Читать книгу ДИАЛОГИ О БОРИСЕ ГОДУНОВЕ. Историческая литература - Ада Тагильцева - Страница 4

Вернувшись после завершения обучения в институте в свой город, я нечаянно столкнулась с Кирюшей Белых. Мы когда-то учились в параллельных классах, а общаться стали после школы – встречались у Лео – общего приятеля. Сейчас и не припомню, что нас связывало, возможно, какие-то общие воспоминания, но только после этой случайной встречи, а особенно когда я стала жить с ним по соседству, стали видеться едва ли не ежедневно. Почему Кирюша, а не Кирилл или Кир? Не знаю. Просто все и всегда называли его уменьшительно – Кирюша, несмотря на то, что он уже закончил физтех в областном городе и преподавал в политехе. У меня было много приятелей, и я никогда не задумывалась об их национальности. Кирюша был евреем. В городе существовал бытовой антисемитизм – сказывалось гонение на евреев ещё со сталинского времени, а для меня никогда не существовал национальный вопрос. Только значительно позже, уезжая в Израиль на ПМЖ, одна моя приятельница оговорилась, что в школе ей часто напоминали о том, что она еврейка.

Во время войны в наш город был эвакуирован Харьковский тракторный с рабочими и оборудованием, который разместили на вагоностроительном заводе. Раньше на Урале евреев не было, в основном они жили на Украине. После войны многим харьковчанам некуда было возвращаться – родные погибли, а их дома были разрушены. Вот они и остались, несмотря на довольно суровый климат. Приезд эвакуированных благотворно сказался на культурной жизни города. Евреи – образованный народ. Приезжие, в основном, были инженерами, а их жёны – врачами или педагогами. Среди местного населения преобладали люди, окончившие школу или техникум. Постепенно харьковчане заняли руководящие посты на заводе, но, в высший эшелон управления заводом их так и не допускали из-за пресловутой пятой статьи. На другие оборонные предприятия города евреев на работу не принимали вообще. Так они и жили в заводском районе, не расползаясь по городу, более трёх десятилетий.

В тридцать первом году и у нас в городе началось строительство вагоностроительного завода и жилого района, население которого состояло из приехавших на стройку со всех концов страны. Завод изначально строился в десяти километрах от старого города. Публика была разношёрстная, приезжали в основном комсомольцы, без какого-либо образования, потому что сначала требовались разнорабочие и строители. Коренные жители на заводе почти не работали из-за отдалённости. Целый час нужно было добираться от города до завода в деревянном холодном, практически без дверей трамвае. Едва ли перегородку, предохраняющую людей от падения, можно было назвать дверью. Тем более, что в час пик эти двери не закрывались, а люди висели гроздьями, чуть приткнувшись на подножке и едва зацепившись за поручень. Зимы были очень суровыми, и случаи обморожения были обычным делом, поскольку самой распространённой одеждой для рабочих была телогрейка, а валенки и овчинные полушубки носило, в основном, коренное население. Ещё ходили в драповых пальто на вате с цигейковым или даже каракулевым воротником. Но и эта одежда не сильно спасала при часовой поездке в неотапливаемом трамвае. Только в восьмидесятых годах горожане, работающие на заводе, стали получать жильё в заводском районе. Впрочем, из-за плохого транспортного сообщения желающих переехать в него из города было немного. Проблема была решена только в самом конце двадцатого века.

Харьковчане дружили семьями и отличались от остального заводского населения особыми взаимоотношениями. Мои приятели были вторым поколением эвакуированных. Несмотря на ровные отношения со своими сверстниками и соседями, они держались своим кругом и несколько дистанцировались от остальных жителей. Только много лет спустя из оговорок Кирюши я поняла, что вокруг семьи Белых, была сформирована еврейская община из приехавших харьковчан. Синагоги в городе никогда не было. Я не знаю степень их религиозности, но они бережно сохраняли обычаи своего народа и поддерживали тесные отношения со своими родственниками и знакомыми, живущими в других городах. Особенно были заметны трогательные отношения в семьях и забота о тех членах общины, которые терпели нужду, болели или состарились. Повсеместные многовековые гонения на евреев выработали в них инстинкт самосохранения, который и помогал им сохранить нацию. Кирюшин отец, работая инженером на заводе, был руководителем местной общины и владельцем то ли Торы, то ли Талмуда. Кирюша называл её – Книга. Евреи всячески скрывали наличие такой общины в городе. В стране существовала довольно жёсткая антисемитская государственная политика, которая не афишировалась, но была очевидна для всех и являлась причиной бытового антисемитизма. Коренное население относилось к евреям без явной агрессии, но людей раздражали замкнутость их среды и взаимопомощь между ними, что порождало зависть. Раздражение против евреев под влиянием государственной политики возрастало при ухудшении связей между Советским Союзом и Израилем с каждой военной победой Государства Израиль.

