Читать книгу Откровение - А. Дж. Бэзил - Страница 2

Прошла не неделя, а гораздо больше – а мой небольшой сатерт все также красовался на холме за городом, и ежедневно мне приходилось совершать пешие прогулки от него до дома и обратно. Чтобы сэкономить время и здоровье, я отказался от обеда и теперь наслаждался воздухом и тишиной до самого заката, тогда, когда темнеющее небо и заходящая за горизонт Иль не давали мне заниматься ремонтом. Тогда я еще ждал чуть-чуть, опираясь о холодный корпус и скрестив руки на груди, и потом, когда темнота окутывала все вокруг, я поднимал голову и очень долго смотрел на сверкающее звездами небо, до тех пор, пока не начинало двоиться в глазах и кружиться голова. Есть в жизни то, ради чего стоит существовать и бороться до конца, даже когда что-то не получается, и я каждый раз вспоминаю об этом, когда смотрю туда, наверх, там, где есть свобода и куда летит каждая моя мысль.

Потом, обычно, я неторопливо направлялся к городу, сначала неторопливо, а потом все больше ускоряя шаг, так как начинал вспоминать об ужине; и что же дальше… ну, все как обычно: укоризненные взгляды, замечания по поводу того, что я не бываю дома, а все время где-то пропадаю, на что я отвечаю непоколебимой истиной – что в моем возрасте полезно находиться на свежем воздухе, пока еще есть такая возможность. А далее – ужин, и вот я в моей комнате, неподвижно лежа в постели, гляжу на звездолет и неосознанно мечтаю, чтобы мой сатерт когда-нибудь в него превратился. Эта картина – она как живая, все встает и встает в сознании, и я, даже засыпая, вижу ее, словно она точно когда-то исполниться, и все вернется на свои места, так, как оно должно быть в мире, а не так, как есть сейчас.

В это утро я проснулся рано, и настроение у меня было ужасное. Вчера я опять оценил все повреждения на аппарате и пришел к печальному выводу, что он, скорее всего, никогда больше не будет летать. Соответственно, это была первая мысль, которая пришла мне в голову, когда я открыл глаза, так что, пребывая в мрачном унынии, я быстро привел себя в порядок и, даже не позавтракав, так как кусок не лез мне в горло, выскользнул из окна, чтобы не будить родителей, и вскоре уже шел по узким улицам, залитым утренним солнцем. По дороге мне встречались ранние жители – те, которые предпочитали не нежиться в постели, а их было не так уж много, и я вежливо здоровался с ними, чтобы сохранить благопристойную репутацию. Большинство приветливо отвечало снисходительным кивком, что, несомненно, было связанно с тем, что я уже больше недели не беспокоил их своими неожиданными появлениями у них над головой, и больше не пытался разрушить башню мэрии. Проклятая башня! Она стоила мне целого ремонта обшивки, уже столько дней я хожу вокруг сатерта, как привязанный, а на ней даже выбоины не осталось, уж я-то знаю. Торчит над мэрией, словно ничего и не было.

Я с трудом взял себя в руки и свернул в нужный переулок, который очень скоро вывел меня к черте города. Как здорово видеть эти улицы сверху, и какое же это мучение – ходить по ним; иногда кажется, что этим домам нет конца и края. Но вот, последние здания… возможно, жизнь не так и плоха, и, в конце концов, этот городишко даже начинает мне нравиться, в основном потому, что я, наконец, покидаю его. Мои сапоги постепенно начали утопать в траве, и вскоре я уже шел по широкому, раскинувшемуся за городом лугу, в конце которого начинались знакомые мне холмы. На солнце заблестел металлический корпус, и я невольно ускорил шаг. Даже сама мысль, что впереди меня ждет целый утомительный день работы, не могла изгнать из сердца надежду, надежду, что когда-то все это закончится, и я снова смогу подняться в воздух. Лететь – что это за чудесное ощущение, когда земля проносится где-то далеко внизу одной зеленой полосой, а впереди одно только небо, невообразимый простор и свобода, и можно лететь все выше и выше, на мгновение подумав, что ты можешь пересечь атмосферу и вырваться дальше. Да, главное желание – оторваться от земли, хоть на немного, и оно сбылось. Теперь дальше – покинуть пределы гравитации планеты. Жаль, что у моего сатерта никогда не хватит на это сил, но, надеюсь, когда-то его заменит звездолет. Я не мечтаю о большом, таком, как на голографическом изображении. Даже при всех моих допустимых желаниях, которые когда-то сбудутся, мне все равно не хватит на такое средств; но небольшая космическая яхта – это то, что надо. Возможно, меня бы устроило и что-то поменьше, если бы оно было, только бы увидеть Космос вблизи. А я мечтал об этом очень давно, уже и не помню сколько.

