Читать книгу Неповторимые. Сказ о родных людях, об односельчанах, сокурсниках, сослуживцах, друзьях; об услышанном, увиденном - Афанасий Кускенов - Страница 14

С Сашкой и Назаром мы учились на одном курсе экономфака, заочно. В 80-х годах специальность экономиста вдруг стала очень модной и перспективной. По этой причине курс наш был очень пестрым и переполненным донельзя.

Кого там только не было: и военные прапора, и милицейские сотрудники всех мастей, торговые работники, учителя, профсоюзные работники, и даже была одна балерина.

Это еще не полный перечень обучающегося люда, жаждущего получить диплом о высшем экономическом образовании. Были в наших рядах и партийные чинуши, и советские работники, считавшие себя элитой тогдашнего общества. И вся эта разношерстная масса дружным строем переходила от одной сессии к другой. Набирая такой большой курс, руководство факультета, по всей вероятности, рассчитывало на естественный отбор.

Во всех «нормальных» ВУЗах всегда бывает большой процент отсева после первой же сессии. На такой результат, наверное, и было нацелено руководство нашего факультета, набирая непомерно большой курс.

Но оно допустило просчет. Наши люди, «хоть и не ездют в булошную на таксё», но за призрачный образ востребованной специальности в будущем, ухватились мертвой хваткой.

Никто не хотел уходить без боя. Все, удивительным образом, с успехом сдавали сессии и переходили из курса в курс. Преподаватели не уставали нам повторять:

– Мы не нуждаемся в экономистах в таком количестве и в любое время можем с вами распрощаться.

Это они без устали повторяли, имея в виду тот фактор, который должен был сработать против нас и наши ряды должны, когда-то поредеть. Но все тщетно, народ твердо решил, во что бы то ни стало доучиться.

На фоне всего этого обстановка внутри коллектива была нервозной, напряженной. Все делали друг другу мелкие пакости и разного рода подставы. Редко кто на экзамене мог протянуть утопающему товарищу руку помощи.

В общем, группа была большая и каждый жил в ней своей собственной жизнью. Мы же, три шалопая – Сашка, Назаревич (по правде говоря, его зовут Назар) и я, относились к учебе по филосовски просто: особо не напрягались, красная корочка, в виде диплома не затмевала наш разум; могли прогуливать лекции, пропускать семинары.

Притчей во языцех стали наши «брызгания». Причем брызгали мы, как перед самой сдачей экзкаменов, так же, в обязательном порядке, и после сдачи.

Многие наши сокурсники были с западных регионов, были с Севера, например, с Якутии и им было невдомек, что это значит «брызгать». С религией в стране была напряженка. Что говорить о тех, кто был издалека, когда наши же местные барышни, по-первости, не совсем принимали наш обряд.

Бывало, спрашивают нас, намылившихся слинять с лекций:

– Парни, куда это вы лыжи навострили?

Мы им в ответ:

– Брызгать пошли, завтра же экзамен!

Нам троим, многое сходило с рук. Долговременных «хвостов» не имели, все причитающиеся испытания сдавали вовремя и задолженностей, практически, не имели. За исключением отдельных, досадных случаев.

К концу первого курса нашего полку прибыло. Мы, как сдружились с лучшими девушками нашей группы, во главе со старостой, так и прошагали дружной компанией вплоть до получения дипломов.

Глядя на нас, отдельные личности женской половины, доставали нас вопросами:

– Ребята, как это у вас ловко получается – не блещете образцовыми посещениями лекций, не проявляете особого рвения к учебе, однако, «хвостов» за вами не наблюдается?

На что мы неизменно ответствовали:

– Так мы же с Богом дружно живем. Всегда вовремя угощаем его – брызгаем, не гневим его, словом, мы очень богобоязненные люди.

Они кивают головами и в знак согласия тоже проявляют желание совершить, что-нибудь этакое:

– Мы сегодня, с девочками, тоже пойдем брызгать.

Мы же, строим умные лица и с печалью в голосе сокрушаемся:

– Нет, вам не положено этого делать. Это великое действо должны совершать только лица мужеского полу! Женщинам, а тем более молоденьким девушкам ни в коем случае нельзя; даже думать не моги!

