Читать книгу Институты российского мусульманского сообщества в Волго-Уральском регионе - А. Ю. Хабутдинов - Страница 2

«Булгары – народ земледельческий и возделывают всякого рода зерновой хлеб, как то: пшеницу, ячмень, просо и другие. Большая часть исповедует ислам, и есть в их селениях мечети и начальные училища с муэдзинами и имамами»[1]. Эти слова ибн-Русте были сказаны почти одиннадцать веков тому назад. Они во многом отражают доминанты развития тюркского мусульманского сообщества в Волго-Уральском регионе на последующее тысячелетие вплоть до советской «революции сверху» на рубеже 1920–1930-х гг. Булгары (а затем татары) были преимущественно народом земледельцев. При этом их отличали стабильные мусульманские традиции, которые воспроизводились под руководством имамов в мечетях. Знания об исламе они получали в мектебах, а затем часть из них – в медресе. Община – махалля являлась важнейшим институтом, на основе которого выстраивалась вся мусульманская инфраструктура.

Начиная с X в. и до середины XVI в. исламская умма региона была представлена мусульманской государственностью в лице Волжской Булгарии, Золотой Орды и Казанского ханства. Таким образом, основой развития для мусульман края было традиционное сочетание религиозной общины единоверцев и династического государства. Впрочем, процесс существования мусульманской государственности в крае был нестабильным. За подъемом Булгарского государства в X–XI вв. последовала эпоха феодальной раздробленности в XII–XIII вв., прерванной завоеванием края Монгольской империей в конце 1230-х гг. В свою очередь, расцвет Золотой орды во второй половине XIII–XIV вв. сменился периодом ее распада в начале XV в. За эти столетия мусульманам региона неоднократно приходилось менять места своего обитания. Самым значительным здесь было переселение с территории булгарской метрополии между Камой и Самарской лукой на земли Заказанья. При этом сохранилась ориентация на городской характер мусульманской цивилизации.

Процесс урбанизации был прерван вследствие ликвидации ханств Казани и Астрахани в 1550-е гг., что обозначало уничтожение привилегированных групп мусульманского населения, куда входили и улама (алимы). Важнейшим феноменом стала также ликвидация тюркской городской цивилизации в Волго-Уральском регионе, служившей основой для распространения и поддержания мусульманской культуры в Поволжье[2]. Европеизация и создание «регулярного государства» в петровскую эпоху также изменили положение дел в регионе. В начале XVIII в. в Поволжье перестал существовать класс татарских мусульманских феодалов – «служилых татар». В результате среди мусульман региона возникло состояние вакуума власти. Переселения из Казанского Поволжья на юг в Поволжье и в Приуралье стали массовым феноменом. Здесь политика властей, стремившихся заселить Приуралье и Южное Поволжье оседлым населением, сочеталась с переселением мусульман по их собственной инициативе, чему способствовали новые волны обезземеливания и христианизации. Российское государство периодически переселяло своих поданных, выстраивая религиозно, этнически и сословно смешанный Волго-Уральский регион. Изменение социально-религиозного статуса было возможным только в одном направлении – христианизация. Для местных элит это обозначало и русификацию.

Основой для исламской идентичности в российский период истории края стала махалля, а не целостная городская община, как ранее. Соответственно махалля в регионе превратилась в чисто сельскую структуру везде кроме Казани, население которой полностью сменилось в результате завоевания 1552 г. Именно махалля стала примером общенационального института, распространенного на огромном пространстве от Риги до Иркутска и от Архангельска до Астрахани.