Занятый своими мыслями, как всегда одними и теми же, я наконец взобрался по холму и остановился на его вершине. Отсюда открывался великолепный вид на раскинувшийся внизу небольшой городок, а дальше во все стороны взгляд падал только на зеленые луга, иногда прерываемые пологими холмами, скрывающимися за горизонтом. Кажется, нигде на планете нет столь однообразной местности. Только вот на юге… – я обернулся, – там, на юго-востоке, начинались леса, и ближняя их граница лежала всего в десяти милях от города. Вот мечта – там побывать. Я еще никогда не летал так далеко, а ведь там, дальше на юг, были другие города, и именно туда улетел сатерт Торна. Ветер вздул мою рубашку, и я невольно закрыл глаза, улыбнувшись. Солнце падало на лицо, и его еще ласковые лучи приятно грели и дарили покой и свободу. Стоять так, с закрытыми глазами – да можно представить себе все, что угодно. Можно забыть о том, что тебя окружает, и о необходимости жить в этом мире, а не в том, которого, возможно, никогда не достичь.

Я еще немного постоял, наслаждаясь подобной свободой, а затем открыл глаза и, с сожалением вернувшись в реальность, обернулся к сатерту. Плавно поднялась металлическая пластина, и моему взору предстала целая схема многочисленных механизмов, о назначении которых я поначалу имел весьма смутное преставление. Поначалу – это когда родители сделали мне подарок, о котором наверняка сейчас жалеют, и купили этот сатерт. В первые дни его внутренности меня интересовали мало, но когда он сломался, а это случилось очень скоро, я понял, что придется повозиться. То есть, он не сломался – это я его разбил, но факт оставался фактом, а из подобной механики я не знал ничего. Что ж, до всего в жизни приходится доходить своим умом, так что мне пришлось освоить и это.

Итак, я окинул придирчивым взглядом вышеупомянутые механизмы и с радостью вынужден был себе признаться, что вчерашнее мое мнение было, пожалуй, слишком категорично. А еще через полчаса мое сердце забилось сильнее. Я еще кое-что подключил, и вдруг точно осознал, что аппарат может подняться в воздух еще сегодня – всего несколько часов работы, и все кончено! Наконец. Закончились долгие дни мучения, пеших прогулок и прочего, что не давало мне нормально существовать все это время. Теперь, очень скоро, я мог вновь насладиться полетом, ощутить, как сильнее бьется сердце, и кровь стучит в висках. Невольно я глянул в сторону лесов и принялся за работу, но с уже меньшим вниманием. Куда-то туда улетел Торн, где-то за теми лесами располагались другие города – то, что дарило шанс что-то изменить. После его отлета для меня это направление означало теперь выход из всего этого тупика. Может быть, когда-то стоит туда слетать, хотя бы посмотреть одним глазком, ненадолго. Я обошел сатерт и открыл его маленький солнечный экран, чтобы зарядить аккумуляторы. Я знал точно, что сегодня они мне пригодятся.

