Читать книгу Братство любви Николая Неплюева. В 2-х кн. Кн. 2 - А. Малышевский - Страница 2

Изгнанники рая, земные соузники!

Вы, для кого добро не пустое слово и любовь – дорогая святыня; вы, для кого понятны слова Спасителя мира о жаждущих правды и о плачущих, для кого без понимания правды Божией нет ни воздуха, ни света, без правды Божией в жизни нет утешения; вы, для кого во тьме земного бытия, как солнце духа, сияет Свет от Света Небесного и вы, для кого все мрак без просвета и мировая скорбь беспредельная; вы, души живые, вы все, кто хочет жить любовью, подчиняя ей и разум и ощущения, а не прозябать, развлекаясь пестрыми утехами; вы все, скорбящие о хаосе жизни по обычаю мира сего, для кого злоба и пошлость – невыносимое бремя, а любовь – святая радость вдохновенного духа, – откройте глаза сомкнутые, уразумейте сердцем весь ужас адского хаоса и не отвергайте долее любви Того, кто возлюбил вас до причастия плоти и крови, кто принял муку воплощения, чтобы вас научить и упокоить.

Мы все изведали мрачные бездны хаоса, где все поругано, осмеяно, извращено – и ощущения, и разум, и любовь; где злые демоны борьбою веселятся и злобные победы торжествуют, где подлые рабы страстей кумира создали себе из ощущений и одновременно кумира своего боготворят и сами презирают; где разум, делаясь слугой покорным ощущений, во тьме блуждает, лишенный света веры и любви, а самая любовь, осмеянная разумом, униженная до уровня случайного придатка властных ощущений, научно признана физической потребностью тела, низведена до гнусного позора холодного и грязного разврата. Мы знаем все холодный мрак земного бытия, мы знаем все щемящую тоску униженного духа, мы знаем все томительную скорбь поруганной святыни.

Знать все это и мириться равнодушно или бесплодно ныть могут только те, в ком окончательно потух святой огонь, угасло вдохновение любви, нет более ни веры в Бога, ни сострадания к горю и унижению грешного человечества.

Вы, в ком тлеет хоть искра веры и любви, вы, для кого существует на земле хоть один воплощенный дух, которого счастье для вас не безразлично, вы найдете в себе силу воспрянуть духом, вы поймете, что надо разумно жить, что нельзя разумно жить, не понимая смысла жизни и подло прозябать среди зверской борьбы и глупых утех позорной, адской жизни по обычаю мира сего.

Отцы и матери, вы, на ком лежит тяжелый крест – ответственность за честь и счастье грядущих поколений, кому Господь вручил талант бесценный, живую душу, способную испытывать и адскую муку и райскую радость, подумайте о том, что ожидает вашего ребенка. Вот он стоит перед вами доверчивый и ласково смотрит на вас. Он ничего не знает о жизни мира, вы должны научить его, воспитать, дать мудрый совет, защитить от зла, направить на добро. Вы ввели его в жизнь, вы должны научить его жить, должны указать ему, где свет во мраке земного бытия, где тихая пристань бурного моря хаоса житейского.

Неужели огрубелое сердце ваше не разумеет этих святых обязанностей, неужели вы способны на жестокое легкомыслие делать из живого ребенка милую игрушку и затем с тупоумным равнодушием взирать на то, как на ваших глазах эта живая душа будет тонуть в пучине хаоса?! Пожалейте это бедное, беспомощное создание, пожалейте эту детскую головку, которая так доверчиво прижимается к вашей груди, не обрекайте ее на страшную муку хаоса мысли; пожалейте это сердце, которое так доверчиво любит вас, не обрекайте его на невыносимый холод корыстных отношений в зверской борьбе за существование, пожалейте это бедное тело, земное проявление духа вечного, не обрекайте его на грубый позор холодного разврата по учению и обычаю мира сего.

Не обманывайте себя, не притворяйтесь бессильными и тупоумными; я напомню вам, что ожидает вашего ребенка, напомню вам и то, что вы можете сделать для него.

С того дня, как у вас родился ребенок, вы обязаны отдать себе отчет в своих убеждениях и симпатиях, вы не можете беспечно продолжать свое непробудное пьянство жизни: вы не смеете прибавлять к позору собственного неразумного прозябания позорное преступление, обрекая разумный дух вашего ребенка на позорное прозябание по вашему примеру; не смеете, если хотите иметь право считать себя разумными и честными, если хотите иметь право ожидать от вашего ребенка любовь и уважение.

Тот, кто угар непробудного пьянства жизни ставит выше любви, уважения и счастья своего ребенка; кто хочет жить для себя, не считая счастье своего ребенка непременным условием собственного счастья, тот из-за какой-либо излюбленной похлебки отказался от своего первородства в мире животных, он не достоин более носить имя человека разумного, он признал себя скотоподобным двуногим и рассуждать с ним было бы напрасно.

Если, напротив, вы понимаете, что значит любить и уважать; если вы искренно желаете иметь право любить и уважать вашего ребенка и ему внушать любовь и уважение, вы не можете не подумать о том, что в вас самих может помешать ему любить и уважать вас, о том, как оградить его от зла и воспитать в нем человека, достойного любви и уважения.

Каков бы ни был ваш образ мыслей, вы не можете разумно желать, чтобы ребенок ваш был грубым бессмысленным животным, другими словами, не можете желать, чтобы выше всего он ставил свои физические потребности-прихоти ощущений, не можете разумно желать и того, чтобы он был зловредным эгоистом, злым врагом всего человечества, выше всего ставя сознание, живя умственными потребностями в ущерб нравственности; вы не можете, напротив, не желать, чтобы рассудок его подчинялся нравственным стимулам, властвуя над ощущениями.

Под влиянием страсти грехолюбивое человечество постоянно нарушает святую гармонию духа, но в теории обязано признать, что гармония эта не может изменяться, не переходя тотчас в дисгармонию, при которой грешный дух теряет всякое право на любовь и уважение.

Итак, вы не можете не желать для вашего ребенка, чтобы он был высокой нравственности и имел светлый ум, не можете не желать и того, чтобы, оставаясь нравственным и умным, он мог не страдать в течение земной жизни от неприятных ощущений и удовлетворять все свои физические потребности, не подвергая себя пытке невольного аскетизма; чтобы, оставаясь нравственным и умным, он не испытывал и другой невыносимой пытки, задыхаясь в тяжелой атмосфере порочности и тупоумия.

На первых же шагах жизни, если мать не может всю себя отдать безраздельно одному ребенку, он переходит на попечение более или менее невежественной нянюшки, в голове у которой непременно заразительный для ребенка хаос отрывочных ходячих мнений, не согласованных ни с каким стройным мировоззрением.

На ребенка влияет не столько то, что ему говорят, как то, как ему говорят, не столько мысли, сколько склад ума. Под влиянием антихристианского строя окружающей жизни склад ума даже у самых набожных нянюшек радикально антихристианский; и вот воплощенный дух, начинающий знакомиться с экономией земного мира, привыкает употреблять слова, эти условные клички отвлеченных понятий, не в христианском значении; чистое золото, на самом пороге жизни, подменено фальшивою монетой, и, так как эта монета ходячая, ее можно употреблять всю жизнь, ни разу не задумавшись над тем, что это подлог и существует золото чистое; вот этот склад ума, по большей части грубо материалистический, низводящий самые высокие христианские истины до уровня самой пошлой практичности, как ее понимают рабы жизни по обычаю мира сего, и делает для человечества непонятными самые простые истины, – дозволяет обманывать себя фальшивою монетою.

Таким образом, жизнь встречает новую пришелицу, душу живую, первым подлогом, который и начинает собою непрерывную серию обманов, благодаря которым вся умственная деятельность человека превращается в сплошную забаву, бесцельную перетасовку гипотез сомнительной достоверности, при упорном игнорировании единой абсолютной истины вечной правды Божией.

Человечество, утопая в хаосе противоречивых гипотез, не имея мерила абсолютной истины, в практике жизни руководствуется соображениями об относительной полезности и, под влиянием наивного смешения понятий о духе и материи тела, усвоив ложное представление о том, будто свойства духа постепенно развиваются, как развивается на их глазах агломерат материи тела, считает полезным и разумным питать сознание ребенка, как оно питает его тело, такою пищею, которою само питаться не желает. Так, считая своею обязанностью заботиться о пище ребенка, о чистоте, здоровии и удобствах его тела, оно сочло бы за постыдное равнодушие накормить его протухлыми яйцами или гнилою говядиной, оставлять его неумытым и непричесанным, одевать в грязное белье и разодранное платье; в то же время оно считает совершенно нормальным отдавать ребенка на руки людям, с которыми само не согласилось бы поддерживать постоянное общение, мысли и чувства которых оно не разделяет; оно не считает предосудительным навязывать таким образом ребенку склад ума, который само признает нелепым, не имеет к своему ребенку настолько любви, уважения и стыдливой ревности, чтобы оградить его от привязанности к людям, которые этого чувства не заслуживают, и тем обрекает ребенка на шаткость ума и проституцию сердца.

Даже и в том случае, когда мать сама заботится о ребенке, не считая нужным привести в порядок хаотический сумбур мыслей в собственной голове, положение ее ребенка не многим лучше. Надо отдать справедливость большинству матерей: благодаря любовной жалости к слабому, беспомощному, наивному по незнакомству с экономией земного мира своему ребенку, огрубелое сердце самой грешной матери разумеет по отношение к нему то, что не разумеет при других обстоятельствах; большинство матерей стыдится высказать ребенку беспорядочный хаос ума и сердца; к сожалению, их любовь редко доходит до разумения необходимости для ребенка истины абсолютной и ревнивого ограждения его сознания от отравы лживых гипотез.

Обыкновенно любви хватает только на благонамеренный обман ребенка, стыдливое прикрытие от него безобразного хаоса временным условным покровом. Таким покровом обыкновенно избирается христианство, на которое все, как те, которые воображают себя верующими, так и те, которые сознают себя неверующими, одинаково смотрят: именно как на покров условный и временный. Лучшее доказательство тому то, что почти никто не стремится сообразовать с верою ни мысли, ни чувства, ни тем более строй жизни, а, напротив, все явно отрицаются Христа, громко исповедуя свое неверие, признавая христианское братство за невозможную, не практичную утопию.

Поверив, что христианство есть абсолютная истина, нельзя не жить по вере и не сделать все возможное, чтобы и ребенок мог согласовать свою жизнь с верою живою. Все уловки извинить разлад между верою и жизнью немощами человеческими, роковою необходимостью установившегося склада жизни и тем более гнусным расчетом на снисходительность Бога Святого и Праведного – наивные увертки, которые сами по себе красноречиво свидетельствуют о невозможном для христианина непонимании самых основных христианских истин и позорной для него самодовольной наглости злой воли.