В период с середины XVI до середины XVIII в. Среднее Поволжье и Приуралье отличались высоким уровнем нестабильности, что проявлялось в участии населения края в целом ряде как общероссийских, так и местных восстаний. К середине XVIII в. их основной причиной стало усилившееся вмешательство в религиозную жизнь общин. В 1750-е гг. идеи Батырши о введении правления, опирающегося на решения Шариатского суда, показали смену координат в умонастроении мусульман края. Вместо идеи восстановления ханства был поставлен вопрос о создании нового типа справедливости, основанной на положениях Корана. Поэтому после пика репрессий эпохи Конторы новокрещенских дел при Луке Конашевиче и разрушения более 80 % мечетей в 1740-е гг. правительство отреагировало на восстание Батырши в 1756 г. первыми уступками мусульманам: им было разрешено иметь мечети и школы в населенных пунктах, где христиане составляли менее 10 %. По мнению историка М. Пинегина, именно в это время правительство окончательно убедилось в стойкости мусульман и бесполезности репрессий против ислама. Причиной этой стойкости была и выборность мулл, и их близость к простому народу. Мулле принадлежало бесспорное духовное лидерство в общине как самому образованному человеку, учителю, судье и лекарю. Нормы шариата продолжали регулировать повседневную жизнь татарского общества, обеспечивали внутреннюю стабильность общин[3].

Потребность в создании единого Шариатского суда была озвучена мусульманскими депутатами от Волго-Уральского региона в составе Уложенной комиссии в 1767–1769 гг.[4] В сложившейся ситуации режим Екатерины II пошел на компромисс в двух ключевых сферах: обеспечение свободы вероисповедания в рамках единой религиозной администрации и создание привилегированных групп мусульманского сообщества в Волго-Уральском регионе. Этой признанной государством новой элитой стали дворянство (в Приуралье), имамы в лице «указного духовенства» и буржуазия. Интеграция мусульман в государственные институты в екатерининскую эпоху была также следствием объективной слабости государства, ведшего почти постоянные войны на западе и юго-западе и нуждавшегося в стабилизации обстановки в Волго-Уральском регионе. Из зоны постоянных восстаний и войн он должен был превратиться в регион спокойствия, обеспечивающий беспрепятственное сообщение с Сибирью, приносящий пользу империи за счет своих природных ресурсов и выгодного России экономического обмена со странами Востока.

Для обеспечения эффективного контроля над верующими в 1788 г. Екатерина II учредила Оренбургское Магометанское Духовное Собрание (ОМДС), к которому на административном уровне причислялось все мусульманское сообщество Европейской России и Сибири. На его основе и возникла татарская нация. Крайне сложно определить тип формирования нации у этноконфессиональной общности, определяемой округом ОМДС. Попытаемся определить его признаки, обозначившиеся на рубеже XVIII–XIX вв. Среди них нужно назвать единый административный орган – ОМДС, единый литературный язык – татарский[5], единую систему образования и единство экономической городской и религиозной элиты[6]. Крайне важным фактором стало создание улемами матрицы общей исторической памяти, основанной на булгарской идентичности[7]. Вместе с тем нельзя не отметить ряд факторов, препятствовавших формированию нации. Во-первых, это отсутствие единой в этническом отношении территории. Здесь можно указать на потерю хотя бы относительного большинства мусульман среди населения земель бывшей булгарской метрополии, важных как в территориальном, так и в символическом планах, что явилось последствием не только русского завоевания края, но уже распада Золотой Орды. Вынужденное к тому же покинуть берега рек, мусульманское население Среднего Поволжья составило ряд слабо взаимосвязанных анклавов. Поэтому Казань, Уфа, Оренбург и в определенной степени Троицк претендовали на роль общенационального центра в этническом коллективе, границы которого трудно было определить. В качестве «кабиле» (племен) выделялись обычно собственно татары, мишари, башкиры и зачастую тептяри, но речь иногда шла и о части казахов. В этом отношении мусульманское население Южного Урала составляло намного более компактный, но и сословно разнородный территориальный массив, обеспечиваемый (до 1865 г.) особыми правами башкирского сословия.

