Читать книгу Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи - А. А. Полещук - Страница 9

Управляющий делами был единственным оплачиваемым из профсоюзной кассы служащим ОРСС. Георгий Димитров стал, говоря современным языком, профсоюзным функционером, но в разнообразных анкетах, отвечая на вопрос о профессии, всегда указывал «наборщик», а при случае заглядывал в типографию, чтобы вдохнуть знакомый запах краски и керосина, поговорить с коллегами. Не представляя себя кабинетным работником, всецело занятым отчётами, перепиской, статистикой, Георгий радовался, что мог окунуться в гущу рабочей жизни в разных уголках страны, ощутить пульс пролетарской борьбы.

Первое серьёзное испытание ему предстояло пройти на угольных шахтах Перника. Шахты принадлежали государственному акционерному обществу, что объяснялось значением, которое играл в ту пору уголь для развития промышленности страны. Организовав там социалистический кружок, Георгий познакомился с тяжелейшими условиями труда и быта шахтёров. Они проводили под землей по двенадцать часов, часто получали увечья, заработок выплачивался с опозданием на два-три месяца. Государство не тратилось на новшества: кирка, вагонетка да масляная лампа составляли всё техническое вооружение горняков. Ведь рабочая сила была дешева и постоянно пополнялась за счёт переселенцев из дальних краев, а зимой на шахту нанимались крестьяне. Жили шахтёры в тесных бараках. Словом, перед Георгием предстала типичная картина ничем не ограниченной эксплуатации, иллюстрирующая начальный этап капиталистического развития. У шахтёров не было организации, способной выступить в защиту их интересов. Стихийные протесты подавлялись полицией или гасли из-за боязни рабочих остаться без средств.

«В Перник я приехал впервые в октябре 1905 года, – вспоминал Димитров много лет спустя, – по поручению нашей партии и Всеобщего рабочего профессионального союза, чтобы подобрать шахтёров, с которыми можно было бы попытаться заложить основы профессиональной организации горняков. Тогда я нашёл всего несколько сторонников этой идеи. Над Перником висела тёмная, беспросветная ночь. Перник представлял собой небольшое царство тьмы, рабства и страшной нищеты.<…> Но эта горсточка шахтёров начала думать всерьёз об изменении этого положения, о создании организованной силы, которая была бы способна защищать жизнь, интересы и права шахтёров. Через некоторое время шахтёров-апостолов стало двенадцать, как в библейской легенде»¹⁴.

В июне 1906 года девятьсот шахтёров Перника бросили работу в знак протеста против увольнения товарищей. Стачечный комитет во главе с Кирковым и Димитровым потребовал разрешить создание рабочего синдиката, повысить расценки и улучшить условия труда. Противоборство шахтёров и акционерного общества продолжалось больше месяца. Насилие и провокации со стороны властей, а главным образом тяжёлое материальное положение рабочих помешали довести борьбу до победы, но дирекции всё же пришлось удовлетворить часть требований стачечников. Возник первый в стране профсоюз горнорабочих.

Ход этого драматического противостояния Георгий Димитров проанализировал в статье «Классовая борьба в Пернике», опубликованной в партийной газете. Уже из названия статьи видна его бескомпромиссная позиция: борьбу шахтеров он не сводил к добыванию уступок со стороны хозяев, а рассматривал её в русле высших политических задач пролетариата.

В докладе на очередном съезде ОРСС Димитров обобщил результаты стачек в различных городах, суммировал данные о составе профсоюзов, показал приход и расход денежных средств. Он не преувеличивал успехи рабочего движения: отметил неустойчивый состав многих организаций, указал на их слабости и промахи. И всё-таки его вывод о том, что профсоюзы становятся подлинными защитниками интересов и выразителями чаяний рабочих, прозвучал вполне обоснованно.

Таковы были первые шаги нашего героя на профсоюзном поприще. Он сразу понял, сколь мало соответствует название должности управляющего делами ОРСС действительному характеру его работы, и был этому чрезвычайно рад. «Дела» – это не папки с бумагами, а организация классовой пролетарской борьбы.

За четыре года, что Димитров проработал управляющим делами ОРСС, он объездил практически всю страну, а в промышленных городах побывал не один раз. То были годы роста болгарской экономики. Благодаря поддержке государства быстро увеличивалось число предприятий, особенно в пищевой и текстильной отраслях, строились железнодорожные линии и пристани, прокладывались шоссейные дороги. Правительство поощряло развитие сельского хозяйства, торговли, градостроительства, шло перевооружение армии. Был учреждён университет, открывались новые школы и гимназии.