На момент начала нашего тесного общения отец Кирюши уже умер, Книга осталась в семье, но Кирюша никогда мне её не показывал. Мать Кирюши – Эдита Павловна, которая всю жизнь проработала врачом – акушером в родильном доме, намного пережила своего мужа. Члены еврейской общины по множеству причин не приветствовали смешанные браки и, похоже, Кирюша стал жертвой этого запрета. Живя с матерью, он долгое время был в близких отношениях с русской девушкой – Леной, но не женился. Я предполагала, что его мать была противницей этого брака. Она не слишком возражала против их отношений и, даже неплохо относилась к дочери Лены – Анечке, которая для Кирюши стала родной. Отношения между матерью и сыном были сложными и, в конечном итоге, он холостяковал почти до шестидесяти лет.

Кирюша, как типичный послевоенный ребёнок, невысок, но широк в плечах, бомжеватого вида, как будто он только что вернулся из похода. Ему неинтересно заниматься своей внешностью, поскольку предпочитает дела поважнее. С возрастом его неряшливость увеличивалась. Он отличается открытостью, оптимизмом и жизнелюбием. Очень легко вступает в общение с заинтересовавшими его людьми. Кирюша вообще любит поговорить на интересующие его темы и спорить до победного конца, но в силу высокого интеллекта, может принять точку зрения собеседника, если тот сумеет его убедить в своей правоте. Он ироничен, порой экстравагантен, но разумен, хорошо владеет словом и логичен в своих умозаключениях. Спорить с ним сложно.

Кирюша очень заботится о своём здоровье, регулярно ходит в спортзал и играет в футбол. Кроме того, он – большой интеллектуал, много читает и ему непременно, как можно быстрее, хочется поделиться с близкими ему людьми всем новым и необычным. Он придает решающее значение тому, что его окружает, поэтому с особым интересом относится к сложившейся политической ситуации в стране. Почти все его друзья детства разъехались – кто в Москву, а кто – эмигрировал. Он не задумывался об отъезде, ему было интересно жить и в «лихие» девяностые. Сначала Кирюша, как большинство интеллигенции, разделял мнения либералов, но к нулевым годам разочаровался и иначе, как «либерастами» их не называл. Я не понимала его восхищения «экономическим гением» Гайдара и увлечения стихами Быкова, которые печатались почти каждый день в либеральной прессе, которую он читал взахлёб вместе с другом Борисом. Кирюша всегда ставил ударение в его имени на первом слоге. Прибегая ко мне, Кирюша цитировал Быкова, призывая оценить его юмор. Стихи Быкова на злобу дня мне казались графоманскими и парадоксальными, из которых порой трудно понять, что имеет ввиду автор. Мне не нравится Быков, прежде всего за то, что он не любит страну, в которой родился и живёт, и радуется её проблемам. Я, по меньшей мере, недоумеваю по поводу многих решений нашей власти, но мне не приходит в голову хаять Россию и трудно согласиться с определением Быкова нашей государственной политики, как «разрешение быть плохими, которое негласно даётся подданным».1 Быков публично поддерживает самые одиозные фигуры общества, даже душевнобольного Родченкова, приносящих много вреда стране. Мне интересно, почему эти либералы, поносящие всё и вся, не свалят за рубеж. По крайней мере, это было бы логично.

При других условиях из Кирюши мог получиться довольно успешный бизнесмен, но в девяностые годы ему помешала его осторожность и умение рассчитывать риски. Обладая практическим умом, он способен на взвешенный и бесстрастный анализ окружающего мира, обращая внимание на масштабные проблемы, в науке и политике. Кирюша во всём ищет интеллектуальное начало, ценит компетенцию, а не человека, максималист, критичен к недостаткам, бывает бесчувственным и резким, но, тем не менее, он убеждён, что за нарушение этических принципов полагается наказание. На подсознательном уровне он полагает, что нормальное развитие честного бизнеса в стране невозможно и часто пытается проверить меня «на вшивость».

