Читать книгу Собрание сочинений. Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы - Юрий Мамлеев - Страница 23

Мир и хохот
Часть первая
Глава 10

Оглавление

К Степану стала подбираться тоска, и тоску он нередко любил, блаженно-недосягаемой любовью.

Начиналось у него обычно с любимой в этом случае песни:

Шла машина грузовая,

Раздавила Николая,

И на Колю свысока

Смотрит желтая луна.

Молвил Федору Максим:

Ну-ка сбегай в магазин.

Шла машина грузовая,

Раздавила Николая,

Над его башкой несчастной

Тихо светит месяц ясный.

Хорошо Максим играет,

Даже крыша разъезжает,

Федор громко так поет,

Спать соседям не дает.

Шла машина грузовая,

Раздавила Николая.


Степан видел в этой песне свой собственный перевернутый смысл. И вообще, когда подступала тоска, он пел членораздельно, а не так, как обычно, что-то мыча.

«Разъединит нас только жизнь, а не смерть», – блуждающе проговорил он, закончив внутренне пение. Осмотрел пространство. Ничего в нем интересного не было. Было интересно только то, что в пространстве отсутствовало.

Степан задумался. Тоска у него была не от ума и не от сердца, а от тоски. Она спускалась, точно с неба падала, или же выходила изнутри его самого, из утробы пустоты.

Степан встал со скамейки, захотелось кого-нибудь побить, лучше дерево или самого себя.

Надо было смотреть вдаль. Тоска вела туда, где было больше всего тоски.

И Степан Милый побежал. Бежал он, думая, а когда сидел – обычно не думал. Не мог он, однако, понять, почему он жил семьдесят лет назад, если сейчас ему, наверное, около сорока. Может быть, он просто заснул где-то в поздней юности, точнее – просто забылся? Он любил забываться, хотя бы просто на время.

Мальчик встал на пути бега. Отсутствующе поцеловав его, Милый продолжал бег. Подпрыгивал от радости: тоска уже овладевала им насквозь.

«Теперь хорошо лечь на траву с пивом и попробовать понять корни моей тоски», – подумал он вдруг вполне разумно.

Но где взять пиво?

Вдруг взгляд Степана упал на пень. На пне стояла нетронутая бутылка пива, и вокруг нее по пню бегала мышь. Слегка удивившись, Степан подошел и взял пиво. Мышь не исчезла, а продолжала бегать по кругу на пне, словно завороженная. Степан ушел с пивом вдаль, лениво открыв бутылку и отхлебывая из нее… Вдруг он опустил голову, и ему показалось, что кто-то, окаменев, глянул на него из глубин падшего мира… Пиво оказалось вкусным.

«А вот и травка», – мелькнуло в его уме.

Кувырнувшись, но не повредив бутылку, он нашел себя на земле, глядящим в небо. Бутылка была во рту.

Тоска поднимала его все выше и выше – только в какие дали?

«Не дай бог сейчас думать, не думая, – решил Степан. – Тогда и разгадаешь некоторые корни тоски. А зачем ее разгадывать? Хорошо бы знать лишь, куда она меня приведет».

Но как познавать во мраке, которым ты сам стал? «Но тоска – это не мрак, это путь», – кто-то тихо шепнул в сознании Степана. Шепнул нежно, но твердо.

Степан потерял способность мыслить. На время, конечно. Сейчас бы попрыгать, барахтаясь в тоске, как в океане. От тоски сердце переставало быть сердцем и весь он переставал быть человеком или даже существом, а становился неким сгустком непонятного начала.

В ответ на такое Степан обычно начинал хохотать, и его хохот был одинок и бесцелен. Но зато порождалось веселье. Так стало и на этот раз.

Его смех разбудил спящих под землей тварей. Лучше бы он так не смеялся.

Разбежались даже мальчишки, игравшие рядом в волейбол.

«Чего же мне не хватает, по чему я тоскую? – снова возникли у Степана мысли. – Нет, мне всего хватает. Ксюша во мне, и Безымянная тоже. Мне не хватает тоски. Вот в чем ключ».

И на этом Милый потерял сознание – но не совсем, а в обычном смысле.

При этом существовать физически мог. Другой, потеряв сознание (как кошелек некий), лежит, а этот встал и пошел. Далеко, далеко, туда, где за мерцающим горизонтом светилась страна великой вечной тоски. И веселье все больше и больше охватывало Степана. «Вот оно, счастье, раз я иду к вечной тоске», – подумал он. И шел, и шел, и шел. Страна абсолютной тоски манила его…

Очнулся Степан на диване. Диван был поношенный и кем-то выброшенный в переулочек.

Степан с надеждой осмотрелся вокруг. «Да вот он, как я не понял», – воскликнул он про себя. Взгляд его впился в фигуру человека, пляшущего около ямы.

– Конечно, это он. Как долго я его ждал, – почти вслух произнес Степан.

И человек откликнулся. Раздвинув руки для объятия, он пошел навстречу Степану. Они обнялись и поцеловались.

– Ты кто? – спросил Степан, забыв.

– А ты?

– Все понял, – осенило Степана.

– И я все понял, – ответил человек.

И, обнявшись, они пошли в лес, ибо в Москве, несмотря на то что она город, можно найти лес.

Присели на два пенька. Но потом человек отскочил к дереву.

– Этот мир, по сути, – черная дыра. Никто этого не замечает, хотя помирают все и сквозь смерть можно видеть. Но у нас, в Рассее, к черной дыре идут лихие люди. Пусть их не так уж много, но они знают, что делают. Они пляшут у самого обрыва в черную пропасть. И я вот такой плясун. Но есть которые и прыгают или перепрыгивают – понять нельзя. А как тебя зовут-то?

– Меня Степаном.

– А меня Данилой. Так и зови.

Степан загорелся радостью жизни.

– Надо же, – сказал. – Я тебя жду давно. Мы, по-моему, в детском саде в тридцатых годах вместе учились, а потом разошлись. Не помнишь?

– Да выбрось ты все это из головы. Тридцатые годы, девяностые – для нас разницы нет. Мы скорее где-то еще виделись, но где – определить человечьим словом нельзя. Подумай о настоящем. Что будем делать?

Собрание сочинений. Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы

Подняться наверх