Читать книгу Когнитивный диссонанс - ААА. Ю. Эйхенвальд - Страница 12

Графоман – это «Некто»,

возомнивший себя… графом Толстым.

«Некто» изо всех сил пытается делать то, что, по его мнению, всю свою жизнь делал граф Толстой.

Это не так просто: «Некто» позабыл всё,

что ему вдалбливали в школе, (не морщите нос, вы-то, сами помните?) зато – он помнит анекдоты,

т. е. «случаи из жизни графа Толстого».

Интерес к личности Толстого не дал погибнуть в забвении некоему количеству анекдотов, которые, со временем, слились в…

более или менее связный рассказ, передаваемый, что называется, из уст в уста:

«Устное предание о деяниях Льва

Николаевича».

Это предание живёт само по себе, где-то, оно опирается на реальные события,

а где-то и нет.

Я недавно услышал это предание ещё раз, и очень порадовался, насколько оно за двадцать лет стало

мудрее и подробнее.

Не являясь знатоком творчества и биографии графа Толстого,

я одновременно, не являюсь и знатоком «устного предания»;

поэтому, то, что я далее расскажу, будет содержать,

по мнению знатоков,

огромное количество

несуразностей и нелепостей.

Спешу оправдаться: уважаемые «знатоки»,

если вы, услышите то, что рассказывает о вас ваша жена или,

не дай Бог, ваши друзья,

вы услышите вопиюще нелепые утверждения. Вы огорчитесь,

но, всё же, вам придётся простить жену,

и, хотя бы, часть друзей,

ибо человек – животное стадное, и он готов терпеть неверных друзей и нелюбящую жену, лишь бы не страдать от одиночества.

Итак, по преданию, граф Лев Николаевич Толстой всю свою жизнь…

гонялся за бабами,

а в оставшееся время,

косил и

вправлял окружающим мозги, посредством написания умных текстов.

Умельцев «вправлять мозги» и в наше время достаточно,

но, они… не так знамениты.

Возможно, потому, что их тексты хуже, хотя…

хотя, мы знаем достаточно писателей, которые писали явно хуже, чем Лев Николаевич и,

тем не менее, они гораздо более популярны среди «широкой публики».

Не будем приводить конкретных примеров, писатели – народ обидчивый, да и читатель стал капризнее, чтобы его заинтересовать, надо, чтобы с первых страниц «пахну́ло жаренным».

Во времена Толстого,

люди были и проще, и добрее, и… У них, тогда ещё

не отбили любовь к чтению —

качество, которое в наше время, не вдруг встретишь.

Безусловно, у графа Толстого было то, чего, не было у других:

у него были крепостные крестьяне.

Крестьяне, волей-неволей, обязаны слушаться своего господина.

Лев Николаевич выучил их читать. Ну, крестьяне и читали его сказки,

пока граф ходил по избам и

вникал в нужды их жён.

А уж, женщины-то, в те времена, были куда более воспитанны,

чем современные,

и мечтали они всегда о «правильном», ибо, в первую очередь,

они думали о семье.

Женщинам хотелось, чтобы дети их были счастливы, богаты и образованны – ну, как графские-то дети.

А, ещё лучше,

чтобы они и были

графскими детьми.

А вы думали, что простые крестьянки и не мечтали вовсе?!

Очень, знаете ли, мечтали, и очень хотели, чтобы их дети были…

графскими детьми,

а сами они, куда ж деваться —

графинями…

Но, для простого народа,

времена были трудные,

и многим чаяниям народным

не суждено было сбыться.

Одна графиня у Льва Николаевича уже была, а больше, в те суровые времена,

даже графу не полагалось.

Пока граф ходил в народ, графиня Софья Андреевна, жена и мать графских детей, заботилась об имении… а, заодно, и обо всех прочих делах.

Кроме того, ей приходилось по многу раз переписывать то, что «Лёвушка» успевал написать,

граф терпеть не мог, ежели баба,

хотя и графиня,

без дела сидит.

(Знающие люди говорили, что у графа имелись дети не только от графини. Это бывает,

а что? Почему бы, благородному человеку, иногда и не проявить сочувствие к обездоленным, не удовлетворить их,

так сказать, чаяния).

