричал:

– Дорогу, рыцарь! Или я сброшу тебя с седла.

Кровь бросилась Ноэлю в голову.

– Арни! – Он протянул руку. – Мой шлем, копье, топор!

Вооружившись и стоя на дороге лицом к противнику, молодой граф крикнул в ответ:

– Читай молитву, рыцарь! На этой дороге останется лишь один из нас.

И дал шпоры коню.

Они сшиблись на всем скаку, но оба остались невредимы: копья, отскочив от щитов, взмыли кверху. Поменявшись местами и развернувшись, всадники вновь устремились друг на друга. Ноэль целил прямо в середину щита, острие не должно скользнуть по нему. Он много раз упражнялся в таких точных ударах и знал, что хорошее копье, да еще и при стремительной атаке, способно или расколоть щит, или пробить его насквозь. И он на всем скаку выбросил вперед руку с пикой, целясь в щит. Но тот выдержал, хоть удар пришелся прямо в цель. Мало того, еще и слабым оказалось копье. Встретив на своем пути металл, оно треснуло и… разлетелось на куски. А пика противника, отскочив от щита, больно ударила швабийца в плечо, погнув бляху и едва не распоров кольчугу.

Ноэль бросил поломанное древко и выхватил меч. Рыцарь, развернувшийся к тому времени, увидел это и воскликнул:

– Клянусь прахом моего славного предка, тебе не придется упрекнуть меня в том, что я воспользовался своим преимуществом! Мы будем биться на равных.

С этими словами он бросил копье и тоже вырвал из ножен меч.

Ноэль улыбнулся. Как он мечтал о такой встрече! Сколько грез посвятил такому поединку, в котором всегда побеждал! Настало время претворить мечту в жизнь. Он покажет себя достойным учеником своих наставников!

И, прикрываясь щитом, он устремился на рыцаря. Тот поднялся в стременах и, также защищая себя щитом, бросился вперед. Молодой граф успел только мельком подумать о том, сколь высок и широк в плечах его противник.

Рыцарь дрался смело, напористо, удары были сильны. От каждого, казалось, развалится пополам не только человек, но и лошадь, если бы не щит, которым швабиец встречал каждый такой удар. Но и он не отставал. Трещал щит противника, встречая острое лезвие тяжелого клинка, всадник рычал, со свистом рассекая воздух мечом над головой Ноэля, и, виделось со стороны, не два рыцаря – два кентавра сошлись в смертельном поединке, столь крепко каждый из бойцов сидел в седле, точно сросшись с лошадью.

– Святая Мать Мария! – пробормотал Арни, стоя в стороне и наблюдая этот бой. – Вот так молодчик нам попался, не человек – гора! Попробуй, сладь с таким. Ну да и сеньора не пальцем делали, сейчас он покажет этому Давиду, кто из них Голиаф.

А бой все не прекращался. Кто победит – не сказал бы ни один смертный. Звенел металл, сыпались искры, щепы отлетали от щитов, но ни один из рыцарей не сдавался. Каждый старался поймать другого на ошибке, но не ошибался ни один из них. Надеялись втайне, что расколется чужой щит, но те, хоть и трещали, все же держались. Оставалась еще надежда на то, что враг выдохнется, иссякнет его сила и не сможет он не то что рубить мечом, но даже поднять его для удара.

Именно об этом и подумал Ноэль, когда увидел, как пот градом катится с лица противника, а его рука поднимает меч так, словно тот стал в три раза тяжелее. И рыцарь уже не смог отбить следующей атаки, которая оказалась решающей. Просто не успел ни уклониться, ни уйти под защиту щита. Шлем его жалобно зазвенел и, свалившись с головы от удара меча, отлетел далеко в сторону.

Рыцарь вздрогнул. Сколько уже раз падало лезвие на этот шлем, но лишь скользило по нему, рубя кольчугу на плечах. Как он благодарен ему, защищавшему его голову!.. И вот теперь его нет. Оставался щит. Сможет ли он встретить еще один, сильный, сокрушающий удар? Не последний ли?..

Всадник поднял щит, нырнув под него, и тут похолодел от ужаса: щит раскололся пополам и двумя кусками дерева рухнул на землю. Погиб последний защитник, устав бороться за жизнь своего хозяина. Остался один меч. И только рыцарь хотел было поднять руку, чтобы отразить удар, как понял, что уже поздно. Острие клинка, пробив кольца на кольчуге, коснулось груди, порезало ее… и остановилось. Чуть нажать – и вот она, смерть!

Но Ноэль медлил. Что на него нашло в это мгновение, кто смог бы сказать? Он и сам затруднялся бы. Только вдруг убрал меч, бросил его в ножны и долгим взглядом посмотрел в глаза всаднику.

– Что мне в твоей смерти, путник? – произнес он. – Или ты мой враг? Мне не надобна твоя жизнь. Отдай ее королю, ему она нужнее. И знай впредь: норманны никому не уступали дорогу. А теперь езжай себе дальше.

– Ты отпускаешь меня? – удивился рыцарь. – Как странно. Ты мог бы взять меня в плен и получить выкуп.

– Я сделал бы это, зная, что передо мной негодяй, которого следует наказать. Но, хотя я вижу тебя впервые, думаю, такое суждение будет ошибочным. Напротив, ты кажешься мне храбрым и честным воином, а потому я дарю тебе жизнь, ничего не требуя взамен. Видишь, я даже убрал свой меч, хотя ты все еще держишь свое оружие в руках. Запомни, мы не франки и давно перестали быть варварами.