– Забери все деньги из своих компаний, и слиняем в какую-нибудь деревню Гадюкино, – иногда шутил Кирюша.

– Причём тут ты и деньги Фонда? – злилась я.

– С чувством юмора у тебя не очень, – смеялся он.

– Ну и шуточки у тебя.

Сразу после распада Союза большинство населения не понимало всей глубины катастрофы, постигшей страну, не задумываясь о понесённых потерях. Люди даже испытывали радость от того, что избавились от роли «старшего брата». Тогда мы до конца ещё не понимали, какую цену заплатила страна. При обсуждении войны на Кавказе Кирюша мечтал,

– Построить бы стену вокруг Чечни и пусть чеченцы перегрызли бы друг другу глотки.

– Русских почти всех выдавили оттуда, но уж очень выгодна эта война кому-то, – пробурчала я.

– Кому-кому. Березовскому. Превратил Чечню в свою вотчину, – зло ответил Кирюша.

– Четверть страны потеряли, зла не хватает.

– Зато от «нахлебников» избавились, – рассмеялся Кирюша.

– Нашёл чему радоваться. Россия отпустила всех без каких-либо выплат и приняла на себя все долги Советского Союза. Вечно мы за всех платим. Нормальный выход в Чёрное море потеряли. Крым, Николаев, Одесса. … Одного Новороссийска мало, – огрызнулась я.

– В принципе, база в Севастополе осталась. Не так уж и важно сейчас для нас Чёрное море, – проговорил Кирюша.

– Чёрного моря ему не жаль! Кто владеет Севастополем, тот владеет выходом в Средиземноморье. Сколько народу погибло в разное время за Севастополь. Катись-ка ты домой, милый друг! – в конец разозлилась я.

Несмотря на то, что с Кирюшей интересно, и я с удовольствием с ним болтаю, очень напрягают его почти ежедневные довольно бесцеремонные визиты. В силу своей открытости, он всегда общается на короткой дистанции и мне надоедает каждый раз поить его чаем, до которого он охоч. При этом он всегда требует варенья и сжирает все сладости, которые есть на столе. Мне неудобно отказывать ему и поэтому приходится терпеть его навязчивость, тем более, что поссориться с ним трудно, поскольку он старается избегать отрицательных эмоций во взаимоотношениях с близкими ему людьми и не обращает внимания на такие мелочи, как выражение моего недовольства.

У него есть комната в коммуналке, доставшаяся от тёти, но он продолжает жить с матерью, не столько из-за удобства, сколько из чувства долга. Я всегда побаивалась Эдиту Павловну за её внешнюю суровость, и потому, что мне казалось, что она должна ко мне относиться негативно из-за ревности к сыну. Постоянно общаясь с Кирюшей, я звонила ему. Его часто не оказывалось дома и так уж получалось, что приходилось говорить с его мамой. Постепенно мы стали много разговаривать по телефону на всевозможные темы, в том числе, обсуждали проблемы, связанные с Кирюшей. В сущности, эта не очень здоровая старая женщина – ей уже исполнилось восемьдесят – была очень одинока, и я подозреваю, что наши разговоры были для неё возможностью осторожно пожаловаться на сына. Кирюше не свойственно выражение эмоций, и, хотя была очевидна его забота о матери, он никогда не говорил ей о своей любви. Эдите Павловне казалось, что она сыну в тягость. Впрочем, она была не очень далека от истины. Я судила об этом по его неохотным возвращениям домой по вечерам. С другой стороны, при общительности Кирюши, можно предположить, что ему просто не хватало времени, чтобы встретиться со всеми и обсудить всё, что было необходимо. Такой уж он человек. Мы почти не говорили с ним о личном, хотя были в курсе основных жизненных событий. Он с удовольствием рассказывал о своих друзьях, с которыми я была шапочно знакома, комментировал высказывания или поведение известных людей.

Как правило, если он приходил ко мне после моего очередного телефонного разговора с Эдитой Павловной, я начинала с выволочки, долго и нудно выговаривая ему, прося быть к ней повнимательнее. Как ни странно, он никогда не огрызался по этому поводу, обещая сделать то, что я просила.

Все мои собаки, а за время нашей дружбы у меня их было семь, очень любили его, хотя он никогда с ними не сюсюкал. Особенно – боксёр Джерри. Тот при встрече от радости просто писался.

– Брысь, мерзкая собака, – отпихивал он пса. Пёс и не думал обижаться.

