Читать книгу Скорее счастлив, чем нет - Adam Silvera, Adam Silvera - Страница 8

Наступил День семьи. Все готовятся праздновать, а я стою на кассе «Лавочки вкусной еды»: Мохад, владелец, поехал в аэропорт встречать старшего брата. Работа мне не в тягость, особенно после вчерашнего. Я лихо разобрался с утренним завозом. Даже все булочки с корицей, которые завтра просрочатся, распродал, и не придется ничего выбрасывать. Все утро ко мне заваливались друзья – желали узнать подробности. Наверно, рассказывать все парням на следующий же день – дурной тон, но как можно не рассказать?

Брендан пытался выбить из меня очень интимные подробности о Женевьев – она обещала зайти попозже, – но, когда за ним собралась очередь, наконец отстал. Дэйв Тощий спросил, сколько раз у нас было (два!) и надолго ли меня хватило (нет, но я наврал). Малявка Фредди хотел померяться, у кого первый раз был лучше. Но он про свой рассказывает какую-то дичь, а Тиффани до сих пор отрицает, что у них вообще что-то было. И наконец, Нолан спросил, не слился ли я. Зашел он, кстати, купить детских влажных салфеток. У него две дочки. Он утверждает, что всегда надевает презерватив, но, видимо, задом наперед. Хотя Колин вот с Николь вообще не заморачивался.

В нашем квартале живут Большие Дети – так мы всегда называли ребят, которым сейчас под тридцать. На наших глазах они дрались, встречались и спали со всеми бывшими друг друга. Некоторые из них смогли поступить в колледжи и свалить, другие так тут и живут. Например, Девон Ортиц. Он заходит купить компрессионные колготки для матери и поздравляет меня. Это немного напрягает: слухи ползут слишком быстро. И все же мне немного лестно, как будто я сам вошел в число Больших Детей.

Наконец возвращается Мохад; Брендан уже тоже вернулся, и они с Ноланом и Дэйвом Тощим заняли всю стойку.

– Когда освободишься? Сыграем в «Дикую охоту».

– Мохад попросил поработать до часу, – отвечаю я.

Мохад с ужасным арабским акцентом орет с другого конца магазина:

– Сото! Вали немедленно, только друзей-вонючек забери!

Друзья улюлюкают, и мы валим.

Я выходил на смену в восемь утра, и на улице все уже совсем иначе. У магазина режется в карты мой брат с другими геймерами. С ним Ронни – любит обосрать кого-нибудь в сети, а в жизни ни в одной драке не победил; Стиви – познакомился со своей девушкой Трисией на сайте знакомств для чокнутых геймеров (в жизни они пока ни разу не виделись); и Китаец Саймон – вообще-то он японец, но сказал он об этом, когда кликуха уже год как прилипла.

Мама как раз дает Дэйву Толстому и его младшему брату (нормального телосложения) хот-доги. Она жарила их в духовке нашей соседки Кэрри. Надеюсь, в этот раз они не отсырели. На мое двенадцатилетие так уже было; мы с Бренданом украдкой отплевались и взяли в «Джои» саб с фрикадельками. Кэйси, мать Дэйва Тощего, толкает к нам тележку с голубыми футболками. Футболки надо было заказывать за несколько месяцев, и я помню, что в этом году маме было не по карману взять их нам с братом, так что на всех фотографиях мы будем смотреться белыми воронами. Кэйси вручает футболку размера XL Дэйву Толстому: вовремя – свою, белую, он уже измазал горчицей. Потом дает футболку сыну и подходит к нам с Бренданом:

– У вас же «М», да?

– Ага, но вряд ли моя мама в этом году заказывала, – отвечаю я.

– Я себе тоже не брал, – подхватывает Брендан.

Кэйси дает нам по футболке:

– Мальчики, ваша семья о вас заботится. Развлекайтесь и не бойтесь, если что, попросить о помощи.

Мы благодарим и надеваем футболки поверх наших. Вообще, они ни о чем, и после праздника их почти никто не носит – разве только когда все остальные в стирке или ты неожиданно ночуешь у друга. Но мне типа как бы очень нравится чувство единения. Когда все их надевают, наши родные четыре дома начинают казаться не богом забытой дырой, а почти настоящим домом.

