Читать книгу Когнитивный диссонанс - ААА. Ю. Эйхенвальд - Страница 22

Реквием

Оглавление

…начала неудержимо

сползать с дивана на пол.

Её, как сбросило с высоты: лежит ничком, голова набок, руки обняли пол, ноги чуть вбок.

Так, наверное, начинающий наездник лежит «верхом» на спине лошади и очень боится упасть.

Поза, какая-то… криминальная. Не хватает, разве, контура мелом…


«Воду!.. на голову!.. вылей!…» – Проговорила чужим, огрубевшим,

механическим каким-то голосом…

И замерла…

«Нет!!!… Не трогай!!!… Отстань!!!…» – на все попытки вернуть её на диван… или, хотя бы, как-то облагородить позу…


А тут и звонок в дверь – «скорая» приехала… Вот и они: девчонка и

слегка потёртый «юноша» с пластиковым ящиком.


И, что за волшебное такое название: «Скорая помощь» – пока ждёшь, думаешь: «Какая же она, нафиг, скорая»;

а, когда приедет – понимаешь: да она такая же «помощь», как и «скорая».


Идиотские расспросы, идиотским казённым тоном.

Да я и так понимаю: при исполнении вы!

Но, анкету-то, ведь, можно потом!

Или не видите: плохо ей!!!

Ну давайте же, скорее!

Где там у вас,

где волшебная таблетка… или волшебный всеисцеляющий укол!

Давайте его сюда!


Пусть она откроет глаза, удивлённо посмотрит по сторонам и, вздохнув, скажет: «Ах! Как долго я спала».

«Нет, братан, чудесных уколов сегодня не завезли» – я это почти сразу по их отстранённым рожам понял.


Тут на меня изнутри накатило такое зудящее желание выгнать их к…матери


«Тоже мне, приехали… Дед Мороз со Снегурочкой. Подарки-то где»!!!


Наверное, в глубине души, я знал, кто и с чем приедет, и что от них можно ждать. Ничего-то, я им не сказал…

Начали обсуждать ситуацию, мол, в больницу её в таком виде не довезёшь. «Тут вы, ребятишки, правы!


А, и довезёшь, лучше ли это?!


Пусть уж, если что, помирает дома, здесь её, по крайней мере, любят.


Мы и так, постоянно в окружении чужих…


А, вот, может быть, её чем-нибудь уколоть, для пользы»…

Тут-то, нам и было явлено…


Вот, на диване с закрытыми глазами лежит беспомощное существо, точно в той позе, в которую

мне удалось её переложить…


И вдруг…


«Скорая помощь» категорически настаивала, чтобы я поднял больную с пола.

Мне бы их послать, видно же, что толку от них… Наверное я испугался остаться совсем без каких-нито врачей, к тому же, мне самому, наверное, хотелось переложить её поприличней…

Перетащил я её с пола, хотя ей там было лучше.


Вот, лежит она в той же позе, и

только пульс на шее трепещет

часто часто, как листик на ветру…»

И вдруг…

Тело, вдруг заговорило (не она, а


именно, тело или кто-то другой внутри).

Голос был совсем не её, какой-то мужской или, даже механический.

Так, думаю, говорил бы Бес, изгоняемый:

«Не трогайте меня!!!

Не мучте меня!!!

Выключите меня!!!

Я не могу больше»!!!


Ну, укол ей, всё же сделали. Это был «Дексометазон» из наших запасов.

(И нафига, скажите, нужна «Скорая помощь», если с лекарствами у них такой «напряг»)…

Давление ещё раз померяли: 1 00 на 60, я их и выпроводил. Бумагу, какую-то подписал. От денег они категорически отказались и предупредили меня, что состояние больной крайне тяжёлое.

Спасибо, сам бы я, ну ни за что бы, не догадался! А теперь,


«я предупреждён – значит вооружён»…

И вот вам картина:


Жаркий день, двуспальная кровать, на которой лежит


голая, бледно-белая,


еле живая женщина.

Я стою над ней. Зачем я стою!?


Надо срочно что-то делать!!!


Бежать за помощью??!


Уж не за «Скорой» ли!?

А в голове, как бы открылся люк: одновременно слышны какие-то идиотские куплеты и вялый нравоучительный голос, скучно объясняющий мне то, что я и так знаю:


это мать моих детей (дурацкое выражение),


это моя любимая жена (любимые жёны, дяденька, бывают у султанов,


у меня жена единственная),

это мой родной и


очень больной человек (тут ты, дядя, попал в точку, дальше-то что?). Я стою и жду.


Что мне делать-то,


ГОСПОДИ!!!


ВСЕМИРНЫЙ РАЗУМ!!!


ВСЕЛЕННАЯ!!! – ну,


подскажите хоть кто-нибудь!

Да, жизнь наша…

Едешь, эдак, в карете на бал, полируешь ногти и уже мысленно…


Вдруг, бац!!!


Карета в болоте, кружева на рубашке в грязи. Ты продолжаешь полировать ногти, но потихоньку до тебя доходит, что можно более не трудиться.


И пожаловаться некому. Ты, значит, с претензией на Самый Верх, почто, мол, прям сейчас-то, ужели нельзя было после бала…

А тебе сверху: «Пошёл к Дьяволу! Раньше надо было думать»!


Скажете, тоже…Чтобы раньше думать про сегодня, надо, хоть немного, себе это «сегодня» представлять.


