Читать книгу Откровение - А. Дж. Бэзил - Страница 3

Гудящий робот-врач тщетно пытался воткнуть мне иголку в руку, но я упрямо отталкивал его клешню и в конце концов спрятал руку под одеяло. Гудение стало отчаянным, и тускло горевшая на его корпусе лампочка вдруг замигала ослепительным светом.

– Позвольте… – прогудел робот, – оказать вам помощь. Помощь…

– Оставь меня в покое! – уже в не себя от злости закричал я и натянул одеяло на голову. Гудение стихло и прекратилось. Сквозь щель в материи я видел блестящий корпус, стоящий совсем рядом, а затем робот повернулся и уехал, видимо попавшись на эту удочку. Такие железяки очень просто действуют – если нет объекта для их действий, то они считают свою задачу выполненной и гордо удаляются. Надо просто понять принцип их работы и тогда можно считать, что ты – хозяин положения. Я осторожно выглянул наружу – комната была пуста. Облегченно вздохнув, я откинул одеяло и сел, и в тот же момент прямо над моим ухом раздалось остервененное гудение, и что-то острое кольнуло меня в плечо. Я вскрикнул, скорее от злости, чем от боли, и, обернувшись, попытался выдернуть его тонкое щупальце, но робот, стоящий за диваном, упрямо продолжал цепляться за мою руку. Осознав, что мои попытки бесполезны, я откинулся назад и уставился в потолок, чувствуя, как в меня вливают новую, очередную гадость. Бесшумно разъехались двери, и в комнату вошла моя мама. Увидев стоящего надо мной доктора, она удовлетворенно кивнула и, подойдя к окну, опустила полупрозрачную штору, так как уже наступал вечер.

– Я больше не могу, – наконец сказал я. – Убери, пожалуйста, эту железяку, пока я сам его не убил.

Она обернулась ко мне.

– Ты всего как один день дома. И обязан принимать лечение. Это не вредно, пойми.

– Я плохо себя чувствую уже от одного его вида, – взмолился я. – Зачем мне столько лекарств? Мне дурно от них, и голова кружится.

– Голова кружится? – мама подошла и опустилась в кресло напротив меня. – А от этих полетов она у тебя не кружилась? Хорошо, хоть теперь это прекратилось.

– О чем ты? – недоуменно спросил я.

– О твоем сатерте и твоих бесшабашных выходках. Я уже говорила тебе вчера и повторяю еще раз.

– Вчера? – рассеянно повторил я и попытался вспомнить, что же было вчера вечером. Из-за этих лекарств все было покрыто словно мутной дымкой. – Так мы вчера говорили? И что же? – спросил я, в конце концов оставив эти тщетные попытки разбудить свою память.

– А то, – твердо сказала мама, – что это был твой последний полет.

– Последний? – Я резко сел и, отдернув руку, наконец избавился от назойливой металлической клешни. – Как же так? Я починю сатерт, и он снова будет летать.

– Даже не думай. Я официально тебе запрещаю даже приближаться к этой разваленной машине.

– Ты не имеешь права! – горячо воскликнул я. – Это мой сатерт, и я могу летать, сколько мне вздумается.

– Ты мог летать, пока это было в пределах разумного, – спокойно сказала она. – Пока это было хоть частично безопасно. К тому же, ты же мне обещал, разве не помнишь?

– Я отлично помню, – раздраженно бросил я. – Я обещал не летать в городе. И не летал, верно? На счет территории за городом уговора не было, ведь так?

– Послушай, Сильф, – она подалась вперед.– Как я могу позволить тебе снова сесть в эту ужасную машину, после всего того, что случилось? Ведь ты едва не погиб.

– Но не погиб же! И она вовсе не ужасная, она – это все, что у меня есть, понимаешь? Одна авария ничего не меняет.

– Одна? – переспросила мама. – Если бы она была одна, я бы еще подумала. И если бы она не закончилась так, как сейчас. Но теперь – точка, это мое последнее слово.