Софья Андреевна твёрдо знала, как положено вести себя «жене-бабе» в патриархальной семье.

Сгубила её расхожая мысль: «графиня может и должна, делать то, что простой бабе делать не положено». Ах, скольких женщин,

коих, хоть раз, назвали

«графиня»,

сбило с толку это пагубное

заблуждение!

Женщина, обременённая мыслью…

опасна для окружающих.

Мысль её растёт, развивается и… и дорастает до опаснейшего состояния, именуемого:

«графиня требуют».

Сколько благополучных браков разрушилось после того, как у бабы прорезались требования, кои стерпеть возможно, только от графини

(коли ты её крепостной).

«Лёвушка» часто приходил домой поздно, потный и усталый, приговаривая, что весь день косил.

Графиня, долго переносила это, как и положено, «жене-бабе» – молча. Но, однажды,

она заявила, что не хочет больше

выслушивать сказки.

Так, ребята, с «графьями»,

говорить не положено,

будь ты хоть трижды графиня —

граф ушёл из дому босой.

Графиня, было побежала за ним,

она любила своего «Лёвушку», но… «мужнины заветы»

взяли верх над чувствами.

Лев Николаевич объяснял:

раз она женщина замужняя,

её дело – хранить очаг, а не бегать за мужиками.

И, Слава Богу! В том, что культурное наследие Толстого, хорошо сохранилось, огромная заслуга его жены.

Благодаря заботам Софьи Андреевны, миллионы людей,

почитающих Льва Толстого,

могут почитать и его произведения. Почитайте и вы, а что? Возможно,

это занятие окажется достойным,

вашего внимания, ведь, тексты Льва Николаевича ценили не только

его потомки, но и его современники.

Подчёркиваю: произведения Толстого ценили не только «благодарные потомки», но и «неблагодарные современники».

Такого результата добились немногие.

Конечно, не все сумели правильно

понять его творения.

Вот, скажем, Дмитрий Иванович Менделеев, он изобрёл водку и ещё эту… таблицу, которая… в конце учебника по химии – ну, грамотный был мужик.

Так, вот, Менделеев писал про Толстого: «Гениален…».

И продолжал:

«Гениален, но глуп.

Не может связать логически двух мыслей».

Желая, как-то поддержать поклонников Льва Николаевича, напомню про отзыв Толстого на книгу Менделеева «К познанию России»:

«В книжке много интересного материала,

но выводы ужасают

своей глупостью и пошлостью».

Я призываю читателей, спокойно прислушаться к вышесказанному и не делать поспешных выводов, «ужасающих, своей глупостью и пошлостью».

Столько людей во всём мире,

называют их гениальными,

что они сами,

для разнообразия,

имеют право,

назвать друг друга,

дураками.

Зато… мы можем гордиться,

что ни Толстой, ни Менделеев

дураками нас не назвали ни разу,

(и у безвестности,

есть некие преимущества)…

Теперь, ещё немного, о детях Толстого: все, кто с ними общался, отмечают,

их мудрость,

воспитанность и

благородную сдержанность… Это прекрасно,

но… для всенародного преклонения

недостаточно.

Вот, ежели б, они были настоящие «графья», с имениями, каретами,

графинями —

тогда, оно, конечно! А так,

уважаемые дети графские,

и благородство ваше ни к чему,

и мудрость ваша —

невпопад.

И вообще:

манеры графские,

для простого человека

(скажем, для конюха),

очень даже вредны.

Кстати, раз уж, мы заговорили

про «вообще»,

отметим наиболее общую проблему современности, а именно: переизбыток широко образованных людей. Уточню, не конкретно образованных, людей —

людей, умеющих что-то делать,

а образованных

«вообще»… То есть, обладающих знаниями…

настолько общими,

что ни к какому частному случаю знания эти… лучше не применять.

«Образование не бывает излишним» – скажете вы, – «прекрасно, ведь, ежели дворник разумеет по латыни»? —

«Конечно, прекрасно»! – отвечу я, – «Но, пока дворник цитирует Вергилия, он, из уважения к классику, двор не метёт. Он будет рассуждать о «Римском праве»,

отложив метлу.