Меня подзывает мама. Она давно уже не выглядела радостной, но сейчас у нее особенно недовольный вид. Не знаю, о чем они сейчас говорили с мамой Малявки Фредди – дома мама на испанском почти не говорит, и я его так и не выучил, – но мама прерывается посреди фразы и бросает мне:

– Как я только держалась, чтобы не устроить тебе разнос прямо в магазине… Ты же не у Брендана ночевал!

Что здесь делает мама Малявки Фредди? Кому нужны сплетни, если все и так всё знают?

– Кто тебе сказал?

– Твой брат.

А я-то надеялся, это просто слухи.

– Вот Иуда.

– Аарон, мы следим за тобой. Когда-то мы с отцом позволяли тебе делать что хочешь, но с этим покончено. Теперь ты никуда не пойдешь без моего разрешения, без присмотра взрослых и не раньше, чем я с этими взрослыми поговорю!

– Ладно, ладно, понял, я пойду?

– Ты хоть предохранялся?

– Конечно, мам.

Убейте меня кто-нибудь… К счастью, мама подрывается на запах подгорающих хот-догов, и я возвращаюсь к друзьям. Брендан, Дэйв Тощий и Малявка Фредди смотрят на меня с одинаковым выражением лица: нашего маленького мальчика отругала мама.

– Эрик, говнюк, настучал маме, где я ночевал. – Я показываю ему в спину средний палец. – Давайте уже сыграем?

Как играть в «Дикую охоту»

Один игрок становится охотником, у остальных две минуты, чтобы спрятаться где-нибудь в пределах квартала. Если охотник тебя поймал, ты переходишь на его сторону и помогаешь ловить остальных. Игра длится час или пока всех не найдут. Напоминает догонялки, только движухи больше.

Малявка Фредди спрашивает, кто хочет быть охотником. Он сам отпадает: в прошлый раз мама загнала его домой в девять вечера, а мы целый час сидели в укрытиях, пока не поняли, что он давно уже свалил. Оба Дэйва терпеть не могут охотиться. Наконец бросается на амбразуру Деон и начинает обратный отсчет.

Мы с Бренданом стараемся не отставать от А-Я-Психа. Он бежит в гараж. Мы наверняка наткнемся там на Дэйва Тощего, он всегда прячется под машинами (это могло плохо кончиться… минимум раза два). А-Я-Псих – главный фанат «Дикой охоты». Когда ему в очередной раз станет скучно, он, пожалуй, кого-нибудь покалечит, зато он всегда придумывает самые классные укрытия. Например, он первый обнаружил, что через окно в коридоре третьего этажа сто тридцать пятого дома можно выйти на крышу, куда мы закидываем сдувшиеся мячи, бутылки и банки от газировки. А еще он однажды додумался вскочить на крышу едущего мимо «ниссана», чтобы не попасться сразу шести охотникам. Этот подвиг никто так и не рискнул повторить. И – я не шучу! – его тоже зовут Дэйв. Кличку А-Я-Псих он дал себе сам, потому что постоянно творит всякую безумную дичь, а однажды по приколу обрезал раненой птице крылья. Нам повезло, что он наш друг.

Тимберленды А-Я-Психа не мешают ему бежать, но громко стучат; не понимаю, как они его ни разу не выдали.

– Не бежать за Психом, – кричит на бегу А-Я-Псих. – А то Психа поймают.

– Можно всем вместе спрятаться, – задыхаясь, выдавливаю я. Брендан отстает.

А-Я-Псих тормозит, но не для того, чтобы показать нам место для укрытия. Он закатывает глаза – видно только белки, – стучит себя кулаками в лицо и бежит на месте.

Попали. Он включил режим максимального разрушения. В таком состоянии он может спокойно взвалить кого-нибудь на плечо и шмякнуть о стену, о машину и что там еще под руку попадется.

– Да не идем мы за тобой, не идем! – успокаиваю его я.

Мы обегаем его и уносим ноги. Он стоит не оборачиваясь. Знает, что нам еще жить хочется.

– Психопат хренов, – выдыхает Брендан. Мы обежали гараж и влетели в сто пятьдесят пятый дом. Там мы забиваемся в бесхозную кладовку и наконец переводим дух. Пахнет грязной мокрой шваброй и резиновым вантузом. Брендан сплевывает в раковину, до краев наполненную желтоватой водой. – А теперь рассказывай, какие у Женевьев сиськи.

– Хрен тебе.