Ускоренная европеизация страны сопровождалась громкими скандалами, связанными с крупными взятками и аферами. Увеличивались налоги, усиливалась эксплуатация трудящегося люда. Ответом были стачки рабочих Софии, Бургаса, Варны, Русе, Габрово, Перника. Власти принимали законодательные акты, ужесточавшие наказания организаторам и участникам стачечной борьбы. Не только социал-демократы, но и другие оппозиционные партии вели атаки на правительство и монарха. В Народном собрании звучали обличительные речи, граждане открыто негодовали, рабочее движение стало осознаваться как новая общественная сила.

Странствующий проповедник марксизма и упорный организатор, Георгий обходил пешком горные деревушки и маленькие городки, где приходилось ночевать в жилищах бедняков, довольствуясь миской кукурузной каши да грубошёрстной подстилкой, брошенной на топчан. Ему хотелось понять настроения и нужды людей, чтобы умело их защищать, он стремился приблизить то время, когда на смену стихийному протесту и бессмысленному бунту придут организованные выступления сознательных рабочих за свои права и классовые интересы.

Постоянные «хождения в народ» обострили его ненависть к тем, кто живёт за счёт эксплуатации других, кто придумывает законы, делающие возможным экономическое и социальное угнетение, кто защищает интересы меньшинства, обрекая на безрадостную жизнь большинство. Никто не смог бы убедить нашего героя в том, что существование, которое ведут тысячи тёмных и полунищих болгарских рабочих, может считаться достойным человека. «Продолжительный рабочий день, низкая заработная плата, антисанитарные условия в мастерских и на фабриках, работа ночью и в праздничные дни, широкое использование женского и детского труда, частая безработица, отсутствие каких бы то ни было серьёзных законодательных ограничений эксплуатации – всё это закрывает доступ к культуре широким слоям рабочих, мешает их развитию, организации, росту их классового самосознания, – писал он в статье, опубликованной в журнале «Ново време». – Известно, что усталый и измождённый от круглосуточной работы и недостаточного питания рабочий не может быть полноценным участником рабочей организации.<…> Вот почему борьба за лучшие условия труда, за подлинно рабочее законодательство – жизненная необходимость для правильного развития рабочих организаций»¹⁵.

Однако аналитические статьи в то время Георгий писал редко. Общение с профсоюзными активистами и трудовым людом, а больше всего непосредственное участие в пролетарской борьбе и политических конфликтах давало ему обширный фактический материал, из которого вырастали небольшие и простые по форме газетные корреспонденции, наполненные жизненной правдой. Разумеется, каждая его заметка была политически заострена, дышала страстной убеждённостью автора в правоте своего дела. Газетная работа нравилась Георгию; он приобрёл навык писать легко и быстро, что можно считать прямым результатом его привычки к постоянному и вдумчивому чтению.

Болгарский социализм вырос не только на трактатах марксистских теоретиков и пропагандистов конца XIX века. Он опирался на чувство сострадания угнетённым и бесправным, на естественное желание совестливых людей перестроить жизнь на справедливых и разумных началах. Христо Ботеву, выдающемуся поэту и революционеру, принадлежит максима, которую запомнил Георгий: «Только тот, кто жил, страдал и плакал вместе со своим народом, сможет его понять и ему помочь».

В радикализме тесняков было немало общего с жертвенным служением своим идеалам героев национально-освободительной борьбы 70-х годов XIX века, мечтавших о «святой и чистой республике» (Васил Левский) и «едином светлом коммунизме» (Христо Ботев). Тесняки столь же истово исповедовали веру в освобождение трудового народа от эксплуатации революционным путём. Их приверженность идее непримиримой классовой борьбы была столь велика, что малейшее отступление от неё считалось предательством, разоружением перед лицом врага. Все рабочие организации в стране, а не только ОРСС, считали они, должны развиваться и крепнуть под тёмно-красным знаменем партии тесняков.