Во-вторых, у мусульман Волго-Уральского региона не было сословия, которое однозначно могло взять на себя руководящую роль. Здесь перестал существовать единый феодальный класс. Как указывалось выше, мусульманские феодалы Поволжья перестали существовать в 1710-е гг., а сословие мусульманских феодалов в лице тарханов Приуралья было ликвидировано в 1798 г., и только небольшая часть сохранилась в виде служилого дворянского сословия в рамках кантонной системы. Таким образом, был невозможен проект дворянской нации, как у поляков или венгров. Буржуазия обладала необходимыми финансовыми возможностями и структурами для руководства жизнью нации в лице органов самоуправления в Казани и Каргале. Но эти органы – «ратуши» – были ликвидированы в 1850-е гг., а до этого периода национальная буржуазия не смогла взять под экономический контроль государственную крепостную деревню Поволжья или башкирские кантоны. Мануфактура концентрировалась преимущественно в регионе Казани и не пережила промышленный переворот пореформенной эпохи. К тому же сверхприбыли от торговли со Средней Азией вымывали мусульман края сначала в города пограничного в XVIII – первой половине XIX в. южного Приуралья, а со второй половины XIX в. в города Казахстана и Средней Азии. Все это делало нереальным и чисто буржуазный вариант. На всех территориях присутствовали имамы, но их основной проблемой была институциональная финансовая необеспеченность, так как вакуфная система, составлявшая в мусульманских странах от четверти до трети земельной собственности, отсутствовала в округе ОМДС. Другими фундаментальными проблемами было назначение (а не избрание) муфтия, отсутствие региональных отделений (мухтасибатов) ОМДС и частный характер мектебов и медресе, не позволяющий создать унифицированную национальную школу. Следовательно, имамы и улемы не могли стать общенациональной объединяющей силой. Среди мусульман округа ОМДС не сформировалась сколь-либо значительная бюрократия, так как Екатерина II ограничила их карьерный рост должностью столоначальника, но и здесь их число было крайне невелико и не менялось в соответствии с ростом численности бюрократии в целом и людей, получающих государственное образование[8]. Мусульманам не разрешалось преподавать в государственной средней и высшей школах, что также ограничивало рост числа госслужащих из их среды. По закону они могли создавать лишь конфессиональные школы – мектебы и медресе. Царская администрация осуществила только два проекта государственного образования для мусульман региона. Первый из них был осуществлен в Оренбурге в рамках Азиатского отделения Неплюевского военного училища (затем, в 1825–1866 гг., кадетского корпуса) и школы для «киргизских (казахских) детей при Оренбургской пограничной комиссии (1850–1869 гг.). Здесь государство обучало казахов (нередко учителями были татары), а позднее посчитало такое влияние вредным, и прекратило эксперимент[9]. Вторым проектом стали Татарские учительские школы в Казани и Уфе (затем Оренбурге), открытые в 1876 и 1872 гг. соответственно. Они готовили учителей начальной правительственной школы для мусульман и не имели связи с последующими уровнями государственного образования. При этом Оренбургская школа была упразднена в 1890 г., и ее имущество было передано Оренбургской киргизской учительской школе. Таким образом, Российское государство не создавало возможностей для формирования татарской бюрократии и слоя преподавателей высшей и средней школы. Напротив, с 1860-х гг. началось противопоставление татар казахам.

Вышеуказанные проблемы с образованием не могли превратить в ведущую силу мусульман интеллигенцию, которая была слишком малочисленной, слишком малообразованной и в силу своего низкого социального статуса склонялась к участию не только в национальном, но в общероссийском политическом движении.

Потеря черноземов и земель вдоль рек в Среднем Поволжье, принадлежность большинства населения Приуралья до 1865 г. к кантонной системе не дали возможности создать стабильный класс крепких собственников-земледельцев в мусульманской среде. Таким образом, и крестьянство не превратилось в базу общенационального строительства.

В-третьих, существовало несколько конкурирующих проектов идентичности и национального строительства. Хронологически первым из них можно назвать булгарский проект улемов, который был развернут в конце XVIII в. При этом мусульмане не только Поволжья, но и Приуралья выстраивали себе генеалогии, идущие от булгарских предков[10]. Трудно говорить о целостном проекте непосредственно руководства ОМДС, но муфтии и казыи, а затем участники совещаний при ОМДС с начала XIX в. выдвигали планы развития единой мусульманской общины, объединявшей как минимум татар Среднего Поволжья и Приуралья, астраханских и сибирских татар, мишарей, башкир и часть казахов. Со второй половины XIX в. правительство вывело казахов из-под юрисдикции ОМДС (1868 г.) и выстраивало планы раздробления ОМДС и превращения его в регионально-племенную администрацию. Планы религиозного объединения с казахами были претворены в жизнь в 1917 г. уже ЦДУМом.