Такого, «сегодня», я себе и представить не мог…


Когда-то, когда я был моложе и лучше выглядел…


я не думал, что наше знакомство настолько затянется…


И, когда поженились, не думал.

Каждый день, она на меня обижалась, и я сердился.


Каждый день, она на меня сердилась, и я обижался.


Я никак не мог понять, как же можно так обижаться.


Она никак не могла понять, как же можно так жить.

Сколько раз я собирался


всё это бросить. И то сказать: «завёл себе геморрой, где удовольствие от жизни то??!

Да и зачем мне, такое счастье!!?»


Кто-то скажет: «Судьба»! —

«Да»! – скажу я – «Теперь, всё это, безусловно, судьба, но раньше то!??

И, ведь, было время всё поправить»!

Кто-то скажет: «Любовь»! —

«Конечно»! – скажу – «Потом и любовь, но потом, потом»…

Что же сначала-то!? Привычка!?? Откуда она, привычка сначала?

Может, всё-таки, просто лень!? Лень что-то менять, дёргаться.


А любовь?! «…Себя любите, мой читатель» – писал Пушкин.

И, хотя, сейчас стало модным отрицать абсолютность его поэтического дара, его авторитет в вопросах любви, пока, незыблем.


Наверное, любил-то я, в основном, себя, а моё тогдашнее отношение к Валентине, вполне умещалось в «Хотел не обижать, хотел, как лучше».

Говорят: «Благими намерениями вымощена дорога в АД».

Означает ли это, что дорога в РАЙ вымощена исключительно мерзкими намерениями, или благих намерений хватило на обе дороги – не знаю.

Знаю лишь, что моих намерений, в благости коих, я теперь сильно сомневаюсь, нам хватало, чтобы регулярно посещать оба эти заведения. «Нам не дано предугадать»…

Нам ничего не дано предугадать…

«Идиот»!!! – окликнул я себя, – «Ну, чего разнылся! Понятно, что сорок лет назад, всё было по-другому, а слово «рак» ассоциировалось с совершенно другими вещами.


Но, если бы, я её больше любил…

Или, если бы, я её сразу бросил и завёл другую…


Всё равно, теперь уже ничего не исправить, да и гарантии нет, что мне удалось бы избежать…


чтоб всё было по-другому, и, спустя сорок лет не стоять перед еле живым телом, как Иван-Дурак перед камнем и… и куда бежать-то, Господи!

Впрочем, мне не себя, мне её жалко… наверное я что-то мог…


что-то должен был». Как-то, Катька принесла домой котёночка. Я был возмущён: «Почему без спроса! Отдать эту зверюгу немедля»!


Пока искали «хорошие руки»…


В общем, через неделю я объявил, что зверюга прижилась. Возможно, это было самое приятное, что Валентина в этой жизни от меня услышала.


Котёнок, из тоненькой серенькой верёвочки с круглым ушастым шариком,

довольно быстро превратился в упитанного любителя поиграть с верёвочкой…


Происхождения наша кошка была дворового, манеры соответствующие.


Когда она, серая, короткошерстная, ела из своего блюдечка, хвост перекрывал всю кухню.


Мы её звали «Крыса» за внешнее сходство, а Валентина звала её «Серый».


Прожила Крыса с нами восемнадцать лет. Длиною она сделалась под метр, а весом – под пуд.


Перечислить всё, что, эта мерзость, над нами учиняла, я уже не в состоянии. Помню, как любила она спать на груди. О! Это волшебное ощущение живой тёплой тяжести на груди… через некоторое время оно превращалось


в ощущение непомерной тяжести. За секунду до того, когда терпеть уже не было возможности, Крыса с презрением воздвигалась на ноги.


Она не фыркала, не смотрела своим

тяжеленным желтым взором, она тихо отходила и укладывалась носом в угол дивана, оставляя нам для извинений широченный зад.


Но ощущение, что она плюнула и обматюгала, было ярчайшее.


Вышесказанное, вовсе не означает моего недовольства, от знакомства с этим своенравным существом.


Послана нам она была, непосредственно от БОГА, недаром Катька притащила её из церкви.


Я не видел ничего красивее, чем сочетание серого и белого цветов на её груди и лапах.


Померла она от рака. Мы понесли её усыплять, чтобы она более не мучилась, а на обратном пути ревели, не глядя друг на друга.


Придя домой, поняли, что непоправимо осиротели.


Крысятина, сколько могла, оттягивала от Валентины болезнь на себя, и, только

когда у неё совсем не стало сил, заболела и Валентина.


Мы не стали более никого заводить, хотя постоянно оглядывались на котов, в особенности на серых.


Прошло столько лет, но вид серой кошки, до сих пор, заставляет моё сердце усиленно колотиться.


И, если прямо сейчас, раскроется стена, оттуда выйдет серая кошка и протянет мне лапу, я пойду за ней, не спрашивая: «куда»?


Для чего я это всё? Да для того, что не знаю я, почему мы с Валентиной прожили


сорок с чем-то лет


и жили б ещё…


И, как оно, так получилось,


что чувствую я себя лягушкой в крынке с молоком из сказки Толстого.


Да, только в сказке, лягушка взбила молоко до масла и выпрыгнула,


а тут, бьёшься, бьёшься…


Не то, видать, молоко нынче.

Впрочем в тот раз, всё кончилось,


счастливо,


умирать она передумала.


Через пару дней, ей стало лучше. И с каждым днём становилось всё лучше.


Когнитивный диссонанс

Подняться наверх