Читать книгу «Ризоморфный клубок»: когниция vs коммуникация - А. В. Колмогорова - Страница 5

Будучи, возможно, одним из самых сложных психосоциальных феноменов, агрессия является объектом многочисленных теорий: психоаналитической (З. Фрейд), этологической (К. Лоренц), фрустрационной (Л. Берковитц, Н. Миллер), бихевиористической (Д. Зилманн), социобиологической и социального научения. В рамках последней агрессия рассматривается как «любая форма поведения, нацеленного на оскорбление или причинение вреда другому живому существу, не желающему подобного обращения» (Бэрон, Ричардсон, 2001: 26). Возникает вопрос о том, как осуществляется ребенком овладение моделями агрессивного поведения, в частности коммуникативного, поскольку прямое научение в данном случае невозможно в силу жесткого социального запрета на дидактизацию форм такой социальной интеракции. Релевантные выводы о когнитивных механизмах и способах научения данному типу поведения позволяют сделать наблюдения за семейным общением матери и ребенка в 34 диадах, где возраст детей варьирует от двух недель до 4 лет.

Возможно, биохимические основы агрессии универсальны для всякого человеческого существа, но модели агрессивного поведения, в частности в его речевой ипостаси, культурно обусловлены. Как проникают принципы культуры в индивидуальное сознание для того, чтобы затем структурировать даже слабо поддающиеся контролю сознания и воли процессы, такие, например, как агрессивное поведение? Трудно себе представить (да и собственный опыт взросления отрицает такое предположение), чтобы ребенка специально учили, как нужно ругаться, вести себя агрессивно (*Садись, вот так. Сейчас мы будем с тобой учиться ругаться, обижать других людей, чтобы они испугались, заплакали…). Однако же к возрасту активной социализации всякий еще невзрослый представитель лингво-культуры умеет это делать именно так, как это принято у русских. Мне знакомы рассказы умиленных русских бабушек, которым на каникулы привозят американского или французского внука или внучку, о том, что вот, мол, говорит по-русски кое-как, а тут во дворе слышу, выругался, да так по-русски – «по-нашему». Значит, модели агрессивного речевого поведения так же культурноспецифичны, как и многие другие модели.

Гипотеза исследования состоит в том, что в основе усвоения агрессивных форм поведения лежит когнитивный феномен мимесиса – имитации, имеющей свойства:

а) находиться под контролем сознания;

б) репрезентировать нечто, отсутствующее в актуальном поле восприятия или не переживаемое в данный момент; в) репрезентировать это так, чтобы оно было узнаваемо для других; г) быть основанной на принципах мультимодальности; д) не быть конвенциональной и вербальной (Zlatev, Persson, Gärdenfors, 2006). Однако, поскольку исследования, например в области мультимодальной лингвистики, показывают, что жест, просодия и вербальная составляющая неразрывно связаны в процессе развертывания дискурсивного взаимодействия (Николаева, Кибрик, Федорова, 2015), считаем, что мимесис может охватывать целостные модели социально релевантного поведения, включающие просодические, вербальные и невербальные компоненты.

В качестве методов исследования применялись: метод включенного наблюдения, методика мультимодального анализа коммуникативного поведения, коммуникативный анализ, методика акустического анализа.

Материалом для исследования послужили видеозаписи общения 34 матерей в возрасте от 18 до 32 лет со своими детьми (12 мальчиков и 22 девочки) в возрасте от 0 до 4 лет. Видеозаписи были сделаны либо самой матерью (с использованием установленной стационарно камеры), либо близкими подругами или членами семьи.

В ходе исследования выделены пять типов миметических моделей агрессивного поведения, направленного на одного из членов диады мать-ребенок (внутренняя агрессия), и один тип – модель агрессивного поведения, направленного на людей, не являющихся членами диады или семьи (внешняя агрессия). Обязательным условием осуществления всех моделей миметического агрессивного поведения является присутствие третьих лиц (других членов семьи, знакомых).

