Читать книгу Корона Подземья - А. Г. Говард - Страница 4

Я рада, что у «Гоблина» спустило колесо, потому что ехать с Джебом на мотоцикле – это ни с чем не сравнимое ощущение.

Мы покачиваемся туда-сюда, преодолевая повороты. Дорога скользкая, и Джеб ведет осторожно; он медленно лавирует среди машин, чтобы успеть затормозить, не вылетев на перекресток. Но, как только мы добираемся до исторической части города, где транспорта мало, а светофоры стоят далеко друг от друга, он жмет на газ, и мы набираем скорость.

Дождь тоже усиливается. Куртка Джеба защищает мою юбку и корсаж. Случайные капли бьют по лицу. Прижавшись левой щекой к спине Джеба и крепче обвив его руками, я закрываю глаза и наслаждаюсь ощущениями: как перекатываются мускулы Джеба, когда мотоцикл входит в поворот, как пахнет мокрый асфальт, как урчит мотоцикл (этот звук заглушен шлемом).

Мои волосы треплются вокруг нас, потому что ветер дует со всех сторон. Максимум приближения к полету в мире людей. Бугорки над лопатками чешутся, как будто крылья при одной мысли об этом готовы прорваться.

– Ты там не заснула? – спрашивает Джеб, и я замечаю, что мы замедляем ход.

Я открываю глаза и опираюсь подбородком о его плечо, так что голова и шея Джеба заслоняют меня с одной стороны от мелкой мороси.

Становится ясно, что значит «вспомнить старые добрые времена»: я узнаю кинотеатр, в который мы часто ходили, когда я училась в шестом классе.

Я не бывала здесь с тех пор, как три года назад его закрыли. Окна заколочены, в углах, как будто пытаясь скрыться от непогоды, валяется мусор. Техасские ветра сорвали овальную оранжево-синюю неоновую вывеску над входом; теперь она висит боком, напоминая треснутое пасхальное яйцо. Больше она не гласит «Кинотеатр «Восток». Можно разобрать только «…сток». И это грустно.

Здесь – конечная точка нашего пути. Мы с Джебом и Дженарой часто просили родителей свозить нас сюда, но, кроме того, кинотеатр играл роль убежища для подростков, которые хотели на несколько часов вырваться из-под родительского надзора. Мы собирались в огромной сливной трубе на дальнем конце парковки, где бетонный спуск переходил в площадку со стенками. Она тянулась метров на двадцать и представляла собой идеальную рампу для катания на скейте.

Никто никогда не волновался, что нас затопит. Этот сток сделали, чтобы сливать излишки воды из озера на другой стороне – озера, которое постепенно, год от года, пересыхало.

Поскольку внутри сток совершенно сухой, он служил укрытием для влюбленных и граффитчиков. Мы с Дженарой бывали здесь не так уж часто: за этим следил Джеб. Он говорил, мы слишком невинны, чтобы наблюдать то, что творится в глубине.

Но сегодня он привез меня именно сюда.

Джеб едет через замусоренную парковку и пустое поле, преодолевает спуск на мотоцикле. Когда мы катимся под уклон, я крепче сжимаю колени, снимаю руки с талии Джеба и вскидываю их в воздух. Бугорки на лопатках зудят, я хохочу и взвизгиваю, как на американских горках. Смех Джеба присоединяется к моему хихиканью. Но мы слишком быстро оказываемся внизу, и я снова хватаюсь за него: колеса скользят в лужах, пока мы зигзагом движемся к трубе.

Мы останавливаемся у входа. Туннель заброшен, как и кинотеатр. Подростки перестали тусоваться здесь, когда «Подземелье» – ультрафиолетовый парк развлечений и спорта, который принадлежит родителям Таэлор Тремонт, – стал самым популярным местом сборищ в западной части города. Дождь усиливается, и Джеб придерживает мотоцикл, чтобы я могла слезть. Я поскальзываюсь на мокром бетоне.

Он обхватывает одной рукой мою талию и, не сказав ни слова, притягивает меня к себе, чтобы поцеловать. Я беру Джеба за подборок и заново вспоминаю, как перекатываются под пальцами его мускулы, как его жесткое тело идеально прилегает к моему, более мягкому.

Капли дождя скользят по нашей коже и просачиваются между губами. Я забываю, что мы по-прежнему в шлемах, что лосины стали холодными и мокрыми, а туфли отяжелели от влаги. Наконец-то он со мной, и точки соприкосновения наших тел кажутся раскаленными добела – это единственное, что я сейчас сознаю.