Они хватались за спасительную соломинку:

– А вы нам поможете, составите компанию?

Поломавшись для вида, ровно столько, чтобы бы не перегнуть палку, мы соглашались оказать им «посильную» помощь. Главное наше условие: присутствие всей троицы – не обсуждается. Угощение должно соответствовать уровню столь важного события.

В скором времени о наших проделках разузнали все и каждой группке, стайке девчат, тоже захотелось быть в стройных рядах основной массы сокурсников и оказаться в числе сопричастных к нашему таинству.

Мы никогда и никому не отказывали, но на наши шалости с укоризной смотрели дамы из нашей, так называемой, теплой компании. Они разработали на этот счет свой стратегический план.

Просекнув в наших рядах предательские поползновения, они самым решительным образом, старались пресечь идею брызгания на стороне, в самом ее зародыше.

Взамен на нашу лояльность, обычно презентовали не менее интересную программу, в виде обильного угощения, где имели место и каравай хлеба, и икры бадейка, и жареная индейка, и стерляжья уха, и телячьи потроха – и такой вот пищи, названий было до тыщи.

Если ничего интересного не предвиделось, то мы вечно пропадали у Сашки. То, якобы, пишем конспекты; то, будто бы, готовимся к экзаменам. Он с семьей, в то время, жил на Батарейке, в собственном доме.

Татьяна, жена его, завидев нашу троицу, всегда удалялась по своим срочным делам. Сколько дней и ночей мы провели в Сашкином доме – не сосчитать. Татьяна имела полное право турнуть нас из своего дома, но она ни разу нас ничем не попрекнула. Золотая женщина.

В стране начинала набирать обороты горбачевская антиалкогольная кампания. Зайти в магазин и так просто купить, что-нибудь из горячительных напитков становилось все труднее. Но мы, как-то справлялись с этой задачей.

Назаревич был постарше нас; Сашка ровно по – серединке; я же был значительно моложе Назара. Придя в Сашкин дом он, на правах старшего, совершал тот самый обряд поклонения Богу.

Он, как-то очень уж прямолинейно, наливал солидную порцию водки, надевал шапку, выходил с ней на улицу и возвращался с пустой тарой. Раз он так сделал, второй раз, а на третий Сашка не выдержал:

– Назар, ты бы наливал чуть меньше, нам же мало достанется…

Какими только словами он не ругал Сашку, не материл его – это надо было слышать. А Сашка был очень добродушным человеком: Назаревич распинается на счет его неуважительного отношения к Богу, а Сашка в ответ только заразительно смеется.

По-человечески и мне было тоже жалко водки, ведь долго мы стояли в очереди, нас толкали со всех сторон, мы, поневоле, тоже на кого-то напирали. А тут Назар так щедро льет её.

Но я молчал, понимал, что наш товарищ не простит нам вольности в этом щепетильном вопросе. Я был на стороне Сашки и всецело поддерживал его, но вслух произносить столь богохульные вещи, остерегался.

Вскоре, один случай расставил по местам наш негласный спор. Зайдя к Сашке домой, мы с ним вдвоем, сразу начинали хлопотать возле стола. Назаревич же, по дембельски разваливался на диване, и принимать участие в общих хлопотах никогда не спешил.

Так же было и на этот раз. Мы с Сашкой на стол налаживаем, а «дедушка» наш на своем излюбленном месте. Оттуда подает голос:

– А…, сходи-ка на улицу, подай угощение Богу!

Назаревич родом из Курумкана, Сашка Осинский, но детство его прошло на просторах Крайнего Севера. Назар всегда полагал, что он ничего общего с Богом не имеет и относился к Сашке, как человеку несведущему в вопросах религии и не мог ему доверить столь ответственное дело.

Когда от него поступила команда, я не стал выходить на улицу, подумав «у их своя свадьба, у нас своя», – совершил обряд, капнув из рюмки водку, по нашему обычаю, на печку. Благо она полыхала ярким пламенем, и бойко трещали в ней разгоревшиеся полешки сухих дров.

Это заметил Сашка и ему дюже понравился такой подход к делу – и волки сыты, и овцы целы. Все последующие угощения, а их до окончания учебы, было превеликое множество, Сашка оставался рьяным последователем традиций «по-нашенски» и неизменно повторял:

– А…, иди – ка ты брызгать, не то наш аксакал опять всю водку выкинет и нам меньше достанется.