Шаги; мы скрючиваемся, прижавшись спинами к сломанному столу.

– Слабак, – шепчет Брендан, высовываясь из-за стола: не идет ли Деон или охранники? – Вот так и знал, Эй, что ты зассышь и сольешься.

– Угу, мечтай, – шепчу я в ответ. – Вообще-то было охрененно.

– Да уж. Слушай, ничего гейского, но я бы посмотрел порнуху с вами. На твою девчонку, конечно, пялился бы. Не на тебя, конечно.

– Лучше бы я этого не слышал, – шучу я.

– Че-е-ерт!

Я оборачиваюсь: чего это Брендан так орет? На нас несется Деон. Мы вскакиваем и бежим в разные стороны, чтобы кто-то один точно спасся. Будет хреново, если он схватит меня. Деон много лет играет в футбол, и, если он в меня вцепится, мне крышка (да, чтобы кто-то считался пойманным, надо сжать его в объятиях, пока не скажешь три раза: «Дикая охота, раз, два, три»). Деон делает ложный выпад в мою сторону и хватает Брендана. Я спасен.

Я бегу, громко стучит сердце. Перескакиваю ступеньки, толчком распахиваю дверь. Не хватает дыхания, но нельзя, чтобы меня поймали, – а то придется всю игру ломать голову, в какую дыру залез А-Я-Псих. Проще случайно наткнуться на йети со Святым Граалем в руках, честное слово. Я ныряю в проулок: можно спрятаться в мусорном баке… Не, нафиг-нафиг… Лучше за мусорным баком, конечно. Но ворота заперты.

С одной стороны, я довольно тощий, и мне достаточно приоткрыть ворота хотя бы на чуть-чуть, чтобы протиснуться.

С другой стороны, я слишком тощий, мне мышц не хватит это провернуть.

За моей спиной раздается свист. Я едва не припускаю к Уголку Трупов – мы его так зовем, потому что он будто создан, чтобы вдвоем загонять жертву. Но свистит не Деон и не Брендан. На обочине стоит какой-то незнакомый парень со светло-коричневой кожей и кустистыми бровями. Рядом с ним невысокая девушка с красными волосами, то ли злится, то ли грустит, то ли все сразу.

– Ты живой? – спрашивает меня парень.

– Ага, «Дикая охота», – тяжело дыша, говорю я. – По ходу, сейчас продую. – Я тяну и тяну ручку на себя, надеясь протиснуться, но так я только застряну. – Тупые ворота!

Бровастый что-то говорит девушке, отворачивается от нее и подходит ко мне. Она наконец уходит – с таким видом, как будто хочет кого-нибудь убить, – а он отпихивает меня в сторону и открывает ворота:

– Заходи.

– Круто, спасибо!

Я проскальзываю внутрь и прячусь за шлакоблоками; от мусорки идет волна вони раскаленного мусора, и я пытаюсь не задохнуться. Грохочут шаги: кто-то несется в нашу сторону. Я ничком лежу на земле, асфальт печет мне лицо и пахнет кипящей смолой.

Бровастый спрашивает кого-то:

– Такого высокого парня ищете, да? – Видимо, Деон с Бренданом кивают. Бровастый добавляет: – Туда пошел. – Шаги удаляются в сторону Уголка Трупов. – Все чисто, Длинный.

Я встаю, подхожу к воротам, цепляю пальцы за решетку разделяющей нас ограды:

– Йо, спасибо.

– Рад был помочь, – небрежно улыбается он; девчонки, наверно, на эту улыбку пачками клюют. – Кстати, я Томас.

– Аарон, – отзываюсь я и протягиваю ладонь для рукопожатия, но мы по-прежнему стоим по разные стороны забора. Он тихонько посмеивается. – Та девчонка чем-то недовольна?

– Да, я как раз ее бросил.

– Жесть. А чего вдруг?

– Она перестала мне подходить.

– Как так?

– Да ты не поймешь.

Мне немного стремно, что Брендан и Деон могут в любой момент подкрасться со спины, и немного любопытно, почему этот странный Томас бросил девушку.

– Короче, сегодня год, как мы вместе, – говорит он, помолчав. – Я зашел в торговый центр, купить Саре ее любимые духи. Я забыл, как они назывались, но точно раньше знал. Ну и подумал: ерунда, я помню запах, как-нибудь разберусь. – Он достает из бумажника два билета в кино. – Потом нашел у себя эти билеты. И забыл, с кем я тогда ходил, с Сарой или с кузинами.

