Читать книгу Дарий Великий заслуживает большего - Адиб Хоррам, Дарья Раскова - Страница 10

В субботу утром, вместо того чтобы поспать подольше, я проснулся, разбуженный восхитительным запахом булочек с корицей.

В иерархии завтраков только булочки с корицей превосходили бекон.

Я схватил с пола худи, натянул вчерашние спортивные штаны и помчался туда, куда вел меня наполненный слюной рот. Булочки с корицей могли означать только одно: бабушки приехали.

Как и ожидалось, бабуля стояла у раковины и драила сковородку, которую папа вчера оставил отмокать, а бабушка наполняла чайник.

Я негромко кашлянул.

– Доброе утро.

Бабушка тут же обернулась.

– Доброе, Дарий.

Мелани Келлнер была женщиной высокой, ростом почти метр восемьдесят, с небесно-голубыми глазами и стрижкой-пикси на седых волосах. Очки в прозрачной оправе она отодвинула на лоб, но сейчас вернула на место, чтобы смерить меня внимательным взглядом.

– Ты подрос.

– Вроде да.

Бабуля выглянула из-за ее плеча.

– И наконец постригся.

Я почесал затылок.

– Ага.

Бабуля вернулась к мытью посуды, а я подошел поцеловать ее в щеку. Бабуля была выше бабушки, но буквально на пару сантиметров. Волосы у нее были ниже плеч, светло-каштанового оттенка с проблесками седины. А глаза тоже голубые, но темнее, ближе к папиным. И тевтонскую челюсть папа явно унаследовал от нее.

Я поцеловал бабушку и неловко приобнял ее сбоку.

Это был единственный вид объятий, который практиковали бабушка с бабулей.

– Да у тебя тут целая коллекция, – заметила бабушка, оглядывая мой шкафчик с запасами чая. Он был битком набит жестянками, мешочками и стеклянными банками. И это не считая большой банки персидского чая, которую мы держали на кухонном столе, потому что в шкафчик она не влезала. – Есть что-нибудь новенькое?

– Вот. – Я вытащил стеклянную банку с одноплантационным ассамом. – Очень приятный бодрящий вкус.

Бабушка открутила крышку и принюхалась.

– Хм. Булочки с корицей почти готовы.

– А где Стивен? – спросила бабуля. Сполоснув кастрюлю, она вытащила затычку, чтобы слить воду. – И твоя мама с Лале?

– По выходным папа дает маме выспаться.

– Хм.

Но стоило мне это сказать, как на кухню вошла мама, уже одетая для работы.

Я ужасно не любил, когда она работала на выходных.

– Пахнет восхитительно, – сказала мама, целуя бабушку и бабулю. – Оставите мне хоть одну булочку?

– Обязательно, – пообещала бабуля.

Уже направляясь к двери, мама поцеловала меня в лоб.

– Хорошо проведи время с бабушками.

– Постараюсь. Спасибо.

Пока я готовил чайник для ассама, вниз спустилась Лале. Держу пари, ее тоже выманил из кровати сводящий с ума аромат свежей выпечки.

– Лале, поможешь полить их глазурью? – спросила бабушка и протянула моей сестре пластиковую баночку.

– Да.

При помощи вилки Лале украсила белыми зигзагами глазури сдобные булочки, теснившиеся в круглой сковороде. Я тем временем накрыл стол на пятерых.

– Надеюсь, твой папа уже встал? – сказала бабушка.

– Я принимал душ, – отозвался папа, возникший на пороге кухни. Он был одет в синие спортивные штаны и фирменную серую футболку «Келлнер и Ньютон». Короткие мокрые волосы пребывали в беспорядке. Обычно папа аккуратно расчесывал их и делал идеальный косой пробор, но это было до того, как они с мамой решили сгореть на работе.

– Ты включил вытяжку? – поинтересовалась бабуля. – Мы хотели после завтрака прибраться в ванных.

– Это совершенно необязательно, Линда.

Папа всегда звал бабулю по имени.

– Ну кто-то же должен этим заняться.

Папа прочистил горло и положил ладонь мне на макушку.

– Кто проголодался?

После завтрака я помчался наверх – хотел убедиться, что в ванной порядок, до того, как туда доберутся мои бабушки.

Вообще я с четырнадцати лет самостоятельно поддерживал свою ванную в чистоте. Как раз тогда я заметил, сколько после меня остается волос, и мне стало не по себе от мысли, что маме с папой приходится каждый раз их подметать.