Вера степеней не имеет, нельзя верить отчасти, можно верить только живою верою или совсем не верить, обманывая себя умственными и нравственными калейдоскопами, которые с верою ничего общего не имеют, хотя в них и развлекаются пестрыми сочетаниями обрывков христианских идей и нравственных сентенций. При наличии живой веры всякий грамотный легко поймет, читая Евангелие, простые истины святых слов Того, кто пришел научить всех, а не одних мудрых книжников, как понимают их простые люди Божии из народа, эти честные искатели Христа, часто неграмотные.

Верующему не может придти в голову странная мысль отговариваться слабоумием и слабохарактерностью, как делают это постоянно люди, гордые своим умом и самостоятельностью, когда огрубелое сердце заставляет их говорить глупости. Верующий, смиренно признавая ничтожность своего ума перед мудростью высшего разума мира и не желая глупой самостоятельности разнообразного плача и скрежета зубов, вне райского блаженства единой гармонии Царства Божия, никогда не унизит себя до притворного непонимания воли Отца Небесного и смиренно, не мудрствуя лукаво, употребит всю наличную силу ума на то, чтобы понять истину, и всю наличную силу воли, чтобы честно жить по вере.

Матери, не согласуя ни мысли, ни чувства, ни жизнь свою с духом христианства, а иногда и сознавая свое неверие, считают необходимою педагогическою мерою говорить ребенку о Боге и Христе Спасителе и приучать его выполнять некоторые общепринятые обряды богопочитания. Одни наивно воображают, что в этих отрывочных мыслях и обрядах исчерпано все христианство, даже и не замечая, что весь склад их ума и жизни в полном разладе с волею Бога, которого чтут устами своими. Другие, не веруя и не желая, чтобы ребенок искренно верил, говорят, что христианство – временная педагогическая мера, пригодная для уяснения нравственных понятий в условной форме, доступной пониманию ребенка в зачаточный период его сознания. Все одновременно подрывают к себе доверие ребенка и закладывают в уме его хаос мысли, поучая его одному и на его же глазах ежеминутно делая другое; осуждая свое поведение на словах и всем складом жизни постоянно доказывая, что не придают этим словам никакого практического значения.

И чем более растет ребенок, чем более он входит в общую жизнь семьи, а затем и общества, которому принадлежит, тем более развязны делаются при нем взрослые, тем менее стесняются выказывать разлад своих мыслей, чувств и жизни с религией, которой его поучали в детстве. Он все более убеждается, что христианство для одних симпатическое средство, нисколько не препятствующее жить по антихристианскому обычаю мира сего, для других политическая или педагогическая мера; все более привыкает думать, что и мировоззрение, и идеалы, и понимание смысла жизни, и самую программу жизни надо искать где-то вне христианства: в науке, искусстве, литературе, даже в самой практике пестрого хаоса жизни.

Так как ни наука, ни литература, ни искусство, ни практика жизни никакого определенного мировоззрения, а потому и никакого идеала и никакой этики не дают и дать не могут, а жизнь идет своим чередом, то подросток, по примеру больных, все более высвобождаясь из-под влияния религии, все более привыкает думать, что знание абсолютной истины невозможно и не необходимо, что понимание смысла жизни тоже ни к чему не пригодно и что бездельное прозябание изо дня в день есть самая разумная жизнь для человека, лишь бы жить по возможности удобно и приятно.

Вот обстоятельства, при которых начинает знакомиться с экономией земного мира новая пришелица, живая душа человека, когда все еще ново для нее на земле и так необходимо руководство определенного мировоззрения, чтобы не растеряться среди массы притекающих впечатлений от пестрого хаоса жизнедействительности.

Вот обстоятельства, при которых человек с первых шагов жизни привыкает жить ощущениями, отрицая самую возможность удовлетворить высшую потребность разума, познать абсолютную истину и высшую потребность сердца любить Бога и творить волю Его.

Даже в этом раннем возрасте чем более гармонично настроение духа, тем тяжелее жить. Если живет в душе память о Боге и потребность любить Его и ближнего, сколько духовного томления и бессознательной неудовлетворенности среди людей, совсем забывших Бога, исказивших в себе образ и подобие Его до такой степени, что ребенок, конечно, не сознавая причин, не признает в них ближних своих и будет горько чувствовать свое одиночество. Любя Бога, нельзя не любить жадно всякий намек и тем более прямое указание на Него, нельзя не понимать, что в Его словах единая абсолютная истина, и не страдать бессознательно от явного разлада между словом и делом всех окружающих, которые от имени Бога говорят одно, а сами на каждом шагу делают совсем другое. Я не преувеличиваю: ребенок, конечно, не в состоянии не только формулировать на словах, но и сознать определенно причины своей неудовлетворенности, оттиски с натуры в его мозгу слишком многочисленны и пестры, он не успел еще разобраться в них и привести их в порядок, что большинству человечества не удается и во всю жизнь, но он чувствует тем не менее тоску земного бытия; и таких тоскующих детей гораздо больше, чем думают.

Чем более нарушена гармония духа, тем лучше живется ребенку; потребность любить и сознавать в нем гораздо слабее, и он легко удовлетворяется сообразными его возрасту нравственными и умственными игрушками, а физические потребности, которые он ставит выше всего, заботливо удовлетворяются его родителями.

С поступлением в учебное заведение пестрота притекающих впечатлений для ребенка значительно увеличивается, увеличивается с тем вместе и хаотическое состояние его сознания, так как объединяющих начал, приводящих в порядок груды пестрого материала, накопляющегося от непрерывно притекающих впечатлений, нет никаких. Напротив, все до крайности пестро и разнохарактерно.

В христианской школе признается официально абсолютная истина христианского мировоззрения. Из среднего учебного заведения подросток выносит убеждение, что христианство – схоластическая мудрость и политическая необходимость, не имеющая с действительною жизнью ровно ничего общего. За исключением уроков Закона Божия, он никогда на других уроках не слышал ни одного намека на признание христианского мировоззрения и не мог не заметить, что и в учебниках склад мысли совсем не христианский и учителя по понятиям и симпатиям слишком часто совсем не христиане. Таким образом, при содействии общения с товарищами, которые тоже не вынесли из семьи ни понимания христианства, ни любви к нему и вполне свободны умом и сердцем от подчинения воле Божией, происходит окончательная пожизненная страховка от возможности понять истинное значение христианства, от возможности заподозрить, что именно в Библии, и нигде более, заключен источник познания абсолютной правды, насколько поведало ее человечеству Божественное Откровение, что именно Библия, и одна Библия способна дать человечеству понимание смысла земной жизни и возможность разумно жить, а не прозябать бесцельно, что она воистину книга книг, святая книга жизни, которая одна способна все животворить, без которой науки – пустые забавы ума, этика – мертвая схоластика, стеклянная игрушка, которая разлетится вдребезги от первого искушения, изранив своими осколками своего наивного почитателя.

В этом отношении Франция, стремясь признать образование нехристианским, поступает более искренно и логично, чем другие страны. Молодые люди, выходя из французской школы, будут сознавать, что о христианстве ничего не знают и что христианство нисколько не ответственно ни за общее направление школьной науки, ни за общий строй жизни в этом государстве, признавшим себя нехристианским. Гораздо хуже положение молодых людей, которые воображают, что они грамотные христиане, не умея ни думать, ни чувствовать по-христиански, не знающие, следовательно, ни одной буквы азбуки христианства.

Чтобы понять весь трагизм положения этих несчастных молодых людей, брошенных на произвол судьбы без руководства стройного мировоззрения, без света определенного идеала, без узды разумной нравственности, припомним, что именно в таком состоянии их предоставляют многоразличным соблазнам жизни по обычаю мира сего, утешая себя странными избитыми фразами о том, что молоды бывают один раз в жизни, что надо перебеситься и тому подобными ходячими формулами отречения от Бога и Христа Его.

Нужно ли говорить, что в среднем учебном заведении, при быстром возрастании хаоса мысли и чувства, будет возрастать и тягостное чувство неудовлетворенности, если не в конец нарушена святая гармония духа. При любви к Богу и инстинктивной нравственности, которая состоит в доброй воле духа подчинять ощущения сознанию под верховным главенством любви, молодой человек все более и более будет убеждаться в дисгармонии настроения подавляющего большинства человечества и порождаемом тем хаосе жизни; он будет с каждым днем все более страдать от инстинктивной недоброжелательности, которую всегда чувствует порок к святости. Эта невыносимая тоска нравственного одиночества, этот леденящий холод всеобщей недоброжелательности для человека, который выше всего ставит свойство духа любить и не находит ни в себе, ни кругом себя никакой нравственной поддержки именно в тот роковой период жизни, когда ум загроможден наибольшим количеством неупорядоченных оттисков с натуры, самостоятельного жизненного опыта еще нет и тело только что доразвилось до возможности жить полною жизнью возможных на земле ощущений, – все это создает для воплощенного духа такой хаос искушений, что редко он выходит из него победителем.

Припомним, что и любовь к Богу, и нравственность живут в нем только на степени инстинктивного чувства: ни семья, ни школа, ни даже теория в форме и размере официальной программы по Закону Божию не довели его до самосознания, не уяснили ему разумный смысл его нравственных симпатий! Напротив, все направлено к тому, чтобы ввести его во искушение усомниться в себе, в вечной правде гармонии духа и нравственных стремлений, поверить в силу зла и разумность жизни по обычаю мира сего, устыдиться наивной глупости непонятых и всеми осмеянных нравственных симпатий, особенно когда они не ограничиваются словами, а налагают печать святости на все подробности жизни. Заразительный пример установившегося склада жизни, наглая самоуверенность и самодовольная порочность нравственных тупиц, любовно обзывающих себя трезвыми практиками жизни, считая, что глуп до святости и всякий, кто вдохновение любви не считает за наивную сентиментальность, грубые глумления товарищей, сдержанная ирония педагогов, поклоняющихся какому-либо научному или литературному кумиру, не имеющему с христианством ничего общего, полное равнодушие родителей, убежденных, что это зло – явление нормальное и что их сыну обязательно перебеситься надо, – все это дружно наталкивает молодого человека на ужасную решимость совершить над собою нравственное насилие и, наперекор инстинктивным симпатиям гармонического духа, попробовать, по примеру всех окружающих, отдаться пошлой рутине хаоса жизни.

Сколько этих несчастных нравственно гибнет именно при таких обстоятельствах и, совершив это преступное насилие над собою, погружаются в непробудное пьянство жизни, привыкают к бессознательному прозябанию в чаду угара какого-либо вида бешенства, признанного за нормальную принадлежность молодости, и готовы вместе с другими святотатственно глумиться над утерянной святостью, клеймя святую память изнасилованной гармонии духа названием наивных бредней счастливой юности!