– Ну? – Наверно, он вот-вот скажет какую-нибудь дичь. Например, что переспал с ее сестрой или типа того.

– Если я все забываю, значит, я зря трачу ее время. Нет смысла это продолжать. А то и она будет на что-то надеяться, и я не познакомлюсь с кем-то новым, – завершает он.

– Разумно, – отзываюсь я. – Наверно, если бы Ромео и Джульетта думали, что смогут найти счастье и с кем-то другим, оба бы выжили.

Томас смеется:

– Короче, надо найти кого-то, ради кого и яду можно выпить?

– Именно. Ты тут живешь?

– Угу. – Он показывает в сторону комплекса «Джои Роза».

– Поиграешь с нами?

– «Дикая охота» – это же для тринадцатилеток!

– Не. У нас все по-взрослому: жесткие драки, все дела.

– До скольки играть будете?

– Не знаю, весь день какие-то игры да будут.

– Мне сейчас домой надо. Может, потом зайду к тебе. За тобой, по ходу, присматривать нужно.

– Да ладно, теперь уже как-нибудь да выживу.

– Уверен?

– Жизнью клянусь!

Томас указывает мне за спину: а вот и Деон с Бренданом. Они уже немного выдохлись, но все равно слишком близко. Томас приоткрывает ворота, я протискиваюсь обратно к нему.

– Побежал я, наверно.

– Побежал ты, наверно.

– До встречи, Томас.

– До встречи, Длинный.

Десять минут спустя я, как зеленый новичок, залезаю в горку-туннель, и Деон меня ловит. Я вместе с ним обыскиваю лестницы и гараж, и все это время меня как магнитом тянет в сторону ворот, за которыми я прятался. Там никого. Ни Малявки Фредди, ни Нолана, ни этого Томаса. Я бегу дальше.

Где-то после половины пятого праздновать приходит и Женевьев. При ее приближении все парни свистят и улюлюкают. Похоже, сейчас она меня придушит, как вчера вечером, перед тем как мы это сделали, только теперь уже не в шутку. Но она обнимает меня, и шепчет: «Я тоже подругам рассказала», – и пихает меня в бок. Мои друзья начинают засыпать ее вопросами, хорош ли я в постели. Мы уходим от них на свободную скамейку.

– Как ты? – спрашиваю я.

– Да вроде прекрасно.

Я пялюсь на ее открытую шею, потом взгляд сам собой опускается. Обычно мне как-то удается не пялиться на ее грудь в обрезанных мешковатых футболках, но после вчерашнего мной все еще правят гормоны. Я не могу устоять. Женевьев берет меня за подбородок и поднимает его, чтобы я снова смотрел ей в глаза.

– Кажется, я породила чудовище…

– Как человек ты тоже классная.

Но она не улыбается в ответ.

– Аарон, я буду скучать, – и берет меня за руку. Что, блин, происходит?

Вдруг я читаю все по ее лицу. Из меня как будто выбили весь воздух. Она меня бросает. Ей нужен был от меня только секс. Наверно, ей не понравилось. Мы слишком поторопились, и я облажался. Может, нам вообще не стоило этим заниматься. Да, тяжко жить без секса, но еще тяжелее – без Женевьев, которая даже никогда не выносит мне мозг, если мне к вечеру становится нечего сказать.

– Что я сделал не так? – спрашиваю я.

Женевьев кладет ладонь мне на щеку – явно из жалости:

– Я все-таки поеду в лагерь для художников, тупой придурок. Конечно, я пропустила все сроки, но кто-то отозвал заявку, как раз когда я позвонила. Уезжаю на следующий день после дня рождения. Кстати, жду не дождусь узнать, что ты мне на него придумал.

Похоже, я правда тупейший из всех тупых придурков. А еще – самый везучий тупой придурок, потому что моей девушке абсолютно не насрать на свое будущее. И она не бросит меня, даже если я не очень в постели.

Ну, надеюсь.

– Пожалуй, я тоже буду скучать, – отвечаю я. Звучит круто. Почти как когда принцесса Лея призналась Хану Соло в любви, а он ответил: «Я знаю».