Наконец мы отстраняемся – оба мокрые, раскрасневшиеся и запыхавшиеся.

– Мне до смерти хотелось это сделать, – хрипло говорит Джеб и пристально смотрит на меня своими пронизывающими зелеными глазами. – Каждый раз, когда я слышал по телефону твой голос, я только и мечтал к тебе прикоснуться.

Наши сердца бьются в такт, и от слов Джеба в моем животе всё скручивается. Я облизываю губы – это негласное признание, что я думала то же самое.

Вместе мы заводим мотоцикл в туннель и прислоняем к изогнутой стенке. Потом стаскиваем шлемы и встряхиваем головами.

Я снимаю куртку и рюкзак.

Не помню, чтобы раньше здесь было так темно. И вдобавок небо затянуто облаками. Я делаю осторожный шаг в глубину, и меня оглушает тревожный шепот пауков, сверчков и прочих насекомых, которые таятся во мраке.

«Подожди… не наступи на нас… скажи ему, чтобы убрал свои огромные ноги».

Я испуганно останавливаюсь и спрашиваю:

– У тебя есть фонарик?

Джеб подходит сзади и обвивает мою талию руками.

– Есть кое-что получше, – шепчет он, оставляя теплый отпечаток чуть пониже моего уха.

Что-то щелкает, и на стене туннеля загораются огоньки. Гирлянда висит на стенке, как виноградная лоза. Лампочки светят не так уж ярко, но я вижу, что здесь больше не валяются чужие скейты. Раньше ребята оставляли в туннеле старые доски, чтобы другие тоже могли покататься после кино. Мы тогда жили по неписаным правилам. Скейты редко крали, потому что все хотели, чтобы свобода длилась вечно.

Мы были так наивны и думали, что в мире людей есть хоть что-то вечное.

На стенах мерцают флуоресцентные граффити – попадаются и неприличные слова, но чаще всякие романтические надписи. Любовь, смерть, анархия, мир. Рисунки с изображением разбитых сердец, звезд, каких-то лиц.

«Черный свет». Я вспоминаю неоновые виды «Подземелья» и Страны Чудес.

Одно изображение выделяется на фоне прочих – это ультрафиолетовый рисунок феи, сделанный в четыре цвета (оранжевый, розовый, синий, белый). Ее крылья распростерты за спиной, яркие, украшенные драгоценными камнями. Фея похожа на меня. Столько времени прошло, но я по-прежнему удивляюсь, когда вижу рисунки Джеба. В точности так я выглядела в Стране Чудес, включая радужные крылья и узоры на лице – черные изогнутые линии, запечатленные прямо на коже. Как будто продолжение ресниц.

Джеб видит глубины моей души, даже не сознавая этого.

– Что ты сделал? – спрашиваю я, приближаясь к рисунку и в то же время стараясь не раздавить никого из насекомых.

Джеб берет меня за руку, помогая удержать равновесие.

– Несколько баллончиков краски, молоток, гвозди, гирлянда на батарейках.

Он включает туристический фонарь, который освещает плотное одеяло, расстеленное на бетоне. На нем стоит корзинка для пикников. Насекомые, увидев свет, стихают.

– Тебе же вечно некогда, – замечаю я, садясь и принимаясь рыться в корзине.

Там лежит бутылка дорогой минеральной воды, а еще – сыр, печенье и клубника.

– Ну, у меня было много свободного времени, пока у вас сегодня не кончились уроки, – отвечает Джеб, запускает плейлист и кладет айпад на рюкзак.

Из крошечных динамиков льется проникновенная музыка.

От его слов я начинаю чувствовать себя маленькой неопытной девочкой. Стараясь не обращать на это внимания, я достаю из корзинки несколько белых роз. Джеб всегда дарил мне розы – с того самого дня, когда мы поговорили начистоту о наших чувствах. С того дня, когда я вернулась из Страны Чудес. Утром после прошлогоднего выпускного бала.

Я нюхаю цветы, пытаясь отогнать воспоминания о других белых розах, там, в Стране Чудес, которые Джеб окрасил собственной кровью.

– Я хотел сделать тебе особый подарок, – говорит Джеб, стаскивает мокрую фланелевую рубашку и тоже садится на одеяло, выжидающе глядя на меня.

Эхом в моей голове отдается: «Хотел сделать тебе особый подарок».