И вы, преступные родители, ничего не понимали огрубелым сердцем, когда на ваших глазах совершалось это нравственное самоубийство. Нет, вы не любите вашего сына, хотя и принимаете за нежную любовь вашу грубо эгоистическую привязанность к вашему детенышу. Как вы не имеете любви к Богу на степени живой веры и понимания воли Его, так вы не имеете и любви к ближнему, даже к ближайшему из всех ближних, сыну вашему, на степени понимания насущных потребностей его духа и искреннего желания ему абсолютного добра и счастья! То, что вы принимаете за нежную родительскую любовь, по большей части только грустная сумма разнообразных слабостей дисгармонического духа: вам дела нет до вечного счастья вечного духа; огрубелое сердце ваше даже и не разумеет того, что едино на потребу для вашего сына; вам надо, чтобы здесь, на земле временного странствия, он был для вас утешением и опорою, понимая утешение в смысле родительской или родовой гордости.

Не умея любить ни Бога, ни ближнего и сознавая, что дух ваш, несмотря на то, не утерял окончательно свойства любить, вы утешаете себя, играя в любовь к детям вашим; это тоже нравственный калейдоскоп, который вы легко откладываете в сторону, как ненужную вещь, как только вы можете забавляться иначе, играя в любовь к Богу калейдоскопом глупого ханжества или в любовь к ближнему калейдоскопом холодного разврата. Степень вашей любви к детям легко обнаруживается, как только они не ласкают ваших родительских слабостей, как только они перестают быть вашею гордостью по понятиям излюбленной вами жизни по обычаю мира сего. Недаром прозвучали грозные для вас слова Спасителя мира: Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее[16]. И: Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня[17].

Зачем же, называясь христианами и воображая, что любите детей ваших, вы всего более боитесь, чтобы они не променяли на Христа жизнь по обычаю мира сего, чтобы они не последовали словам Спасителя мира, приняв на себя крест и выше всего ставя Царствие Божие и правду Его; зачем, таким образом, вы ставите детей ваших в необходимость выбирать между вами и Христом?!

Чего у вас нет: веры во Христа или любви к детям? Очевидно, ни того, ни другого. Если бы вы верили, вы бы не могли, будучи грамотными, а может быть и высокообразованными, не изучить основательно святую Библию, оставаться грубыми невеждами в деле веры, не умея ни думать, ни чувствовать по-христиански, не могли бы не жить по вере, отговариваясь нелепым для верующего предлогом, что это невозможно; вы бы поняли, что жить по вере не значит делать невозможное или неразумное, а, напротив, разумно выполнять волю Божию, всегда и во всем подчиняя сознание и ощущение вдохновению любви животворящей согласно вечной правде святой гармонии духа, причем многое, что кажется невозможным, станет возможно; вы бы поняли, что для счастья вашего сына необходимо, чтобы он жил по вере; вы бы поняли цену святого достоинства гармонии духа и всего более боялись бы для него позорного унижения нравственного самоубийства. Если бы вы любили сына вашего, вы бы понимали стыдливую ревность по отношению к нему и не только не мирились для него с фантастическою потребностью перебеситься, но уразумели бы любящим сердцем, что невозможно оградить сына от искушений и избавить его от лукавого, не порешив твердо выяснить ему весь позор жизни беснующихся по обычаю мира сего.

Но огрубело сердце людей этих, они не разумеют более любви к Богу и к ближнему, в том числе и к детям своим; не только не разумеют стыдливой ревности по отношению к сыну, но готовы стыдиться святой гармонии духа его и сочувствовать гнусному насилию нравственного самоубийства в угоду тем, кто создает жизнь по обычаю мира сего, кому бы и теперь Спаситель мира сказал, как говорил отцам их XIX столетий тому назад: Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего[18].

Чтобы при таких обстоятельствах остаться твердым и сохранить достоинство святой гармонии духа, необходима такая степень святости, при которой редко происходит воплощение, которая соответствует только тем избранным сынам человеческим, о которых Библия повествует, что еще до рождения они были избраны вершителями воли Божией на земле. Большинство решается на нравственное самоубийство и вполне погружается в хаос жизни на всю жизнь, если дух, обманутый земными забавами умственными и нравственными калейдоскопами, не найдет в себе силу воспрянуть, стряхнуть с себя запутанную сеть условной лжи современной культуры.

Это нравственное пробуждение случается часто, но редко дух, пройдя через пытку нравственного унижения, найдет в себе силу воспрянуть выше унылой разочарованности и мрачного недовольства собою. И это геенна огненная, где плач и скрежет зубов еще здесь, в земной жизни, а вы, преступные, жестокие родители, не только не ограждаете от нее ваших детей, но заботливо ведете их к ней примером собственной жизни, практическими советами и холодными близорукими расчетами.

Напротив, чем более нарушена гармония духа, тем легче живется и в этом возрасте. Когда дух огрубел до полного равнодушия к Богу, в нем угасла потребность веры и он, легко стряхнув с себя тонкую позолоту религии, наложенную на него в виде временной педагогической меры столь же равнодушными к Богу родителями или педагогами, чувствует себя своим человеком среди равных ему по равнодушию к Богу товарищей, занимаясь науками, тщательно замалчивающими свое место в общей гармонии экономии мира, о которой нельзя говорить, игнорируя Бога, отрицая любовь Творца, которая одна и дает разумный смысл бытию мира, – которая одна превращает науку из бесцельной умственной игрушки в разумное орудие познания абсолютной истины, давая возможность проверять научные гипотезы абсолютной истиною Божественного Откровения.

Бесцельность науки, не озаренной светом религии, не смутит его; даже в том сравнительно редком случае, когда сознание он ставит выше ощущения, он успокоится на ходячем мнении, что вне религии есть стройные философские мировоззрения, которых он, по молодости, понять не может или еще не успел усвоить, но которые когда-то в будущем уяснят ему и абсолютную истину бытия, и смысл земной жизни человека, и разумный смысл научных занятий; когда, что бывает гораздо чаще среди грешных детей земли, гармония духа извращена до положительного преобладания ощущений над высшими свойствами духа, он найдет вполне разумным, совершенно игнорируя потребности духа любить Бога и ближнего и познавать абсолютную правду, избрать целью всех своих стремлений обеспечить себе возможность приятных ощущений и, сделав сознание рабом ощущений, найдет вполне разумным заставить науку служить его личным выгодам, забывая при этом, что ни наука, ни переживание ощущений не сообщили никакого разумного смысла его жизни и не делают из бесцельного прозябания ничего, кроме бесцельного прозябания, украшенного забавою приятных ощущений при содействии науки.

Наконец, окончив свое образование, молодой человек официально погружается в хаос жизни. Родители, когда они понимали свою ответственность исключительно с точки зрения условного обычая и неизбежного приличия, в восторге, самодовольно заявляют, что исполнили свои родительские обязанности и торжественно умывают себе руки, с наслаждением слагая с себя всякие дальнейшие заботы. Оно и понятно. Когда искренно любишь, забота о счастье и благе любимого существа, для христианина забота о христианском настроении духа и честной жизни по вере не может быть временною обязанностью: это насущная потребность любящего сердца, и сложить ее с себя можно, только потушив огонь любви в сердце. Отец, который бесстыдно заявляет, что пришел конец его заботам о сыне и что он слагает с себя нравственное руководство его жизнью, мать, которая радуется тому, что сбыла с рук взрослую дочь и тоже слагает с себя заботы и ответственность, выдавая ее замуж, никогда не любили своих детей и просто решали педагогическую задачу или, еще вернее, раскладывали скучный для них педагогический пасьянс, в котором есть условные правила, есть в конце удача или неудача, только нет одного глубокого жизненного смысла.

Верующий христианин, мировоззрение которого сужено от безбрежного хаоса лживых гипотез до познания единой абсолютной истины, симпатии которого сужены от широкого безразличия к добру и злу до исключительной любви к добру, не может принять за широкий взгляд на вещи равнодушие к мыслям и чувствам сына; по самой сути христианства он не может насиловать свободу воли его, но не может, любя его, не трепетать, пока сердце бьется в груди, за участь любимого сына, не может равнодушно взирать на то, как ум его, сойдя с узкого, прямого пути абсолютной истины, блуждает в дебрях лживых гипотез, как сердце его, изменив добру и правде, благодушно уживается и со злобою, и с пошлостью, и с ложью.

Когда родители сами не имеют ни веры, ни твердых убеждений, когда любовь не озарила их сознания до понимания абсолютной необходимости для блага сына упорядочить хаос собственных мыслей, чувств и жизни, чтобы иметь возможность и ему облегчить удовлетворение насущных потребностей его ума и сердца, конечно, весьма естественно сознавать, что руководить нельзя и что притворяться руководителем – тягостная условная ложь, от которой приятно и разумно отделаться при первой возможности. Имея хаос мыслей в голове и хаос необузданных похотей в сердце, нет разумного основания предпочитать собственный хаос мыслей и похотей хаосу мыслей и похотей сына. Лучшее, что может сделать отец при таких обстоятельствах, не навязывая сыну ни своих мыслей, ни своих симпатий, – предоставить ему свободу блуждать в дебрях хаоса жизни, упорно отказывая ему в руководстве даже в случае его доброй воли принять это руководство, рассчитывая, что, авось, блуждая самостоятельно, он случайно набредет на истину и правду и поймет их лучше своих родителей, которые эту истину и правду или не признали, или проглядели на своем пути.

Вот это сознание неразумности навязывать другому хаос своего ума люди называют широким взглядом на вещи, просвещенною терпимостью, уменьем уважать всякие чужие убеждения и считают за высокую добродетель. В применении к отношениям родителей к детям дошли до предоставления этим последним возможности свободно развивать свои порочные наклонности с самой колыбели, причем, конечно, нельзя не почувствовать облегчение, когда после бессмысленного пассивного наблюдения над свободным развитием естественных наклонностей ребенка можно, наконец, покончить с этой жестокой ролью равнодушного наблюдателя, которая и при наличии и при отсутствии любви одинаково нелепа и лжива.

Подавляющее большинство родителей, одни сознательно, другие бессознательно, именно так думают, чувствуют и поступают. На свои родительские обязанности они смотрят как на тягостную повинность и при первой возможности умывают руки, предоставляя сыну самостоятельно блуждать во тьме хаоса жизни по обычаю мира сего.

Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?[19]. Когда в уме свет абсолютной истины вечной правды Божией, не страшен бурный хаос окружающей жизни. Когда сознание покоится во тьме противоречивых гипотез, обманывая себя пустыми забавами умственных калейдосскопов, какова же тьма жизни, основанной на решающем значении властных ощущений, среди непроглядной тьмы хаоса зверской борьбы за существование по заповедям человеческим и обычаю мира сего.