– Это верно, попади я во Францию, меня везли бы уже связанного, в телеге, – ответил рыцарь, бросая меч в ножны.

– Вот и благодари Бога, что мы с тобой в Эльзасе, на земле королей франконкской династии. А теперь можешь продолжать свой путь, я тебя не держу.

– Путь? – невесело усмехнулся рыцарь, поглядев на свой расколотый щит и шлем в кустах. – Что ж, продолжу, конечно, но не сейчас. Отправляйся дальше со своим оруженосцем, а я останусь здесь.

– Что же ты будешь делать один на дороге?

– Отдохну, я устал. А тебе, я вижу, не впервой драться. Сильная рука. Да и выглядишь ты – вылитый Геркулес.

– Ты тоже силен и столь же огромен, разве не так? А биться я привык, ты прав, да и как иначе стал бы я рыцарем?

– Не думал, что найдется боец сильнее меня. Выходит, ошибся.

– В нашем роду все такие.

– Откуда же ты?

– Из Швабии.

Рыцарь тем временем спешился, снял с луки седла походную суму, достал оттуда флягу и, усевшись на траву, сделал несколько глотков. Потом, разложив перед собой нехитрые припасы, приступил к трапезе.

– Сеньор, неужели мы опять поедем? – заскулил Арни, недвусмысленно поглядывая на незнакомца с куриной ножкой и куском хлеба в руках. – Когда приедем в Сарбур – еще неизвестно, да и есть ли там харчевня – тоже вопрос. А между тем кишки у меня в животе уже затянули отходную. Не составить ли нам компанию этому путнику, ведь у нас в сумах тоже есть чем утолить голод. Да и жажда… Разве вам не хочется пить? Это после стольких-то трудов?

И он красноречиво показал глазами на меч.

Ноэль поразмыслил, поглядел вперед на дорогу. Города не видно, похоже, до него еще далеко. Почему бы, в самом деле, не пообедать? Когда это они доберутся до харчевни, да и мало ли что еще может ожидать их в пути?

– Так и быть, – кивнул он, – присядем рядом с этим человеком и поддержим наши силы.

Он спешился и вдруг услышал, как Арни, подойдя ближе, потихоньку говорит ему, отвязывая тем временем походную суму:

– Сеньор, хочу сообщить вам нечто важное. – Он украдкой поглядел на путника, сидевшего к ним боком, и хихикнул в кулак: – Этот рыцарь, с которым вы только что дрались… Вы уж простите меня за прямоту, ей-богу, я не хочу обидеть ни вас, ни его, только чтоб мне провалиться на этом месте, если этот рыцарь…

– Ну! – наклонился к нему Ноэль. – Что ты хотел сказать? Да говори же!

Придвинувшись к нему еще ближе и вновь понижая голос, Арни прошептал:

– … Если это не женщина!

Молодой швабиец отпрянул в сторону, округлив глаза:

– В своем ли ты уме? Уж не перегрелся ли, вон солнце как запалило. А может, тебе пришла на ум фея твоих ночных похождений? Хозяин гостиницы сказал, ты пришел поздно ночью.

– Я не перегрелся, и никакая фея мне на ум не пришла. Но пусть лопнут мои глаза, пусть ни крошки не окажется сегодня у меня во рту и ни глотка вина, если это не девица.

– Господи, вот уж правду говорят, если Бог хочет наказать человека, то прежде отнимает у него разум. С чего ты это взял, скажи на милость? Как тебе такое в голову могло прийти? Или ты не видел, как он дрался?

– Вот именно, видел, и как раз то, чего не видели вы. Походка у него плавная, ногу за ногу заплетает, виляет бедрами, взгляды быстрые, оценивающие, бросает их украдкой, а сидит – так и норовит ноги сдвинуть. А на лице – ни малейших следов усов и бороды.

Ноэль покосился на рыцаря, сидевшего за трапезой в стороне.

– Других признаков нет? Полагаешь, этого достаточно?

– Клянусь вам!

– Но как проверить, не ошибаешься ли ты?

Арни снова быстро зашептал ему что-то на ухо.

Выслушав его, сын графа Эда снова украдкой бросил взгляд в сторону рыцаря.

– Любопытно. И ты думаешь, это сработает?

– Уверен! Так говорила мне моя мать, да и сам я не один раз видел. Скорее, сеньор, чего доброго, она ускачет. Клянусь своим животом, сцена выйдет презабавная.

Ноэль кивнул, загадочно улыбнувшись:

– Что ж, давай поглядим. – Потом повернулся к своему недавнему противнику: – Неплохо бы и нам подкрепиться. Не возражаешь, рыцарь, если мы устроимся рядом с тобой?

– Вот еще, какие возражения! – хмыкнул тот, пережевывая пищу, и повел рукой перед собой, приглашая незнакомцев занять место на траве.

Швабиец и саксонец уселись, но не рядом с ним, а поодаль, в пяти шагах, и принялись за еду.

Арни не спускал с рыцаря глаз, ожидая, когда тот закончит трапезу и станет запивать водой или вином – что было у него во фляге. Дождавшись благоприятного момента, он толкнул молодого графа локтем и прошептал:

– Пора.

Сам тем временем достал из сумы несколько яблок.

Ноэль глубоко вздохнул. Как спросить? Не оказаться бы в дураках. Но тот способ, что предложил верный оруженосец, выводил его из этого затруднения.