Дворник, цитирующий Вергилия, готов дать умный совет

по любой отрасли знаний,

но, за результат – он не ответственен —

дворник он.

В результате, и толку от его советов нет, и двор не метён».

А, вот, Лев Николаевич хорошо умел делать вещи вполне конкретные: он хорошо танцевал мазурку,

хорошо стрелял,

прекрасно писал рассказы и романы,

профессионально косил траву, а, уж женщины,

были от него в полном восторге. (Даже и собственная жена).

………………………………………………….

P.S. к Графоману

(Правда о последних днях

Льва Николаевича).

Правда – вещь не простая и в употреблении неудобная. Лишь немногие, избранные натуры, узнав о себе правду, сумеют найти силы, чтобы показаться спокойными.

И я, никогда бы, не взялся рассуждать о столь опасном предмете, кабы, кое-кто не обвинил меня

в зубоскальстве и неуважении…

Что ж, нате вам правду…

Вам показалось, что я недостаточно почтительно отношусь ко Льву Николаевичу и членам его

драгоценного семейства?

Вам померещилась насмешка? Ну, что вы, уважаемый!

Это не насмешка, это…

это смущённая улыбка.

Именно так, со смущённой улыбкой, я и постарался отнестись к известным фактам, из жизни Льва Николаевича.

«А нельзя ли вовсе без улыбки» – спросите вы?

«Увы,» – отвечу я – «ежели к жизни относиться вовсе без улыбки – она, жизнь, покажется грустной,

а то и мрачной».

Итак, вот вам: маленький, но правдивый рассказ о кусочке жизни Льва Николаевича.

Но, сначала несколько слов о жене, ибо женщина, живущая в вашем доме, влияет на вашу судьбу более… более, нежели Луна без курса, или там, транзитный Сатурн в пятом доме…

Как вы помните, жену звали Софья Андреевна Берс.

Граф прожил с ней 48 лет, она родила ему тринадцать детей, из которых семеро остались живы.

На плечах Софьи Андреевны было всё: имение, дети,

(О трудностях воспитания графских детей я бы с удовольствием порассуждал, но практических навыков у меня маловато…

Разве что, своих, «негодяйчиков», когда у них прореза́лись «графские замашки», я регулярно увещевал: поимейте совесть, чай, вы, всё же, не «графья», а у Софьи то, Андреевны… у неё, даже и этой отговорки не было).

А, помимо деточек да именьица, на Софье, свет, Андреевне, ещё и издательские дела, да ещё и «Сам»…

Лёвушка – муженёк.

(Эх, бабы деревенские, не понимаете вы своего счастья, ну придёт мужик пьяный, и спать прямо в лаптях завалится – «делов»!..

А, вот, когда мужик трезвый… да умственный, да мать его, она очень совестливая была, а он, как раз, в мать

и пошёл – совестливый до невозможности… мало того, он ещё и книги пишет под настроение… а настроение оно, сегодня одно, а завтра…)

Вы помните, Софья Андреевна по нескольку раз(!) переписывала многочисленные черновики мужа.

Но, если работа с художественной литературой ей доставляла, по её собственным словам, «большое эстетическое наслаждение», то религиозно-философские тексты она переписывала без особого энтузиазма

(известное дело, у жёнщин-то,

и философия другая,

да и религия у них, какая-то своя).

Из дневника С.А.

«Сейчас 2 часа ночи, я все переписывала. Ужасно скучная и тяжелая работа, потому что, наверное, то, что написано мною сегодня, – завтра все перечеркнется и будет переписано Львом Николаеви —

чем вновь. Какое у него терпение и трудолюбие – это поразительно!»

15 июля 1897 года

(обратите внимание, о собственном терпении и трудолюбии – ни слова, всё по «Домострою»: «Жена добрая, трудолюбивая, молчаливая…»)

В момент венчания Софье Андреевне Берс было всего лишь 1 8 лет, а ее жениху – 34.

До знакомства с будущей женой писатель неоднократно… влюблялся.

Желая быть честным со своей будущей супругой, Лев Николаевич, незадолго до свадьбы, отдал ей свои дневники.