– Привет! Вчера разговаривала с Эдитой Павловной по телефону, – сказала я, открывая дверь.

– Ну и? – спросил он, раздеваясь.

– Она была в вашем гараже и обнаружила, что машина ржавеет из-за протекающей крыши.

– Знаю. Займусь как-нибудь.

– А починить крышу слабо? Ты, кажется, хотел продать свою машину? Она ведь дешевеет с каждым годом.

– Да она и так уже ничего не стоит, – хмыкнул он в ответ.

– Успокоил бы мать. Ещё не хватает ей дёргаться из-за всякой ерунды в её – то годы. И вообще, какого чёрта ты рычишь на неё? – спросила я.

– Ладно тебе, налей-ка лучше чаю, но сначала дай квасу, – пробурчал Кирюша, проходя на кухню.

Крышу гаража он починил только после её смерти перед продажей. Машина гнила в гараже два десятка лет.

Заявляется Кирюша всегда без звонка, совершенно не задумываясь о том, есть ли у меня время на общение. Почти всегда приходит с открытой улыбкой, но однажды он пришёл очень подавленным.

– Что случилось? – спросила я его с порога.

– Мама наглоталась таблеток.

– Она жива? – вздрогнула я.

– Хорошо, что я рано пришёл вчера. Прихожу, а она в своём лучшем платье спит на кровати. Рядом с ней на стуле куча пустых упаковок. Вызвал скорую, её откачали, но забрали в психушку, – ответил он раздеваясь.

– Ты не знаешь, почему она это сделала? Ведь она врач и прекрасно понимает, какие могут быть последствия.

– Понятия не имею.

Мне всегда казалось, что Эдита Павловна в последние годы очень остро чувствовала свою вину за то, что сын так и не женился. Её очень волновало, что Кирюша интересуется только очень молодыми женщинами. Я подтрунивала над ним по поводу этой его слабости. Однажды, он с другом и двумя девчонками, которым не было и восемнадцати, отправились на пикник в лес на два дня.

– Тебе не стыдно совращать малолетних? Сесть не боишься? – спросила я его.

– Ну, эти сами кого угодно совратят. Они вполне зрелые девчонки, весёлые, – хмыкнул он.

Через неделю он попросил меня помочь забрать мать из больницы. С большим трудом мы довели её до машины, а дома подняли на второй этаж. Она очень изменилась с той поры и постоянно болела, но наши телефонные разговоры продолжались. После этого случая она прожила меньше года. На её похоронах их соседка на мой вопрос о причине попытки самоубийства, сказала:

– Она думала, что в тягость Кирюше и хотела освободить его от себя. Ещё она надеялась, что Вы, Ада, с ним поженитесь.

– Странное желание. За столько лет знакомства мы никогда не помышляли о чём-либо подобном, тем более, что мы – ровесники, а Кирюше всегда нравились женщины лет на двадцать моложе, – ответила я.

После смерти матери для Кирюши наступила новая жизнь. Частично он отремонтировал квартиру. Очередной срок бесплатной приватизации заканчивался, комната в коммуналке тоже не была приватизирована. На все мои напоминания он только отмахивался.

Как-то он позвонил мне:

– Ада, помоги выбрать шторы на окна.

В магазине он долго советовался со мной, но в конечном итоге, выбрал то, что хотел. Повесив новые шторы, позвал меня в гости и спросил, любуясь:

– Ну, как тебе? Правда, здорово?

Я ужаснулась про себя, – «Штанная пестрядь» – но ответила:

– И зачем ты звал меня в магазин, если всё равно купил то, что хотел.

– Ничего ты не понимаешь, а мне нравится, – фыркнул он в ответ.

Со вкусом у него всегда были проблемы, но говорить с ним на эту тему – себе дороже.