Цветы выскальзывают из моих рук и рассыпаются по земле, выговаривая мне за ушибленные лепестки.

– О, – говорю я, пропуская их шепот мимо ушей. – Значит… вот что это.

Он улыбается, и я вижу знакомый левый резец, который слегка заходит на передний зуб.

– «Это»?

Джеб берет из корзинки клубничину. Свет фонаря отражается от глянцевитых пятен – следов сигаретных ожогов – у него на предплечьях. Перед моим мысленным взором встают и другие шрамы, скрытые под футболкой. Это воспоминания о несчастном детстве.

– Хм. «Это».

Джеб подбрасывает ягоду в воздух, откидывает голову назад и ловит клубнику ртом. Жуя, он смотрит на меня, как будто ждет следующей реплики. В этом ракурсе щетина у него на подбородке кажется бархатной, хотя, конечно, она совсем не мягкая, а жесткая на ощупь.

Я чувствую, как в животе становится горячо, и отвожу взгляд, стараясь не замечать все те сексуальные мелочи, которые сводили меня с ума, пока мы не виделись.

Мы обсуждали следующий шаг наших отношений по телефону и эсэмэсками, иногда лично. Поскольку Джеб вечно занят, мы оба отметили на календаре день выпускного бала.

Может быть, он решил, что не желает так долго ждать? А значит, придется сказать ему, что сегодня я не готова. Самое плохое – нужно будет объяснить почему.

Я совершенно не готова, дико напугана, причем не по какой-то обычной причине. Легкие сжимаются, в том числе от сырости в туннеле… Здесь пахнет краской, мокрым камнем и пылью. Я кашляю.

– Эй, спортсменка… – голос Джеба звучит очень серьезно.

Он произносит мое прозвище так ласково и тихо, что оно почти теряется на фоне музыки и шумящего снаружи дождя.

– Что?

У меня дрожат руки. Я сжимаю кулаки, так что ногти впиваются в старые шрамы на ладонях. Шрамы, которые, как думает Джеб, я получила, попав в детстве в аварию. Разбившееся ветровое стекло якобы изрезало мне руки. Это лишь один из моих многих секретов.

Я не могу дать Джебу то, что он хочет. Не могу отдать всю себя. Во всяком случае, до тех пор, пока я не объясню ему, кто я такая. Что я такое. Плохо, что до выпускного осталась всего неделя. Но я не готова излить душу сегодня, после того как мы столько времени провели в разлуке.

– Слушай, расслабься, – просит Джеб, разжимая мои кулаки и прижимая ладони к своим ключицам. – Я привел тебя сюда, чтобы подарить вот это.

Он проводит моей рукой по своей груди – и я нащупываю что-то твердое, размером с монетку, спрятанное у него под футболкой. Потом замечаю на шее тонкую цепочку…

Джеб вытаскивает ее и подносит к свету. На цепочке висит медальон в форме сердечка, с замочной скважиной посредине.

– Я нашел эту штуку в маленьком антикварном магазине в Лондоне. Если не ошибаюсь, твоя мама подарила тебе ключик, который ты постоянно носишь, да?

Я вздрагиваю. Мне до боли хочется поправить Джеба. Нет, это не тот самый ключик, который сохранила для меня мама, хотя он отпирает дверь в тот же странный и безумный мир.

– Так вот… – Джеб протягивает руку и надевает цепочку на меня.

Медальон повисает точно поверх ключа. Джеб высвобождает мои волосы и укладывает пряди так, чтобы они покрыли обе цепочки.

– Я подумал, что это будет символично. Медальон сделан из такого же металла, как твой ключик. И тоже выглядит старинным. Вместе они обозначают то, что я всегда знал. С тех пор как мы приходили сюда в детстве.

– И что же это?

Я смотрю на Джеба и любуюсь тем, как свет, пробивающийся в туннель, окрашивает одну сторону его гладкого лица легкой синевой.

– Что только у тебя есть ключ от моего сердца.

Эти слова застают меня врасплох. Я опускаю голову, чтобы Джеб не увидел бурю чувств в моих глазах.

Он сердито фыркает.

– Глупо получилось. Наверное, надышался краской, пока рисовал.

– Нет. – Я привстаю на колени и обвиваю руками его плечи. – Это было искренне. И очень при…

Джеб прижимает палец к моим губам.

– Я клянусь, что буду принадлежать тебе одной. Надо расставить все точки. Перед балом, перед Лондоном. Прежде чем между нами что-то произойдет.