– Похоже, ты уже кончил обедать, – обратился он к рыцарю. – Но вот совсем худо, что у тебя нет фруктов. В нашем замке живет старая экономка, после еды она всегда съедает одно или два яблока, смотря по размеру. Она утверждает, что это молодит кожу, способствует лучшему усвоению пищи и продлевает годы жизни. В самом деле, ей уже за восемьдесят, а она, похоже, не торопится беседовать с Богом. Мы прихватили с собой несколько яблок прошлогоднего урожая, которые она дала нам в дорогу. Возьми одно, рыцарь, я желаю поделиться с тобой. Съешь – сразу почувствуешь сытость и легкость в желудке. Лови же!

И он бросил рыцарю красное яблоко. Тот поймал его, кивком поблагодарил и поднес ко рту… Но рука с яблоком застыла у рта, а губы так и остались приоткрытыми. Рыцарь недоуменно глядел на своих сотрапезников и явно не понимал, почему они оба глядят на него во все глаза. У одного при этом – оруженосца – взгляд косой и лукавый, а у другого – прямой и удивленный. Рыцарь посчитал это неучтивым и тут же не преминул высказаться по этому поводу, обращаясь к своему недавнему противнику:

– Отчего ты смотришь так на меня, странник? Или в тех местах, откуда ты родом, не считается невежливым заглядывать человеку в рот во время еды?

Ноэль, не обращая внимания на эти слова и все так же с изумлением глядя на рыцаря, попросил его, переглянувшись с оруженосцем:

– Покажи мне свои руки, путник.

– Руки? – нахмурился тот. – Зачем это?

– Я прошу тебя. Этим ты разрешишь наш маленький спор.

Недоумевая, рыцарь протянул вперед обе руки ладонями вниз.

– Ну вот, я же говорил, – усмехнувшись, прошептал Арни.

Ноэль отшатнулся и, не сводя глаз с собеседника, воскликнул:

– Ангелы небесные… Женщина?!

Рыцарь уронил яблоко, которое держал между ног, вскочил с места и схватился за рукоять меча.

– Я?! Ты это мне?! Как смел ты бросить такие слова мне в лицо? Если ты победил меня в поединке, разве это дает тебе право насмехаться надо мной, оскорбляя меня?

Ноэль, глядя на него, только смеялся и качал головой, обмениваясь взглядами со своим оруженосцем. Кажется, эта сцена забавляла обоих. Но не их недавнего сотрапезника. Он побагровел, сжал зубы; из глаз – того и гляди посыплются разящие стрелы ненависти.

– Обнажай свое оружие, рыцарь! – выкрикнул он, вынимая меч. – Клянусь, за эту шутку ты ответишь мне. Тебе не удастся уйти безнаказанным, и не воображай, что ты сильнее меня… – Неожиданно он нахмурился: – Отчего ты не принимаешь мой вызов? А-а, ты не привык драться пешим, только на коне? Или ты… Да в чем дело, черт возьми? Отчего ты хохочешь и не встаешь? Объясни же мне, что все это значит?

Ноэль, по-прежнему не вставая с места и глядя на рыцаря с улыбкой, ответил ему:

– Мой отец говорит мне: «Мой сын, ты можешь драться один против двух, трех, пяти, даже десяти человек, но никогда не дерись с женщиной. Это противно рыцарской чести. Мы не франки; только в той варварской стране мужчина может обнажить свое оружие против дамы».

Путник долго молчал, тяжело дыша и хмуро глядя на обоих сотрапезников. Потом бросил меч в ножны, опустил взгляд и уселся на прежнее место, ни слова не говоря. Впрочем, пытался было что-то произнести, разжимая губы. Потом увидел яблоко в траве и, как ни в чем не бывало, подняв, надкусил его. Наконец, пробурчав: «Будь все проклято!», покосился на молодого графа и спросил, не скрывая любопытства:

– Скажи, как догадался?

Ноэль объяснил, ориентируясь на признаки, указывающие, что перед ним женщина. Потом прибавил:

– Но я все еще сомневался, если бы не яблоко и не твои руки. Мужчина всегда сдвигает ноги, если ему что-то бросают; женщина при этом разводит их в стороны. А когда мужчину просят показать руки, он протягивает их ладонями кверху. Женщина поступает наоборот.

Рыцарь усмехнулся, посмотрел на свои ноги, потом на руки и покачал головой.

– Что же, сам пришел к такому выводу или подсказал кто? – снова поинтересовался он. – Сдается мне, это твой оруженосец, его рожа сразу показалась мне хитрой, как у лисенка.

– Правда твоя, – ответил Ноэль. – Без него мне не разгадать бы этой загадки.

Сощурив глаза, рыцарь поглядел на оруженосца:

– Смышлен, однако, плут. Видимо, не раз тебе, бездельник, приходилось бегать за девчонками и наблюдать их повадки?

– На то и овца, чтобы ее стричь, – наклонил голову Арни. – Только я, госпожа, никогда не посмел бы коснуться твоей тайны, если бы не чуял, что не простая ты женщина. Будь я проклят, если встреча с тобой не сулит моему господину удачу и счастье.

– Ого! Даже счастье? Уж не в жены ли прочишь меня своему хозяину? Рановато же. Скоро расцвел цветок, да столь скоро и опасть может. Однако угадал ты, рыцарь, – дама поглядела на Ноэля, – женщина перед тобой. Не казни себя, что, не распознав, кинулся в битву. Даже родная мать попадает впросак: увидев меня в монастыре, спрашивает, что здесь делает мужчина.

– Кто же у тебя мать?