Рассмотрим миметические модели агрессивного коммуникативного поведения, используемые матерью. Они всегда маркированы специфической просодикой, мимикой и жестами, позволяющими узнать их намеренный имитационный характер (неестественный темп речи, более высокий, чем обычно, тон, ненормативная палатализация согласных (зал’яза/зараза) и др.).

1. Опережающий мимесис: в коммуникации с ребенком в возрасте от 0 до 6 мес. предпочтительной формой миметического поведения является репрезентация матерью агрессивного коммуникативного поведения якобы от имени ребенка, где объектом агрессии является она сама. Разговаривая с ребенком в этом возрасте, матери часто высказывают реплики, показывающие недовольство ребенка, которое он бы высказал непременно, если бы умел говорить, при этом присутствующие третьи лица высказывают одобрение такому поведению кинесически (кивки головой), паравербально (одобрительный смех и т. д.):

(4) /а ты чего ↑ что такое ↑мама скажи покушать не дает / вот я уже 15 минут лежу / прошу / а она не дает/скажи я тут язык тебе показываю / а ты мне не даешь покушать / скажи / давай есть быстрей, я хочу есть, страх как хочу, а она не дает // .

Следует отметить, что интонационно видны яркие отличия между речью от лица собственно матери и речью от лица ребенка. Во-первых, при переходе к речи от лица ребенка существенно понижается высота голоса (относительно обычной, «нормативной»), а при переходе к речи от лица матери высота тона неестественно повышается; во-вторых, говоря от лица ребенка, мать делает это громче, чем в речи от собственного лица; в-третьих, тон становится недовольным. С точки зрения фонетики наблюдаем палатализацию [б'истр'эj] и замену переднеязычных небно-зубных согласных переднеязычными зубными: ж→з' [с'каз'и]; ш'→c’ [ус'и].

Важными чертами лексического наполнения речи матери в рамках данной модели агрессивного миметического поведения являются: 1) наличие коннектора скажи, маркирующего «ролевой переход»; 2) появление лексических единиц с семой негативной оценочности в речи матери от имени ребенка, обозначающих либо саму мать, либо ее действия (издеваться, редиска (в непрямом значении), такая-сякая и т. д.); 3) усилительные наречия либо фразеологические сочетания, клише со значением интенсивности (так, так сильно, страх как). При этом, как правило, в якобы «репликах ребенка» реализуются речевые акты упрека, обиды, возмущения.

На уровне морфологии необходимо отметить насыщенность речи матери личными местоимениями, формирующими оппозитивные пары: я/ты, я/она. Мать референциально смещенно употребляет дейктическое местоимение я, обозначая им не себя – говорящую, – а ребенка, якобы являющегося субъектом высказывания. При этом формы ты и она (ей) находятся в отношениях дополнительной дистрибуции, поскольку соотносятся с одним и тем же референтом – матерью. При этом характерно то, что в одном и том же речевом фрагменте «от имени матери» последняя может обозначаться то одним, то другим местоимением. Можно предположить, что, используя местоимение ты, мать в роли ребенка как бы фиксирует внимание на диалоге «ребенок‒мать», а переходя к местоимению она, не покидая при этом роли, мать как бы говорит устами ребенка «для зрителя», обращаясь к третьим лицам – наблюдателям.

Еще одной характерной морфологической особенностью грамматического оформления обсуждаемой коммуникативной модели является использование матерью в той части, где она говорит «за ребенка», повелительного наклонения (давай есть быстрей). Отношения противопоставления мать‒ребенок реализуются также на уровне синтаксиса: часты сложные предложения с сочинительной связью, при этом используется противительный союз а: я хочу есть/ страх как хочу/ а она не дает/.

Характеризуя невербальное взаимодействие, отметим, что мать, находясь в роли ребенка, хмурит брови, покачивает головой, но одновременно ласково смотрит на ребенка; находясь же в роли матери, напускает на себя виноватый вид, приподнимает брови, делает «большие глаза», наклоняясь при этом непосредственно к лицу ребенка и стремясь установить с ним контакт.

При этом взаимодействие происходит без привлечения дополнительных элементов материального субстрата (предметов гигиены, игрушек, вещей).

