Читать книгу Дитер - Владимир Павлович Липатов - Страница 7

В каюте я полистал старую английскую газету. Полный «джентльменский набор»: на весь титл – фото бабушки-пенсионерки с пенсами на сморщенной ладони, бравые моряки флота Ее Величества на фоне дредноута после очередного «сдерживания» России, терроризм, криминал, трансгендеры и прочие пикантные формы. На последних страницах торговались дома, участки земли, мужские и женские тела, оптом и в розницу, без верхнего ограничения по возрасту. Таблоиды, ети их мать, – как глины наелся. Пятнадцать лет прошло с момента гибели Союза, и сейчас можно прикинуть по шкале традиционных ценностей, что потеряно и что приобретено взамен. Купились на «бусы». Душу продать-то можно, а вот выкупить не получится ни за какие деньги.

В спешке уезжая из дома, я не взял ни одной книги, и порой этот читательский голод был сродни физическому. Всякий раз прибывая на новое судно, я обхожу каюты, собираю книги «популярных русских писателей» конца ХХ – начала ХХI века и тащу к себе на «цензуру». Настоящих классиков и нормальных современников отбираю и расставляю по полкам, а нынешний хлам выбрасываю за борт, дабы не поганили литературные вкусы последующих за мной русских моряков. На советском флоте жилось не очень комфортно, но библиотеки были прекрасные. Как-то уже в «новое» время я зашел на судно бывшего советского Дальневосточного пароходства и, глядя на обилие книг в застекленных шкафах красного дерева, обмер – старые запасы! Робко спросил местного третьего штурмана:

– Можно что-нибудь выбрать?

– Пожалуйста, но на обмен.

Проклиная себя за выброшенные накануне книги «постсоветских мэтров пера», я вернулся на пароход, еще раз перевернул в каюте все вверх дном и нашел-таки пяток покетбуков. Принесенное мной в сумме не стоило и одного корешка тех книг, что стояли на полках, а хотелось взять и то, и это. Ожидая окрика молодого штурмана – «Батя, хорош борзеть!» – я начал осторожно выщипывать из книжных рядов бесценную литературу. Выбрал три и нерешительно остановился.

– Спасибо. Наверное, много взял?..

– Ну что вы, капитан! Здесь… – Штурман провел пальцем по корешкам принесенных мною книг, – пять штук. Можете взять еще две книги.

Для него, к общему сожалению и моему счастью, «Бег» Булгакова и донцовский «Бенефис мартовской кошки» оказались равноценны.

Я зашвырнул газету под диван и выглянул в иллюминатор – судно, копируя изгиб реки, совершало плавный поворот влево. Перед глазами скользили зеленые, четко очерченные поля, оливковые рощи, яркие черепичные крыши домиков. Еще далеко. Я упал в кровать, задернул шторку и улетел к Морфею, а когда вернулся, судно уже стояло у причала посреди огромного города. Часы показывали полдень – время обеда.

В кают-компании Дитер, как в Иммингеме, жестом пригласил меня к столу.

– Садись, чиф, я не стал будить тебя на швартовку, думаю – пусть отдохнет.

Удивляло его искусство перевоплощения: за благожелательными словами чувствовался подвох или, как минимум, прелюдия к скандалу.

– Вы очень добры, каптен.

Старый маразматик, наверное, забыл, что произошло утром.

– Матросы после обеда пойдут открывать трюма, выгрузка начнется в четырнадцать часов, так что не спеши, у тебя есть время, чиф.

Прямо бальзам на душу. Время для чего?

– Ясно. – Я взял вилку и обернулся. – Казимир! Первое не буду.

– Влодзимеж, супрайз! – Казик, довольно улыбаясь, поставил передо мной тарелку с… пельменями! – Я тебе пелемени сделал!

Соотечественники уставились на него, как на врага народа, а он был горд и, кажется, счастлив.

– Спасибо, друг! – На душе потеплело, я закинул в рот первую пробную. – М-м-м, это самое… Амазинг! Восхитительно!

Мягко говоря, это были не совсем пельмени, но надо держать марку.

Изумленный Дитер перегнулся через стол и, как собака, трепеща ноздрями, низко обнюхал содержимое тарелки.

– Что это, чиф?!

Не поднимая головы, с испачканным сметаной носом, он искоса посмотрел на меня, потом – на повара.