Начиная самостоятельную жизнь, немногие имеют в себе свет, большинство наивно принимает за свет в себе тьму, которая не стала светом, оттого что родители умыли руки.

Посмотрим, что дает эта новая, самостоятельная жизнь этому полноправному гражданину человечества, сообразно с тем, насколько свет его тьма, насколько нарушена святая гармония духа.

Когда гармония духа извращена до преобладающего значения ощущений, человеку дышится свободно в родственной ему атмосфере жизни по обычаю мира сего. Все тут направлено именно на удовлетворение физических потребностей и на ограждение материальных средств, нужных для того.

Подчиняя сознание ощущениям, он будет смотреть на науки как на средство обставить жизнь возможно лучше и, не требуя от них удовлетворения высшей потребности сознания познать абсолютную истину, без чего нельзя понять смысла жизни, нельзя и жить сознательно, может даже сделать из них кумиров, видя в них источник дорогого для него комфорта современной цивилизации. Ставя физические и подчиненные им умственные потребности гораздо выше нравственных, он не будет тяготиться грубою жестокостью борьбы на пользу карману и, не затрудняясь выбором средств для достижения намеченных целей, будет тем легче успевать в жизни, чем более в нем нравственной неразборчивости, умственной односторонности и энергии алчности.

Все в окружающей жизни будет потакать его наклонностям, на каждом шагу он встретит человека, которому понятно и дорого именно то, что и как он думает и чувствует; все живущие по обычаю мира сего признают его своим человеком и будут любить в нем все свое, до первой кости, конечно, при дележе которой обязательно вспомнят излюбленную свою пословицу о собственной рубашке. Для него жизнь упрощена до минимума, возможного для друзей мира сего среди современной осложненности капиталистической цивилизации.

Вы, может быть, думаете, что счастье его обеспечено? Не будем говорить о том аде ежеминутного злобного скрежета зубов, который неизбежен для него здесь, в этой земной жизни, если ошибочные расчеты или неудача в борьбе с более счастливым соперником повергли его в жизнь лишений, для избежания которых он жертвовал всем сонмом потребностей ума и сердца.

Предположим, что он один из тех редких баловней капитализма, которые по головам своих соперников дошли до финального апофеоза, и может ласкать свои ощущения по прихоти своих похотей, не испытывая отравы желчной зависти к кому бы то ни было и, что бывает еще реже, без непрерывной пытки подозрительной недоверчивости ко всему окружающему. Широко удовлетворяя свои физические потребности, он легко может купить себе и всякие умственные и нравственные калейдоскопики; убедить себя, что он очень умен, играя в науку, и что он очень добр, играя в благотворительность, может даже найти выгодным для себя за сходную цену купить титул мецената и филантропа. Даже и при этих обстоятельствах он будет вполне счастлив только в том случае, если он очень зол.

Очень глупому человеку редко удается не только победить соперников, но оградить себя от алчности многочисленных героев наживы даже при самой энергичной радости. Умный человек, конечно, может при наличии злобы, развлекать себя пестрыми игрушками и весело убить жизнь, не задумываясь над тем, что жизнь его, несмотря на блестящую пестроту обстановки и бесконечное разнообразие ощущений, все же никакого разумного смысла не имела, что умственные и нравственные калейдоскопы-игрушки могли способствовать убиванию времени, обману сознания, подкупу общественного мнения, даже материальным выгодам, только осмыслить бесцельное прозябание они не могли, и жизнь, хотя и весело, и с оттенком высокой культуры и с изящными украшениями идейного и нравственного порядка, все же была убита, а не пережита разумно.

Самая удачная комбинация для того, чтобы весело и не задумываясь убить жизнь, – соединение в одном человеке Каина и Хама, когда человек глубоко убежден, что он не приставник брату своему и находит удовольствие весело хохотать над этим чуждым сердцу его отверженным братом.

Я встречал их на жизненном пути, самодовольных, самоуверенных, торжествующих; люди называли их остроумными, практичными людьми, завидовали им и восторгались ими; глаза их смотрели холодно и гордо, на губах играла саркастическая улыбка. Кто знает, что происходит у них в уме и сердце, когда сознание, пронизывая туман угара суеты и развлечений, ставит им вечные, роковые вопросы о конечной цели бытия, о разумном смысле земной жизни человека и таинственной загадке неизбежной смерти. Недаром эти трезвые практики так настойчиво ищут опьянения ощущения чувственными удовольствиями или опьянения ума пестрыми игрушками каждый раз, как они отрезвляются от опьянения суетливою деловитостью.

Когда дисгармония духа происходит от преобладания сознания над любовью, подчиняя себе ощущения, и радости и печали носят иной характер, изменяются и условия счастья. Преобладание сознания над ощущениями состоит не в том, что сознанием живут больше, чем ощущениями, а в том, что сознание не делают рабом ощущений, не смотрят на него исключительно как на орудие приобретения благ земных, постоянно ставят себе вопросы: отчего, как и для чего, не довольствуясь бессмысленным ответом хочу со стороны ощущений, не признают ощущение самодовлеющим божеством и не хотят признать над собою власть этого грубого деспота.

Медленно вскисала закваска Царства Небесного, заложенная на земле Спасителем мира. Напрасно гордые умы волнуются и негодуют, ребячески заявляя, что, по их человеческим расчетам, две тысячи лет слишком достаточны, чтобы доказать несостоятельность христианства, до сих пор не водворившего Царства Небесного на земле. Спаситель мира предвидел, как медленно будет созревать нива Господня, вскисать тройная закваска и вырастать из зерна горчичного могучее дерево; Он руководствовался не близорукими расчетами детей земли, а знанием вечной правды Бога Святого и долготерпеливого, который никогда не насилует свободу воли разумного духа, для которого тысяча лет, как один миг, и Царство Небесное – свобода, вдохновение, любовь и вечная радость, а не насилие, расчет и злобное торжество быстрой победы.

Кому злая воля не мешает видеть глазами и сердцем разуметь, тот не может, изучая историю человечества, не видеть и не разуметь, как медленно и неуклонно созидалось, и созидается, согласно притче о тройной закваске, Царство Бога на земле, это таинственное Царство, которое внутрь нас есть и не приходит, с соблюдением явно, видимо.

Медленно вскисала первая закваска, пока масса человечества, принимая букву и внешнюю форму христианства, в массе пребывала в периоде высшей дисгармонии духа под игом властных ощущений. Не только в этом периоде, но даже ранее зари света великого, заложившего на земле закваску Царства Небесного, появлялись изредка, как яркие звезды во мраке ночи, высокие души, одинокие, не только не порождения среды и предшествующих обстоятельств, но чуждые, далекие, как звезды неба, не современникам одним, но и далекому потомству. В душе у них царила святая гармония Царства Небесного. Люди называли их Сократом, Платоном, пророками, апостолами, святыми, удивлялись им, злословили, ненавидели, гнали при жизни, гордились ими, украшали гробы их и поклонялись им по смерти их, когда побивать их камнями стало невозможно. Никто не понял их, как и теперь еще не понимает, потому что увидеть их духовными очами разума и уразуметь любящим сердцем не красоту буквы, а яркий свет, любовью озаренного сознания не красоту идеи, а святой огонь их пламенной речи может только тот, кто равен им по гармонии духа. Они жили на земле, эти светочи человечества, они наложили печать гармонии духа на свои великие творения, это святые дрожжи закваски Царства Небесного, и медленно, по слову Божию, вскисает живая закваска по мере изволения свободной воли душ живых.

Когда начался второй период закваски, период сознания духа христианства, сознания стройной гармонии вечной истины правды Божией, сознания глубины мудрости святых слов Света от Света Небесного? Для многих ли начался этот период? Вышло ли человечество из периода властных ощущений? Для многих ли начался период власти сознания? Кто ответит на это? По слову Божию, возникнет и это чистилище духа внутри нас без соблюдения.

Для массы человечества наступило время болезненного перехода от царства ощущений к царству сознания. Это кровавая заря, после которой взойдет солнце второго периода закваски Царства Небесного, взойдет, спокойное и величавое, и озарит блестящими лучами сознания во мраке спящее человечество. Не все откроют глаза, не все уразумеют сердцем, не все поверят, что и это солнце исходит от Творца и вышло из зерна горчичного, насаженного в землю Спасителем мира; многие не увидят глазами и не уразумеют сердцем; для многих и это животворное солнце получит научное объяснение и будет признано за простой фонарь, за который и надо благодарить кумира-науку, а не славить Бога вышнего; многие по-прежнему будут гордиться, рассуждать и злобствовать, а не благодарить, сознавать и любить.

Во многих ли совершилась великая реформа освобождения сознания из-под власти ощущений? Во многих ли совершилось святое преображение духа, сознавшего вечную истину правды Божией, животворящий дух буквы Евангелия? Для многих ли наступил период сознания на пути к Царству Небесному? Когда будет сказано последнее слово постепенно исправляемых и пополняемых переводов слова Божия на язык человечества? И этого знать нельзя, и это возникнет в тайниках души человеческой и не придет с соблюдением.

Очевидно, период освобождения сознания наступил для многих, не период сознания вечной истины правды Божией: до периода христианского сознания массе грешного человечества далеко, он и не придет для тех, кто, не любя, не хочет разуметь огрубелым сердцем; я говорю о том частичном восстановлении гармонии духа, когда сознание берет верх над ощущениями, не подчиняясь, однако, нравственному руководству любви, оно достаточно для начала новой эры в жизни человечества, но не достаточно для Царства Небесного, уразуметь которое до вдохновения любви животворящей может только тот, кому святая гармония духа сообщает добрую волю разуметь Отца Небесного, не притворяясь не понимающим ее, чтобы иметь право ее не выполнять.

Сознание, порывая вековечные цепи, безумствует теперь в опьянении торжества, как безумствовали французы во дни террора, как безумствует всякий раб, порвав свои цепи путем насилия, когда расковать его добровольно не хотели, а держать в цепях было непосильно. Как не было границ самоуверенной алчности властных ощущений, так нет границ и самоуверенной гордости властного сознания.

Нерушима правда Божия[20]. Едина святая гармония духа; едино вечное Царство Божие; в нем только радость светлая и вечное блаженство, а вне его лишь горький плач и скрежет зубов. Божественное Откровение давно поведало нам эту вечную истину правды Божией, но гордые дети земли, как и всегда, не поверили и этому слову, исшедшему из уст Божиих, и, не желая восстановить святую гармонию духа, гордо мечтали о блаженстве вне Царства Божия, помимо Бога и правды Его. Но нерушима правда Божия, и гордое тупоумие ожесточенных сердец неизменно созидало ад, воображая, что созидает рай, не желая понять, что злоба не может не породить ада, как и то, что рай не может быть без вдохновляющей любви Духа Святого Господа животворящего. И вот, злые демоны, дисгармония духа которых дошла до преобладающего значения ощущений, тупоумные по злобе сердца, грешные и грехолюбивые, наивно мечтали создать себе рай ощущений и вместо того попали в ад болезней и печалей капитализма, материализма и половой психопатии.

