Читать книгу Незаконные похождения Max'a и Дамы в розовых очках - Afigo Baltasar - Страница 4

– Забудь, успокойся, слушай и повинуйся… Эти слова звучат у меня в голове как набат! Ты гипнотизируешь людей! И меня тоже… да! То, что между нами происходило, было вызвано гипнозом! Вот почему я ничего не помню! – ошеломлённый своей догадкой, воскликнул Max.

– Лучше не думай об этом… Советую тебе по-хорошему! – мягко пресекла его Дама.

– Хм… а можно, значит, и по-плохому… – продолжил рассуждения, но уже говоря сам с собой, Max.

– Будь проще! Со временем разберёшься, что к чему… – с обнадеживающим оптимизмом в интонации голоса, подбодрила его Дама.

– Сотрудники “Госнаркодоноса”, африканский посол, потом я… всё так просто! Раз, два и готово! Всего лишь – гипноз, да?!… Ерунда! Всего лишь – вырубающее сознание, воздействие взглядом!… Стоит ли ломать голову? Ерунда! – всё более заводился, вопреки увещеваниям Дамы в Розовых Очках Max.

– Гипноз? Да что ты вообще знаешь о гипнозе?! – возмутилась вдруг Дама, чуть не опрокинув “Mersedance-Dance” в кювет.

– Достаточно знаю! Ознакомлен, знаешь ли, с кое-какой литературой! – с бойкой гордостью возразил Max.

– Ты имеешь в виду те лживые брошюрки, что хламятся на полках книжных лавок? Что ж… если ты воспринимаешь этот хлам всерьёз, то тебе можно лишь посочувствовать, ведь приняв написанное там всерьёз, можно окончательно и бесповоротно отупеть! – рассмеялась ему в ответ Дама, закуривая новую сигарету.

– А я вот не согласен! Вполне достойные вещи пишут в этих книгах! Взять для примера, хоть бишь, этого… а, вот – Меркурия Чкаренцева… Он объясняет очень многое, – почти всё, о чём можно задаться вопросом… очень полезная литература! – артачился Max, интонацией голоса подражая какому-то ведущему популярной телепередачи.

– О-очень полезная литература! Чему же она учит? – еще развязней рассмеялась в ответ Дама и, неожиданно скривив лицо в гримасу упрямого негодования, с едким шипением языка меж зубов, пошла на запрещённый обгон на правом повороте.

– О, чёрт! О, боже мой! Что же ты творишь?! Мы же погибнем! – неистово заорал Max, расползаясь спиной по дверному стеклу.

– Чёрт, Бог и всё Воинство Небесное с Дьяволом в придачу!… Давай – вали всё в одну кучу! Чувствуется, не напрасная работа наставников из федеральной библиотеки, с центровым пастырем Меркурием во главе! – саркастично обрадовалась Максовой панической ругани Дама, выровняв машину в потоке движения.

– А ты что – читала Меркурия Чкаренцева? – пошёл на компромисс Max.

– Наслышана, знаешь ли, о делах Меркурия… не токмо одного Чкаринцева, но и многих прочих… хотя, по сути, все они в одной упряжке: ратуют за гражданское просвещение! Особенно таких желторотиков, как ты! – смачно отшутилась Дама, и заулыбалась весьма довольно.

– Меркурия… ты подразумеваешь и… – округлил глаза в догадке Max.

– Мне, знаешь ли, плевать на твоё преклонение перед авторитетами… я – женщина взрослая, самостоятельная, своим умом думаю! – холодно бросила Максу в ответ Дама, в очередной раз за вечер, ослепив его, отражёнными от стёкол очков-бабочки, неоновыми огнями с придорожной рекламы.

– Значит, я правильно понял твой намёк? Но, в таком случае, причём здесь политика? – уже уважительней, с таинственным шепотливым придыханием, продолжил выяснение истины Max.

– Причём здесь Правительство? – с лёгким сарказмом переиначила его вопрос Дама, на что Max сконфуженно загрыз ноготь и потупил испуганные глаза в пол.

– Механизм действий твоих авторитетов прост: для борьбы со свободомыслием они создают цензорскую преграду в виде сотен тысяч новых книг, фильмов и сайтов, культивируют сомнительных авторов, многословно вещают об Истине, о Судьбе, о Вечном, о Боге и прочем шаблонном идеализме. Рынок вопросов и ответов переполнен. Информация сочится изо всех щелей! На каждую паузу тишины, у них всегда есть готовое умное слово. В этом канализационном потоке информации, любая ценная и достойная мысль тонет, как капля розового масла в луже с мочой. Очень действенно! Очень умно! Редакционная и псевдо-коммерческая политика защищает интересы власти! – выдала бесстрастное разъяснение Дама.