Следующим проектом была татарская идентичность, сформулированная в трудах Ш. Марджани, который распространил этноним «татары» на все нынешнее и былое мусульманское население территорий Казанского и Астраханского ханств. Все эти проекты были в большой степени взаимодополняющими и лишь частично были реализованы. Их совокупность и можно определить как «татарский культурный проект», где ключевую роль играли улемы, а их важнейшей целью была единая религиозная автономия всех вышеупомянутых этнических и сословных групп. В общих чертах о причинах слабости улемов было сказано выше, а непосредственный ход событий будет рассмотрен в соответствующей главе.

Качественно новый этап связан с эпохой джадидизма, где ключевую роль начинает играть светская элита. И. Гаспринский выдвинул общероссийский мусульманский проект, поддержанный преимущественно светской элитой казанских татар, крымских татар и азербайджанцев. Подчеркнуто направленный на ознакомление с русской культурой и языком, просветительский проект джадидов вначале был встречен властями скорее с одобрением, особенно на местах. Однако события 1905–1907 гг., превратившие движение российских мусульман в политическое, и поддержка ими кадетов на политической арене, в том числе и в I Государственной Думе, вызвали крайне негативную реакцию властей, прежде всего в лице председателя Кабинета министров и министра внутренних дел П. А. Столыпина. На Всероссийских мусульманских съездах 1906 г. джадиды выдвинули проекты единой религиозной и национально-культурной автономии российских мусульман, где ключевой фигурой был бы общероссийский Шейх уль-Ислам в ранге имперского министра. Последовавшая реакция, проявившаяся в достаточно массовых, но бескровных репрессиях, привела к локализации движения по этническому признаку и его радикализации. Ответом был республиканский проект, в котором речь шла уже о татарах как единой мусульманской нации Волго-Уральского региона, обладающей территориальной автономией, более известный как «проект Идель-Урал»[11]. I Всероссийский мусульманский съезд в мае 1917 г. и последовавший в последующие месяцы распад страны поставили крест на едином движении российских мусульман и заставили мусульман округа ОМДС сконцентрироваться на своих внутренних проблемах. В результате на II Всероссийском мусульманском съезде в июле 1917 г. столкнулись проекты религиозной автономии (одобренной на Съезде улемов), единой религиозной и национально-культурной автономии под контролем светских лидеров (получивший большинство на съезде) и территориальной автономии (от лица молодых левых социалистов).

Таким образом, мы можем говорить о трех вариантах развития мусульманской общины Волго-Уральского региона, в чем-то взаимодополняющих, в чем-то противоречащих друг другу. Они отличаются друг от друга как хронологически, так и по группам сторонников этих проектов. Первым хронологически был проект религиозной автономии, контуры которого просматриваются в петициях мусульманских депутатов Волго-Уральского региона в Уложенной комиссии в 1767–1768 гг. и который был в целом реализован в едином ОМДС, учрежденном, как уже было сказано, в 1788 г. Его наиболее серьезным инвариантом является проект единой религиозной автономии российских мусульман во главе с Раис аль-Улама, закрепленный в постановлениях III Всероссийского мусульманского съезда 1906 г., предусматривавший сохранение ОМДС как одного из пяти (с 1914 г. – из шести) российских муфтиятов. До 1917 г. идею религиозной автономии поддерживали все группы элиты, так как она рассматривалась в качестве единственно возможного варианта в условиях Российской империи. Соответственно ее лидером должен был стать улем. На III Всероссийском мусульманском съезде 1906 г. Исмаил Гаспринский призвал к тому, чтобы автономию возглавили религиозный лидер Галимджан Баруди и светский – Юсуф Акчура. Таким образом, муфтием должен был стать улем, а его помощником – представитель светской интеллигенции. Согласно постановлениям съезда, разработанным образовательной комиссией, создавалась автономная мусульманская система образования, где местные общины контролировали школы. Главным методическим и аналитическим центром, контролирующим программы и учебную литературу, становился «Всероссийский Союз учителей». В независимую структуру, контролируемую преимущественно светской интеллигенцией, превращалась всероссийская партия «Иттифак аль-муслимин», а затем и мусульманская фракция Государственной Думы.