В этих дневниках, как вы понимаете, был изложен его немалый опыт в деле совращения с пути истинного благородных дам (о прочих дамах, граф не счёл нужным упоминать).

Ох уж, эти добрые и честные намерения, не ими ли, вымощена дорога в Ад.

Ну зачем, скажите, посвящать юную девицу во все эти… подробности.

Кто знает, как у неё было с тем, что теперь зовётся сексуальным просвещением, возможно, она мечтала о том, что граф будет её носить на руках… и только.

Разве что, граф побаивался, что его друзья, всё разболтают и торопился ознакомить невесту, со своей версией событий.

Вы уже поняли, что Лев Николаевич был не только благородным, но и честным человеком:

с такими жить особенно трудно.

Прошлые похождения мужа бесили графиню и были причиной многих семейных конфликтов.

Однако возмущение Софьи Андреевны было вызвано не только ревностью.

Лев Николаевич рассматривал женщину только и исключительно,

с высоты патриархальных устоев:

«Мода умственная – восхвалять женщин, утверждать, что они не только равны по духовным способностям, но выше мужчин, очень скверная и вредная мода» – объяснял граф.

Из дневника С.А.

«…Вчера вечером меня поразил разговор Л. Н. о женском вопросе. Он и вчера, и всегда против свободы и так называемой равноправности женщины;

вчера же, он вдруг высказал, что у женщины, каким бы делом она ни занималась: учительством, медициной, искусством, – у ней одна цель:

половая любовь. Как она её добьется, так все её занятия летят прахом.

Я возмутилась страшно таким мнением и стала упрекать Льву Николаевичу за его этот вечный циничный… взгляд на женщин.

Я ему сказала, что он потому так смотрел на женщин, что до 34 лет не знал близко ни одной порядочной женщины».

(Гордыня это, матушка Софья Андреевна, как есть, гордыня!

Вы изволите утверждать, что кроме вас, ни одна порядочная женщина не обратила на графа внимания, а, ведь он, в те годы, был… может быть, и не лучше, но точно моложе…)

Обратите внимание, что Л.Н. женился, как раз в 34 года, стало быть, результатом честности Толстого, стало лишь то, что его дражайшая супруга сорок восемь лет «проедала ему плешь» тем, что он всю жизнь «водился с женщинами непорядочными».

Лев Николаевич, будучи человеком правдивым, наверняка, не стал отрицать, что и такие знакомые у него были.

Но, он был ещё и справедливым и не раз пытался отстоять честь своих

прежних возлюбленных —

тщетно,

попытка найти приличные черты у «предыдущих» женщин, никогда не находит понимания

у наших «теперешних». Разумеется, это сердило Льва Николаевича: он-то, давно уже себе всё простил, почти всё забыл и успокоился…

Ну и, рассчитывал на ответное прощение, умиротворение, умиление, но…

Но не учёл Лев, что разъярённую Львицу не успокоить конфеткой, чтобы восстановить тишину и спокойствие, укротителю

понадобится плеть и пистолет.

Из дневника С.А.

«…то отсутствие дружбы, симпатии душ, а не тел, то равнодушное отношение к моей духовной и внутренней жизни, которое так мучает и огорчает меня до сих пор… испортило мне жизнь и за —

ставило… меньше любить теперь моего мужа…

Ночью я плакала от того тяжелого положения несвободы, которое меня тяготит все больше и больше.

Фактически я, конечно, свободна: у меня деньги, лошади, платья – всё есть; уложилась, села и поехала. Я свободна

читать корректуры,

покупать яблоки Л. Н.,

шить платья Саше и блузы мужу, фотографировать его же во всех видах,

заказывать обед,

вести дела своей семьи —

свободна

есть, спать, молчать и покоряться. Но я не свободна думать по-своему,

любить то и тех,

кого и что избрала сама,

идти и ехать, где мне интересно и умственно хорошо;

не свободна заниматься музыкой,

не свободна изгнать из моего дома тех бесчисленных, ненужных, скучных и часто очень дурных людей,

а принимать хороших, талантливых, умных и интересных.