Теперь другие, не менее злые демоны, ставя сознание выше ощущений, но в то же время и много выше веры, которая и есть любовь к Богу, и много выше братства, которое и есть любовь к ближнему, мечтают о каком-то царстве разума, которое должно быть раем сознания и подчиненных ему ощущений, и уже теперь попали в хаос противоречивых гипотез и дойдут неминуемо, если вера и любовь не озарит их до какого-либо нового ада тем более ужасного, чем более сознание будет делать муки невыносимыми.

Пока сознание было послушным рабом ощущений, оно могло работать на созидание комфорта цивилизации; на него была положена узда строго определенной цели: созидать материальное благополучие; мировые вопросы никакого значения для созидания рая ощущений не имели; от них отделывались, воображая себя верующими христианами, люди, не имевшие в действительности ни веры, ни любви, принявшие одну обрядовую форму христианства, равнодушные к Богу до того, что не находили нужным ни отнестись сознательно к вероучению, ни жить по вере.

Когда сознание получает верховную власть, оно не имеет причины ограничивать себя прежними узкими целями; оно не может добровольно отказаться от насущной потребности своей знать абсолютную истину, а не гадать, блуждая в лесу противоречивых гипотез. Если дух искренно желает познать истину, он не может не идти до конца, не может не сознать, что человеку недоступно самостоятельно дойти до познания абсолютной истины бытия; а что без знания истины абсолютной невозможно не только понять смысл земной жизни и жить разумно, но даже нет разумного основания считать какое-либо действие, какую-либо мысль разумными; у человека нет мерила разумности, и весь мир идей обращается в хаос гипотез, фантазий и снов наяву.

Таким образом, подчинившись сознанию, человек обязательно будет приведен к убеждению, что жить сознательно без веры в Божественное Откровение, этот дар любви Божией, невозможно. Только Бог может подарить человечеству знание абсолютной истины, и, каковы бы ни были размеры этого дара Божия, человек, познав малейшую крупицу абсолютной истины через Божественное Откровение, имеет в этой крупице точку отправления и твердую точку для работы сознания. Если злая воля не отвращает человека от Бога, он уверует, когда сознание поставит его лицом к лицу с Божественным Откровением; уверует с радостью; тем с большею радостью, чем более живет в его душе любовь к Богу, любвеобильному Творцу и Высшему Разуму мира.

Во все времена были люди, путем сознания дошедшие до радости веры; были и такие, которым сознание уяснило только, что люди, воображая, что верят, совсем не знают, во что верить, не понимают смысла самого слова вера и тем более не живут по вере; при доброй воле они старались бы понять то, что не понимают и со святых страниц Библии, свет веры озарил бы их; при злой воле они поставят в вину Богу и Христу Его и неверие людей, и их постыдное невежество в деле веры, и их позорную жизнь по противному воле Отца Небесного обычаю мира сего.

Вот этих людей, сознающих ложь жизни христиан и по злобе сердца обвиняющих в том Бога и Христа Его, особенно много в настоящее время. Они презрительно обзывают веру – мистицизмом и христианство – отжившею религией. Они сотворили себе кумира из собственного сознания и не могут удовлетворить насущной потребности этого кумира, отказываясь смиренно принять знание абсолютной истины из Божественного Откровения. Чтобы задушить невыносимую жажду своего кумира, они стараются опьянить его наукою, развлекать самыми разнообразными умственными калейдоскопами, придумали ему даже золотую клетку позитивизма, но ничто не помогает, и им не удается заглушить назойливый вопрос о смысле жизни мира и человека.

Бог – любовь[21]. В этой любви Божией – первопричина бытия мира и человека. Свят Господь Бог наш[22]. В этой святости – первопричина изгнания из рая и сатаны, и Адама, и всех тех грешных душ, которые, нарушив святую гармонию духа, продали свои права сынов Божиих из-за чечевичной похлебки своих индивидуальных похотей. Тот, кто высоко дорожит свободою дисгармонии своего духа и готов ежеминутно продать Бога из-за малейшей похоти своей, не может добрую волю уразуметь огрубелым сердцем, ни любовь, ни святость Божию, не может помириться с абсолютной истиной бытия, именно с тем, что дает разумный смысл бытию мира и воплощению человека, что дает ключ к уразумению разумной стройности великого плана мироздания.

Напрасно силятся заменить абсолютную истину Божественного Откровения философскими обобщениями: ни один разумный человек не в силах заглушить в себе сознание, что все это измышления ума человеческого, основанные на сомнительных опытах обманчивых органов чувств, или пустая риторика, выводящая фантастическое мировоззрение из какого-либо основного положения, которое само по себе лишь гипотеза ума человеческого, которому, как сами люди признают, свойственно ошибаться. И вот, несмотря на бесконечное количество стройных философских систем, человек не может заглушить в себе сознание, что все это лишь смелые гипотезы, и не может выбрать ни одну из них настолько убедительную, чтобы хотя на короткое время соединить под свое знамя хоть один народ из сонма народов земли. К тому же ни одна из этих стройных систем, не исключая и тех, которые признают разумного Творца и Верховного Владыку мира, отвергая Божественное Откровение, не может, без очевидной наивности и ребяческой заносчивости, говорить ни о первопричинах, ни о конечных целях мира и земной жизни разумного духа, а именно понимание разумного смысла жизни человека и есть необходимая основа, непременное условие, без чего не могут быть разумны и все подробности жизни, без чего человек не может осмысленно ступить шага, избрать идею, отдаться желанию, сказать слово.

Положение людей, находящихся на этой промежуточной стадии между полной дисгармонией духа под властью ощущений и святой гармонией царства веры и любви, много хуже положения тех, в ком сознание – послушный раб ощущений и мудрствует лукаво только на пользу своему владыке. Находясь в этом чистилище, грешный дух не может заглушить в себе сознание того, что жизнь его не осмысленна, что наука самодовлеющего значения иметь не может, что в уме его хаос противоречивых гипотез и нет мерила для распознания крупиц абсолютной истины в песке наивной глупости и злонамеренной лжи; что в сердце у него хаос индивидуальных прихотей и нет никакой разумной причины для самоограничения, нет и никакого разумного основания мечтать о возможности перемирия между несогласованными прихотями убежденных эгоистов, не имея разумного основания для стройной системы общепринятых самоограничений; не может заглушить в себе и сознание того, что кругом него жизнь представляет из себя безобразный, неосмысленный хаос и что ни малейшего разумного основания мечтать о том, что этот хаос может быть упорядочен раньше, чем будут упорядочены хаос ума и хаос сердца, другими словами – раньше, чем будет установлена святая гармония духа, чего он, этот грешный дух, не желает по злой воле и отсутствию любви к Богу.

Бедный добровольный страдалец! Он не хочет рабски подчинять сознание ощущениям, сознав, что это неразумно, и не может найти разумного основания для самоограничения на пути удовлетворения ненасытной алчности этих самых ощущений. Сознавая все безобразие хаоса жизни, сознавая и то, что невозможно удовлетворить жажду ощущений, не делаясь рабом бессмысленной рутины хаоса жизни, сознание требует от него аскетизма для сохранения индивидуальной свободы, без которой нельзя разумно жить, и то же сознание говорит ему, что у него нет никакого разумного основания жить не только при невыносимой пытке нелепого для него аскетизма, но даже и при неудобстве принудительного самоограничения.

Делая из своего сознания кумира, невозможно не быть логично доведенным до сознания неразумности жить, до сознания разумности самоубийства, чтобы покончить муку сознания этого бессмысленного скорбного прозябания среди бессмысленного хаоса жизни. Если бы душа по природе не была христианка и не жила в ней на степени инстинкта память о Боге и вечности духа, люди, воображающие себя неверующими, не могли бы глупо отказывать себе в блаженстве нирваны и глупо продолжать бессмысленное скорбное прозябание, сознавая и скорбь, и бесцельность этой муки. На самом деле атеисты и материалисты не верят только в том смысле, что не любят Бога, и не желают Его исповедовать; самый страх смерти показывает ясно, что они инстинктивно признают и Бога и вечность духа, очень дорожат возможностью прятаться от Бога в кожаные одежды тела и очень боятся, по примеру Адама, предстать перед Ним в наготе греховной дисгармонии своевольного духа.

Жить – неразумно, умирать – не хочется, вот роковая дилемма, при которой долго оставаться нельзя. Это преимущество чистилища – царства разума, над адом – царством ощущений. Пока внутри нас ад полной дисгармонии духа под деспотическим владычеством ощущений, мы можем страдать, не сознавая абсолютной глупости невольных страданий, наивно принимая эти страдания за неизбежную прихоть какой-то судьбы, и нашу глупость за благоразумие трезвого философа-практика.

Когда мы духовно доросли до преобладания сознания над ощущениями и водворилось внутри нас на место духовного ада чистилище царства разума, мы не можем бессрочно оставаться в этом положении; сознание, которое под владычеством ощущений было поглощено практическими расчетами, выйдя на свободу, непременно приведет нас к пониманию того, что не только страдать без разумной цели глупо, если можно избегнуть этих страданий, но даже глупо подвергать себя опасности страдать, когда самоубийство дает нам верное средство застраховать себя от возможности страданий, приведет нас к сознанию возможности рая и необходимости выбрать между раем и адом, не оставаясь бессрочно на большой дороге чистилища.

Когда добрая воля не мешает сердцу разуметь истину и помнить о Боге, обоготворенное сознание легко может таким образом привести душу, алчущую и жаждущую правды, к подножию креста и тут добровольно и смиренно сложить с себя позорное положение кумира-самозванца, преклонившись перед единым законным владыкою мира – Богом единым, легко может привести к вере и понимание истинного значения Божественного Откровения и заключенной в нем абсолютной, вечной истины правды Божией.

При той же доброй воле, когда хаос жизни и особенно ложь жизни христиан сделали для человека непосильным понимание истинного значения веры и Божественного Откровения в бурном хаосе моря житейского, властное сознание легко может привести к сознательному, хладнокровному самоубийству или долгой агонии мучительной тоски жизни, ноющего прозябания среди хаоса жизни, сознавая его неразумность и не желая подло мириться с нею.

При злой воле инстинктивный страх смерти неизбежен, и решиться на самоубийство можно только под влиянием минутного порыва злобного отчаяния или страстного желания переменить во что бы то ни стало одну невыносимую муку другою, хотя бы для разнообразия. Оставаясь жить, поклонники разума должны выбирать между опьянением ума наукою до потери сознания бесцельности этого занятия, когда знание абсолютной истины не дает мерила для оценки относительной достоверности гипотез, развлечением сознания разнообразными умственными калейдоскопами и добровольным отречением сознания от власти в пользу ощущений.