Ладошка, жалостливо лежавшая у меня на щеке, сжимается в кулак и врезается мне в плечо. И, пожалуй, ударила бы в лицо, скажи я, что еще ничего не придумал на ее день рождения. Я не могу выбрать что-то дорогое, потому что до конца месяца надо подкинуть маме денег на квартиру.

– Ты, наверно, мечтаешь весь день рождения сидеть в парке и ждать первую звезду…

– Кстати да, было бы идеально.

– Не, скукота! Давай лучше вломимся в НАСА и будем лапать друг друга в невесомости!

– Нереально. И опасно.

– А по-моему, офигенная идея!

– Аарон, этот спор тебе не выиграть.

Женевьев с улыбкой встает и уходит. Я кидаюсь в погоню:

– Да ладно, наверняка где-нибудь у НАСА найдется парочка звезд…

Великий спор «НАСА или парк?» закончился нечестным ходом Женевьев: она опустилась до «потому что я так сказала». Мне, конечно, ни в жизнь не добраться до НАСА, но все равно нечестно.

Уже темнеет. Наверно, девятый час. Повсюду валяются разноцветные лоскутки – остатки боя на шарах с водой. Вокруг мангала с маршмеллоу кружат золотые светлячки. Женевьев впервые пробует жареный зефир – я запечатлеваю исторический момент на хреновую камеру телефона. Женевьев морщится, показывает опущенный вниз большой палец:

– Подгорело! – И выплевывает угощение.

– Настоящая леди, – замечает Нолан.

Женевьев показывает ему средний палец.

– Еще какая!

Парни хором гудят: «О-о-о-о-о!» Я доедаю остаток ее зефиринки. Брат продолжает резаться с друзьями в карты под фонарем, мама пытается вести светскую беседу под грохот сальсы, чьи-то отцы играют пивными бутылками в баскетбол (вместо кольца – мусорка)… а вокруг потерянно слоняется мой новый знакомый Томас.

Я отлепляю руку от плеч Женевьев и бегу к нему:

– Йо!

– Длинный, ну слава богу! – Мы стукаемся кулаками. – Ищу тебя, ищу… Тут что, чей-то день рождения?

Я тыкаю пальцем в свою футболку; видимо, при первой встрече он не прочел надписи:

– День семьи. Мы, жители комплекса «Леонардо», празднуем его каждый год. А в «Джои Роза» что-нибудь такое бывает?

– Не-а. Ничего, что я пришел? Если тут тусовка для своих, я уйду. – Он растерянно оглядывается; у него на лбу огромными буквами проступает: «Да, знаю, я чужак».

– Расслабься. Пойдем, с друзьями познакомлю.

Мы идем к нашим.

– Йо, это Томас! – Женевьев переводит взгляд с меня на него и обратно. – А это Женевьев, моя девушка.

– Привет, – произносит Томас. – Всех с Днем семьи. – Парни вяло машут и кивают.

– Давно вы знакомы? – спрашивает Малявка Фредди.

– Пару часов назад столкнулись. Он как раз расстался с девушкой, и я подумал, ему не повредит поиграть и расслабиться.

– Стоп, – садится Деон. – Не тебя я сегодня у ворот видел? – Он пихает локтем Брендана: – Это он же послал нас в Уголок Трупов?

– Так вот как вы его зовете… – Томас прикладывает одну ладонь к сердцу, другую вытягивает вверх. – Каюсь, это был я. Помог немного Длинному, он совсем потерялся.

– Где живешь? – спрашивает Дэйв Тощий.

– В соседнем комплексе. «Джои Роза».

Наши переглядываются. Мы с парнями из «Джои Роза» много лет сремся, и когда они без приглашения заявляются к нам, то нарываются на драку, но я вижу, что Томас не такой.

Дэйву Тощему на всякие там разборки плевать:

– Знаешь Троя? Они с Вероникой еще вместе?

– Знаю, но не фанат, – отвечает Томас. – Как-то раз мой сосед Андре на него за что-то злился и спросил Веронику, что она в нем нашла. Я сам слышал – она даже не поняла, о чем он.

– Ура! – прыгает от радости Дэйв Тощий. – Так и знал, что этот мудак наврал! Позвоню-ка ей.

Томас чешет в затылке:

– Чувак, не хочу тебя расстраивать, но теперь она встречается с Андре.

Дэйв Тощий мешком падает обратно на скамейку; мы ржем.

– Чем кончилась «Дикая охота»? – спрашивает меня Томас. – Ты выиграл?