Я откинулся назад, лихорадочно раздумывая, что же делать.

– Послушай, – наконец сказал я, – ты глубоко заблуждаешься. Сатерт не виноват, и я – хороший пилот, ну, может, и не такой хороший, но я уже достаточно летаю и знаю, как управлять аппаратом. Это было что-то другое.

– И что же? – без всякого интереса в холодном тоне произнесла она.

– Это было… – я вдруг вспомнил все и неосознанно прижал пальцы к виску. – Ужасный гул, а потом этот резкий сигнал. У меня очень сильно заболела голова.

– Заболела голова? Конечно, столько летать!

– Но я ведь не летал неделю! – с отчаянием воскликнул я.

– Тем более, так сразу подниматься в воздух…

– Ну хватит! – резко сказал я, раздражаясь, что все мои слова понимаются не так, как надо. – Сатерт был в полном порядке, я видел показания компьютера. Это со мной что-то было не так. Мне стало плохо, на одну минуту. И я не успел справиться с управлением. Вот и все.

– Я не знаю, от чего у тебя заболела голова, – мама поднялась и принялась рассеянно ходить по комнате. – Но в этом виновата эта твоя машина, и никто более. И после такого… ты сказал, что не успел справиться с управлением… а если снова будут какие-то сбои?

– Да не было никаких сбоев! – крикнул я, и в голове вдруг взорвалась боль. Я зажал виски ладонями и уставился перед собой, пытаясь унять приступ. Через мгновение я почувствовал, как меня сзади кто-то обнял и положил свои ладони сверху на мои руки.

– Сильф, – мягко сказала мама, – ты уже достаточно взрослый и должен понимать, как нам тяжело глядеть на все твои выходки. Это было допустимо, пока они не ставили твою жизнь в опасность. Но теперь… Как я могу позволить тебе снова летать, когда такое случилось и может случиться еще раз. Это не просто царапина – ты был без сознания двое суток. Знаешь, как мы за тебя волновались?

– Знаю, – тихо ответил я и разжал руки. Боль поутихла и теперь просто тупо пульсировала в висках. – Но это не справедливо. Я умру без этого. У меня больше ничего нет.

– Скоро появится, – она встала и подошла к окну. – Ты скоро поедешь учиться, и все эти сумасбродные идеи сразу оставят тебя.

– Учится? – оживился я. – Неужели… – я на мгновение замер, не веря своим мыслям.

– Ты будешь учиться на техника в соседнем городке, где есть подходящее заведение, и потом сможешь работать здесь.

– Что? – воскликнул я, даже забыв о головной боли. – Здесь? На какого еще техника?

– Ты же сам всегда говорил об этом, – мама обернулась ко мне. – И вот твои мечты сбудутся, разве не этого ты хотел?

– Мечты? – пораженно повторил я. – Но я мечтал не о наземной работе. Я хочу учиться в Межзвездной Академии и потом летать в Космосе.

– Забудь о ней, – твердо сказала она. – Этого никогда не будет. Собирать каэры гораздо безопаснее. Я никогда не разрешу тебе подняться в воздух. Твои полеты на этом сатерте и так показали слишком много.

– Но… – попытался возразить я, но она нахмурилась и быстро вышла.

Я ошарашено поглядел вслед съезжающимся дверям, а затем откинулся назад. Собирать каэры… даже не верится.

– Позвольте… – снова прогудел робот, и я, не выдержав, закричал:

– Убирайся, пока я не обломал тебе твои костлявые клешни.

– Оказать помощь, – докончил робот и потянулся ко мне.

Я отбивался от него, но когда попытался встать, одно из щупалец все же добралось до моей руки и крепко ее схватило.

– Отпусти! – крикнул я, и робот замигал всеми огнями.

– Вредно волноваться, – прогудел он.