Ну и поскольку у нас с Лале была одна ванная на двоих, я тщательно следил за тем, чтобы не оставлять на виду ничего такого.

Хотя ничего такого у меня и не было. Разве что распечатанная упаковка презервативов, в которой не хватало одного: я потратил его, когда папа учил меня натягивать презерватив на огурец во время очередного разговора по душам.

Потому что в доме у персов скорее найдется огурец, чем банан.

И шанс на то, что я успею использовать остальные презервативы до истечения срока годности, был невелик. Я честно сказал об этом отцу. Но он ответил, что пусть лучше будут. Вот почему в моей тумбочке хранилась почти полная пачка презервативов.

Ну ладно. В ней не хватало двух.

Потому что на себе я тоже решил попрактиковаться.

Просто на всякий случай.

– Дарий?

Я ударился локтем о шкафчик.

– Ай. – Поднял глаза. – Привет, Лале.

– Что ты делаешь? – спросила она.

– Хотел убедиться, что… что у нас хватает чистящих средств и всяких щеток. Вдруг бабушкам что-то понадобится.

– Кажется, они любят наводить порядок.

– Похоже на то. – Я поставил рядом с раковиной универсальное чистящее средство.

– Ты закончил? Я хочу писать.

– Да. Извини.

– Спасибо.

После ужина, состоявшего из разогретой в духовке замороженной лазаньи, которая была главным блюдом в кулинарном репертуаре моих бабушек, я заварил большой чайник лунцзина.

– Что это? – спросила бабуля, сделав глоток.

– Лунцзин. «Драконий колодец». Мы его вчера дегустировали.

– Приятный вкус.

– Ага.

Бабушка на секунду вынырнула из холодильника, который явно вознамерилась отдраить сверху донизу.

– Отец сказал, что ты получил работу.

– Ну да.

– Хорошо.

Бабуля одобрительно кивнула, и мы продолжили пить чай в полной тишине.

Я бы не назвал это Неловким Молчанием, но до звания уютного оно тоже не дотягивало.

Стоило Мелани или Линде Келлнер сказать все, что они собирались, больше их было не разговорить.

К светской болтовне ни о чем мои бабушки были предрасположены даже меньше вулканцев.

Из гостиной выглянул папа.

– Дарий, будешь смотреть «Звездный путь»?

– Конечно. Тебе налить чаю?

Папа кивнул.

– Мама, Линда, хотите посмотреть с нами?

– Спасибо, нет, – ответила бабуля.

А бабушка уже скрылась в глубинах холодильника.

Я налил чаю папе, подлил себе еще и устроился на диване, предвкушая просмотр «Исследователей» – потрясающей серии, в которой капитан Сиско со своим сыном Джейком отправляются в путешествие на древней космической яхте, работающей на солнечном ветре.

На следующее утро папа собирался отправиться в путешествие без меня.

На душе стало тоскливо и беспокойно, и, хотя папа сидел рядом и обнимал меня за плечи, я придвинулся ближе, чтобы положить голову ему на плечо, пусть для этого мне пришлось сползти по спинке дивана.

С тех пор как я перерос папу, я был вынужден изменить все привычки.

Мысль об этом тоже наводила тоску.

И вселяла беспокойство.

Воскресным утром, когда я вернулся с пробежки, в доме уже горел свет. Дверь гаража была поднята, а мамина машина стояла с распахнутым багажником на подъездной дорожке. Я остановился у обочины, чтобы размять икры, и тут мама выглянула из дома и помахала, чтобы я подошел.

– Поможешь папе с чемоданами?

– Да, конечно. – Я скинул кроссовки, вытер лицо и побежал наверх. Папа как раз складывал туалетные принадлежности в прозрачный пластиковый пакет, когда я постучал по косяку.

– Привет. Тебе помочь?

– Ага. Только подожди секунду.

Папа положил в чемодан набор для бритья в коричневом кожаном чехле – побриться он еще не успел, и на золотистых усах играл отблеск лампы, горящей в ванной, – и застегнул молнию.

Я потянулся за чемоданом, но папа меня остановил.

– С тобой все будет в порядке?

– Конечно, – ответил я. – Ты ведь уезжаешь всего на месяц. И будешь возвращаться на выходные, так?

– Я очень постараюсь.

– Понятно.