– Аббатиса. Я – ее единственная дочь и зовут меня Агнес.

Ноэль замер. Аббатиса!.. Потом подумал, что это еще ни о чем не говорит.

– Так ты монахиня?

– Когда у короля родится сын, это еще не значит, что он будет монархом. Я живу в замке герцога Баварского, а моя мать – настоятельница регенсбургского монастыря.

– Выходит, пастырскому посоху ты предпочла копье, а монашеской рясе – кольчугу? Почему?

– Во мне живет дух рыцаря, а не монаха. Я не желаю давать никаких обетов и менять мирскую одежду на поповскую. Я не фанатична и не лицемерна – именно такие личности, с одной стороны, живут в монастырях. С другой стороны, монастырь – это тюрьма, куда водворяют тех, кого общество выбросило за борт. Со мной такие номера не проходят, я сама выброшу кого угодно, пусть даже то будет архиепископ или сам папа римский. Бог сказал: «Не служи никому, кроме Меня». И монахи свято блюдут эту заповедь. А я не желаю махать кадилом, если могу рубить мечом! Я не хочу благоговейно целовать распятие, если моя рука крепко держит копье!

– Что ж, неудивительно, – оглядел Ноэль с головы до ног несостоявшуюся монахиню. – Для такого роста и плеч двери монастырских келий слишком узки, а в самой келье ты просто задохнулась бы. К тому же ты, бесспорно, сильна. Куда деть силу в монастыре?

– Уйти я решила после того, как к нам однажды забрели два рыцаря. Будет время, расскажу об этом. А что сила во мне недюжинная, я поняла, когда одному канонику вздумалось обрушить на меня изречения Христа из Нагорной проповеди, а потом пугать муками ада за несоблюдение божьих заповедей. Я сказала ему, чтобы замолчал и убирался вон, не то я вышвырну его за дверь. Но он замахал распятием, желая заставить меня, как дочь аббатисы, заниматься вопросами богословия, признавать всевозможные таинства и формулы, участвовать в нелепых обрядах. Недолго думая, я схватила его одной рукой за шиворот, другой за ногу и вышвырнула в окно. Бедняге не повезло: мало того, что он поранился об оконные рамы, его еще угораздило упасть прямо на ограду, а она в монастыре из металлических прутьев. Как копья, воткнутые в землю тупым концом, остриями своими они смотрят в небо. Услышав крик, я выглянула в оконный проем. Всё было кончено в одно мгновение. Несчастный каноник корчился в муках сразу на трех прутьях.

Мать, узнав, пришла в ужас. Хотела меня спрятать, да выдали однокашницы, я ведь тогда училась в монастырской школе, прошла весь курс наук, все семь свободных искусств постигла. Епископ рассвирепел, грозил предать меня смертной казни. Я смотрела на него, слушала и думала о том, что мне ничего не стоит задушить его двумя пальцами, как котенка. Маленький, тщедушный, крысиная морда с выпученными глазами. Ну, а рука у меня – сам видишь – одна ладонь с его голову. Но не хватало еще второго убийства! И без того на мою мать стали недобро поглядывать, а уж на меня-то… Словом, едва не сгноили в тюрьме. Спас герцог. Сунул епископу горсть безделушек, тот и замолчал. А герцог взял меня к себе. Спросил, чего бы я хотела? Услышав ответ, кивнул и сказал, смеясь: «Я знал, что ты хочешь стать воином. Всё остальное не для твоих рук». И он научил меня всему. Так я стала рыцарем.

– Куда же ты направляешься сейчас? – поинтересовался Ноэль. – Я еду в Туль. Может, и тебя герцог послал туда с каким-нибудь поручением?

– Нет, – ответила Агнес, – моя мать приказала мне ехать в Мец. Умерла Аделаида Лотарингская; они с матерью крепко дружили. Так что я направляюсь на похороны. Впрочем, теперь мне придется поклониться лишь могиле, которую я украшу цветами. Эта женщина настоящая благодетельница нашей семьи. Она подарила нам дворец в Регенсбурге, сделала мать аббатисой, наконец, это благодаря ей герцог Баварский занялся устройством моей судьбы. Бедная графиня Аделаида… Не поверишь, рыцарь, как это печально для нас с матерью. Одно утешает: хоть пожила. Ей было уже что-то около семидесяти. Мать лет на десять моложе ее. Она бы и сама отправилась в дорогу, но неожиданно захворала. Лежит в своей келье, почти никуда не выходит. Монашенки роем вьются вокруг нее, пытаясь как-то помочь, но она твердит, что пришел срок и ей пора на прием к Создателю.

– А врачи? Что же они?..

– Разводят руками. Впрочем, советуют что-то, но мать их не слушает. Говорит, их снадобья раньше времени доставят ее к вратам обители небесной, а ей еще надо дождаться меня. Она хочет услышать о последних днях своей близкой подруги.

– И давно уже она никуда не выходит?

– С месяц или больше.

Ноэль задумался. Слова отца вспомнились ему. Он говорил, что Вия – великая знахарка, нет болезни, что ей неподвластна. Вот бы привезти ее в монастырь! Но, боже мой, где он найдет ее, кто поможет ему в этих поисках? Кто подскажет, где сейчас его родная мать, которую он, считай, никогда и не видел?

– Отчего печаль в твоих глазах? – спросила его Агнес. – Что-то случилось? Быть может, и у тебя горе, и в этом смысле мы с тобой родственные души? Скажи, мне хотелось бы помочь тебе.