Я знаю, что Джеб вполне искренен, но то, что он говорит, не вполне правда. Он принадлежит и своей карьере. Джеб хочет, чтобы у его мамы и у Дженары было много красивых вещей; он хочет оплатить учебу в колледже сестре, мечтающей стать дизайнером, и сделать так, чтобы в Лондоне я ни в чем не нуждалась.

И есть еще одна скрытая причина, по которой он так предан искусству. Причина, о которой Джеб никогда не говорит.

Я не вправе ревновать Джеба к его намерению пробиться, доказать самому себе, что он лучше своего отца. Я просто хочу, чтобы он обрел душевное равновесие и успокоился.

Но кажется, что с каждым новым знакомством, с каждой проданной работой его аппетит разгорается, превращаясь в настоящую зависимость.

– Я скучала по тебе, – говорю я, притягиваю Джеба ближе и обнимаю. Одеяло под нами мнется.

– Я тоже скучал, – отвечает Джеб мне на ухо и отстраняется.

Увидев мой взгляд, он тревожно хмурится.

– Ты что, сомневаешься?

– Ты почти неделю не звонил.

Он поднимает брови, как будто слегка обидевшись.

– Извини. Сети не было.

– Есть домашний телефон и электронная почта, – отвечаю я – увы, с ощутимым раздражением.

Джеб постукивает по корзине мыском ботинка.

– Ты права. Но на той неделе я был страшно занят. Ждал последнего аукциона. Ну и всякие светские тусовки…

То есть он развлекался с элитой. Я смотрю на него. Очень внимательно. Джеб трет большим пальцем мою нижнюю губу, словно пытаясь превратить мрачную мину в улыбку.

– Слушай, не надо так глядеть. Я не напивался, не принимал наркотики, не изменял тебе. Чисто деловые встречи.

У меня перехватывает дыхание.

– Знаю. Но иногда я волнуюсь.

Я беспокоюсь, что он начнет стремиться к тем вещам, которых я еще не испытала в жизни. В шестнадцать лет Джеб лишился невинности с девятнадцатилетней официанткой в ресторане, где он подрабатывал мойщиком посуды. В прошлом году, когда он встречался с Таэлор, они не занимались любовью; пробуждающиеся чувства ко мне мешали Джебу перейти эту черту. Но и без того неприятно знать, что до меня у него была какая-то «женщина постарше», что она лишь один пример тех искушений, которые теперь окружают Джеба каждый день.

– Из-за чего ты волнуешься? – интересуется Джеб.

Я качаю головой:

– Так, глупости.

– Нет, объясни.

Я выдыхаю, сбрасывая напряжение.

– Мы с тобой сейчас живем совсем по-разному. И я не хочу оставаться в прошлом. В этот раз мне показалось, что ты так отдалился… что мы живем в разных мирах.

– Нет, – отвечает он. – Я видел тебя во сне каждую ночь.

Его ласковый ответ напоминает и мне о моих снах и о той жизни, которую я скрываю от Джеба. Какая же я лицемерка.

– Осталась всего одна неделя до выпускного, – говорит Джеб, поигрывая кончиками моих волос. – А потом мы поедем в Лондон, и ты сможешь везде бывать со мной. Пора вывести и твое искусство в мир.

– Но папа…

– Я уже придумал, как все уладить.

Джеб отпихивает стоящую между нами корзину.

– Что? Как?

– Я серьезно, Эл. – Джеб ухмыляется. – Ты хочешь говорить о папе, когда мы можем заняться вот этим?

Он встает и притягивает меня к себе, крепко обвив руками. Я прижимаюсь к нему, и мы танцуем под музыку из айпада. Наконец-то гармония. Я забываю обо всем, кроме покачивания наших тел. Наш разговор течет по знакомому руслу. Мы смеемся и шутим, наверстывая упущенные за последние несколько недель приятные моменты.

Начинает казаться, что всё идет как всегда. Мы сливаемся друг с другом, и всё внешнее исчезает.

Играет следующая песня, ритмичная и страстная, и мои пальцы в такт скользят вдоль позвоночника Джеба, пробираясь под футболку. Я легонько провожу ногтями по его смуглой спине и целую в шею.

Джеб издает тихий стон, и я улыбаюсь в полумраке, ощутив явную перемену. Перемену, которую я запустила. Джеб вместе со мной опускается на одеяло, укладывая меня на спину. Тихий внутренний голос уверяет: хватит говорить о вещах, которые кажутся незаконченными. Но, главное, я люблю Джеба таким, сосредоточенным только на мне. Он нависает надо мной, одновременно успокаивая и требуя.