– Конечно! – в отчаянии воскликнул я, пытаясь освободиться. – Тебе-то уж точно не о чем беспокоиться, проклятая железяка!

Я почувствовал, как под кожу вспрыснулось лекарство, и без сил откинулся назад. Комната закружилась, и я еще только слышал его назойливое: «Помощь…», а затем все погрузилось во мрак.

Когда я проснулся – рядом никого не было. Я немного полежал, ожидая, пока утихнет звон в голове, а потом вдруг вспомнил весь прошедший разговор, и у меня сразу пропало все желание идти, делать что-либо или вообще существовать. Если бы ко мне сейчас подъехал робот-врач, я, наверное, даже не стал бы ему сопротивляться. Собирать каэры – все мои мечты рухнули одна за другой. Мало того, что мне запретили летать, так еще и эта абсурдная идея с моим обучением. Кому только это могло прийти в голову? И с чего это кто-то будет командовать моим будущим. Опасно? Для кого? Я сам распоряжаюсь своей судьбой и решаю – рисковать мне или нет. И о чем они? Какой риск? То, что случилось – это верно. Но при чем здесь Межзвездная Академия. Сотни тысяч людей учатся на звездолетчиков, и почему-то никому из них даже в голову не приходит, что это может быть опасно. Полеты в Космосе – это всегда рискованно, но где гарантия, что один из этих проклятых каэров, которые меня ждут в будущем, не взорвется и не убьет меня здесь, на земле. Какой толк жить, зная, что где-то люди могут оторваться от поверхности планеты и увидеть Звезды, когда ты навсегда привязан к этому городку и не имеешь даже возможности увидеть звездолет вблизи. И что им мешает согласиться? Разве моих способностей не хватит, чтобы поступить туда? – я нахмурился. – Лишний раз подтверждение тому, что все они – эти люди вокруг меня – думают только о себе. Им-то, конечно, это выгодно – чтобы я находился рядом, а мне каково? Кто подумает о моей судьбе? Ведь это мне придется жить, а не им.

Снедаемый такими мыслями, я встал и медленно прошелся по комнате. От лекарств сильно кружилась голова, и все тело временами охватывала непонятная дрожь и слабость, но я уже не мог лежать. С того времени, как я очнулся, меня то и дело, что пичкали лекарствами и не разрешали вставать. Теперь, хвала Звездам, я был один. Звездам? О чем я говорю! Теперь они отдалились еще дальше, хотя и раньше были весьма не близко. И очень скоро наступит день, когда они совсем исчезнут и превратятся только в светящиеся точки, которые я буду иногда видеть, поднимая голову от очередного сломавшегося грузового каэра какого-то фермера. Никогда!

Уже не в силах больше здесь находиться, я подошел к дверям и, когда они разъехались, вышел в коридор. Судя по окружавшей меня тишине, дом был пуст. Вот и отлично. Теперь я хотя бы могу не опасаться новых упреков. Где-то в других комнатах послышалось знакомое гудение, так что я поспешно подошел к входным дверям и вышел на улицу.

Остановившись на пороге, я несколько минут стоял, ослепленный ярким солнечным светом, а затем окинул взглядом почти пустынную улицу и понял, что уже далеко за полдень. Неужели я спал так долго? И вообще, сколько дней прошло с того злополучного падения? Для меня все они смешались в одну смутную пелену, прерываемую сверканием робота-врача, которого я уже возненавидел на всю жизнь. Я медленно пошел по улице, вдыхая прохладный воздух. Опять пешая прогулка. И куда она теперь ведет? Теперь мне даже некуда идти, а ведь не так давно я мог сейчас направляться к моему сатерту и потом – уже взлететь. Лететь, так далеко, чтобы этот город исчез за горизонтом, и небо стало одним необъятным голубым куполом, а земля где-то далеко внизу; выше и выше, так, чтобы тело вжимало в сидение, и кружилась голова от этого безбрежного синего простора перед тобой; чувствовать каждый порыв ветра, когда он подхватывает легкий аппарат и несет его, словно пушинку, дальше, в необозримые дали, туда, куда и сознание не может достигнуть. Вот это свобода. А сейчас я прикован к земле. Надолго? Может, что и навсегда.

