Читать книгу Безымянное имя. Избранное XXI. Книга стихотворений - Вячеслав Шаповалов - Страница 7

На плоть огненосного стяга прожектор глядит, не дыша.

Из сомкнутых стен саркофага

карабкается душа.

Мучителен час, и не спится, истории пуст чистовик,

лишь каменно-юные лица застывших в дверях часовых.

Сомнамбулы лёгкая поступь:

меж граней, гранита, громад

уходит он в ночь, не опознан, мучительным зовом объят,

согбенной бредущей фигурки не ищет чиновный патруль,

проспекты московские гулки на каменно-юном ветру.

Да полно! – то он ли, летящий в безвременье с броневика

на крыльях идеи легчайшей с презрением боевика?

Да полно! – то он ли, ведущий по чёрной брусчатке с тех пор

в чудесный, бескровный, грядущий, немыслимо светлый простор?!

Не бросить на прошлое взгляда – его отсекли на века

ледовые ночи Кронштадта, слепые подвалы ЧК,

и смотрит грядущее немо, и миной, заложенной в нём,

пылает звезда Вифлеема, себя пожирая огнём.

Однако эпоха сменилась,

и дух обращается в прах,

чтоб нам пробужденье явилось

бессмертьем, похожим на страх:

принесшее злобную волю, погасло – спроси, отчего? —

покрытое жёлтою болью его восковое чело.

Своих вожаков пожирая, европами призрак бредёт,

и бредит морозная стая десертом российских широт,

разверстою плотью аллея в андреевской голубизне —

и чёрный квадрат мавзолея ликует в багровом огне.

Столетьем доноса и сыска страна эта будет жива,

но Горки – извечная ссылка, обманутый всхлип торжества:

ржавей, людоедка-«Аврора», дари же, безродный борей,

в ликующей плоти террора просторы родимых морей.

Под утро, в минуты глухие идёт он – печаль и укор,

где стены отеля «Россия», где радостно-скорбный собор,

где слиты видения стали и времени древняя медь,

где русские очи устали на Спасскую башню глядеть.

Соратники плотной шеренгой лежат у великой стены,

без пошлины взявши в аренду пространство и время страны,

с их мёртвою хваткою волчьей! —

лишь время грызёт нас сильней,

Сатурн, пожирающий молча своих безответных детей.

Бредёт он, не чуя пределов, на чёрной февральской заре,

под эхо вселенских расстрелов, истаяв на смертном одре.

Кто, вставший с событьями вровень до уровня сердца и глаз,

воскликнет: один ты виновен! —

но кто ж тут безвинен из нас?!

За всё ему тяжкая участь – глядеть без участья и сил,

виной равнодушною мучась, на то, что он сам сотворил.

Ведь в чёрной февральской метели

привычно провидит земля

багровый полёт цитадели,

кровавые крылья Кремля.