– Но ведь роль цензуры в запрещении, в умалчивании… – уже не ради спора, а скорее для вежливости, продолжил беседу Max.

– Такая политика у них уже устарела… люди, всё равно, узнают что-то новое! А в ракурсе запрета, такая новизна становится особо вожделенной… запретный плод сладок! А вот нынешняя политика цензуирования намного эффективнее: не надо ничего прятать, запрещать, наоборот – всё напоказ! А властям одна забота: знай себе – создавай новых идолов Великих Истин, наподобие твоего Меркурия Чкаренцева. Хотя… – тут Дама в Розовых Очках неожиданно запнулась и, как-то странно оглядевшись по сторонам, добавила: «Нет, не одна забота твоим Меркуриям… ещё забота – выявлять тех, кто действительно вкусил запретный плод!»

– Но ведь они, вкусившие, всего лишь, капли в море… Ты же сама сказала… – удивился противоречию Max.

– Капли розового масла в луже мочи!… – назидательно подняв указательный палец, поправила его Дама.

– Ну и растворяются ведь? – снова удивился Max.

– Капли розового масла – однозначно растворяются, но ведь есть на свете и другие вещества… например – ртуть, кислота и прочие сильнодействующие химикаты… и химикаты эти способны, даже одной своей каплей на весь объем нечистот, изменить их состав… – с ещё большей назидательностью в голосе, и даже с каким-то оттенком таинственности, продолжила вещание запретных речей Дама.

– Ты имеешь в виду образ мыслей отдельных людей? – подключился к её игре в метафорическое шифрование Max.

– А вот здесь, маленькое “но”! – обрадовалась его внимательности к разговору Дама, и продолжила: «Видишь ли, Максик, все мы привыкли говорить о вопросах духовности в терминах интеллектуальных парадигм, хотя где-то порой витает такое выражение, как экстрасенсорика… но реально с этим явлением почти никто не сталкивается… в лучшем случае, профаны в этом вопросе, но специалисты в мире кино, кормят широкого зрителя всякой выдуманной ими чушью, не имеющей никакого сходства с реальными законами этой науки… Вопросы духовных метаний, остаются в сфере разговоров о капризных чувствах или разговоров о морали; а вот истинная экстрасенсорика – она-то, как раз, и остается в тени!… А почему? Потому что, это и есть – практическая сторона эзотерического знания! С моралью проще: её можно крутить туда-сюда, в зависимости от текущих выгод имущих власть и граждан, словоблудствуя на любой лад, в отношении любого житейского явления социального толка. А вот экстрасенсорика – это уже не социальное явление… это явление природное, регулированию фактически неподвластное… феномен, чудо! Поэтому, когда я возмущаюсь твоим незрелым высказываниям о гипнозе, я искренне волнуюсь, как бы не усугубить, и без того накалённую, ситуацию в наших с тобой отношениях с социумом…» – сказав это, Дама вновь посмотрела на Макса в упор, но уже продолжительней прежнего, явно ожидая его реакции и ответа на слова.

– Ты имеешь в виду погоню сотрудников “Госнаркодоноса” и угон этого “Mersedance-Dance”? – уже догадываясь об истинном значении слов Дамы, но болезненно боясь вскрывать в себе понимание истины, лживо и глупо спросил Max.

– Я имею в виду гипноз! Имею в виду то, что засветившись рядом со мной, ты становишься соучастником не в простом уголовном преступлении, а в преступлении против порядка вещей… посему, помни, что с сей поры, ты – вне закона, но не только государства, а общества в целом… мужайся, Максик! Назад дороги нет! – сокровенно выдала Дама, и прибавила скорость, устремив автомобиль в образовавшуюся пройму.

Лихо, с жужжащим по стёклам вихрем, они пронеслись по подземной эстакаде, изрешетившей внутренности салона “Mersedance-Dance” яркими белыми полосами света, отброшенного от фонарей подземки.

Пролетев сквозь эстакаду, они вырвались на встречу, возвышающемуся над шоссейным пригорком, вечернему, сиреневому и розовому небу; а поднявшись на пик холма, благоговейно замерли, при открывшейся внизу панораме, панораме громадного города и, сидящего над ним, над крышами домов, над исчезающими в сумерках парками и аллеями, багрового, громадного как арбуз, солнца.

Увидев солнце, в его предзакатном, прощальном великолепии, Дама в Розовых Очках и Max ахнули в унисон и, непроизвольно, без каких-либо мыслей и желаний, взялись за руки, сжав ладони друг друга, в тёплом взаимопонимании, разговаривающих без посредничества ума тел.