Неосознанно, мои мысли оставили Звездную Академию и понеслись туда, к холмам за городом, там, где, казалось еще вчера, стоял мой сатерт. Что меня дернуло тогда подняться в воздух. Ведь спускался вечер, а я только закончил ремонт. Раньше я никогда так не делал. Вот к чему приводят необдуманные, опрометчивые действия. Один раз уступил своим желаниям, не посоветовавшись с рассудком – и все может рухнуть. Если бы я подождал еще сутки, хотя бы ночь, ничего этого бы не случилось, – я смерил шаг и на мгновение остановился. – Нет, это не сатерт виноват, и не ночь. Хотя и стоит признать, что эта затея полетать над лесами была довольно абсурдной. Дело во мне. Во всем виноват только я и эта ужасная головная боль. Возможно, она действительно от смены давления, которая бывает на разной высоте? Не может быть. Я летел низко, над деревьями, и не поднимался выше. И откуда этот странный гул. Я отчетливо слышал рев двигателей, двигателей моего сатерта, но почему так громко? Какие-то внутренние повреждения… нет, компьютер бы сразу на это указал. Это было что-то другое. Каким-то внутренним чувством я осознавал, что это происходило что-то со мной, но причины я не видел. Я чувствовал себя совершенно нормально, и если у меня временами кружилась и болела голова, то это было, скорее всего, от сотрясения. Но что же тогда произошло? В конце концов, не мог же я обратиться к доктору. А даже если и так, чтобы я сказал – что у меня внезапно заболела голова, в ушах зазвучал какой-то сигнал? Я и сам смутно помнил все эти ощущения, потому что уже тогда, кажется, был в полуобморочном состоянии, и чтобы теперь рассказать о них кому-то, со слабой надеждой, что мне поверят? Сомнительно. Родители убеждены, что всему виной мой сатерт, и все сошлось идеально точно, чтобы подтвердить это. Мне никак не удастся переубедить их в обратном. Только из-за этого я уже… уже не имел возможности летать.

Я неторопливо шел по улицам, изредка замечая на себе изумленные и встревоженные взгляды, должно быть из-за белой повязки, все еще обхватывающей мою голову, но я не обращал на них внимания. Все они, эти ленивые и бестолковые жители, не терпящие никакого возмущения их спокойной жизни, они наверняка были рады, что я иду по улице, а не проношусь над их головами, наверняка в тайне проклинали мой сатерт и были безмерно счастливы от того, что он сломался. Только за это их стоило ненавидеть. Неужели мне всю жизнь надо будет прожить здесь? Да я сойду с ума! Я заметил, что улица вывела меня к окраинам города и, свернув в нужный переулок, невольно ускорил шаг. На мгновение мне вдруг показалось, что все это был лишь сон, и я опять иду к холмам, чтобы заняться ремонтом аппарата, но едва дома закончились, и мой взгляд упал на зеленую поверхность, я не увидел там ничего. Нигде не блестел знакомый корпус, и я отчетливо понял, что все уже кончено. Даже если мне и удалось бы починить сатерт, этот запрет летать сковывал мне руки. Значит, больше я никогда не поднимусь в воздух? Ни сегодня, ни завтра, ни через год? Но что же мне тогда делать? Я умру без этого ощущения. Я никак не мог осознать всего случившегося и неосознанно искал глазами блеск металла на солнце, но ничего не было и не появлялось. Зачем я тогда сейчас сюда пришел? Чтобы в очередной раз обмануться? Я почувствовал, как мое сердце отчаянно заколотилось, и в висках снова начала подниматься боль. Что тогда сказал Торн? – «Не разбейся». Эта одна авария стоила мне всего. Никогда я еще не видел такой безнадежности положения и мучился от того, что время нельзя было вернуть назад и все изменить, исправить, чтобы все было, как прежде. Я ступил еще несколько шагов и опустился на колени, чувствуя мягкую поверхность травы. Перед глазами все плыло и затуманивалось от сжигавшей меня изнутри боли и горечи. Это несправедливо…