У папы и раньше случались командировки, но мы тогда не слишком ладили. И его отлучки оба воспринимали как своего рода каникулы.

А теперь при мысли о том, что папы не будет дома целый месяц, больно сжималось сердце.

Папа притянул меня к себе и положил руку на затылок, туда, где фейд отрос и из колючего стал почти пушистым.

Кажется, в этот раз он обнимал меня дольше обычного.

А я ощутил какое-то трепетание в области диафрагмы. Происхождение этого чувства я никак не мог объяснить.

Когда папа отстранился, я спросил:

– А ты? С тобой все будет в порядке?

– Разумеется. Но я буду по тебе скучать.

– Зато представь, сколько серий «Звездного пути» нам придется посмотреть, когда ты вернешься!

– А то! – Папа перекинул сумку для документов через плечо. – Ладно, пойдем забросим чемодан в багажник.

Пока мама отвозила папу в аэропорт, бабушки решили пропылесосить в гостиной.

Я изо всех сил старался помочь, двигал диван и стулья, пока они не прогнали меня, сказав, что я путаюсь под ногами.

И я решил заварить персидского чаю.

Лале попросила налить ей чашку и села за стол с последней булочкой с корицей, а я принялся готовить яичницу.

– У тебя все хорошо, Лале?

– Ага.

– Грустишь из-за того, что папа уехал?

Она пожала плечами.

– Наверное.

На меня она даже не посмотрела, и я в который раз подумал, что мою младшую сестру явно что-то тревожит.

Что-то, о чем она пока не хочет говорить вслух.

Мама вернулась после девяти. К тому времени бабушки переключились на кухню, и я торопливо налил маме чаю, пока они не развернули там уборочный фронт.

– Спасибо. – Мама с благодарностью взяла чашку. – Я собираюсь звонить Маму. Хочешь с ней поздороваться?

Грудь сдавило

– Да.

Я правда хотел поговорить с Маму.

Но всякий раз, когда мы ей звонили, я боялся услышать страшную новость.

Мы расположились в мамином кабинете и закрыли дверь, чтобы приглушить доносившийся из кухни звон посуды. Мамины ноздри раздувались всякий раз, когда внизу что-то особенно грохотало.

После пары гудков на экране компьютера появилось лицо Маму.

– Э! Салям, Ширин-джан, chetori toh?

С минуту мама с Маму общались на фарси, а я только слушал и улыбался. Голос Маму был теплым и радостным, хотя глаза выдавали усталость.

– Привет, Дариуш-джан, как твои дела, родной?

– Все хорошо. А как у тебя?

– Знаешь, грех жаловаться. Все время занята. Как школа? У тебя уже появилась подружка?

Этот вопрос Маму задавала во время каждого разговора.

Я еще не рассказывал ей про Лэндона.

И про то, что я гей.

Фариба Бахрами была персиянкой, а я успел достаточно изучить Иран, чтобы понять: там на такие вещи смотрели, мягко говоря, косо. Об этом старались не говорить.

С Сухрабом я поделился потому, что делился с ним вообще всем.

Нет, я не думал, что Маму перестанет меня любить.

Совсем нет.

Но я не мог избавиться от страха, что, возможно, ей будет нелегко это принять.

Я боялся, что не вынесу, если она станет смотреть на меня по-другому.

Боялся, что мое сердце этого не выдержит.

Мама беспокойно заерзала. Ее глаза словно взяли меня на прицел.

Так что я ответил:

– Нет. Отдаю все силы учебе. – И тут же, торопясь сменить тему, спросил: – А как Бабу?

Маму вздохнула.

Иногда во время наших разговоров Маму заливалась слезами.

Ужасно смотреть, как твоя бабушка плачет, и осознавать, что между вами тысячи миль, границ и запретов, которые мешают ее обнять.

Но сегодня она ограничилась тяжелым вздохом.

– Да все так же. Почти все время спит.

– А.

– Он про тебя спрашивает.

– Правда?

– Да, про тебя и Лале.

Я почувствовал, что в моем организме вот-вот произойдет утечка слез, и шмыгнул носом.

– У нас все хорошо, Маму. Передашь ему? И скажи, что мы его любим.

Маму улыбнулась, но я видел, что ее ласковые глаза печально блестят, а морщинки в уголках все так же стремятся вниз.

Я потер согнутым пальцем уголки глаз.

– Обязательно передам ему, дорогой.