В полном молчании, держась за руки, словно дети, они пронеслись на бешеной скорости по Калининградскому проспекту. Вечерние огни уличных фонарей пересиливали уже свет, растёкшегося кровавой полосой вдоль горизонта заката, от чего, голубые среди дня, окна их автомобиля окрасились в уютную радужную палитру с преобладающим сиреневым оттенком.

В “Mersedance-Dance” поселилась ночная атмосфера, замыкающегося на самом себе, мира сладострастия и неги. Играющие на приборной доске огоньки ожили, развлекаясь в полную силу своего многоликого свечения, даря путешествующим в салоне автомобиля людям радость компании разноцветных бликов. Дама в Розовых Очках опустила ладонь на CD пульт и, поиграв пальцами, оживила запрятанный до вечерней поры альбом с музыкой в стиле «Trip-Hop».

Полившийся из динамиков автомобиля, мечтательно-пьяный женский вокал потянул слушателей за собой, затягивая с каждым припевом всё глубже, куда-то вниз, в мистическую, завораживающе таинственную неизвестность. Нарастающий, расползающийся во все стороны, плывущий гул синтезатора, словно колышущееся море, удерживал на своей зыбкой глади корабли встроенных в композицию звуков, а ритмическая основа мощных барабанов била снизу вверх, словно желающий разразиться извержением вулканов, пульс самой земли.

С проспекта, Велга свернула во мрак душистых, спрятанных под защитой высоких тополей, сумеречных переулков Балтийского района.

Покружив среди сонных, укутанных в чёрную вечернюю листву двориков, она вывела машину, к открывшейся их взорам, широкой, освещённой приглушенными огнями площадке, площадке, лежащей порогом перед тяжёлым и низким, кирпичным домом. Окна этого дома были наглухо заделаны ржавыми листами железа, и весь он, будто спящий старик, неприветливо громоздился среди густых теней каштановых дерев. Лишь одна парадная дверь – монументальная сейфовая заслонка, с облупившейся поверх толстого железа чёрной краской, была подсвечена, едва теплящейся и старомодной, шестидесяти-ватовой лампочкой, подвешенной на облезлом проводе перед крыльцом. Тусклая эта лампочка давала света ровно столько, чтобы можно было увидеть угрюмую неприступность парадного, и отказаться от посетившего зачем-то желания войти в сей замечательный дом. Под каштанами, призрачно поблескивая хромированными рамами, затаилось несколько десятков мотоциклов – изысканно изогнутых в вызывающую дугу свободолюбия байкеровских чудищ.

Вегла приглушила мотор, и Max, прислушавшись к уличным звукам, отметил неестественную тишину, гнездящуюся вокруг хмурого дома, тишину настораживающую, прислушивающуюся в ответ к лежащему перед крыльцом миру, тишину, изучающую пришельцев, остановивших белый “Mersedance-Dance” в её гнетущем и тёмном, магнетическом поле.

– Крутое местечко! – сделал вывод Max, многозначительно выпятив нижнюю губу и причмокнув.

– “Дилленджерз” клуб – последний приют для заблудших байкеровских душ! – волнующим шепотом, интригующе сообщила Дама.

– Байкеровских душ? Это таких бородатых оборванцев, гоняющих на “Хардлеях” среди ночи? – решил бравировать наносным бесстрашием Max.

– Почти угадал, но у этих ребят также есть и иные, более изысканные интересы… – снисходительно заулыбавшись, согласилась Дама.

– Никогда не принимал подобную публику всерьёз! – зачем-то насупился Max, внутренне завидуя залихватским перспективам всадников изящных железных коней.

– Попробуем познакомиться? – азартно предложила Дама и, отворив дверцу, выпорхнула из автомобиля вон.

Стряхнув с себя дурманящую отупелость, Max поспешил за своей Дамой и, пошатывающейся походкой приблизился к ней, стоящей уже у самых железных ворот таинственного клуба и, как тинейджер в ожидании дискотеки, пританцовывающей с ноги на ногу.

– Откройте, гавнюки! – истошно выкрикнула Велга, прижав лицо к крошечному глазку, испускающему в плотную темноту ночи зелёный лучик лазерного света, и принялась неистово лупить в дверь мыском своей модной, дорогущей, прозрачной туфли.

– Кого там принесло?! – басисто донеслось с той стороны входа.

– Тех, кому нет спасения от жирных свиней! – дерзко бросила в ответ Велга, уподобляясь средневековой игре в пароли.

– Ага! Свои! Это – свои! – обрадовано отозвалось за дверью сразу несколькими голосами.