Но огонь веры в собственную непогрешимость горел и в душах широких социалистов, стоявших за политическую нейтральность рабочих организаций в борьбе за близкие и понятные цели. Под патронажем БРСДП(ш. с.) сформировалось другое объединение трудящихся – Свободный общерабочий синдикальный союз (СвОРСС). Трещина между тесными и широкими социалистами с годами углублялась, их взаимная неприязнь приобретала форму ненависти, расхождение в тактике и идеологии превращалось в политическое противоборство. Спустя столетие всё это выглядит историческим заблуждением, трагической ошибкой, поскольку те и другие исповедовали марксистскую идеологию, и социальная база у обеих партий была одна и та же – рабочие, мелкие служащие, демократическая интеллигенция. А в начале века борьба между двумя социал-демократическими течениями шла нешуточная. Немалую роль в ней, вероятно, играло самомнение партийных лидеров, считавших для себя унижением сесть за стол переговоров с идейными противниками и хоть на йоту сомневаться в собственной непогрешимости. Опыт политической деятельности, в значительной степени состоящей из временных союзов и компромиссов, ещё только накапливался.

Димитров оказался, что называется, на острие этого ожесточённого противостояния. Особенно явственно проявлялось оно на медных рудниках в окрестностиях города Враца. Местная организация широких социалистов, возглавляемая адвокатом Крыстю Пастуховым, считала Врачанский округ своим уделом и препятствовала тесняцкой агитации. Но Димитрову удалось перетянуть на сторону ОРСС несколько десятков рудокопов. «Злополучным обгцедельским политиканам нигде не везёт, – торжествующе прокомментировал он это событие в газете «Работнически вестник». – Шахта „Плакалница“ была единственным местом, где у них оставалась надежда окружить себя известным числом промышленных рабочих. Но – горькое разочарование!.. Рабочие не хотят отделяться от Союза горнорабочих, они хотят быть вместе, плечом к плечу со своими братьями – горняками всей страны»¹⁶.

Однажды под Врацей на Димитрова напали какие-то бродяги, вооружённые дрекольем, и только благодаря подоспевшим рабочим удалось избежать серьёзных последствий. Возможно, нападение произошло по наущению Пастухова – ведь подобные методы устрашения политических противников не считались на Балканах предосудительными. Время от времени случались и политические убийства (это называлось гасить свечи). Не исключено, что именно личное мужество Димитрова, не прекратившего свою работу во Враце, способствовало тому, что «тесняцкая» профсоюзная секция на медных рудниках стала расти, а синдикат, созданный широкими социалистами, потерял влияние.

На XVI партийном съезде в 1909 году Димитров по предложению Благоева был выдвинут в состав ЦК партии тесняков. А накануне на VI съезде ОРСС Димитрова избрали секретарем-казначеем союза. Он сменил на этом посту Георгия Киркова, который полностью переключился на партийную работу.

К концу 1900-х годов в Болгарии насчитывалось более 330 тысяч наёмных рабочих, преимущественно батраков. Отряд промышленных рабочих насчитывал несколько десятков тысяч. Обретая классовое сознание, пролетариат учился отстаивать свои права. В конце 1911 года в рядах ОРСС состояло шесть с лишним тысяч человек, а к осени 1912-го – уже восемь с половиной тысяч. Не менее впечатляюща статистика стачечного движения. Если в 1904 году в Болгарии было зарегистрировано всего 15 стачек, то в 1910 году их число увеличилось до 218, при этом в 163 случаях организатором стачек, а иногда и руководителем, являлся Георгий Димитров.

В брошюре «Профсоюзное движение в Болгарии» он подвёл черту под «детским периодом» болгарского профсоюзного движения и сделал вывод, что оно крепко стоит на ногах. Для рабочих, лишённых самых обычных радостей жизни, профсоюз является единственной поддержкой.

Невежество и грубость нравов уступают место пролетарской морали, стремлению к знаниям, классовой солидарности.

Автор брошюры (это была его первая работа, вышедшая отдельным изданием), разумеется, не мог обойтись без критики СвОРСС. Он рассказал о случае почти анекдотическом: один из деятелей этого объединения долгое время получал денежное довольствие от Международного секретариата профсоюзов[12] для несуществующего профсоюза сортировщиков яиц. Не названный по фамилии председатель «яичного профсоюза» объявился сам и подал на Димитрова в суд за публичное оскорбление личности. После довольно длительного разбирательства суд приговорил «обидчика» к тюремному заключению сроком на один месяц, и 10 июля 1912 года Димитров был водворён в тюрьму.