Парней в группе было много, примерно половина. Но все они вели себя чересчур уж обособленно. Изредка, мы допускали в свою компанию Петьку Кузьмина. Но он немного проучился, ушел после неудачной сессии.

На втором курсе, мы изучали раздел высшей математики – Теория вероятностей. Эта дисциплина Эйнштейна, по-своему, мудрёная и преподаватель при сдаче экзамена, не считал зазорным разрешить студентам пользоваться конспектами и соответствующей литературой.

На экзамене мы с Петькой оказались за одним столом. Смотрим, друг у друга билеты и свободно общаемся. В его билете одна задача показалась очень уж знакомой, решение, которой я знал наверняка.

Спросил у Петьки:

– Знаешь задачу по билету, сможешь ее решить?

Он ответил отрицательно, и мы с ним поменялись билетами. Это был единственный случай в нашей жизни, когда преподаватель не фиксировал нумерацию билетов.

Задача была мне известной, быстренько записав решение, я пошел сдавать. Преподаватель, обычно, смотрел на решение и если оно не вызывало у него вопросов спрашивал:

– Три балла вас устраивает, молодой человек?

Если да, то экзаменуемый выходил с заслуженной оценкой, а если нет, то преподаватель устраивал ему экзекуцию. Мы решили вопрос по мирному. Я забрал свою Зачетку и пошел не на выход, а к Петьке, якобы собрать вещи.

Тут мой Петька дрогнул. Начал ныть, что ты, мол, сдал по моему билету, а я вот сейчас завалю. Я начал его успокаивать, он плакаться и все наши пререкания дошли до ушей преподавателя. Он строгим голосом:

– Кузьмин и К…, что у вас там происходит?

Тут Петька выложил ему всю правду – матку, будь она неладна. Преподаватель обратно затребовал мою Зачетку и выдал мне новый билет.

Пошел на свое место готовиться к сдаче по новому, кляня по пути Петьку, препода, правительство и того, кто придумал эти экзамены в летнюю пору. Деваться некуда, пришлось вновь включать свой «сооброжометр», как говорил один мой знакомый учитель по физике.

Смотрю я на билет, смотрю,… а такая задача, почти один в один, оказалась в моем собственном конспекте. Поблагодарил Бога, записал решение задачи и с чистой совестью пошел показывать результаты своих измышлений.

Преподаватель на этот раз долго смотрел с удивлением, то на меня, то на листочек бумаги, который я ему протянул. Молча вытащил Зачетку и молча же всучил ее мне обратно, даже не раскрыв.

А зачем раскрывать – то? Оценка же им была уже поставлена и в Зачетку и в Ведомость. Это я понял только спустя некоторое время. Тупица.

А Петька ушел из института сразу после провала экзамена по той дисциплине. Его с самого начала невзлюбил Назаревич, и всегда искал повод «начистить» ему рожу. А тут после того, как я рассказал про тот случай, Назар и вовсе распоясался, громогласно обещая ему, чуть ли не кары небесной.

Он у нас был известный боксер, проведший пору своей боевой юности на задворках одного бандитского рабочего поселка. Несмотря на свой маленький рост и вес, он запросто мог засветить фингал любому, кто пришелся ему не по нраву.

В следующий раз они оба с Сашкой начудили на экзамене по истории. Преподавателем был старый доцент Боронов, очень интересная и колоритная личность.

В первый раз я с ним познакомился на вступительных экзаменах. Так, ничего себе «дедушка», гонял не сильно, дополнительными вопросами не засыпал. Спросил только:

– На территории, какой современной области состоялась Куликовская битва?

Я этого не знал, он сам подсказал:

– Куликовская битва проходила на территории Тульской области. Этого нигде в литературе нет, но запомнить надо.

Расстались мы с ним тогда вполне дружелюбно и дальше, при последующих с ним встречах, он кардинально изменил свое отношение ко мне. Надо признать, изменился он не в лучшую сторону.

Когда на первом курсе я пришел к нему на экзамен, он сразу спросил:

– Молодой человек, почему я вас ни разу не видел на лекциях?