В большинстве просмотренных видеозаписей подобное миметическое поведение со стороны матери особенно ярко проявлялась в тех случаях, когда при взаимодействии присутствовал наблюдатель – отец, подруга, бабушка. Были зафиксированы случаи проявления данной практики и в записях, которые делала мама самостоятельно, без присутствия третьих лиц, но реализации данной практики в этом случае носили либо свернутый, либо размытый характер.

Описанный вид коммуникативного лицедейства характерен для взаимодействия матерей с детьми так называемого доречевого периода развития.

2. Миметическая интерпретация: в коммуникации с ребенком в возрасте от 2 до 5-6 мес. мать приписывает гулению с определенным интонационным контуром и невербальными характеристиками интерпретацию – модель агрессивного коммуникативного поведения «мама ругается»:

(5) /ай ты БАтюшки / ай ты БАтюшки (крик ребенка) / ОЙ ты батюшки (ребенок молчит) / оття ↑ (контактный взгляд матери, ребенок кричит) / вот ТАК ↓ мама орет ↑ / вот ТАК ↑ мама ругается ↓ (контактный взгляд) / КАК ↑ мама ругается ↓ (ребенок кричит + контактный взгляд) / вот ТАК ↓ мама ругается //.

При этом характерно, что интонация мамы передает одобрительную коммуникативную тональность с нюансами восхищения и подбадривания в особенности в тех частях секвенции, где ребенок кричит долго на высоком тоне, демонстрируя при этом такие признаки невербального поведения, как потрясывание поднятыми вверх сжатыми кулачками, широко открытый «выпученный» взгляд. Темп речи матери замедлен, лексическое наполнение достаточно скудно – повторяются междометия ай, ой, батюшки для выражения утрированной эмоциональности, оживления, вопросительное местоимение как с яркой восходящей интонацией специального вопроса, которое регулярно сочетается с дейктической конструкцией так/вот так с выраженной нисходящей интонацией, передающей осуждение, упрек в отношении «поведения мамы».

3. Автомимесис: в коммуникации с ребенком от 6 мес. до 1,5 лет мать имитирует модель собственного агрессивного коммуникативного поведения в отношении ребенка, однако дает понять, что это «понарошку», при помощи просодических и невербальных маркеров:

(6) / Почему не спишь / зал’аза такая / ПОЧЕМУ не спишь / а ↑ / ты чо лежишь там пищишь↑ / ну-ка спи # быстро # /ложись давай [0,02] /нука СПИ говорю ↓ / комугрю # быстро # //.

«Понарошечность» такой агрессии передается просодически за счет неестественно быстрого темпа речи, ее слишком высокого тона. С точки зрения фонетики замечаем традиционные для материнского общения с ребенком палатализации (залаза такая вместо зараза), а также грубоватое просторечное произнесение чо (вместо што). С точки зрения лексического наполнения отметим использование матерью частицы там в значении выражения пренебрежения, частица ну-ка и дискурсивный маркер говорю/ кому говорю в функции усилителя императива. Грамматически обращают на себя внимание многочисленные императивные формы, конструкции с отрицанием (подробно разбор данного примера см. в главе 6).

Обратимся теперь к моделям миметического агрессивного поведения ребенка, обращенного к матери.

4. Гендерно дифференцируемый мимесис: ребенка в возрасте от 1,5‒2 лет взрослые члены семьи, но не мать, просят показать сначала «как папа ругается» – ребенок негромко ворчит, а затем «как мама ругается» – ребенок резко наклоняется вперед, кричит изо всех сил, поднимает голову вверх, выпучивает глазки, взрослые, и мама в том числе, одобрительно смеются, подбадривают малыша:

(7) (мама держит мальчика на руках, а подруга семьи спрашивает)

/ Арсений / как папа ругается ↑ (грозит пальчиком, слегка потрясывает головой) я-я-я ↓ / а мама↑ / (продолжая сидеть, наклоняет корпус вперед, кричит на одном тоне изо всех сил) А-А-А-А-А↑ (взрослые одобрительно смеются) //.