Но очень часто жизнь не замечает наших желаний, и, к сожалению, мы не властны над временем, так что аппарат был готов, когда Иль начала клониться к горизонту. Окончив все, я поднялся и посмотрел на заходящую Звезду с нескрываемой досадой и горечью. Вот чем обычно оканчивается то, на что возлагаешь большие надежды. Но я не мог ждать до завтра, а до заката еще есть немного времени. Еще несколько минут я стоял, колеблясь, а затем решительно подошел к сатерту и забрался внутрь. Прозрачная крыша мягко съехалась у меня над головой, я протянул руку и включил двигатели. Раздалось негромкое гудение, и мое сердце замерло от блаженства. Какой потрясающий звук. Как мне его не хватало все эти дни. Звук свободы и, конечно же, гордость за то, что ты на что-то способен, и под твоими руками оживают эти сложные механизмы. Если бы я мог выбирать, я обязательно бы стал техником и мысленно готовил себя к этому, когда я поступлю в Звездную Академию. Звездную Академию? Мой взгляд уныло пробежался по пульту управления и остановился на зеленой полосе лесов. К чему я себя обманываю? Ничего не будет, пока я сам этого не сделаю – вот истина, которую мне следовало усвоить еще давно, но почему-то я постоянно забывал о ней. Ладно, оставим. Я потянул штурвал, и аппарат плавно поднялся в воздух. Все двигатели работали безупречно. Великолепно! Я повернул и сделал круг в сторону города, а затем поднялся выше и полетел за заходящей Иль, догоняя ее убегающий свет. Внизу, за прозрачным стеклом, протянулись широкие зеленые луга, освещенные последним солнцем, и город остался мелькать черной точкой где-то сзади справа. Я увеличил скорость, а затем вдруг резко заложил вираж, под таким углом, что небо на мгновение перевернулось, а меня вжало в мягкую спинку сидения, и, развернувшись, остановился. Впереди слева раскинулся на ближнем холме городок, а справа от него – леса. Неосознанно мой взгляд устремился туда, и я с минуту ничего не делал, просто смотрел на восток, чувствуя, как порывы ветра подхватывают и сносят сатерт к северу. Сердце мое стучало, а мысли путались. Уже закат, скоро вечер… я не успею… Но хоть чуть-чуть. Неизвестно, может, завтра все опять сломается, или у меня возникнут какие-то обязанности, или еще что-то случится. Главное – если что-то задумал, то делай это уже, потому что жизнь не предоставит второго шанса. Я откинулся назад и повернул штурвал. Слева слегка поднялось серебристое крыло – я увидел самый его край – и сатерт, планируя, полетел вниз, на юго-восток.

Очень скоро полоса лесов внизу приблизилась, я снизился еще и теперь летел над самыми верхушками деревьев. Мой застывший взгляд был устремлен вперед, туда, где вероятно должны были кончаться леса, но сплошная зеленая пелена тянулась аж до самого горизонта, и ничего не указывало на то, что она собирается каким-то образом прерываться. Сначала полет захватил меня, но через двадцать минут зеленое однообразие внизу начало утомлять, и я просто летел, проходя милю за милей и подчиняясь ветру, который дул мне в хвост, рискуя поменять курс. Небо впереди было уже темно-синим, а позади меня и с боков светлело и окрашивалось в ярко-алые тона. Я летел быстро, в это безбрежное синее море, без единого облака, и оно завораживало своей глубиной, словно ему не было ни конца ни края, и только темная полоска внизу напоминала о какой-то границе реальности. Когда оно на востоке стало таким темным, что уже скорее напоминало черное, я внезапно притормозил и мягко развернулся. Иль уже зашла за горизонт, и ее последние лучи выбросили свои алые гигантские щупальца по всему небосводу. Я нахмурился и глянул на часы. Прошло уже больше часа с того времени, как я поднялся в воздух, значит, столько же мне потребуется, чтобы вернуться. Если я вернусь уже, то, возможно, успею до темноты. Уже? Податливый одному движению моей руки, сатерт снова повернулся, и на обзорном экране стала отчетливо видна полоса лесов, тянущаяся подо мной и дальше за горизонт; там она уже сливалась с темным небом. Что-то им не видно конца. Я вряд ли успею перелететь их до того, как окончательно стемнеет, и неизвестно, сколько еще придется лететь дальше. Но оставлять все так, на пол пути… когда я, возможно, был уже так близко. Время шло, истекали драгоценные минуты, а я все планировал в нерешительности. Потом выжал штурвал и полетел дальше на восток, но через десять минут негромко выругался сквозь зубы и резко развернулся. Нет. Нельзя так. У меня могут сесть аккумуляторы, или еще что-то случится, что же мне – ночевать в лесах? Проклятое чувство ответственности! Я плавно поднялся выше и полетел обратно. Леса все так же тянулись передо мной, словно я и не заворачивал, только небо было светлее, и, ориентируясь по последним розовым краскам, я летел на запад, задумчиво глядя перед собой.