Я попытался было опровергнуть его ошибочное мнение, полагая, что он физически не может запомнить одного человека среди огромного количества таких же студентов.

Но товарищ Боронов был непоколебим в своей правоте. Отрывисто бросил своим ассистентам:

– Этого молодого человека ко мне!

Сходил он на перекур и после, с засученными рукавами, принялся вытаскивать из моей головы остатки знаний. Результат был предопределен заранее. Он, обозвав меня «пособником американского империализма», ласковым тоном попросил прийти к нему по осени.

На втором курсе, я уже не пропустил ни одной его лекции, сидел за первым столом, глядел ему в рот и старательно записывал все его лекции. Когда пришел на экзамен, Назар с Сашкой уже были в аудитории, и каждый из них дожидался своего череда.

Боронов на подмогу к себе пригласил старую свою гвардию и нескольких молодых ассистентов. Ходила молва в студенческой среде, что Боронов коли, кого невзлюбит, то человеку, попавшему в немилость, не приходилось рассчитывать на его благосклонность при сдаче экзамена.

Я себя относил к этой категории и думал, что он и на этот раз меня накажет. Хотел было, не искушая судьбы, сразу уйти с экзамена, но была надежда, что старый профессор забыл, и если случится чудо, он меня, не глядя, отправит к своим помощникам.

Когда, переборов свои сомнения, я вытянул билет, то он мне показался чересчур легким и простым. Работа Ильича «О кооперации». Я был на той лекции и помнил повествование Боронова на эту тему почти дословно.

Почувствовав какой-то азарт, я решил пойти, именно, к нему и все выложить слово в слово. Но он переправил меня к молоденькому ассистенту, который и сделал свою работу спокойно, главное, без всяких крайностей.

Как потом оказалось, он был однокурсником моей сестры и мы, пожав друг другу руки, очень довольные нашим знакомством разошлись: он остался сидеть на своем месте, а я вышел к своим друзьям – с утра с ними не виделись.

По сложившейся традиции они не сразу ушли после сдачи экзамена, а стояли в коридоре, дожидаясь своего товарища. Назаревич стоит, понуро опустив голову и, как-то неестественно улыбаясь, а рядом с ним Сашка буквально рыдает от хохота.

Он, бедолага, пока я был в аудитории, уже устал от смеха; посинел слегка и икает через раз, но, тем не менее, взрывы смеха нет-нет, да и сотрясают его могучее тело.

Спрашиваю:

– Что, случилось?

На что Сашка, кое-как уняв новый приступ смеха, поведал мне вот такую историю:

Из старой бороновской гвардии, особо усердствовала одна дама бурятской внешности и очень преклонного возраста. Она громовыми раскатами своего мощного баса затмевала даже самого Боронова.

Мне тоже показалось тогда, что Боронов и сам от нее несколько подустал. К ней-то и подсел Назар, на свою голову. Сначала, как рассказывал Сашка, все шло нормально.

Затем, под завершающие аккорды, она, как бы, между прочим, спросила у Назара – откуда он родом и есть ли у него родители.

Назаревич чистосердечно и с детской непосредственностью выложил ей, что он родом из Курумкана и родители его живут там же.

На ее вопрос часто ли он их навещает, Назар ответил:

– Да, езжу к ним, в основном, когда мясо заканчивается, да молочные продукты на исходе.

Услышав от молодого человека не те слова, которые рассчитывала услышать, пожилая женщина, от возмущения перешла от густого баса на визгливый фальцет:

– Нет, чтобы помогать родителям, а они ездят только для того, чтобы пополнить свои съестные припасы! Что за люди пошли? Ну, что за молодежь? Н-е-е-е-т, в наше время все было по-другому! Мы, не успев переступить порог родительского дома, сразу же впрягались в работу.

Короче, досталось нашему другу по самое не могу и вдобавок, она не засчитала ему экзамен:

– Молодой человек, придете ко мне на пересдачу! Не вздумайте, искать других преподавателей. Только ко мне!

Выпроводив Назара из аудитории, она не успела еще отдышаться, прийти в себя, как пред ее ясные очи, нарисовался Сашка. Мгновенно оценив ситуацию, он оказался, как принято говорить, в нужном месте и в нужное время.