Я забыл, как это будет на английском, но нашелся по-шумерски.

– Галушки. Хотите попробовать? С чесночком!

– Га-лус-ки… – Кадык ходуном заходил на худой шее. – Ик-ик…

– Галуски-галуски! – радостно подтвердил повар в ожидании высшей похвалы.

Дитер дернул лошадиной головой и, сдерживая спазм, отвалился на спинку кресла, а я в ожидании худшего резко откатился от стола. Казимир на цыпочках пробирался на камбуз.

– Стоять!

Повар замер с поднятой ногой.

– Га-лус-ки! – кричал Дитер в лицо Казику и нес что-то про тесто и тухлую конину с чесноком. – Я тебя выгоню!..

Тот молчал, вытирая фартуком разом вспотевшее лицо.

Под шумок я заспешил на выход.

– Стоять! – последовала команда, и опять задушевно: – Посиди, чиф, успеешь на работу.

– С удовольствием.

Проклиная себя за нерасторопность, я вновь приткнулся к столу.

– Вкусно? – На его лице было написано отвращение.

– Изумительно! Русское национальное блюдо!

Сунул нос в сметану, сука, и спрашивает!

– М-да… – Дитер по привычке воткнул в рот зубочистку. – Не экономим. Мы в пятидесятых ходили на траулерах на Большую Ньюфаундлендскую банку: тридцать суток через океан, две недели на траление и посол рыбы и тридцать суток обратно. Работали как часы. Питание команды вычиталось из заработка, а кофе, чай, сигареты покупали сами, и не дай бог у тебя закончатся – никто не даст взаймы. – Он поднял вверх указательный палец. – Мылись один раз. И все по счету. А тут едим по заказу, душ пять раз в день, холодильник всегда открыт…

Я отодвинул тарелку и налил стакан апельсинового сока.

– Вы предлагаете мне мыться один раз в три месяца?

– Так ты же из душа не вылезаешь, а твой повар на одну грязную тарелку ведро воды льет. Вы дома тоже так?

Со своего места я видел, как Казик, открыв краны на полную, моет посуду в трех раковинах.

– При чем здесь дом? Там вода – по счетчику: сколько израсходовал, столько и заплатил, но не помню, чтобы я ее экономил.

По слухам, у них посуда целую неделю моется в одной воде, а смывы из туалетов идут на полив огорода. Учитель хренов!

– Потому вы и бедные, что экономить не умеете, а если хотите заработать, так сразу на Запад бежите.

– Почему? Европа тоже бежит на Восток за деньгами. В России ваших компаний не счесть. – Мне не нравился его апломб, и все время хотелось противоречить.

Но Дитер уже сменил тему.

– Странные вы люди. В наш городок, где все друг друга знают, приехали три семьи из России. Говорят, мы – русские немцы. – Слово «немцы» он произнес с сарказмом. – С виду спокойные, приветливые, а что там внутри? Вот и присматриваемся. По утрам я часто наблюдаю, как русские мамы ведут в школу своих детей, а у нас такое не принято. Видно, что при деньгах, дорогие авто под задницей – на заводе точно не работают.

– Русские – сильные айтишники, инженеры…

Мне хотелось развить мысль о наших способностях, но Дитер, округлив глаза, перебил:

– Но, самое главное, чиф, они дружны!

– А вы нет?

– Мы тоже были дружны. – В его голосе сквозила настоящая грусть. – После войны мы все вместе строили новую жизнь, отмечали праздники, радовались рождению детей. Представляешь, чиф, мне было всего пять лет, а я каждый день работал на уборке улиц и разбирал разрушенные дома! Можешь представить?! Народ сплотился в беде, поднялся на ноги. И вдруг все стали друг другу чужими. Все закончилось в семидесятых, когда зажирели. В кафе, где раньше собирались семьями и всегда было шумно и весело, сейчас не с кем выпить пива…

По сути, то, что с ними произошло в семидесятые, нас постигло в девяностые в тяжелой форме, и, хромая, мы бежим-бежим, теряя себя, по чужой суетной жизни.

Так же, как в первый вечер, Дитер пустился в беседу «ни с кем» и, казалось, не заметит, если я тихо выйду. Даже мой голос воспринимался им за кадром и без эмоций.