– Через десять минут попался, – признаюсь я, сажусь к Женевьев и беру ее за руку. Она вдруг высвобождает ладонь – и подставляет ее светлячку. Когда они не светятся, про них легко забыть. А потом они внезапно прилетают снова. Чем-то они напоминают боль утраты.

– А вы знали, что светлячки мерцают, чтобы найти, с кем спариваться? – спрашивает Томас.

– Не, – отвечаю я. – В смысле верю, что это правда, но не знал.

– А прикиньте, мы бы тоже могли привлекать партнера светом? А то приходится душиться одеколоном, так что на пятнадцать метров дышать нечем. – Странно, его одеколон же нормально пахнет.

– Аарон и Женевьев вот уже вовсю спариваются, – шутит Нолан.

Женевьев снова показывает Нолану средний палец:

– А вы знали, что мерцанием светлячки еще и еду приманивают? Прикиньте, это как если девчонка крутит перед тобой задом, заманивает в темный переулок и там съедает!

– Дичь, но прикольно, – отвечаю я и обнимаю ее за плечи. Надеюсь, мне она голову в темном переулке не откусит. До сих пор я и не думал сравнивать девушек с голодными светлячками-хищниками.

А-Я-Псих давит на Малявку Фредди, чтобы тот купил в «Лавочке вкусной еды» новый мяч для гандбола: мы играли в бейсбол и забросили старый на крышу. Они долго переругиваются; вдруг Томас достает из кармана доллар и протягивает А-Я-Психу. Типа в благодарность за то, что пустили на свой праздник. А-Я-Псих кивает – «спасибо» не говорит – и сует деньги Малявке Фредди. Тот скалится: с одной стороны, круто уже то, что ему не придется тратить свои деньги, с другой стороны, его все равно сделали мальчиком на побегушках. Вернувшись с мячом, он швыряет его А-Я-Психу:

– И чего теперь?

– Суицид! – низко рычит А-Я-Псих. Звучало бы дико, даже если бы он разговаривал нормальным голосом. Впрочем, он вовсе не предлагает нам всем наложить на себя руки с помощью мяча, потому что это, во-первых, было бы бестактно по отношению ко мне (хотя ему плевать), а во-вторых, невозможно.

Женевьев оглядывает нас, как будто попала в секту и А-Я-Псих – наш духовный лидер.

– Игра такая, – вздыхаю я.

Как играть в суицид

Каждый сам за себя; кто-то кидает мяч в стену, он отскакивает. Если мяч просто падает на землю, его кидает кто-нибудь другой. Но если мяч ловят, тот, кто кидал, бежит к стене и кричит: «Суицид!» Добежал и крикнул – играет дальше. А если его успели подбить мячом – проиграл.

– Игра заканчивается, когда остается один игрок, – объясняет моей девушке Брендан.

– Жесть какая, – отвечает она.

– Если хочешь, в тебя можем не кидать, – предлагает Малявка Фредди.

И правда, у нас есть правило для мелких и девушек: когда они бегут, мы кидаем мяч не в них, а в стену; успели кинуть – они выбывают.

– Лучше посиди посмотри, – предлагаю я. Не хочу знать, что будет, если ей в спину зарядит мячом А-Я-Псих.

– Справлюсь как-нибудь, – возражает Женевьев.

– Играл когда-нибудь? – спрашиваю я Томаса.

– Когда-то играл.

Мы собираемся у стены под моим окном. На стекле собрался белый пар: у нас хреновая вентиляция или типа того. На подоконнике громоздятся награды отца, куча комиксов и пара моих тетрадей с набросками.

Первым кидает А-Я-Псих. Никто не ловит. Думаю, специально, а то кинешь в него слишком сильно, он и озвереет. Дальше очередь Нолана. Брендан и Малявка Фредди бросаются к мячу и сталкиваются лбами. Оба коснулись мяча. Нолан проходит в следующий раунд, а эти двое несутся к стене. Я хватаю мяч и подбиваю Малявку Фредди.

Он выбыл.

Не успевает кто-нибудь перехватить мяч и подбить Брендана, как он добегает до стены и кричит: «Суицид!» Хреновая, прямо скажем, идея в День семьи. Все собравшиеся – особенно мама с братом – тут же отрываются от дел и пытаются выяснить, не сделал ли я опять что-нибудь с собой. Скоро они понимают, что мы просто играем в игру, которую до сих пор не переименовали, хотя все нас об этом просят.