– Нет, Агнес. И не горе это, а, пожалуй, судьба. Вот у тебя есть мать, а у меня нет. Я никогда ее не видел и даже не знаю, жива ли она еще. Мы с отцом одни на этом свете, живем в замке с высокой каменной башней.

– Стало быть, крепкий замок, и ты, рыцарь, не беден. Но кто же твой отец?

– Граф Эд фон Готенштайн.

– Столь крупный и такой же сильный, как ты?

– Как иначе получился бы я таким, каков есть? Однако, полагаю, аббатиса также высока ростом и вовсе не слаба, поскольку имеет такую дочь? Впрочем, вероятно, в этом заслуга твоего отца?

– Ничуть. Он таков же, как все, ничем не выделяется.

– Значит, ты пошла в мать?

– Безусловно. Она у меня рослая и сильная, в этом ты прав. Однажды к ней в келью заглянул исповедник. Не знаю уж, какого рода исповедь он ей предлагал, только она легко, словно щенка, схватила его и вышвырнула за дверь. Незадачливый ухажер добрых две пертики[10] пропахал по полу носом, рискуя насажать в него заноз. С тех пор он не отваживался предлагать аббатисе душеспасительные беседы. Что касается мужчин, мать вообще груба с ними. Какой-то клирик однажды встал перед ней, мешая видеть епископа, вещающего с кафедры благодарственную мессу. Она сказала ему, чтобы он отошел в сторону, он не послушал; она попросила еще раз, но клирик точно оглох. Тогда она сама отодвинула его рукой, да так, что вместе с ним упали на пол еще трое.

– Кто же были ее родители? – смеясь, спросил Ноэль.

– Ты спрашиваешь о моей бабке? О ней я потом расскажу, а вот что касается деда…

Агнес улыбнулась, устремив вдаль задумчивый взгляд. Глаза ее – печальные и словно молящие о чем-то – заблестели, точно горя жаждой подвига или желая вырвать из мрака забвения образ ее героического деда. Видно было: она, даже никогда не видя его, тем не менее любила всей душой, почитала, быть может, молилась на него, как на икону. Он был для нее единственным образцом, примером для подражания, и она не только боготворила, но и, похоже, во всем старалась походить на него.

Ноэль невольно залюбовался ее заалевшим, улыбающимся лицом, и отметил про себя, что она смотрит на запад, в сторону столицы франков. Ее карие глаза искрились радостью, в них читалось благоговение при виде святого, своего покровителя, кумира! Рот ее приоткрылся, влажные губы алели, меж них проглядывал ровный ряд зубов, точно шеренга белых фигур на шахматной доске. Ноздри ее широко раздувались, она словно вдыхала ими запах той земли, что лежала западнее Парижа. Она даже вздрогнула и подалась всем телом в ту сторону, куда глядела не отрываясь, будто хотела тотчас очутиться там и пасть к ногам того, кто был для нее единственным богом на этой земле!.. Но никто не ответил на ее призыв, идол остался лишь в ее воображении, а руки, потянувшиеся было в сторону взгляда, медленно опустились. Печальная улыбка, взамен прежней, тронула уголки губ на лице женщины-рыцаря.

Ноэль смотрел на это лицо и восхищался им. Оно казалось ему в это мгновение прекрасным, и он не понимал, как мог раньше не разглядеть на нем ровного, идеальной формы носа, подбородка с ямочкой, вишневых, зовущих в бездну наслаждений губ, и ее глаз. Пресвятая Богородица, да разве могут быть у мужчины такие глаза!..

– Знаешь, кто он? – перевела на него взгляд Агнес.

– Твой дед? Догадываюсь, он жил там, где ты только что была в мыслях. Ты его очень любила?

– Любила… – промолвила Агнес и замолчала.

Ноэль увидел, как увлажнились, заблестели ее глаза и дрогнул слегка подбородок вместе с нижней губой. Но слезы не выкатились, так и остались на месте, растекшись по нижним векам. Эта волевая женщина никогда не показывала свою слабость, храня ее в душе, глубоко от чужих глаз. Она умела владеть собой.

– Любила? – повторила она, поглядев на молодого графа, и усмехнулась, мотнув головой. – Не то слово, рыцарь. Будь он жив, я целовала бы ему ноги, а на его смертном одре умерла бы вместе с ним. Ни к чему жить, если такого человека больше нет на свете.

– Кто же он, как его звали, какого он роду? – спросил Ноэль, уже начиная ощущать некие неуловимые признаки внутреннего беспокойства, необъяснимого волнения. – Вероятно, он был очень силен?

– Силен? – Агнес рассмеялась, точно услышала шутку, развеселившую ее. – Да это был дьявол, а не человек! Одним ударом кулака он разбивал стену у себя над головой, если она мешала ему пройти, не сгибаясь. Поднимал в воздух двух человек, ударял их лбами и отбрасывал в стороны тела с разбитыми головами. Лошадь взваливал себе на плечи! Однажды двор гостил в замке одного из вассалов покойного короля Роберта. Было холодно, камин плохо грел, слуги не успевали носить дрова, которые быстро сгорали в огромном очаге. А внизу, под окнами стоял осел, навьюченный дровами так, что еле держался на ногах. Тогда мой дед спустился во двор и вернулся в зал, неся на своих плечах этого осла вместе с дровами. Подошел и швырнул свою ношу в камин. Вообрази себе только эту сцену! А ладонь у него была такая, что он мог посадить на нее человека и носить до тех пор, пока тому самому не надоест такая игра. Так он забавлялся с женщинами, которые прыгали к нему в постель быстрее, чем падают в костер мотыльки, опалив себе крылья.