В мае 1917 г., когда была провозглашена религиозная автономия мусульман округа ОМДС, стала понятной нереальность единой общероссийской автономии. «Звездным часом» светской интеллигенции и лично Садри Максуди станет провозглашение национально-культурной автономии мусульман тюрко-татар Внутренней России и Сибири на II Всероссийском мусульманском съезде в июле 1917 г. и создание его правительства – Вакытлы Милли Идарэ (Временное Национальное Управление) под председательством С. Максуди. Три его назарата (министерства) состояли из председателя и шести членов коллегии и представляли собой три наиболее могущественные профессиональные корпорации татарского мира: Диния Назараты сохранило структуру ОМДС, Мэгариф Назараты (Просвещения) комплектуется из представителей «Бютенрусия Укытучылар жэмгыяте» («Всероссийского Общества учителей»), Малия (Финансовое) – из буржуазии, представлявшей местные национальные фонды. Три общенациональных центра: Казань, Уфа, Оренбург/Троицк имели своих представителей в каждом из назаратов. Но уже на этом съезде радикальное молодое учительство, учащиеся и военные выступят с планами перенесения тяжести на создание территориальной автономии и воинских частей. Необходимо отметить, что планы религиозной, национально-культурной и территориальной автономии прямо не противоречили, а во многом дополняли друг друга. Произошло своеобразное распределение ролей, когда лидеры старшего поколения сконцентрировались в Диния Назараты, среднего – в собственно Милли Идарэ, а младшего – в Коллегии Урало-Волжского Штата (Идель-Урала).

В итоге этот плюрализм позиций привел к распылению сил и конкуренции между различными группировками за контроль над нацией. Одним из результатов этого впоследствии стало усиление более единого башкирского движения во главе с Ахмад-Заки Валиди. Механизм согласования позиций и соблюдения законов, нормальный для правового государства, оказался неэффективным в условиях правого нигилизма революционной эпохи. Восторжествовала формула «победитель получает все». Неизбежно возникает вопрос о причинах ориентации на компромисс. Вероятно, важнейшим фактором является стремление к недопущению кровопролития, что является доминантой общественного движения татар, начиная от восстания Батырши и заканчивая мирным соглашением между лидерами Харби Шуро и советскими лидерами Казани в марте 1918 г.

В отсутствие собственной государственности и полноценной автономии мусульмане Волго-Уральского региона должны были обладать органами, не допускающими их ассимиляции. Необходимо понять, что законодательство Российского государства в период Московского царства и Российской империи вплоть до Екатерины II не предусматривало неотчуждаемых прав для коллективов и личностей. Мурзы Поволжья обладали серьезными привилегиями, но Петр I ликвидировал феодальное сословие служилых татар.

Права башкир на пользование землями были значительны, однако их конфискации стали распространенным явлением как минимум с эпохи Петра I. По Указу 1736 г. разрешалась продажа башкирских земель[12]. При этом земля также не принадлежала отдельным башкирам-общинникам на правах частной собственности.

В итоге наиболее стабильным видом собственности стала частная собственность в городах, гарантированная Жалованной грамотой городам 1785 г. Поэтому для мусульман-татар возрождение мусульманской городской цивилизации во второй половине и особенно последней четверти XVIII в. стало началом формирования стабильных общенациональных структур. С этого времени и до перехода Волго-Уральского региона под контроль советской власти в марте – апреле 1918 г. миллет мусульман Внутренней России и Сибири прошел путь общенационального развития от формирования городских общин до создания структур национально-культурной автономии. Он характеризуется последовательной деятельностью мусульман края по ряду направлений (система национального образования, религиозных учреждений, мутаваллиатов, благотворительные общества, структуры рыночной экономики), наличием собственных целей и методов их осуществления, квалифицированных национальных кадров. Плодом их деятельности стал татарско-исламский культурный проект, на который указал и на борьбе с которым сосредоточился Н. И. Ильминский[13].