Прервём здесь ненадолго повествование и оставим нашего героя на пороге его первого узилища, чтобы немного поразмышлять над пройденным им жизненным отрезком, тем более что повод для этого более чем уместный: Димитрову исполняется тридцать лет. Как случилось, что он столь решительно и, что очевидно, – бесповоротно избрал для себя путь рабочего вожака, революционера? Почему и зачем? Ведь существовали же другие варианты. Например, вполне можно вообразить Георгия Димитрова хорошо оплачиваемым мастером типографского дела. Он мог бы удачно жениться и завести приличный дом. Мог бы, пожалуй, скопив денег, приобрести небольшое печатное заведение и ежегодно приращивать его доходы умелым и культурным ведением дела. То есть, вёл бы такой же образ жизни, какой вели тысячи его соотечественников, осознавших себя европейцами и патриотами независимой Болгарии. Разве есть что-либо предосудительное в том, что человек обращает данные ему способности на удовлетворение своих потребностей и своим трудом созидает материальные и духовные ценности?

Но время от времени на историческую арену выходят люди, охваченные необоримым стремлением направить свои таланты не на себя, а на изменение и усовершенствование окружающего мира, не ожидая за это никакого вознаграждения и сознательно рискуя собственным благополучием, здоровьем и даже жизнью. Русский учёный Лев Гумилёв назвал их пассионариями (от латинского passio, что означает «страсть») и показал, что такой импульс поведения человека составляет основу «антиэгоистической этики, где интересы коллектива, пусть даже неверно понятые, превалируют над жаждой жизни и заботой о собственном потомстве». (Тут невольно вспоминается идея разумного эгоизма, высказанная в романе Чернышевского.) Димитров принадлежал именно к такому психологическому типу людей, чьи поступки диктуются мотивами, выходящими за рамки традиционного здравого смысла.

Вместо терпеливого восхождения по ступеням перспективной профессии – неожиданный переход на невысоко оплачиваемую и нестабильную должность управляющего профсоюзными делами.

Вместо нацеленности на обеспечение собственного благополучия – сострадание к униженным и обездоленным, стремление улучшить их существование.

Вместо размеренной жизни добропорядочного столичного обывателя – организация социалистической пропаганды и забастовок, чреватая неприятностями.

Вместо приспособления к действующей политической системе – вступление в ряды самой радикальной из действующих в стране партий, провозгласившей своей целью непримиримую классовую борьбу за свержение господствующего строя.

Вместо расчётливой женитьбы на девушке из хорошей семьи и с достойным приданым – брак по любви с иностранкой, уже побывавшей замужем, не имеющей никакого имущества, кроме швейной машинки, и зарабатывающей на жизнь своим трудом.

«История рабочего движения всех стран показывает, что раньше всего и легче всего воспринимают идеи социализма наилучше поставленные слои рабочих, – писал В.И. Ленин в 1899 году. – Из них главным образом берутся те рабочие-передовики, которых выдвигает всякое рабочее движение, рабочие, умеющие приобретать полное доверие рабочих масс, рабочие, которые посвящают себя всецело делу просвещения и организации пролетариата, рабочие, которые вполне сознательно воспринимают социализм и которые даже самостоятельно вырабатывали социалистические теории. Всякое жизненное рабочее движение выдвигало таких вождей рабочих…»¹⁷. Эти относительно небольшие, но влиятельные слои Ленин называл рабочей интеллигенцией.

К тридцати годам жизненный выбор Димитрова уже многократно подтверждён, образ революционера-пассионария XX века почти сформирован, хотя ещё будет дополняться новыми красками.

Настоящей тюрьмы в Софии тогда не было. Заключённых держали в бывшем медресе возле мечети (джамии) с высоким минаретом чёрного цвета. По таковой причине это помещение именовалось Чёрной джамией. Вот как описывал тюрьму сам Димитров: «От прежней турецкой мечети сейчас здесь осталось всего пятнадцать келий, в которых до освобождения Болгарии турецкие дервиши зубрили Коран и молились Аллаху и его пророку Мухаммеду. На месте мечети сейчас построена церковь, колокол которой, подаренный вором Мициевым, бьёт по десять раз на день»¹⁸.

В мрачной и сырой камере, куда поместили Димитрова, оказалось пятнадцать арестантов – юнцы, попавшиеся на мелких кражах, карманники, старики-рецидивисты и нелояльные трону журналисты. «Тебе разрешено приходить только по вторникам и пятницам, – известил он Любу. – Поэтому пиши мне каждый день, сообщай всё самое важное, что делается у наших, о чём сообщает пресса, потому что газеты сюда приносить не разрешают».