– И ты, Агнес… ты внучка этого человека?..

Превратно поняв слова собеседника, Агнес с жаром воскликнула:

– Да, рыцарь! Но не думай, что если я женщина, то слаба. Здесь нет стены, и мне, пожалуй, не поднять лошадь, но все же я докажу тебе, что сила моего деда в известной мере передалась и мне.

С этими словами она подняла с земли огромный сук длиной фута в три и переломила его через колено.

– Матерь Божья! – ахнул Арни, бледнея и вставая с места, чтобы рассмотреть место перелома. – Да ведь эта деревяшка в толщину ничуть не меньше ноги взрослого человека!

Он попробовал поднять одну из половин, но лишь покраснел от натуги и бросил, сумев оторвать от земли один конец полена лишь на половину римского локтя[11].

Ноэль подошел ближе, взглянул на работу и восхищенно произнес:

– Черт возьми! Ты права, ни одна женщина, в чьих жилах не течет кровь такого гиганта, не способна на такой трюк.

Потом легко, словно ветку с дерева, поднял одну из половин и точно так же переломил ее о колено.

Агнес глядела на обломки, не мигая. Казалось, она потеряла дар речи. Ведь это противоречило всякому здравому смыслу! Такое сотворить просто невозможно, и если хочешь поверить, то это надо увидеть. Бросив на молодого графа взгляд, полный недоумения, она произнесла:

– Никогда не верила в чудеса и всегда считала, что если они есть, то это дело рук человека. Скажи мне свое имя, рыцарь, чтобы я знала, кто вправе меряться со мной силой.

Ноэль назвал себя.

Агнес прибавила, указывая глазами на две чурки, что остались от половины сука:

– Ни одному смертному это не под силу. Есть только один, кто мог бы показать такой фокус – мой дед.

– Или его сын.

– Но ты не можешь им быть, ты слишком молод для этого.

– Тогда, может быть, внук?

– Внук?! – вскричала Агнес и даже отшатнулась, пораженная мгновенной догадкой. – Уж не хочешь ли ты сказать, что имеешь какое-то отношение к моему славному деду?..

– Не знаю, о ком ты говоришь, – спокойно произнес Ноэль, – но мой дед был не слабее твоего, готов поклясться в этом. У него был такой же кулак, такая же ладонь, и он тоже поднимал в воздух лошадь… вместе с всадником.

Агнес сделала шаг, другой, глаза ее горели. Казалось, еще миг – и они испепелят собеседника.

– И его звали?.. Как его имя?! – вырвалось у нее.

– Он граф Нормандский, потом де Корбейль. Он второй сын герцога Ричарда Бесстрашного, и его зовут…

– Стой, рыцарь! – Агнес бросилась вперед и, схватив Ноэля за руку, приложила другую ладонь к губам, заставив его замолчать. – Ни слова больше, если не хочешь, чтобы я лишилась рассудка. Ведь твой дед, о котором ты хотел мне сказать… его звали Можером!

Ноэль, в свою очередь, тоже схватил ее за руку:

– Откуда ты это знаешь?..

– От своей матери.

– При чем же здесь мать?

– Да ведь она дочь того самого Можера, сына герцога Ричарда!

– Силы небесные! – теперь уже отпрянул Ноэль. – То, что ты говоришь, повергает меня в трепет! Если ты скажешь к тому же, как зовут двоюродного брата аббатисы, бургундского графа, внука Конрада Тихого…

– Я знаю, о ком ты говоришь. Это граф Эд фон Верль. Его матерью была Герберга, тетка моей матери…

– Это мой отец, но он теперь Готенштайн! А мать аббатисы, Гизела Бургундская, приходилась ему теткой!

– Но это значит… это значит… боже мой… Ноэль!

Ноэль схватил руки Агнес и прижал их к своей груди.

– Это значит, черт возьми, что бы с тобой брат и сестра!

– Господи… мой брат!..

– Агнес, сестра моя!

И они бросились друг другу в объятия. Два великана, два богатыря, которым слезы были изначально заказаны по праву рождения! Запрещены силами свыше, как нечто не соответствующее физическому облику этих людей! Но тут… пропасть ли разверзлась, явив миру нечто более грозное и могущественное, нежели эти силы, или те сами этого захотели – только эти двое стояли и плакали, не отводя взгляда один от другого, не произнося ни звука. Лишь – глаза в глаза, счастливые улыбки на губах, да объятия, крепче которых, наверное, может быть только любовь.

Про Арни они забыли. А тот, упиваясь минутой двойного торжества – своего и сеньора – потягивал вино из фляги и с улыбкой поглядывал на брата и сестру. Лицами они не походили друг на друга, во всяком случае, глядя на обоих, никто бы не подумал о родстве. Но вот во всем остальном… Арни почесал затылок. Черт возьми, и как эта мысль не пришла ему в голову? Или часто он видел таких великанов и силачей? Но одно утешало: он не ошибся, это женщина. Но какая? Пентесилея![12]

И он, от души радуясь, смотрел на Агнес и Ноэля, чувствуя и себя счастливым вместе с ними.

– Боже мой, как давно я хотела тебя найти, – говорила Агнес, глядя на брата, точно на возлюбленного, с которым ее разлучили как минимум пару лет назад. – Мать говорила мне, что у кузена Эда есть сын, но кто знал, что они теперь в новом замке под другой фамилией.