В исследуемый период татары могут рассматриваться как группа, обладающая двойной идентичностью. Они признавали себя подданными немусульманского Российского государства и в то же время продолжали оставаться частью мусульманской уммы. Российские императоры сменили османского султана и халифа в качестве политического, а муфтии – в качестве религиозного лидера. Вместе с тем на протяжении этого периода права и обязанности мусульман округа Оренбургского Духовного Собрания отличались от прав и обязанностей православного населения. Мусульманская и христианская общины наряду с религиозными отличиями продолжали сохранять собственные обычаи и правовые нормы, группы элиты, образовательную систему и фактически не смешивались в сфере семейно-брачных отношений. Не случайно, что все исследователи характеризовали изолированные мусульманские общины как своеобразные мини-государства. Однако наряду с тенденциями изоляции и обособления существовали стабильно усиливавшиеся тенденции интеграции в Российское государство и общество. До создания единой системы земских и городских учреждений в Волго-Уральском регионе в 1860–1870-е гг. мы можем говорить о взаимодействии прежде всего Российского государства и татарского общества. Начиная с этого периода, и особенно с начала XX в., мы отмечаем взаимодействие российского и татарского обществ вначале на локальном и региональном, а затем и на общероссийском уровнях. Вместе с тем необходимо отметить, что татарское общество с его институтами на протяжении всего этого периода оставалось в целом автономным феноменом и обладало организациями, не зависимыми от общероссийских аналогов.

При анализе эпохи от Указа о веротерпимости 1773 г. до проектов построения советской автономии в Волго-Уральском регионе в 1918 г. можно выделить две позиции. Первая заключается в том, что признание советским режимом тройной автономии мусульман тюрко-татар (религиозной, национально-культурной и территориальной) является следствием их вековой ненасильственной борьбы за самостоятельное развитие. Вторая – что провозглашение Автономной Татарской Советской Социалистической Республики в составе РСФСР является подарком большевистского режима. Нельзя абсолютизировать ни одну из точек зрения, но мы считаем, что первая является более аргументированной, и постараемся это показать.

Структура данного исследования следующая. Во вводной части определяется доминанта развития мусульманского сообщества как путь от отдельных стабильных общин, махаллей, до общенациональной автономии, проделанный на протяжении полутора веков. Затем в специальном разделе приводится источниковая база и историография проблемы. В разделе I исследуются традиционные исламские институты у мусульман внутренней России и Сибири в конце XVIII – начале XX в. в лице собственно Оренбургского Магометанского Духовного Собрания (как миллета с ограниченной автономией), медресе, махаллей и вакфов. В разделе II анализируются общенациональные институты джадидской эпохи, созданные в ходе процесса зарождения нации российских мусульман. Здесь фигурируют благотворительные общества, группы мусульман в Государственной Думе (мусульманская фракция и мусульманская трудовая группа). В качестве общенациональных форумов изучаются Всероссийские мусульманские съезды 1905–1917 гг. Среди политических движений, исследуются только представленные в Государственной Думе в лице «Иттифак аль-муслимин» и «тангчылар». В разделе III изучаются общенациональные автономные институты и политические движения 1917–1918 гг. В начале приводится их основная форма в лице Мусульманских комитетов и губернских Милли Шуро (Национальных Советов), давших по своим спискам большинство депутатов от мусульман Волго-Уральского региона во Всероссийском Учредительном Собрании. Далее анализируются политические группировки в 1917–1918 гг., также получившие мандаты во Всероссийском Учредительном Собрании. Это Харби Шуро, Мусульманский Социалистический Комитет и левая фракция Уфимского губернского Милли Шуро – левые эсеры. Затем приводятся сведения об активности мусульманских депутатов региона во Всероссийском Учредительном Собрании. Заключительная часть раздела посвящена изучению деятельности общенациональных автономных институтов в лице правительства (Милли Идарэ) и парламента (Миллет Меджлисе). В книге не анализируется деятельность единичных местных органов (например, Казанской Татарской Ратуши), органов, где мусульмане были в заведомом меньшинстве (например, городские Думы и земства), а также органов литературной и публицистической направленности (например, издательств и периодических изданий). Книга завершается кратким заключительным словом. «Заключения» как такового автор решил пока не давать, так как он собирается посвятить том второй данного труда истории идей и разного рода концепций, на которых и сегодня основано национальное бытие татар и с которыми наши предки жили в России после 1917 года.