Мне вдруг захотелось встать и уйти от сюда, куда-то далеко, подальше от этого ужасного мира, который не дарил ничего, кроме осколков надежд и иллюзий. Куда-то, чтобы не видеть этих лиц и не слышать этих слов, чтобы хоть на мгновение подумать, что все будет так, как хочешь ты, а не так, как есть на самом деле. Проклятая Жизнь. Одна за другой, она отобрала у меня все мечты и не оставила ничего, кроме осознания того, что и идти некуда, и ты заперт здесь, в этой клетке без стен, привязан к этому образу существования и к поверхности земли.

Долго я еще сидел так, ничего не осознавая вокруг и силясь прийти в себя от этой нахлынувшей волны горечи и безнадежия, как вдруг в нескольких шагах от себя я услышал знакомый голос и мгновенно поднял глаза. Передо мной стояли пятеро юношей, все примерно моего возраста, и смотрели на меня с нескрываемым презрением. Я знал их – городок-то наш маленький, и мы с ними были не в очень хороших отношениях, то есть вроде как враги. Вообще, говоря откровенно, единственным моим другом был Торн, а со всеми остальными я поддерживал военный нейтралитет. Что ж, теперь у них была прекрасная возможность воспользоваться моим бедственным положением. Что они и не замедлили сделать.

– Посмотрите, – насмешливо произнес один из них. – Вот знаменитый пилот.

Похоже, уже весь город знает о моей неудачной посадке. Я холодно посмотрел на них, но ничего не ответил.

– Конечно, – продолжил он, словно не заметив моего взгляда, – мы и раньше могли любоваться его непревзойденным мастерством, но теперь – оно превзошло все ожидания. Надеюсь, – уже обратился он ко мне, – нам представится еще возможность увидеть твой сатерт в воздухе.

– Тебе – нет, – мрачно сказал я и встал. Уже развернувшись, чтобы уйти, я вновь услышал его голос:

– Эта сверкающая развалина много раз падала на землю, но теперь, надеюсь, она сломалась окончательно.

Не в силах больше сдерживаться, я резко обернулся и начал наступать на них, сжав кулаки. Конечно, я был в меньшинстве, но теперь во мне вспыхнула такая ярость за все то, что произошло, за все свалившиеся неприятности, что мне уже было все равно.

– Слушай ты, наземный червяк, – начал я тихо, едва сдерживаясь от гнева, – тебе, с твоим скудным воображением, никогда не знать, что такое – подняться над землей на сотни метров. Ты и тебе подобные только глядят, запрокинув голову, потому что на большее они не способны. И не смей мне больше напоминать о сатерте, потому что я сверну тебе шею.

– Неужели? – спросил он, отступая. – Когда ты оказался на земле, похоже, в тебе появилось больше храбрости, чем в воздухе. Каково это, быть наравне со всеми и только смотреть на небо, а не летать в нем.

Не сдержавшись, я бросился на него и налетел, повалив на землю. Мы оба упали, и несколько мгновений я только чувствовал его руки на своем горле и отчаянно боролся, нанося удары, а потом вдруг в голове вспыхнула такая боль, что в глазах потемнело, и я, застонав, откинулся на траву, не в силах даже пошевелиться и тщетно пытаясь отогнать туман, застилавший сознание. Вокруг все прекратилось, и кто-то внезапно тряхнул меня за плечи. Сквозь поднявшийся в ушах гул я едва услышал обеспокоенный голос и, с трудом открыв глаза, увидел моего противника, а рядом – озабоченные лица остальных.