Замок щёлкнул, и в темень дремлющего дворика исторгся клубящийся пар жарко прокуренного помещения; вместе с паром на асфальт парадного вывалился косой прямоугольник едкого зелёного света, да шумный мотив рок-н-рольной композиции.

– Велга?! Да ты не одна?! – возбужденным басом поприветствовали наших друзей, стоящие с обратной стороны входа, высокие тени.

– Этот шалопай со мной! Он не свинка! – ответила им Дама, кивнув в сторону Макса, и шагнула в дымный проём зелёного света.

Немного ропща, но не так сильно, чтобы по-настоящему бояться, очарованный приключением Max вошел за Дамой следом, и очутился в тёплом, душном помещении с высокими потолками, украшенными светящимися проводами, образующими в своих переплетениях узор, чем-то напоминающий паутину. Вместо люстры, в самой вышине холла болтался, пошевеливаясь от дымных испарений, собранный из неоновых трубок, разноцветный светящийся паук, паук с весёлыми глазами и отчаянно счастливой улыбкой, демонстрирующей редкие, белые, полимерные зубки.

Максу показалось, что паук шевелит своими лапами с белыми рукавицами на кистях, в такт доносящейся откуда-то из глубины помещения музыке.

– Добро пожаловать в Дилленджерз клуб, пипл! – приветственно остановил Велгу и Max’a длинноволосый человек в мешковатой и рваной льняной рубахе. Расшнурованный ворот этой рубахи, без молнии и пуговиц, обнажал широкую волосатую грудь незнакомца, со впутанными средь неопрятных зарослей бусами и разноцветными нитками с висящими на них амулетами. На ногах патлатого незнакомца красовались расклешённые, изрисованные до отсутствия свободного клочка, порванные во многих местах и кое-где залатанные в разнобой цветными кусками материи, джинсы. Ступни патлатого были босы и черны от грязи.

– Дон Джон – шнифтовой²! – любезно кланяясь, представился Максу патлатый босоножец.

– Max… – буркнул в ответ Max, совершенно потерявшись. Облик представившегося Доном Джоном незнакомца оказался слишком необычным для какого-либо определения этого человека в рамках привычных стереотипов. Max растерялся, совершенно не представляя себе, о чём можно было бы заговорить с патлатым, а еще более – о чём бы говорить не следовало.

– А ты не гони по порожняку! Оглядись, децл пообвыкнись, авось и притерсишься! Здесь необычно, конечно, но до обалдения клёво! По большому счёту – все свои, хотя люди попадаются разные. А если ты сам далек от свинства, и тебе по духу именно человеческое и возвышенное, то тебе здесь будет по приколу! Всем отрицательно настроенным к свинству здесь – дом родной! – с сострадательным задором заглядывая Максу в самые глаза, объяснился патлатый.

– Ты уж извини меня, Дон Шон, но я пока не врубаюсь в то, кто же такие, эти, как вы их называете, свинки? – отважился на диалог Max, видя, что от нового знакомого не исходит какой-либо угрозы или формализма.

– Свинки? Ах, да – разумеется! Ты ведь, судя по возрасту, из поколения индиго… ещё, наверное, не встречал настоящих хайеров³… и, конечно, заморочек хайеровских не догоняешь… А свиньи?… Да вот, вот же они! – и патлатый, широко взмахнув грязным рукавом, указал на стену, где в алой круглой неоновой раме висел странный коллаж. Выглядящий скорее как дорожный запретительный знак, коллаж этот содержал в своём перечёркнутом красной отрицающей линией круге, детского вида рисунок свиной морды с гротескно очеловеченными чертами.

Max, увидав такое, обескуражено пожал плечами, не зная, что и думать.

– На первый взгляд – какой-то глупый кич, так?… Но не спеши со скороспелыми выводами, брат! В этом знаке таится глубокий смысл!… Видишь эту мерзкую морду? То ли человек, то ли свинья – сразу и не разобрать… это и есть облик того, кого мы кличем свинками! Обрати внимание, какая у неё важная морда! Уверен, этот портрет рождает в тебе целый ряд сравнительных ассоциаций… Нарисовано вроде просто, но ведь – гениально! Передана сама суть свинки, схвачены ее основные черты! А ведь большего и не надо. А всё потому, что все свинки, по большому счету, на одно лицо, то есть – на одну морду, разумеется. Ну и главное – это запретительная суть символа, делающая его знаком. Обозначает сей знак, разумеется, одно: вход запрещён, свинкам – входа нет! – выдал своё скрупулёзное и совершенно бредовое объяснение патлатый оборванец шнифтовой Дон Джон.