Нам в доме не нужны подобные люди —

с ними надо считаться и стать на равную

ногу;

а у нас любят порабощать и поучать…

И мне не весело, а трудно жить…

И не то слово я употребила:

весело, этого мне не надо, мне нужно

жить содержательно, спокойно,

а я живу нервно,

трудно и малосодержательно».

8 марта 1898 года

(Примечательно, что именно восьмого марта, графиня пожаловалась на

нервную, трудную и малосодержательную жизнь.

Слышите, дамы! Полно вам жаловаться, вы живёте как графиня!)

О подавленном состоянии графини говорили многие, но о причинах сего говорили по-разному.

Старший сын, полагал, это: «расхождение во взглядах,

болезни… ну и завещание». (то есть, дело житейское, да ещё и это завещание).

А, вот, младшая дочь, Сашенька, считала, что попытки матери покончить с собой были

притворством, направленным на то,

чтобы задеть Льва Николаевича.

Намекала, стало быть, дочурка, что матушка… слегка тово…

Приглашенный в Ясную Поляну доктор Россолимо

поставил диагноз:

«Дегенеративная двойная конституция, паранойяльная и истерическая, с преобладанием первой.

В данный момент эпизодическое обострение».

А вот, психиатр Растегаев не выявил «каких-либо психопатологических черт, указывающих на наличность душевного заболевания, ни из наблюдений, ни из бесед с Софьей Андреевной».

(Обычная, знаете ли вещь, одному мужику кажется, что баба эта – «слишком резвая, ненормальная,

какая-то, что ли…», а другой мужик считает, что

«баба – вполне себе:

эмоциональная и вообще…») То есть, вопрос о нормальности Софьи Андреевны не выяснен окончательно;

зато, точно известно, что сорок восемь лет, на протяжении семейной жизни, графиня Софья Андреевна, ради семьи постоянно жертвовала своими интересами, временем и здоровьем, и… (вот он результат, вот она награда)

восьмидесятидвухлетний Лев Николаевич бежал от неё из своего

собственного дома

в ночь с 27 на 28 октября 1910 года.

Супруге было оставлено письмо, в котором он благодарил за совместно прожитые годы и объяснял, что уходит не от жены, а от «Ясной Поляны»: «…Я НЕ МОГУ БОЛЕЕ ЖИТЬ В ТЕХ УСЛОВИЯХ РОСКОШИ, В КОТОРЫХ ЖИЛ».

Софья Андреевна пыталась утопиться в яснополянском пруду.

Её спасли. Она написала мужу: «Лёвочка, голубчик, вернись домой, спаси меня

от вторичного самоубийства».

Толстой ответствовал: «Может быть, те месяцы, какие нам осталось жить, важнее всех прожитых годов, и надо прожить их хорошо».

(Осмелюсь перевести сие сообщение на обыденный язык: «Ты загубила мои

лучшие годы, но теперь я поумнел и хочу другую жену и другую жизнь. Прощай!» Насчёт месяцев Лев Николаевич ошибся. Он прожил ещё 10 дней).

Ох, не торопитесь, господа хорошие,

скидывать бремя с шеи своей,

может статься, только оно вас

ещё и удерживает на свете этом.

Граф хотел раздать всё своё

имущество и отказаться от

гонораров за издание книг.

«А детки-то, Лёвушка! «Графьятки» маленькие, они, есть

хотят!» – возмутилась графиня.

Софья Андреевна считала, что отец не имеет права лишать её детей средств к существованию, она

пригрозила объявить

Льва Николаевича сумасшедшим

и учредить над ним опеку.

Возмущённый Лев Николаевич бежал и, простудившись в поезде, умер на станции Астапово 7 ноября 1 91 0 года.

Вот так она выглядит – «Правда о любящих и образованных супругах, о графе

Льве Николаевиче и супруге его Софье

Андреевне» – та самая правда,

от которой… немного знобит.

Что можно к этому добавить?

Ну разве:

«Человек обязан быть счастлив.

Если он несчастлив, то он виноват.

И обязан до тех пор хлопотать над

собой, пока не устранит этого

неудобства или недоразумения».

Лев Толстой.