5. Развернутый мимесис: в возрасте 3‒4 лет другие члены семьи или друзья поощряют ребенка к чрезвычайно агрессивному поведению с матерью («Это мама сделала – поругай ее», – говорят взрослые родственники):

(8) Катя, 3 года, обращаясь к матери в присутствии бабушки и подруги матери: / # громко кричит # ЗНАЕШЬ ЧО ↑ / ТЕБЕ НЕ СТЫЫДНО ↑ (выпрямляется, слегка отклоняется назад) / стыдно↓ да ↑ (наклоняется вперед, делает рубящие движения рукой) / будем тя кхххрыть (вытягивает руку вперед с выпрямленным указательным пальцем) / ЭТО СДЕЛАЛА ТЫ ↓ //.

Наблюдающие взрослые при этом одобрительно смеются, однако в какой-то момент мама останавливает ребенка, взрослые теряют к сцене интерес и начинают заниматься своими делами.

В данном случае мы впервые можем наблюдать речевую составляющую агрессивного коммуникативного поведения ребенка, но в ней еще видны трудности вербализации, которые ребенок испытывает (будем тя кхххрыть), однако интонационный контур и невербальное поведение, свойственные ситуации проявления агрессии, воспроизводятся уверенно. Очевидно, что в данном случае ребенок по-прежнему имитирует агрессию, поскольку реагирует таким образом, следуя не собственному мотиву или интенции, а «подсказкам» взрослых.

Рассмотрим модель миметического агрессивного поведения матери, направленного на чужого по отношению к диаде человеку.

6. Ксеномимесис. В коммуникации с ребенком 3‒4 лет мать как бы встает на позиции своего ребенка, разговаривающего с чужим взрослым. Например, мать и ребенок (2,8) вместе смотрят мультфильм, раздается резкий звук работающей дрели. Мать говорит:

(9) / кто там ↑ дядя бж-жи делает ↑ попроси дядю не делать больше бж-жи / скажи / не надо дядя так делать (хмурится) ↓ мне # говорит громче и ниже # (делает рубящие движения рукой) НЕ НРАВИТСЯ / НЕ НРАВИТСЯ //.

При переходе к речи от лица ребенка существенно понижается высота голоса, увеличивается его сила (говоря от лица ребенка, мать делает это громче, выразительнее, чем в речи от собственного лица), тон становится недовольным. С точки зрения фонетических явлений речь матери не характеризуется какими-либо особенностями.

С точки зрения лексического наполнения отметим, что по-прежнему (как и при опережающем мимесисе) используется коннектор скажи, маркирующий речь от имени другого лица (здесь виден референциальный сдвиг в употреблении местоимений). Появляется лексическая единица, называющая чужого человека, третье лицо – дядя.

Повелительное наклонение используется в речи матери и от своего лица, и от лица ребенка: / попроси дядю не делать больше бж-жи / скажи / не надо / дядя / так делать //.

После употребления коннектора скажи меняется и невербальная семиотика общения: произнося реплики якобы ребенка, мать энергично поворачивает голову из стороны в сторону, хмурит брови, но глаза при этом лукаво прищурены, взгляд ласков и направлен на сына. Мальчик при этом смотрит перед собой, а не на мать.

Как и большинство предыдущих миметических коммуникативных моделей, данная модель реализуется в присутствии третьего лица.

Подводя предварительный итог, отметим, что, как показал проведенный анализ, основным когнитивным механизмом формирования в коммуникативном опыте ребенка моделей агрессивного коммуникативного поведения (как внутренней, так и внешней агрессии) является когнитивный принцип мимесиса. Субъектами миметического поведения могут быть как мать, так и ребенок: в первом случае мимесис имеет внешние маркеры, во втором – нет. Очевидно, это связано с реализацией матерью подсознательной интенции к демонстрации-обучению, поэтому между реальным поведением и миметическим намеренно «показывается» некий зазор. У ребенка же нет ощущения двойственности, поскольку имитация является для него совершенно естественным способом взаимодействия со средой. Выявленные шесть моделей миметического агрессивного коммуникативного поведения варьируют в зависимости от возраста ребенка и имеют различные вербальные, паравербальные и невербальные маркеры.