Играем дальше. Дэйв Толстый вышибает Нолана, Деона и Дэйва Тощего: он, конечно, толстяк, но меткость у него снайперская. Потом мяч кидает он сам, и его ловит Женевьев.

– Бей прямо в цель! – подбадриваю я.

Женевьев бросает. Ну что ж… если мы когда-нибудь крупно поссоримся и она захочет метнуть в меня нож, я могу даже не дергаться. Успокаивает, знаете ли.

– Суицид! – кричит Дэйв Толстый.

Адреналин так и хлещет, мы как будто на минном поле.

Женевьев не двигается с места (а по правилам должна бежать к стене).

Никто не тянется за мячом (а по правилам ее надо подбить).

Наконец мяч хватает Брендан.

– Не смей! – кричу я. Надо было самому его схватить.

Женевьев бросается бежать. В метре от стены мяч попадает ей в плечо. Она разворачивается, возводит глаза к небу и складывает руки на груди:

– Думали меня запугать вот этим?

– Я тебя пожалел, – возмущается Брендан. Женевьев садится рядом с другими выбывшими.

Брендан бросает мяч, тот рикошетит прямо Томасу в руки. Томас кидается в погоню, швыряет мяч, но попадает в цель уже после того, как Брендан крикнул: «Суицид!» – и получает штраф. Мяч катится к А-Я-Психу – Томас с непривычки что-нибудь себе сломает! Я бросаюсь на перехват, падаю и отбиваю себе плечо. Вскакиваю; Томас еще не у стены.

– Живой?

– Бросай! – орет А-Я-Псих.

Я бросаю – блин, промазал.

Теперь к стене бежим мы оба. Томас кричит: «Суицид!» А я не успеваю: в меня прилетает сокрушительный удар, я впечатываюсь в стену и сползаю по ней.

– Аарон!

Ко мне бросается Женевьев. Но я в порядке, подумаешь, пару дней голова погудит. Женевьев массирует мне виски. Я оборачиваюсь: А-Я-Псих пляшет на месте, радуясь классному удару. Брендан только головой качает: ему стыдно, что я так бездарно бросил.

Остаток игры мы сидим с Женевьев вдвоем. Голова трещит.

– Все точно нормально, малыш?

– Угу, щас бы аспирина нажраться до потери пульса… – Поскольку я недавно пытался покончить с собой, мне стоило бы выражаться осторожнее.

Мы следим за игрой и обсуждаем, что во вторник она улетит в Новый Орлеан и там некому будет доставать ей что-нибудь с верхних полок, потому что я-то остаюсь. Когда я собираюсь сказать ей кое-что из фильмов для взрослых, Томас мощным ударом подбивает Дэйва Толстого. Брендан уверяет, что даже у него в ушах звенит. Конечно, парня с защитной жировой прослойкой все жалеют… А мне, блин, по голове двинули, и никто, кроме моей собственной девушки, и слова не сказал. По ходу, теперь я под ее личной ответственностью.

Играть остаются только Томас, Брендан и А-Я-Псих. По ходу, Томасу или Брендану придется срочно отращивать яйца, а то А-Я-Псих выиграет, пальцем о палец не ударив. Брендан очень неудачно кидает мяч (но не буду же я смотреть на него с укором), он откатывается к моей маме и соседям.

– Сейчас принесу, – вызываюсь я: надо же проверить, могу ли я после такого удара ходить. На удивление, я даже не шатаюсь и не дергаюсь, как игрушка с отходящим контактом. Я подхожу к маме, беру у нее из рук мяч и кидаю Брендану.

– Жестко играют.

– Скучаю по шарикам с водой, – вздыхает мама.

– То есть когда мы обстреливали А-Я-Психа бутылками с водой, тебя все устраивало?

– Боюсь, бедному мальчику уже ничего не страшно, – вздыхает мама чуть громче, чем надо. Соседи – я их вроде бы знаю, но при этом мы не знакомы, если вы понимаете, о чем я, – хихикают.

С ними стоит женщина, которую я типа как бы точно знаю. У нее незабываемые пронзительные зеленые глаза и взъерошенная копна огненно-рыжих волос. Она похожа на зажженную свечку.

– Привет, приятель, – произносит рыжеволосая красавица; у нее британский акцент с легкой ноткой южного Бронкса.