Прошло полчаса, и вокруг почти стемнело. За моей спиной уже стояла ночь, и где-то вверху начали зажигаться Звезды. Я покрепче сжал штурвал и подался вперед. Конечно же, я летал ночью, так как что может быть лучше этого. Но летал я большей частью в окрестностях города, а здесь была совершенно незнакомая мне местность, и я чувствовал легкую озабоченность. Погода стояла хорошая, и мои маленькие синоптические тарелки не указывали на то, что она могла испортиться, так что волноваться было не о чем. Сатерт быстро летел, подчиняясь заложенному курсу, и я, если хотел, мог даже откинуться назад и предоставить все автопилоту, но почему-то я сидел, наклонившись вперед и вглядываясь в темнеющий океан неба и черную полосу внизу. Меня что-то тревожило, но я никак не мог понять что. Все же было нормально, и даже аппарат не давал никаких поводов к беспокойству; но я все равно волновался, притом так, что постепенно участившийся стук в висках перешел в сначала легкую, а потом становящуюся все более и более настойчивой головную боль. Я потряс головой, пытаясь унять это неприятное чувство, но она только усилилась так, что на мгновение перед глазами заплясали блики, и я едва не выпустил штурвал. Какой-то внутренний голос говорил мне, что надо переключиться на автопилот, но я упрямо продолжал держать управление, потому что мне надо было быть уверенным на сто процентов, что все в порядке, и я за это отвечаю. И вдруг я понял. Это не менялось что-то снаружи. Это мне становилось плохо. Не помню, чтобы когда-то у меня были проблемы со здоровьем, но эта головная боль, к которой я всегда относился с пренебрежением, сейчас просто сводила меня с ума. В висках стучало так, что я едва слышал гул двигателей, а перед глазами то и дело мелькали алые блики, когда я запрокидывал голову назад, и какое-то странное онемение начало подниматься от шеи к затылку, холодными щупальцами проникая внутрь. Я сжал штурвал так, что побелели костяшки пальцев, и впился затуманенным взором в обзорный экран передо мной. Где-то впереди, сквозь прозрачное стекло, я различил красные огоньки и с облегчением подумал, что это уже город. Действительно, вскоре я отчетливо увидел кончавшуюся на холме темную полосу деревьев, а затем открытая равнина тянулась до самого горизонта, и в самом ее начале горели огни нашего городка.

Я облегченно вздохнул и слегка расслабился, так как в это время непрекращающаяся боль в висках начала постепенно отпускать меня, и тут что-то произошло. Сначала я не мог никак понять, что это снова обеспокоило меня, потому что компьютер показывал, что все в порядке, и уже через несколько минут сатерт должен был достичь границы лесов, но постепенно в ушах начал подниматься гул, который увеличивался с каждым мгновением, постепенно переходя в рев. Я смутно уже где-то слышал подобное гудение, и через минуту понял, что это сильно напоминало гул двигателей. «Возможно, снесло внутреннюю перегородку», – последняя мысль, которая ясно мелькнула у меня в сознании, и она была вполне оправданной, так как если в кабине стоял шум, значит, двигатели ничем не отгорожены; а потом рев стал таким оглушающим, что я невольно на мгновение оторвал руку от штурвала, чтобы зажать уши, и тут же вновь впился пальцами в рукоять, потому что остатки сознания говорили, что этого нельзя делать. Еще несколько минут я боролся с этим разрывающим слух гулом и уже ничего не осознавал от ужасной боли в голове, а затем к этому сплошному звуку прибавился еще один – тонкий слабый сигнал, словно ультразвук, доносящийся от куда-то издалека. Он приближался и приближался и вдруг так резанул слух, что я невольно вскрикнул от боли. Он впивался в голову тонким раскаленным прутом и будто проникал внутрь меня так, что через несколько мгновений я уже ничего не слышал, кроме этого пронзительного свиста, который лишал сознания и способности трезво мыслить. Закричав от непереносимой боли, я зажал уши руками, пытаясь как-то унять, хоть на мгновение, все эти звуки, и тут сатерт резко накренился вниз. Я смотрел на стремительно приближающуюся темную полосу деревьев как через какую-то пелену, застилавшую глаза, и знал, что надо повернуть штурвал, но оторвать руки от головы было выше моих сил. У самых ветвей, я почувствовал, как ветер подхватил легкий аппарат, и он заскользил над верхушками деревьев, двигаясь по инерции к городу. Потом, деревья вдруг закончились, и земля резко приблизилась; одно мгновение я почувствовал, как сатерт плавно падает вертикально вниз, меня сильно потянуло к пульту управления, а затем раздался ужасный удар, и я, налетев на приборную доску, потерял сознание.