И тут, конечно, большое значение имеет степень умственных способностей человека. Когда поклонник разума очень глуп, он легко может уверовать в абсолютную истину какой-либо научной сказочки, совершенно серьезно принимать опьянение ума наукою и даже развлечение сознания умственными калейдоскопами за высокополезную, разумную деятельность и благодушно мириться с хаосом жизнедействительности.

Кому не известен этот тип благодушного ученого или жизнерадостного интеллигентного человека, самодовольного и ко всему и ко всем снисходительно доброжелательного, благодаря эгоистическому равнодушию ко всему, что не нарушает иллюзию его интеллигентной феерии среди горя и страданий окружающей жизнедействительности. Эти безобидные мечтатели, пока их мечты уживаются с выгодами поклонников ощущений, внушают этим последним даже уважение, особенно когда их научные изыскания направлены к увеличению комфорта цивилизации или выгодности какого-либо производства; тогда их признают положительно полезными наравне с мериносами и дойными коровами.

Многие при современном культе разума сочтут за кощунство одно святотатственное предположение о возможности соединения изобретательности с ограниченностью ума, и, однако, это так. Ограниченность ума происходит не от ограниченности способности духа сознавать, а от духовной лени, безволия духа, не желающего сосредоточить внимание, часто и от недоброкачественности машины мозга. Если машина мозга действует исправно не вся, а только в одной какой-либо части, человек будет глуп и может в то же время быть односторонне гениален; то же произойдет и в том случае, если человек тупоумный по злобе сердца, при полном равнодушии ко всему остальному, сосредоточит всю энергию духа на какой-либо ничтожной мелочи жизни; терпеливое внимание легко может привести самого глупого человека к открытиям и изобретениям. Так, когда дух по равнодушию к Богу не страдает ни мировою тоскою, ни мучительною жаждою познать абсолютную истину правды Божией и по равнодушию к людям нимало не болеет чужим горем и страданиями, он может сосредоточить всю энергию духа на какой-нибудь машине, если он умен, развлекаясь этою игрушкою, а если он глуп, воображая, что она-то и придает разумный смысл его земному существованию; и в том, и в другом случае он может, в конце концов, при упорном внимании и непоколебимом терпении изобрести новое усовершенствование и даже набрести на совершенно новое открытие. Люди, для которых это усовершенствование или открытие окажутся выгодными, признают изобретателя гением и благодетелем человечества и открытие гениальным подвигом человеческого ума тем охотнее, чем более выгод они от того получили. Таким образом, люди этой категории, особенно если они глупы и злы до невозмутимого самодовольства среди горя и страданий, очень хорошо уживаются с прочими врагами Бога и благодушествуют, находя весьма сносною жизнь по обычаю мира сего.

Кто не перешел через близкое к этому духовное настроение, когда в ранней молодости безобразный хаос окружающей жизни не мешал жестокому эгоизму жизнерадостности! Тогда глупость сердца была порождена жаждою духа жить сознанием и ощущением после невольного воздержания детства, и он забавлялся, даже не подозревая, что это забава, а не важное дело, способное само по себе дать разумный смысл жизни!

Многие ли отрезвляются? Многие ли сознают жестокость беспечной жизнерадостности среди бессмысленного зверства хаоса жизни по обычаю мира сего? Многие ли извиняют этот анахронизм жизни, а не любуются им и не воспевают его как отрадное явление?

Когда искренний поклонник разума очень умен, он не может предписывать ему близорукие или узкие цели деятельности, а должен покорно следовать за вольным полетом своего кумира в самую высь мировых вопросов, как бы дух ни замирал от страха и ни коченел от холода и мрака при роковых выводах неумолимой логики. Он все разрушит, этот разум-кумир, он докажет своему поклоннику, что он – ничтожная былинка безбрежного хаоса мира, которая только и может понять, что ничего не понимает, которая не в силах понять ни сущность материи, ни сущность какой-либо силы, ни начала, ни конца времени и пространства, ни первопричину бытия мира, ни самозарождения этого мира из столь же непонятной пустоты, ни смысла жизни, ни тайну жизни разумного человека. Что же остается для искреннего поклонника разума, как не развенчать своего кумира или оставаться верным ему до безумия или мрачного ужаса беспросветного отчаяния.

До безумия и отчаяния доходят гораздо реже, чем до молчаливого, часто бессознательного развенчивания кумира. Искреннее исповедование разума продолжается только до тех пор, пока глубоко убеждены в его всемогуществе; как только заговорили о его ограниченности, о том, что наука и цивилизация все же лучшее из всего относительного и преходящего, другими словами – излюбленная суета из всех бессмысленных сует, кумир развенчан до степени заурядной похоти, и поклонник разума становится прозябающим рабом самодовлеющих ощущений. Тогда погружаются в непробудное научное пьянство, соединенное с угрюмым озлоблением томительного похмелья в трезвые минуты, или забавляют своего экс-кумира, ставшего излюбленною похотью, разными умственными калейдоскопами, для приличия продолжая говорить громкие фразы о свете разума и благах цивилизации, сознавая в то же время всю дрянность этой пошлой игры и скрытой под нею подлой дряблости бессмысленного прозябания.

Нередко случается, что изверившийся поклонник разума добровольно возвращается под тиранию ощущений и погружается в сознательный, принципиальный разврат, находя, что ощущения и суть единственное, реальное, непризрачное благо жизни; тогда унижают своего бывшего кумира до положения послушного раба ощущений, заставляя его изобретать пикантные новинки, разукрашивать порок роскошными цветами поэзии, изящно драпировать его, эффектно освещать и всячески мудрствовать лукаво, стараясь хитроумно доказать, что подлость, злоба и порок – высокая демоническая добродетель, симпатичное проявление горячего темперамента и широкого просвещенного взгляда на вещи или, по крайней мере, вполне естественная нормальная потребность человеческой природы.

Третья мера муки в притче о закваске – это люди, которые не подчиняют любовь сознанию и тем более ощущениям. И эта мера муки должна медленно вскисать до святой гармонии духа. От робкого признания равноправности любви с сознанием и ощущениями до вдохновения пламенной веры и любви – длинный путь, и на пути этом много комбинаций компромиссов между волею духа, жизнью по обычаю мира сего и степенью вдохновения любви животворящей.

Как и все притчи Спасителя мира, притча о тройной закваске имеет глубокое и в то же время широкое значение. Три меры муки означают не только три степени дисгармонии духа, из которых каждая, вскисая по мере доброй воли подчиняться действию животворящего слова Божия, способна притворится в святую гармонию духа, при которой царствие Божие внутри нас есть; эти три меры муки означают тоже и три периода в жизни человечества. Закваска Царствия Божия, вскисая, проводит человечество от царства ощущений через царство разума к царству любви, от формы христианства через философию христианства к жизни по вере.

Оно упирается на своем пути – это жестоковыйное человечество с медным лбом и каменным сердцем, оно никогда не рассталось бы со своим излюбленным адом царства ощущений, но вскипает закваска Царства Небесного, и человечество доросло до периода царства разума. Оно и теперь упирается, сотворило себе целый пантеон новых кумиров под главенством науки и гордится, называя подвигами человеческого ума то, в чем все разумное, доброе и вечное выросло против желания грубо-чувственного человечества, под сенью креста, часто в тиши монастырских келий.

Этот второй период еще не кончился; человечество, обоготворяя разум и науку, тем самым отрицает Христа; но продолжает вскисать закваска Царства Небесного, придет полнота времен, и обоготворенный разум заставит человечество понять всю несравненную глубину и гармонию абсолютной истины правды Божией, которая и есть философия христианства.

Человечество поймет то, что теперь еще не понимает. Но понять не значит полюбить. При злой воле всегда можно день назвать ночью, хорошо понимая, что день не ночь. Человечество поймет христианство и будет ненавидеть его, гнать и всячески злословить, как оно ненавидело, гнало и злословило пророков, Сына Божия и святых, как гонит всякую правду и ненавидит всякую святость порок нераскаянный.

И вот вскисает закваска Царства Божия до третьего периода, люди устанут драться и мудрствовать лукаво, они захотят украсть у Царства Божия плоды любви, как старались украсть плоды христианской мудрости. Они поймут значение любви, как поняли значение разума; одного они не поймут огрубелым сердцем, что плоды эти – на лозе христианства и не могут быть оторваны от нее; не поймут, потому что противно их гордости и греховности любить Бога Святого и Христа Его.

Спаситель мира сказал: Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой – виноградарь. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода. Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам. Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне[23]. Ныне сбываются слова Божии. Злые демоны, не любя ни Бога, ни Христа Его, хотят жить разумом и познать истину; но основание истины – любовь Бога Творца, и им не удается украсть плод познания абсолютной истины, потому что нельзя оторвать его от лозы Господней, нельзя отделить его от исповедания любвеобильного Творца, Верховного Разума мира.

Убедившись окончательно, что украсть плоды христианской мудрости невозможно, они, продолжая быть злыми демонами, постараются украсть плоды христианской любви; они уже теперь действительно приготовляются к тому: любовь назвали альтруизмом и всеми силами стараются доказать, что, хотя они и ничего не понимают в этом чувстве и никак не могут связать его с верховными правами разума и догматом борьбы за существование, одно они положительно знают, что чувство это – естественное свойство бродячей фикции человека-автомата и с христианством и правдой Божией ничего общего не имеет. Они даже начинают осуществлять задуманную кражу и очень много мудрствуют лукаво по вопросам психологии и этики, скрывая под этими научными кличками вороха научных гипотез относительно жизни духа и нравственности. Вместо жизни духа они постоянно говорят о сопутствующих душевным движениям состояниях организма, признавая их не за следствие, а за причину духовной жизни, по обычной для поклонников дисгармонии и врагов Бога привычке подчинять властную силу рабу материи.

Нравственность есть не что иное, как вера живая, добрая воля жить по вере – это плод веры. Грешные демоны начинают понимать красоту этого плода и, не желая верить, желают украсть и этот дивный плод, оторвав его от лозы христианства, но и это не удается им, они доживут до унизительного для их гордости жизненного опыта, что и этот плод нельзя украсть, а можно только получить как добровольный дар любви Божией, смиренно сознав греховную дисгармонию своего по гордости тупоумного духа и всем сердцем и сознанием полюбив высшую гармонию, мудрость и любовь Бога Святого.

Они и это поймут, но и здесь из многих званых будет мало избранных. Они поймут значение любви, как поняли значение разума; поймут, что нельзя украсть плоды христианской нравственности, как убедившись, что нельзя украсть плоды христианской мудрости, и, несмотря на это, многие будут продолжать злобствовать, завидовать, клеветать и по-прежнему не верить, что значит для тех, кто видел и знает, ненавидеть Бога и Христа Его. Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем[24].