Опираясь локтями на одеяло, он целует меня так нежно и глубоко, что я чувствую вкус клубники, которую он недавно съел.

Я едва дышу, голова кружится… я парю высоко-высоко и едва замечаю, что ему на телефон пришло сообщение.

Джеб слегка напрягается и откатывается в сторону, чтобы достать мобильник из кармана джинсов.

– Прости, – говорит он и проводит пальцем по экрану, чтобы прочесть эсэмэску.

Я ворчу, желая вернуть его тепло и приятную тяжесть.

– Это журналист из «Нуара». Говорит, они готовы предоставить мне двухстраничный разворот, если я смогу перенести съемку в галерее на сегодня. А потом они приглашают меня на ужин, чтобы взять интервью…

Заметив разочарование в моих глазах, Джеб добавляет:

– Прости, Эл. Но двухстраничный разворот… это серьезно. До конца выходных я твой, с утра до вечера, каждый день. Ладно?

Я хочу напомнить, что мы не виделись целый месяц и сегодня рассчитывали побыть вдвоем, но прикусываю язык в начале тирады.

– Конечно.

– Ты супер. – Джеб целует меня в щеку. – Можешь сама тут всё собрать? Мне надо позвонить мистеру Пьеро, чтобы он вынес работы в выставочный зал.

Я коротко киваю, и Джеб идет к выходу, чтобы договориться со своим боссом, владельцем художественной галереи, где он хранит старые работы в промежутках между выставками. Нас разделяет темнота; скорбные тени за пределами досягаемости фонаря кажутся такими же бесприютными, как и я.

Я сажусь и собираю корзину, изо всех сил вслушиваюсь разговор. Что-то про то, в котором зале лучше всего свет для съемок… и я не замечаю, что насекомые стали шептать громче. Их голоса сливаются в единый призыв: «Нужно было его послушать. Он предупреждал тебя во сне… теперь все твои сомнения развеются».

Кап. Кап. Кап.

Я поспешно поднимаюсь, услышав за спиной, в темноте, капанье. От этого звука у меня волосы встают дыбом.

Кап. Кап. Кап.

Мне хочется позвать Джеба, чтобы он взглянул, в чем дело, но тут мое внимание привлекает ярко-синий кончик крыла, нарисованного на стене, сразу за пределами круга света. Странно, что я не заметила его раньше.

Я медленно подхожу к сияющему в потемках рисунку и несколькими резкими рывками сдираю со стены гирлянду. Шнур падает и тащится за мной, а я придвигаюсь все ближе к загадочным граффити, с шумом волоча по бетону блок с батарейками.

Кап. Кап. Кап.

Я заглядываю в непроницаемую темноту в дальнем конце туннеля, но пока что меня больше интересует рисунок. Намотав провод на пальцы, я подношу эту импровизированную световую перчатку к нарисованному крылатому существу и освещаю его, фрагмент за фрагментом, как будто складываю головоломку.

Я узнаю это лицо и обрамленные драгоценными камнями глаза. Узнаю растрепанные синие волосы и губы, у которых вкус шелка, корицы и опасности.

Желание и ужас смешиваются в моей душе. Он всегда производил на меня такой странный эффект.

– Морфей, – шепотом говорю я.

И насекомые отвечают хором:

– Он здесь… он управляет дождем.

Мне словно втыкают копье в спину. Я застываю на месте.

– Беги! – кричит Джеб, и я прихожу в себя.

Он бежит ко мне, шлепая по воде, которая как-то незаметно собралась у меня под ногами.

– Потоп! – орет Джеб, спотыкаясь в разделяющей нас темноте.

Я испуганно шагаю к нему, но гирлянда лампочек вдруг оживает в моей руке. Извиваясь, как змея, она оборачивается вокруг моих запястий и стягивает их вместе, потом обвивает лодыжки. Я борюсь с ней, но оказываюсь в плену, прежде чем успеваю закричать.

Из темноты вылетает волна и сбивает меня с ног. Я падаю на живот. Холодная грязная вода плещет в лицо. Я кашляю, стараясь держать нос над водой, но гирлянда не позволяет мне даже шевельнуться.

– Эл!

Испуганный крик Джеба – последнее, что я слышу. Вода захлестывает мое связанное тело и уносит прочь.