Я очнулся и сразу почувствовал ужасную боль в голове. Все лицо было залито кровью, и на виске и на лбу кожа была рассечена, но болело не это. Голова болела изнутри, в висках, словно это были две разные вещи – внутренняя боль и внешняя, от удара. Несколько мгновений я лежал неподвижно, а затем медленно поднял голову и сквозь туман, застилающий глаза, увидел обзорное стекло, все еще целое, и сквозь него светлеющее небо. В ушах стоял такой гул, что я не слышал даже собственного дыхания. Я хотел встать, но не мог из-за ужасной слабости и боли, сковавшей все тело. Прошло еще очень много времени, прежде чем я откинулся назад, в кресло, и без сил уронил голову на мягкую поверхность. Перед глазами плясали блики, и от сильной боли несколько мгновений я ничего не осознавал, а потом все-таки заставил себя протянуть руку и открыть внешние щиты. Они плавно раздвинулись, и я вылез наружу и, не удержавшись на ногах, рухнул в траву. В нескольких десятках шагов начинались первые деревья, а с другой стороны вниз полого уходил холм; я проследил за ним взглядом и видел, что он плавно переходит в другой, менее высокий, а дальше – в двух милях уже виднелись первые одинокие строения за чертой города. Полежав еще немного, я медленно поднялся на колени и встал, держась за корпус сатерта. Очень кружилась голова, но в целом я чувствовал себя нормально, если не считать подступающей дурноты и непрекращающегося гула в ушах. Покачиваясь, я обошел аппарат и сразу увидел покореженный нос. Я успел подумать, что мне его никогда не починить, как тут ноги мои подкосились, и я, почувствовав под собой пустоту, взмахнул руками и, упав, покатился по склону вниз. Должно быть, я опять потерял сознание еще прежде, чем достигнул его конца.

Потом, еще через долгое время я очнулся, но уже не мог пошевелиться, словно все мое тело было парализовано. Я неподвижно лежал на спине, глядя на голубое небо и чувствуя тот же непонятный гул в ушах, и время от времени проваливался в забытье, просыпаясь лишь с той разницей, что гул со временем утих и сменился полной тишиной, а небо постепенно начало темнеть. В один из таких мучительных моментов я открыл глаза и увидел над собой какого-то незнакомого человека. Он что-то говорил мне, но я ничего не слышал. Повернув голову, я увидел невдалеке покачивающийся над травой грузовой каэр, и подумал, что, должно быть, это какой-то фермер, живущий за чертой города. Внезапно я услышал его слова, и этот незнакомый резкий звук больно резанул слух.

– Сильфар, – прошептал я, так как даже мой собственный голос громом отдавался в ушах. – Меня зовут Сильфар, – кажется, это он спрашивал.

Он зашел мне за спину, и я, почувствовав, как меня приподнимают, ухватил его за руку.

– Не говорите им… – начал я, но мрак внезапно сомкнулся, и больше я уже ничего не почувствовал.