К тому времени близкие отношения с Леной, у которой появился другой любовник, прекратились, но они остались друзьями, тем более, что он не прекращал заботиться об её дочери – Анечке. Для него не составляло труда легко закончить отношения, когда становилось очевидным, что все возможности исчерпаны, и надо просто двигаться дальше. Кирюша тщательно следил за учёбой Анечки на филфаке, с которой у него сохранялись тёплые отношения, подстёгивая к участию во всяких конкурсах, посылая её работы по интернету. Кажется, и она испытывала к нему дочерние чувства. Я с удивлением наблюдала за отношениями в этой семье. Кирюша был близко знаком с новым любовником Лены и много рассказывал мне о нём. Лене опять не повезло. Он был священником, один воспитывал дочь, поскольку жена от них сбежала. Ничто человеческое было ему не чуждо: любил выматериться и крепко выпить. Жениться вновь он не мог из-за того, что церковь не разрешает разводы священнослужителей. Её закадычная подружка – тоже Лена, была не замужем и, похоже, у Кирюши начался новый роман. Встречаясь со мной, он часто рассказывал о своей новой пассии, и я стала энергично подталкивать его к мысли о женитьбе. Мне казалось, и, как, показало будущее, я в этом не ошиблась, что они идеально подходят друг к другу. Да и для Лены в её сорок лет, возможно, это последний шанс выйти замуж. Ему хотелось на ней жениться, но было трудно решиться на женитьбу впервые в свои шестьдесят лет. Он просто боялся. Лена ему нравилась, тем более, что она была значительно моложе, активна и не глупа. Как ни странно, его не смущало, что у неё не было высшего образования. В своё время она окончила музыкальное училище, затем – машиностроительный техникум и бухгалтерские курсы, но ни дня не работала, ни по одной из специальностей. Остановилась она на работе воспитателя в детском саду. Кирюша не склонен к романтическим мечтам и идеализированию супруги, но, конечно-же, как и любому нормальному человеку, ему хотелось глубоких семейных отношений. Всякий раз, когда Кирюша о ней рассказывал, я спрашивала его:

– Когда же ты женишься на Лене? Хочешь на старости лет один остаться? Стакана воды не кому будет подать. Аня уехала в Германию. Ты не боишься, что ваши с ней отношения постепенно сойдут на нет?

– Ну, это как получится, – ответил он, несколько, смущаясь. – А что касается Лены, то я забыл у неё спросить.

– Так иди и спроси, – гнала я его.

– Уговорила. Пойду и спрошу.

Наконец, они поженились. При всей своей скуповатости Кирюша купил жене шубу. Он развил бурную деятельность и сам отремонтировал квартиру Лены, куда переехал, тем более, что они уже ждали ребёнка. Кроме того, он, наконец, занялся приватизацией своей недвижимости. Всегда довольно эффективно распоряжаясь деньгами, много работал. Он был хорошим репетитором, готовя своих учеников в престижные ВУЗы. Кроме того, за деньги решал сложнейшие математические и физические задачи.

Меня всегда удивляла та простота, с которой он шёл на конфликт с окружающим миром, кроме своей семьи и ближайшего окружения. С его точки зрения конфликт – это просто «жаркий спор», из которого можно извлечь множество серьезных уроков и выгод. На службе он всегда был неудобен, поэтому довольно часто менял работу, будучи уверенным, что его опыт и знания будут востребованы.

В шестьдесят лет у него родилась славная рыжеволосая девчушка – Анечка. Кирюша с гордостью и удовольствием наблюдает за её ростом и развитием. Она повторяет не всегда приличные выражения своего папы обо всём, что от него слышит. Будучи поздним ребёнком, практически не знающая ограничений, Анечка растёт бойкой девочкой.

Мы очень давно дружим, хотя, наверное, это слишком сильно сказано, а я так и не могу понять, почему наша дружба столь долговечна. Очень часто он меня раздражает. Возможно и я его. Каких-либо отношений, какие бывают между мужчиной и женщиной, у нас никогда не было, но, тем не менее, он приходит снова и снова. У него много друзей и знакомых с кем он мог выговориться. Мне не нравится его резкость, несмотря на то, что он старается не проявлять её по отношению ко мне, даже когда я высказываю ему какие-либо претензии. Возможно, что, если бы он позволил себе грубить мне, наши отношения бы прервались.

Думаю, что главным в наших отношениях является взаимоуважение и то, что мы очень похоже воспринимаем окружающий мир. Как ни странно, мы не давим друг на друга. Я стараюсь не делать ему замечаний по поводу его одежды, тем более, что он очень старается выглядеть достойно. Просто я понимаю, что это у него никогда не получится. Кирюша, в свою очередь, не смеётся над моим консерватизмом и тревожностью по поводу любой неопределённости. Он знает, что я не люблю сюрпризы. Моя же способность постоянно анализировать, выискивая ошибки в своих действиях, просто вызывает у него улыбку. Похожи мы и в том, что оба в отношениях с людьми пытаемся придерживаться норм, принятых в нашем окружении, оба ценим дружбу и способность в трудную минуту поддержать друг друга.