Кто поклонялся разуму и не захотел понять правду Божию или, поняв учения Христа, не воспрянул духом до вдохновения веры и любви; кто поклонялся альтруизму, изучал психологию и этику и не захотел полюбить высшее проявление добра на земле, Света истинного от Света Небесного, Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа до вдохновения веры в Бога и любви к ближнему, тот не имеет оправдания во грехе своем, кто произнес хулу на Духа Святого, тот никогда не желал искренно познать истину, никогда не желал искренно господства правды на земле, а только хотел украсть плоды мудрости и христианской любви на пользу себе.

Отдельные представители не только всех видов дисгармонии духа, но и святой гармонии были во все периоды постепенно вскисающей закваски Царства Небесного, будут и в третий последний период, когда исполнится полнота времен, настанет великая жатва; они есть и теперь, когда мы еще не доросли до понимания подавляющего значения христианской философии и для многих не взошло еще солнце христианского самосознания. Теперь между нами, как было и в первый период царства ощущений, есть отдельные души, дисгармония которых не доходит до порабощения любви сознанием и ощущением.

Продумаем, как живется среди хаоса жизни по обычаю мира сего тому, кто инстинктивно, робко ставит любовь наряду с сознанием и ощущением, тому, кто мужественно признает преобладающее значение любви, тому, наконец, кто воспрянул до святой гармонии вдохновения живой веры в Бога и любви к ближнему.

В первом случае, при равноправии всех трех свойств духа, когда воля колеблется, не решаясь установить порядок первородства между ними, как и во всякой республике установившейся, основанной на единодушной симпатии большинства конституции, положение не может быть устойчиво и республика легко может принять характер анархии.

Они есть, эти добрые люди, колеблющиеся, с двоящимися мыслями; минутами они, как волна, вздымаются до разумения сердцем и затем, как волна, ниспадают до благодушного примирения с пошлостью, пороком и злобою; они всегда снисходительны, не разумея разницы между преступною снисходительностью, с одной стороны, и строгою доброжелательностью христианской любви, обязательным прощением личных обид и воздержанием от злорадных пересудов ближнего – с другой. Это не та равнодушная, часто презрительная снисходительность, о которой мы говорили, говоря о безнравственных поклонниках разума; снисходительность этих добрых людей происходит от потребности их сравнительно гармонического духа любить, которая при равнодушии к Богу вырождается в стремление мирно уживаться с людьми при всяких обстоятельствах. Любовь у них инстинкт духа, дисгармония которого происходит не от преобладания сознания или ощущений над любовью, а от недостаточной степени вдохновения, не только не доходящей до живой веры, но даже и до решительного преобладания любви над сознанием и ощущением. Они добры и бесхарактерны, могут быть умны, не имея твердых нравственных убеждений, могут сочувствовать нравственности и всю жизнь поддаваться самым позорным слабостям, и очень часто анархия царствует внутри них. Это те жалкие люди, которые, сочувствуя добру, поддерживают хаос жизни и, скрадывая естественное безобразие порока, способствуют поддержанию хаоса мысли. Это те жалкие люди, которые, не любя зло, часто делают зло, постоянно снисходительны к злу и непрерывно болеют сознанием зла. О них, более чем о ком-либо, можно сказать, что это души, потерявшие равновесие, déséquilibrés, как говорят французы. Несмотря на их несомненную зловредность в жизни, они несомненно жалки, что так сильно подкупило в их пользу нашего Достоевского.

И тут чем умнее этот бесхарактерный, добрый человек, тем тягостнее будет земная жизнь для него. Он будет понимать весь ужас, всю грязь и пошлость окружающей жизни и не найдет в себе достаточной энергии духа не только для того, чтобы работать на упорядочение этого безобразного хаоса, но даже и для того, чтобы самому не выть с волками и не увязнуть по уши в родном болоте. Это изысканная пытка духа, и тут незримый плач и скрежет зубов.

Конечно, и эта пытка добровольная. Как только дух воспрянет от апатии, он может свободно выйти из этого ада раздвоенности не только в чистилище последовательной нравственности, но даже и в рай святого вдохновения веры и любви; и этот переход совершится для него гораздо легче, нежели для поклонника разума. Ведь ему любовь понятна сама по себе, и нет надобности справляться у разума, насколько она выгодна.

Казалось бы, вполне естественно для этих добрых людей, сердце которых не огрубело до неразумения темных сторон хаоса жизни, искать просвета, понять, живя в христианском государстве, истинное значение Божественного Откровения и, познав на опыте скорбь и мрак жизни без Бога, воспрянуть до радости веры и мудрости жизни во Христе. Царство Божие берется с усилием, и на это усилие обыкновенно не хватает энергии у апатичного грешного духа: от доброты до святости далеко, и бесхарактерные, добрые люди чаще мирятся с хаосом мира, чем с мыслью о непоколебимой святости. По большей части эти люди, если они не остаются бесхарактерно добрыми мучениками на всю жизнь, ожесточаются под тяжелыми ударами опыта жизни до преклонения перед выводами разума о выгодах холодного эгоизма или окончательно поддаются соблазну ощущений, из которых и делают для себя сердечную игрушку.

Когда бесхарактерный добрый человек глуп, положение его много лучше, и тем лучше, чем он глупее. Многого он не будет понимать в себе и других, много зла он примет за добро, многих демонов примет за ангелов; он непременно найдет в богатом выборе религиозных и нравственных игрушек такую, которую примет за серьезное дело; уживаясь со всяким злом и пороком, будет считать свою уживчивость за доброту и свои личные симпатии за любовь к ближнему, а их задабривания за благотворительность, – одним словом, будет доволен собою, всеми окружающими и жизнью по обычаю мира сего. Только он должен быть очень глуп, чтобы никогда не уразуметь ужасную действительность.

Когда любовь имеет решительно преобладающее значение в жизни духа, нет этого невыносимого разлада духовной анархии. При этом настроении духа невозможны ежедневные сделки с собственною совестью и благодушное уживание со злом и порочностью. Таких цельных добрых людей мало, и большинство, не сочувствуя им и не понимая их, редко даже заподозрят, что они добры, так как доброта не принимает в них характер излюбленной толпою уживчивости и добродушной снисходительности.

Для того чтобы, несмотря на всеобщее недоброжелательство и тяжелые удары враждебной практики жизни, постоянно ставить любовь выше сознаваемых выгод и приятных ощущений, нужна такая энергия любви, при которой и ум, и сердце непременно уразумеют не преходящие выгоды, а абсолютное благо тех, кому добра желают. Такой человек не будет потакать прихотям людей, не будет даже заботиться об их материальных выгодах; энергия собственного духа заставит его понимать, что прочное благо – во внутренней жизни духа, а не во внешней обстановке земной жизни, и он, искренно желая любить и уважать, никогда не будет мириться ни с чем, что любить и уважать людей делает невозможным; будет желать для них той гармонии духа, которую они сами себе никогда не желают и без которой он не может любить их личною любовью, чего они никогда ему не простят. Они будут клеймить его названием идиота за то, что он не соблюдает своих выгод, названием холодного эгоиста за то, что он от них обособляется, и узкого фанатика за то, что он не мирится с тем, что мешает людям быть счастливыми.

При таком настроении духа нужен только свет веры, чтобы водворилась гармония святости. Такой дух, чуткий ко всему, что есть любовь, гармония и святость, не может не уразуметь сердцем внутреннюю правду Божественного Откровения, если ему хоть раз пришлось испить воды живой из этого неиссякаемого источника добра, любви и вдохновения.

Увы, в современных государствах, при официальном исповедании христианства, рутина жизни по обычаю мира сего, условная ложь всего склада понятий и симпатий современных бессознательных материалистов, называющих себя христианами – все это настолько затемнило понимание вечной истины правды Божией, что настоящие христиане, по настроению близкие к святости по степени гармонии духа, могут прожить всю жизнь, не поняв истинного значения христианства для человечества, не воспрянув до радости веры, без которой нет для них ни радостной надежды Царства Божия, ни радости сознания внутренней правды гармонии собственного духа, несмотря на порицание и недоброжелательство торжествующих злобы, порока и пошлости.

Они есть, эти бессознательные христиане, затерянные в пестром хаосе жизни среди миллионов бессознательных материалистов-язычников; они не понимают, что они родные заблудшие сыны Отца Небесного, и не понимают истинного значения веры и христианства, а иногда даже и не верят только потому, что жизнь и люди приучили их вкладывать в слово вера узкие, искаженные понятия.

Тягостно положение этих бессознательных христиан. Не имея веры или не понимая вечную истину правды Божией во всей ее чудной стройности, они не имеют ни определенного мировоззрения, ни определенного идеала и не могут обманывать себя лживыми научными сказочками или развлекать себя религиозно-нравственными забавами: гармония духа и самая энергия любви протестовали бы громко против подобного позора. Они не имеют определенного плана для борьбы со злом, и не могут мирно уживаться с ним; постоянное общение с более их грешными людьми без всякой цели, не имея даже достаточного основания защищать то, что они инстинктивно, а не сознательно любят, бывает для многих из них непосильною пыткою, и вот такой человек обособляется, замыкается в самом себе, страдает пыткою бессильной любви среди торжествующей злобы, принимает вид угрюмого мизантропа среди порочных людей, которых он горячо желал бы любить и уважать; иногда пестрый хаос жизни доводит его до роковых ошибок: видя, сколько зла плодят кругом себя рабы ощущений, он впадает в крайность, признает всякое удовольствие за зло и делается строгим аскетом, тем более, что в современном строе жизни, при поголовной борьбе за существование, все отношения имеют грубый характер биржевой сделки и замаскированного насилия; видя, как много зла плодят кругом себя злые демоны, мудрствуя лукаво, он может, особенно если он не очень умен, относиться с принципиальным недоверием к собственному сознанию и принять на себя роль идиота, делая благоглупости, как поступали Мышкин и Алеша Карамазов – эти излюбленные герои Достоевского.

При здравом уме и сильной энергии любвеобильного духа, живя в христианском государстве, бессознательный христианин не может не стать сознательным почитателем истинного Бога и Христа Его. Сила любви заставит его искать истину для общего блага, и он найдет ее, несмотря на все неблагоприятные условия современной жизнедействительности.

Надо не иметь ни разума, ни доброй воли, чтобы искать правду и не ознакомиться с Библиею, этою святою книгою жизни, которая признается официально источником познания правды в течение полутора тысяч лет всеми цивилизованными народами земного шара. Достаточно раз раскрыть эту святую книгу не с целью легкомысленно перелистывать ее, а с искренним желанием основательно ознакомиться с ее содержанием, чтобы сердце воспрянуло, заслышав дорогие звуки родного неба на далекой чужбине земного скитания; при чтении каждой главы в самой глубине тайника души стройным аккордом зазвучат ответные струны, и не расстанешься с книгою книг, пока не воспрянет дух до вдохновения веры, озарит сознание свет абсолютной вечной истины правды Божией и водворится в душе святая гармония.