– И мне отец говорил, что у его сестры есть дочь, но родственные чувства до сих пор не заявляли ему о себе, видимо, погребенные под неким обещанием. Наконец этот день настал, и он отправил меня в путешествие.

– Чтобы найти меня?

– Да, Агнес. И еще – мою мать. Следы ведут во Францию: она из Лана.

– А она жива, ты знаешь это?

– Я надеюсь.

– Не знает даже твой отец?

– Он считает, что она уже умерла.

– Сколько же ей лет?

– Семьдесят или восемьдесят.

– Как ее зовут? Возможно, ее имя что-то скажет мне?

– Вия.

Агнес помедлила, потом мотнула головой:

– Нет, не знаю. Наверное, никогда не слышала о ней. Может статься, твой отец прав.

– Я отправился на розыски и отыщу свою мать, пусть даже мне доведется лишь преклонить колени на ее могиле. Но скажи, есть ли еще дети у аббатисы, кроме тебя?

– Нет. Да и эта связь была случайной. С его стороны грех молодости, с ее – мимолетное увлечение. Ей было тогда тридцать три года, а ему всего восемнадцать. Как это случилось, не могу тебе объяснить. Мать называет местом их встречи какой-то замок. Ей довелось повстречать там молодого каноника собора святого Стефана, и она мгновенно без памяти влюбилась в него. Такое случается. Не раздумывая, она отдалась ему в ту же ночь, а он наутро уехал. Больше они не виделись. В результате этой встречи на свет появилась я.

– И ты не знаешь, кто твой отец? Хотя бы имя? Аббатиса ничего не говорила тебе об этом?

– Представь, сказала. Мало того, она знает, кто он теперь и где его искать. После Меца я отправляюсь в Туль. Догадываешься, зачем? К моему отцу.

– Так он живет в Туле? Кто же это?

– Епископ Бруно, граф Дагсбург.

– Агнес! Черт меня возьми! Граф Бруно твой отец?!

– Почему это тебя удивляет? Разве тут есть что-то невозможное?

– Да ведь к нему меня и направил отец! Он дал мне пергамент, где просит своего старого приятеля представить меня королю Генриху. Своего рода протекция. Словом, я направляюсь в гости к своему дальнему родственнику. Он двоюродный дядя нашего короля, который мне приходится двоюродным братом, а тебе троюродным.

– Святая пятница, вот так поворот! Есть от чего потерять рассудок. Сегодня я нашла сразу двух братьев: один из них сын графа, другой – король!

– Да ведь и ты не простого роду. Мать – сестра короля и дочь герцогини, а отец – епископ!

Оба рассмеялись. Агнес покачала головой и с нотками восхищения в голосе произнесла:

– И нашими жизнями, дорогой брат, мы с тобой обязаны одному человеку, благодаря упоминаниям о котором и обнаружили степень нашего родства.

– Граф Можер, сын герцога Ричарда Нормандского – вот кто этот человек! Отец столько рассказывал о нем! Это был бесстрашный воин, похититель женских сердец, богатырь, Голиаф! Его прадед – сам великий Хрольф-Пешеход.

– И мы с тобой – потомки этого прадеда. Что касается нашего деда, то я боготворю его. Я заслушивалась, когда мать рассказывала о нем. А она, в свою очередь, слышала об этом от своей матери, герцогини Гизелы Бургундской, потом Баварской. Подумать только, Ноэль, если бы наш дед не поехал тогда вместе с Карлом Лотарингским к герцогине Беатрисе, нас с тобой не было бы на свете.

– Но как он сумел! – развел руками Ноэль, выражая искреннее изумление. – Ведь, по словам отца, он пробыл у герцогини всего несколько дней.

– Дорогой брат, – смеясь, ответила ему на это сестра, – женщины не оставляют таких мужчин без внимания. Каждая ищет самца, причем такого, под которого не стыдно было бы бросить свое тело. Одни рассчитывают при этом на здоровое потомство, другие попросту не желают упустить удобный случай переспать с таким красавцем. Кто знает, что руководило дочерьми короля Конрада Тихого?

– Отец говорил, сестры не отличались высокой нравственностью. Мало того, нормандец спал с обеими сразу, покуда сестра Капета ездила к императрице.

– Настоящий мужчина! А какой воин! – воскликнула Агнес. – За таким я пошла бы на край света. – Чуть отстранившись, она с любовью оглядела Ноэля с головы до ног. – Жаль, что ты мой брат. У нас были бы сильные, здоровые дети.

– Ты, значит, еще не замужем?

– Что за мужчины кругом, если я поднимаю их и швыряю на землю, как мешки с песком!

– Тогда выходи замуж за меня, – рассмеялся Ноэль. – Тебе не поднять так просто сына Эда. Что касается родства, то оно в третьем колене, ведь мы с тобой троюродные брат и сестра. Впрочем, боюсь, папа, узнав, отлучит нас от церкви. Мало тому примеров?

– Римский первосвященник отлучает только монархов.

– Да и какой папа, о чем это я? – усмехнулся молодой граф, пропуская замечание Агнес мимо ушей. – Ни один епископ не скажет, кто сейчас сидит на троне апостола Петра, даже твой отец.

– Как ты думаешь, известно ему, что происходит в Латеране? Ведь они грызутся там между собой, как свора собак из-за костей. Трон наместника Бога на земле выставлен на торги: сядет тот, кто больше заплатит. До монастыря эти вести не доходят, я услышала их от бродячих жонглеров на одном из постоялых дворов. Думаю, королю Генриху Черному об этом известно. Как считаешь, предпримет он поход в Латеран, чтобы навести там порядок?