Первое свидание пришлось на пятницу. Георгий смотрел на Любу через решётку тюремных ворот и рассказывал, что живётся ему здесь совсем неплохо. Обитатели камеры покупают продукты и готовят сами, среди журналистов нашёлся превосходный кулинар. В общий котёл идёт и то, что приносят родственники. Масса свободного времени и никаких забот. Поэтому есть возможность вволю поработать. В статьях для «Работнически вестника» он собирается раскрыть порочную систему буржуазного правосудия и пенитенциарной системы. Он уже придумал название: «Письма из Чёрной джамии».

Бодрость Георгия была явно наигранной, но Люба приняла правила игры. Её очередное письмо переполняет оптимизм: «В твоём аресте, дорогой Жорж, есть хорошие и плохие стороны, но я вижу только хорошие. Меня радует то обстоятельство, что именно ты стал первой жертвой, которая принесена нами сейчас.<…> Но есть что-то, что побуждает меня благословить твоих врагов, которые твоим осуждением дали возможность ещё раз заглянуть в души наших рабочих. Как беспредельно они любят тебя! И как глубока, искренна и чиста эта любовь к их Георгию Димитрову!» В конце письма стояли стеснительные фразы: «Обо мне не беспокойся. Одно только меня смущает – денежный вопрос, всё остальное хорошо. Несмотря на усиленную экономию, денег уходит невероятно много». И горестный вздох: «Сегодня шестой день твоего заключения. Какие длинные сейчас дни. Л.»

Он знал, почему дни стали такими длинными: разлука любящих людей всегда тягостна.

Вспомнилось, как потрясло Любу известие о смерти Лафаргов. Поль Лафарг и Лаура, последняя из дочерей Маркса, счастливо прожили долгую совместную жизнь и ушли из неё вместе. Лафарг давно принял решение покончить с собой, как только достигнет семидесяти лет, когда неумолимая старость неизбежно начнёт отнимать одну за другой радости и удовольствия жизни и превращать человека в бремя для других и для себя. Лаура последовала за ним. Хотя Французская социалистическая партия и осудила поступок Лафаргов, Люба и Георгий увидели в нём величие духа и торжество взаимной любви: ведь они не дали смерти шанса разлучить их друг с другом.

Уход Лафаргов побудил Любу (Георгий знал это наверняка) задуматься о том, что когда-нибудь один из них оставит другого в одиночестве.

Именно в дни вынужденной разлуки перед ней открылась во всей реальности опасность, с которой сопряжена жизнь революционера, ведь не случайно появилась в её письме тема жертвы.

Но Люба должна верить, что с Георгием ничего плохого не может случиться. Карандаш быстро заскользил по бумаге: «Какое это счастье, милая Люба, быть социал-демократическим борцом, воодушевляться великим социалистическим идеалом. Моя судьба заключённого, окрылённого твоей любовью, – легка. Самый счастливый заключённый в этом пекле, несомненно, я. Это счастье может быть омрачено только беспокойством за тебя. Хочу, милая, чтобы ты ни о чём не тревожилась. Каждую секунду я мысленно с тобой. Будь тверда и бодра.

Горячо целует тебя твой Жорж.

Читаю сейчас второй том мемуаров Бебеля»¹⁹.

С тех пор как Георгий купил брошюру Августа Бебеля «Профессиональное движение и политические партии» и проработал её от первой до последней строчки, прошло лет пять, не меньше. А он и теперь мог процитировать по памяти слова автора: «Однако прежде всего я должен протестовать против того извращения моих мыслей, которое особенно распространено среди известной части буржуазной печати, и которое приписывает мне защиту неполитических профессиональных союзов, или, что то же, некоторого нейтралитета». В полемике с общедельцами Георгий не раз использовал встреченное в работе Бебеля сравнение «неполитических» профсоюзов с ножом без рукояти. Вслед за патриархом германского рабочего движения он неустанно доказывал, что профессиональные организации должны проводить единственно верную политику – политику классовой борьбы.

Бебель мог бы остаться лишь автором актуальных политических работ, если бы не его двухтомник «Из моей жизни». Мемуары одного из основателей Германской социал-демократической партии стали для Георгия поучительным откровением, он находил в них параллели с собственной судьбой. Родившийся в бедной семье прусского унтер-офицера мальчик испытал раннее сиротство и взросление. Выучился на токаря, участвовал в первых рабочих организациях Германии, долгие годы занимался самообразованием и искал своё место в политической борьбе. Стал первым рабочим – депутатом рейхстага и дважды подвергался суду и тюремному заключению за социалистическую пропаганду и антивоенные речи.

Нет, не случайно Люба прислала ему второй том мемуаров с припиской: «Посылаю тебе твоего любимого Бебеля»…