И святая гармония духа имеет свои степени. Апостол Павел в посланиях называет святыми всех членов христианских братских общин, то есть всех тех, кто, веруя живою верою, живет по вере. Находящимся в Колоссах святым и верным братиям во Христе Иисусе[25]. Так начинает он послание к Колоссянам. Не все члены братских общин были святы по жизни, но все без исключения верили и желали жить по вере.

Без веры нет святости, потому что, веруя, нельзя не любить Бога и не творить святую волю Его, потому что Он един Свят, Он источник единой правды, добра и познания абсолютной истины на земле, как и на небе. Это настолько верно, что даже Платон, этот великий вдохновенный философ, всего более родственный христианству по дивной гармонии духа, не понял ближнего в рабе, не только не понял любящим сердцем права разумного вечного духа под личиною раба, но даже, ставя сознание выше любви, дошел путем рассуждений до признания законности жестокого равнодушия к нему. При вере – не той вере, когда на религию смотрят как на выгодную сделку и подкуп Бога, а на дела веры как на подкуп общественного мнения и успокоительную сделку с совестью; эта вера мертвая, достойная друзей мира сего, наивная мечта купить по сходной цене пропускной билет в Царство Небесное, в расчете на благодушную снисходительность Того, кто праведен и Свят, – я говорю о живой вере, которая есть вдохновение любви к Богу и ближнему до искреннего страха оскорбить Его, до горячего, искреннего желания познать и творить святую позицию Его; при этой вере нельзя не жить по вере, можно иногда впадать в ошибки, но нельзя мириться со своими ошибками; можно не суметь или не быть в силах согласовать свою жизнь с волею Божиею во всех подробностях, но нельзя не употребить все силы своего ума на то, чтобы понять волю Божию, и все силы духа, и все материальные средства свои на то, чтобы творилась воля Божия на земле.

Без этой веры невозможна полная гармония духа, потому что только любовь к Богу совершенному дает твердое основание преобладания любви над сознанием и ощущениями; при живой вере невозможно, чтобы не было святой гармонии духа; невозможно потому, что при ней нельзя сознание и тем более ощущение ставить выше любви к Богу; нельзя не признавать законные права сознания как свойство духа разуметь волю Его; нельзя даже впадать в роковую ошибку мрачного самодовлеющего аскетизма, забывая, что и ощущения – свойства духа и дар Божий, который грешно признавать за зло, хотя бы в жизни по обычаю мира сего, которая вся во зле лежит, и пришлось бы быть аскетом, чтобы не стать изменником Богу и не делать зла ближнему своему.

Итак, справедливо называл апостол святыми тех, в ком вера живая водворила святую гармонию духа, кто искренно желал вести святую жизнь, согласно святой воле Бога Святого, хотя бы в жизни они и впадали в ошибки и эти ошибки давали основание злым демонам не только отрицать святость их жизни, но даже и злорадно глумиться над ними.

Степень святости происходит от степени энергии вдохновенной любви к Богу и размера понимания воли Божией. Говоря о других настроениях духа, я упоминал о том, какое значение имеет размер умственных способностей как результат деятельности сознания в связи с энергией духа – состоянием машины мозга. При святости говорить об этом нет смысла; вера непременно сообщает духу такую энергию, даже минимум которой достаточен для того, чтобы при самых неблагоприятных обстоятельствах сердце уразумело то, что остается скрытым и непонятным для огрубелого сердца мудрых и разумных врагов Бога, живущих, думающих и чувствующих по обычаю мира сего.

Святые, веруя живою верою, любя Бога, признавая, что вечная истина правды Божией, единая абсолютная истина и воля Отца Небесного, – единое абсолютное добро для всех времен и всех народов, не могут быть тростью, всяким ветром колеблемою[26]; все устойчиво в них, покоясь на камне незыблемом, – и мысли, и чувства, и жизнь. По мере того, как растет в них вдохновение любви к Богу и разумение Его святой воли, постепенно очищаются, растут в святости, все более и более согласуясь с вечною истиной правды воли Божией и мысли, и чувства, и жизнь их, но одновременно нет разлада и двоения, как бывает в уме, сердце и жизни интеллигентных скептиков, для которых все гипотеза и проходящая условность.

Как скептикам свойственно, имея хаос в уме и сердце, благодушно уживаться со всяким хаосом жизни или безлюдно протестовать против антипатичных для них явлений хаоса, не имея чем заменить их, так для того, кто верует живою верою, невозможно не только уживаться, но даже и мириться до равнодушия с тем, что ложь и зло, расходясь с вечною истиной правды воли Божией; невозможно не исповедовать Бога и Христа Его, ежеминутно, на каждом шагу протестуя словом и делом против условной лжи и позора жизни по обычаю мира сего, как поступали пророки, апостолы, святые и сам Спаситель мира – все, кто были не от мира сего, кого мир гнал, злословил, и ненавидел[27]; все, кто были нелицемерными сынами Отца Небесного по духу и соработниками Бога Промыслителя по жизни[28].

Как отражается это на их отношениях к жизни и людям, понятно само собою. Пример их жизни и слово каждое их речи вдохновенной вызывает естественную антипатию рабов греха, самоуверенных, самодовольных, торжествующих на ярмарке жизни, гордых, грехолюбивых врагов Бога и Его избранников. Отсюда одиночество христианина и та враждебная ему атмосфера, которою, по молчаливому соглашению, окружают его все те, кого он так страстно желал бы видеть достойными любви и уважения, так страстно желал бы горячо любить и уважать, не изменяя Богу святому и правде Его.

Это одна из изысканных пыток воплощенной святости. Чем выше святость, чем сильнее потребность духа любить и быть любимым, тем полнее невольное тягостное одиночество, тем острее непримиримая вражда к нему всего окружающего, тем менее способны понять и оценить его. Спаситель мира, святой из святых, Свет от Света Небесного. Чье слово каждое было абсолютною правдой Божией и вся жизнь – выполнением воли Отца Небесного, был одинок даже среди учеников своих и внушал к себе более ненависти, чем кто-либо из всех одиноких и ненавидимых пророков.

Чем выше святость, тем более разумеет сердце всю ложь и зло, все то, что оскорбляет святость Божию, и что, уразумев, нельзя продолжать благодушно пировать на оргии жизни по обычаю мира сего, а естественнее плакать

Уразумев, нельзя мириться с окружающим, политично молчать и тем более благодушно улыбаться, чего требует толпа, без чего она не извинит ни протестующее молчание, ни доброжелательный совет, ни, тем более, горячее порицание негодующей любви; она веру назовет безумием, любовь – эгоизмом, святость – гордостью и будет, мудрствуя лукаво, как она всегда это делает, когда хочет найти причину ненавидеть, считая, что понять значит извинить, она будет злословить, лгать и притворяться, стараясь доказать, что имеет основательные причины ненавидеть того, кто любит, и презирать того, кто свят. Так всегда относилась и будет относиться к святости грехолюбивая толпа; она в глубине души хорошо понимает, что любовь – любовь и святость – святость.

Но ненавистен Бог служителям кумира.

Они возлюбили тьму и не хотят света. Они блуждать хотят по прихоти злого сердца.

И что им истина, и что для них пророк!

Истина – слишком яркий свет для больного глаза грешной души; пророк – оператор, а они не хотят болезненной операции. Вот почему они с привычною для них нелогичностью, извиняя всякое зло темпераментом и отсутствием свободы воли, никогда не простят тому, который, строго порицая их пороки, сказал бы им:

Не простят, хотя бы проклятие это относилось к злу, которое мешает любить и уважать их, мешает им быть счастливыми, хотя бы проклятие это было вызвано искренним желанием сделать их счастливыми и достойными любви и уважения.

Несомненно, друзья Бога, искренние сыны Отца Небесного, самые отверженные, гонимые и злословимые из всех сынов человеческих среди ликующих друзей жизни по обычаю мира сего, – они всего более болеют сознанием греховности мира, сознавая святость Божию, всего более болеют сознанием наивной глупости человечества, сознавая разумную правду Божию, всего более болеют сознанием позорного хаоса жизни человечества, сознавая стройную гармонию Царства Небесного. Ревность по Богу снедает их, холодное одиночество и грубая вражда окружает их любвеобильное, жаждущее любви чуткое сердце.

И, однако, эти мученики жизни, эти обездоленные аскеты, эти отверженные, поруганные, оклеветанные друзья человечества, несомненно, самые счастливые из всех обитателей земли. Что им земное одиночество, когда вселенная для них полна любовью и славой Божией, и смерть для них заря блаженства вечного; они менее одиноки, чем эти ликующие друзья мира, для которых все человечество погружено в страшное одиночество мертвого пространства в ожидании смрадного мрака могилы.

Что для них горестное сознание торжествующего зла, когда они уверены, что зло пройдет и наступит вечное царство любви и радости светлой, когда они знают дивную стройность мироздания, и жизнь, и смерть имеет разумный смысл для них, а впереди, весь осиянный любовью, силою и славою Божией, великий светоч полной гармонии Царства Небесного! Их сознание дает им радость, которую не испытать тем, для кого все мрак и хаос противоречивых гипотез, для кого и жизнь, и смерть, и бытие мира, и судьбы человечества – все грозные, мучительные, неразрешимые загадки.

Что для них страдания и оскорбления, когда в душе живет могучая радость вдохновения, совершается великое таинство причастия Духа Святого; по временам царит святая тишина и предвкушает дух блаженство вечное, несказанную радость! Они много, много счастливее тех, у кого в уме и сердце хаос и дисгармония, кто, жадно развлекаясь пестрыми игрушками, едва успевает задушить в себе сознание бесцельности жизни и страшного холода лишенного радости вдохновения и причастия Духа Святого Господа Животворящего.

Я окончил беглый обзор того, как живется среди хаоса современной жизнедействительности людям разного настроения духа. Вы все, которые, прочтя эти страницы, задумаетесь над участью любимого существа или узнаете собственные страдания в этом оглавлении важнейших отделов страданий ада житейского, – вы поймете меня, поймете, что я ничего не преувеличил, а только сгруппировал жизненные явления так наглядно, как в жизни они группируются редко, поставил их перед вами в такой суровой наготе, в какой вы не привыкли видеть их, которую тщательно скрывают от вас условные покровы и подкупающая позолота.

Страшно, страшно сознавать себя бессильною игрушкою хаоса.

Где же выход, где якорь спасения, где истина, где путь, в чем жизнь?!