– Эванджелин! – едва не выкрикиваю я.

Когда-то она была моей няней, и я был в нее безумно влюблен. Так странно видеть у нее в руках алкоголь… В детстве я никогда не видел, чтобы она пила; хорошие няни не пьют при детях.

– Я бы тебя обнял или типа того, но я дико вспотел и, ну, воняю…

Девушка отставляет пиво и смело меня обнимает. Ерошит мне волосы, заглядывает в глаза:

– Вот ты какой, Аарон Сото девять лет спустя… Симпатяга вырос. Небось за тебя все красавицы передрались?

– У меня одна-единственная девушка, – гордо заявляю я. А классное ощущение – сказать своей первой любви, что уже занят. А вот не надо было меня отшивать после марафона «Могучих рейнджеров»!

– Замечательная девушка, у которой он вчера, оказывается, ночевал, – ворчит мама. – Мне даже не сказал!

– Как тебе Лондон? – спрашиваю я Эванджелин, будто не замечая маминого ворчания. Если я не путаю, няня старше меня всего лет на девять-десять. – Ты же разбила мне сердце ради учебы за границей! – Когда она уехала, я плакал днями напролет, но сейчас, конечно, ни за что не признаюсь.

– Да, я изучала философию в Королевском колледже. Хотя, если бы можно было отмотать время вспять, я бы лучше с тобой в машинки играла, чем слушала про всех этих досократиков.

– Столько лет ждал этих слов! – улыбаюсь я. – Надолго ты в городе?

– Надолго, надолго. Мне еще предстоит искать работу, но как же офигенно вернуться в Штаты! Даже в самые убойные пробки наше метро все равно лучше лондонского. – Вдруг она грустно смотрит на меня; раньше она с таким видом сообщала мне, что мама еще на час-два задержится на работе. – Соболезную насчет отца, приятель. Если захочешь поговорить, звони. Готова выслушать даже о том, как брат не дает тебе поиграть в консоль.

Я сую ладонь в карман, чтобы не было видно шрама. Мама опускает голову. Пожалуй, с Эванджелин поболтать всяко лучше, чем с доктором Слэттери, мерзким психологом, к которому я ходил несколько недель.

– Позвоню. – Я натягиваю на лицо улыбку: все вокруг желают мне счастья не меньше, чем я сам. – Добро пожаловать домой.

Я возвращаюсь к друзьям: А-Я-Псих как раз подбивает Брендана. Томас, видимо, выбыл пару минут назад: он уже подсел к Женевьев и, наверно, снова обсуждает с ней светлячков. Я сажусь с другого ее бока. Малявка Фредди спрашивает:

– Что за рыженькая стоит с твоей мамой?

– Моя бывшая няня, Эванджелин. Красивая, да? – Женевьев навострила уши, оторвалась от разговора с Томасом и обернулась посмотреть на соперницу. – Я в детстве был в нее безумно влюблен. Но это было давно.

– Почему я об этом впервые слышу, сукин ты сын? – спрашивает Брендан.

– Кретин, я еще не выпустил комикс про свою жизнь!

Остаток вечера мы с Женевьев сидим вдвоем в укромном уголке, а потом ее забирает отец. Завтра мы с ней не увидимся: они с тетей едут закупаться перед лагерем, – но мы будем держать связь и встретимся в понедельник в день ее рождения. Я провожаю ее до машины. Она пихает меня в плечо и садится рядом с отцом. Тот что-то мне бурчит и заводит двигатель.

Я возвращаюсь к ребятам; Томас, похоже, уже устал. Он сидит чуть в сторонке и наблюдает, как все пьют холодный чай из банок и ржут.

– Все нормально? – спрашиваю я.

Он кивает:

– В нашем квартале так не повеселишься.

– Чего завтра делаешь?

– До пяти работаю.

– Где работаешь?

– Продаю итальянское мороженое на Мелроуз.

– Мерзнешь и грустишь?

– Мерзну и грущу.

– Зайду за тобой вечером, сыграешь с нами в «Дикую охоту».

– Классно придумал, Длинный. – Мы ударяемся кулаками.

Когда взрослые расходятся навстречу утреннему похмелью, мы играем в баскетбол – под грохот пивных банок в «кольцах»-мусорках и шорох крышек из фольги, – потом немножко в гандбол, а потом и сами уходим спать.