Читать книгу Тринитарное богословие и наука о воспитании - А. А. Гагаев - Страница 6

Григорий Нисский, младший брат Василия Великого. Каким был этот учитель Церкви? Определяющими чертами его возвышенной души были, полагаем, ревность о Боге, философичность, чувство прекрасного и достоинство.

Аскетико – поэтическая душа Григория Нисского искала единения с Богом, содружества с Создателем [его стилистика; 8, с. 68]. Искала до самозабвения. Потому и обратилась к девству.

«Обманчивость жизни» отринула душа мыслителя и приняла обет безбрачия [8, с. 77]. Богу себя посвятила она. Посвятила и свято следовала своему обетованию. Удалился от жизни Григорий, младший брат Василия Великого, и начал служить Богу с данным ему талантом. Служить свято и действенно. Служить словом, глубоким и убедительным. Служить деяниями своими: стал он по желанию брата своего Великого епископом Нисским. Деяниями, выверенными и необходимыми для Православия, для утверждения догмата Святой Троицы.

«Жить только душой и по возможности подражать жизни бесплотных сил, в которой не женятся, не посягают (Мф. 22: 30; Мк. 12: 35), но для них и дело, и труд, и подвиг – созерцание нетленного Отца и крашение своего образа по подобию первозданной красоты чрез подражание ей, по мере возможности» – вот максима жизни святителя, вот то, чем жила его религиозно – поэтическая душа [8, с. 84].

Григорий, конечно же, по природе своей был философом. Мысль как чудно – чудная реалия влекла его к себе. Всмотреться в искомое, большое и сложное, высветить его составляющие, удержать их связь между собою, удержать ускользающее от невнимательного взгляда движение предмета, вступить в его (предмета) жизнь, вступить, не нарушая ее движения, отозваться на ее (жизни) вопрошания)… – все это и есть дорогое для Григория Нисского. Как философ всматривается он в себя, в Бога, в Святую Троицу, в жизнь Римской империи, в свою семью, в окружение своего брата, в свою паству, во все…

Как философ и как исповедующий Святую Троицу знает он и границы своего философствования: к Богу, к «неизреченному свету», к красоте, «недоступной постижению» приступает он со смирением и благоговением [8, с. 96].

Прекрасное вело Григория по жизни. Бог как совершенство, как «первообразная красота», как «непостижимая красота» [8, с. 96] – этим жила вдохновенная душа мыслителя. Все и вся им поверялось этим великим чувством. Пишет он о сестре своей – преподобной Макрине, о девстве, о брате, о другом некоем – все становится предметом его любования. Любования совершенным, принимаемым Богом, соотносимым со Святою Троицею.

Прекрасным жила душа вдохновенного мыслителя. Может быть, потому ничто плохое не пристало и не могло пристать к ней в его жизни, конечно же, не лишенной столкновений, хулений и прочего, прочего человеческого.

Григорий Нисский являл собою (жизнью своею) достоинство человека – христианина. В своих письмах обстоятельно он говорил о том, что никому не позволено унижать достоинство другого человека. Всякий из людей – образ Божий. В этом он (всякий) уже достоин уважения. «Обида в отношении к свободным не извинительна», – пишет святитель [8, с. 247]. Страстные, глубокие тексты святителя суть развертывания мыслей человека с высоким достоинством.

Чтящий себя как Богову духовность (человек) и может, по Григорию, говорить глубоко и ответственно и о Святой Троице, и о людях, и о жизни. Это читается в его (святителя) поведении и словах.

…Всех каппадокийцев – тринитариев объединяет дивная черта – открытость их душ движениям человеческой души. Да, да, именно так. Все богословы были волею своею, избранничеством своим монахами. Тем не менее, каждый из тринитариев в трудах и молениях не только не отгородился от жизни человеков, но и жил человеческими переживаниями и поступками, разумеется, в мере, каковая позволительна для монашествующих. Но так ли это? Приведем характерные высказывания мыслителей.

«Друга верного нельзя ничем заменить, – пишет Григорий Богослов, – и нет меры доброте его. Верный друг – крепкая защита (Сир. 6: 14, 15) и огражденное царство (Прит. 18: 19); друг верный – сокровище одушевленное. Друг верный дороже золота и множества драгоценных камней… Друг верный – пристанище для упокоения. А если он отличается благоразумием, то это еще драгоценнее!..» [1, с. 234]. О Григории Нисском – о друге своем – пишет святитель. Пишет не как монах. Пишет как просвещенный христианин и живой человек. Тепло и поэзия его души светятся в избираемых им фразах и заимствованиях. Не скрывает святитель своего чувства, лелеет его и являет в своей речи.

Григорий Нисский в одном из писем разражается речью о причиненной ему несправедливости со стороны одного из епископов. (письмо Епископу Флавиану). Гневается явно святитель, изливает свои переживания в связи с творимым в отношении его епископом – собратом. «Но оскорбление людей свободных и нанесение бесчестия равночестным, какими законами узаконено?» – восклицает Григорий [8, с. 247]. Сдерживается святитель, но не лицемерит и – возмущается, возмущается. Кипучая и честная его натура никак не может забыть нечестия в отношении себя, не может, и волю ей дает наш святитель, не видя в том укора себе как монашествующему.

Василий Великий более сдержан в своих речах в сравнении со своими сподвижниками. Но и его живая, полная чувств, переживаний натура заявляет о себе в его словах. Василий ищет «объять всю вселенную» [выражение его друга Григория Богослова; 1, с. 764]. Объять – и это важное – братски, с пристрастием, с любовью, с желанием поддержать все и вся, уврачевать нестроения и боли (в этом его полная любви к человеку натура).

Вот Василий взывает к человеку, чтобы он внял себе самому и в себе открыл Божий мир. «Внемли… и подивись, какое приличное виталище устроил разумной душе наилучший Художник… [10, с. 125]. Вот обрушивается он – именно обрушивается! – на ищущих богатства, корысти людей. Ср.: «Промышляй о настоящем и о будущем, и не утрать последнего ради гнусной корысти» [10, с. 190]. Вот проговаривается Василий, что не любит (не любит!) незаконченных дел [10, с. 140]. Вот пишет он постигшем человеков голоде, пишет о том, как плакал он о бесплодии полей [10, с. 177]. Вот задерживается его взгляд на том, что и сам Христос плакал (о Лазаре; Ин. 11: 35). Вот замечает он, что Господь «вкушал и вкушал, и пил, не Сам имея в том нужду, но (нам) оставляя меру и предел необходимых ощущений души (разрядка авторов)» [10, с. 131].

Во всем, что ни становится предметом его мысли, являет себя Василий человеком, в котором богословие не вытеснило интерес и симпатию к живому.

Приведенное о тринитариях – приведенное о живости их душ – видится не случайным, но выражением утверждения и развития ими учения о Святой Троице. Святая Троица, в отличие от Бога ветхозаветного, не требовала от человека забвения человеческого в нем, что порождало такую реалию, к примеру, как фарисейство (хладное богословие и лицемерная жизнь). Напротив, Святая Троица востребовала в детях своих – людях – радость и приятие жизни. Приятие жизни, в коей светло сопрягаются и любовь к Богу, и переживание светлых человеческих чувств (последние освящаются единением с Создателем).

…Возвышенные души Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского… Сколь запечатлелись движения их в деяниях и мыслях святителей!..