– Не сомневаюсь. Заодно он получит титул от нового папы. Пора из королей переходить в Светлейшие; семь лет уже, как умер император, его отец.

– Надеюсь, брат, епископ Бруно даст нам ответ на этот вопрос.

– Но ведь ты собиралась в Мец!

– Разве ты не поедешь со мной туда? Ноэль, ведь мы не виделись целых двадцать пять лет! Побудем на могиле графини Аделаиды, закажем молебен за упокой ее души и помчимся в Туль. Ты ведь не торопишься, насколько я поняла. Так как, подходит тебе мое предложение?

– Ты еще спрашиваешь! – воскликнул сын графа Эда и поднял руку, чтобы в порыве радости ударить по плечу будущего спутника. Но вместо этого, опомнившись, обнял сестру за плечи.

– Пустяки! – рассмеялась Агнес. – Думаешь, я бы рассыпалась или присела от дружеского удара?.. Впрочем, – добавила она, игриво поглядев на брата, – пожалуй, от твоей руки меня бы слегка качнуло. Итак, Ноэль, брат мой, мы едем в Мец! Как! – воскликнула дочь аббатисы, поглядев на саксонца, сидевшего на траве. – Твой оруженосец не готов? Он и ухом не ведет! Бездельник, ты еще не в седле и не держишь в руках снаряжение своего господина?

Арни поднялся с места.

– Прошу прощения, уважаемая фрейлейн, но я выполняю указания только своего сеньора. Вы могли бы быть со мной поласковее, если припомнить, что именно благодаря моей проницательности вы обрели брата. Встреча эта, смею надеяться, доставила вам огромную радость.

– Каков нахал! Он смеет еще прекословить и упрекать меня в моих действиях. Поди сюда, негодный, я нарву тебе уши. Ах, не хочешь? Тогда, в наказание, ты повезешь мое копье.

– Что? Копье? – вытаращил глаза саксонец. – Этого еще только не хватало, будто у меня и без того мало всякого хлама.

– Да как ты смеешь отказываться от такой чести? Нет, положительно, не мешало бы тебя как следует поколотить.

Оруженосец загадочно улыбнулся:

– Быть может, сеньора, мне удастся смягчить ваш гнев, когда вы узнаете одну вещь? Если бы не я, ваша встреча с братом не состоялась бы. Ну да, ведь это мне пришла в голову мысль уговорить его отправиться в путь не вчера, а сегодня.

– В самом деле? – и вправду несколько смягчилась Агнес. – Что ж, коли так, это меняет дело.

Ноэль от души смеялся, наблюдая эту сцену. Потом спросил:

– Почему у тебя нет оруженосца? Щит довольно тяжел.

– Был у меня один, – ответила Агнес, поморщившись, – но теперь нет. Представь, однажды, напившись, он полез ко мне целоваться, и я нечаянно убила его, ударив кулаком в лоб.

– Боже правый! – осенил себя крестом саксонец. – Смею надеяться, мне не придет охота срывать поцелуй с ваших прелестных уст, госпожа. На всякий случай, следите за мной, сеньор, чтобы я как-нибудь не выпил лишнего.

– В обмен на это ты повезешь копье моей сестры, – сказал Ноэль. – Устраивает тебя такая сделка?

– Слава богу, сеньор, что ваше копье сломалось, ведь тогда мне пришлось бы везти два вместо одного.

– Это не устраняет твоих обязанностей так и поступать в дальнейшем, ибо отныне ты будешь служить нам обоим.

Арни вытаращил глаза:

– Ничего себе! Где это видано, чтобы один оруженосец служил двум господам и таскал на себе их железки? А ведь каждую из них впору поднять лишь такому богатырю, как вы или ваша сестра.

– Могу тебя утешить: бόльшая часть снаряжения останется с нами обоими. Но вот тебе и еще одна приятная новость: отныне, поскольку обязанности твои удваиваются, есть и пить ты будешь за двоих.

– Черт возьми, неплохое начало, – потер руками саксонец. – Надо думать, таким же окажется и конец?

– Если ты понравишься сеньоре, она будет давать тебе столько денег, сколько понадобится на твои маленькие невинные развлечения.

– Тогда меня это устраивает, господин граф, и я буду стараться. Ведь, если провинюсь, то и удары палками посыплются на меня не с одной, а уже с двух сторон.

– Не сердись, дружок, – ласково поглядела на него Агнес и легонько хлопнула по плечу. – Кто же виноват, что мой оруженосец оказался таким наглецом. Уверена, мы с тобой подружимся, тем более, что ты мне понравился: расторопный малый и за словом в карман не лезешь.

– О, сеньора, коли так, я ваш раб, – склонился в поклоне саксонец. Потом, выпрямившись, подошел к Агнес и почтительно поцеловал ей руку, сказав: – Надеюсь, мой лоб не пострадает от такой невинной шалости?

Брат и сестра рассмеялись.

– Тебе разве не известно, плут, что сие дозволено лишь лицам дворянского происхождения? – с укором поглядела Агнес на Арни.

– Я никогда бы не осмелился, если бы не был сыном барона, правда, очень бедного, – с достоинством ответил тот.

– Что ж, – кивнула ему правнучка герцога Ричарда, – тогда я от души прощаю тебя, тем более что ты первый, кто осмелился поцеловать мне руку. А сейчас на коней!

– В путь! – воскликнул Ноэль, и все трое, пустив лошадей мелкой рысью, направились в Мец.