Читать книгу Поклажа для Инера - Агагельды Алланазаров - Страница 5

IV

Прошло несколько дней, а я все не мог забыть слова старого Донлы: “Что же поделать, сынок! Видать, наступила пора свиньям командовать над людьми. И никто не смеет ничего сказать, трави они тебя собаками или вломись они ночью в дом к одинокой женщине… Ничего нам, видно, не остается. Так и будем терпеть. Война, у государства нет времени, чтобы добраться до таких, как они!»

Донлы ага не произносил имен, но я слишком хорошо знал, кого он имеет в виду!

– Слушай, сынок! Я ведь знаю не только Шейтана. Мне известно, что за птица был и его отец. Этому ничего не стоило избить заморенную голодом корову так, что она опухнет. А потом рассказывать на базаре, что корова скоро должна отелиться…

И я понял, наконец, что не смогу сдержаться, что должен что-то сделать, иначе…

Но как отомстить, на что решиться, я не знал. Ночами почти не мог спать…

Как-то я повез домой хурджун дынь и остался ночевать. Но опять не знал, что сделаю. Только знал: что-то я сделаю обязательно!

Поднялся, когда было еще темно… Одна и та же мысль грызла меня: если в этот раз не дам отпор сыну Шейтана, они совсем обнаглеют. И потом потянутся к моим гелнедже!

Я уверен был: сын Шейтана ничего подобного не посмел бы себе позволить, если б не видел, как обращается с нашей семьей сам Шейтан. Но только вы ошиблись во мне, уважаемые шакалы!

Когда с топором в руке я вошел во двор Меле-шейтана, его жена доила корову. Она глянула на меня из-под коровьего брюха и продолжала заниматься своим делом. Только приосанилась эдак важно: видно, решила, что я один из просителей…

– Эй, баба! Мне некогда. Тащи сюда своего пащенка. Я хочу рассчитаться с ним!

Конечно, мой голос здорово дрожал от волнения. Но у страха, как известно, глаза велики: увидев меня, стоящего посреди двора и поглаживающего лезвие топора, словно я опять и опять хочу убедиться, достаточно ли он остер, женщина испугалась до смерти. Она не могла ни сказать ничего, ни двинуться с места, а только моргала, глядя на меня, как заколдованная.

– Тащи же сынка, говорят тебе! – уже тверже и громче проговорил я, – Или мне войти в дом и зарубить его прямо в постели?!

Ведро с молоком с громким звяком упало из ее рук. Корова испуганно фыркнула и рванула прочь. Но веревка, натянувшись, как струна, пустила ее всего на два-три шага. Корова остановилась разом и стала со страхом следить за каждым моим движением.

– Что ты говоришь такое, что ты говоришь! – женщина, наконец, обрела дар речи. – Разве это мой сын укусил твою гелнедже?.. Вон, собака ее укусила. Собака, понимаешь? Значит, собаке и мсти!

Главная виновница истории тоже, между прочим, была здесь, лежала около сена. Как только началась наша “беседа», собака заворчала, ощетинилась. Глазами, налитыми кровью, стала следить за мной… Вот уж правда: все и вся в этом доме были под стать хозяину!

Когда жена Шейтана уронила ведро, собака пошла на меня. И я отлично видел – совсем не для того, чтобы преданно лизнуть мне руку!.. Я успел лишь повернуться к ней, поднял топор. Но она уже опрокинула меня наземь – здоровая была зверюга. Рыча, собака накинулась на мой топор.

Схватив горсть земли, я бросил ее прямо в собачью морду, в красные горящие глаза. И увидел, что глаза эти мгновенно погасли. Теперь я мог схватить воткнутые в сено вилы… Мне как-то в голову не пришло, что ведь этими вилами легко вообще убить собаку, проткнуть ее насквозь. Я же стукнул врага своего по голове. Собака пошатнулась, сделала два или три шага и рухнула наземь. А я, уже не помня себя, бросился на нее сверху и стал сыпать в разинутую пасть новые и новые пригоршни земли…

И тут кто-то схватил меня за шиворот, легко и резко оторвал от земли. Я еще ничего не успел сообразить, когда получил сильный удар и отлетел далеко в сторону.

Это, конечно, сделал Меле-шейтан, который услышал крик и выбежал во двор… Подняв голову, я увидел, что уже успел собраться народ, а впереди всех стоит сам председатель Язмухамед.

Теперь трудно сказать, но что-то придало мне новые силы. я поднялся, отряхнул пыль, спокойно пошел к Меле-шейтану. Не отрываясь, я смотрел прямо ему в глаза, в самые зрачки. Высокий и сильный Меле спокойно ждал, что будет дальше. И тут я сорвал с него каракулевую шапку, пнул ее ногой так, что она далеко отлетела в сторону.

– Сейчас я рассчитался с твоей собакой. Но за то, что ты ударил меня я… – теперь мой голос звучал твердо, как, может быть, никогда еще не звучал, – я сейчас же подожгу твое сено. А потом вернусь как нибудь и подожгу твой дом! А встречу один на один твоего сыночка, я его… – Тут я произнес кое-что не особенно приличное и очень обидное… И направился прямо к копне сена.

– Люди! Господи! Да он с ума сошел! – Наперерез мне кинулась жена Шейтана. Видно, ей очень уж ясно представилось, как сейчас запылает ее копна, а когда-нибудь ночью вспыхнет и весь дом.

– О-о-о! Да задержите же его…

Меня крепко взяло сразу несколько мужских рук… В стороне нервно расхаживал Меле-шейтан.

– Пустите его! – злобно говорил Меле. – Пустите! Мне даже интересно посмотреть, что он еще выкинет… Думаешь, тебя здесь кто-то испугался?.. Богатырь, джигит, дерьмо сопливое!

Однако этого ему показалось мало. Он обозвал меня еще сосунком и даже специально расширил ноздри, словно хотел поймать запах молока. Но меня не так легко теперь было сбить.

– Говори-говори. Все равно ветер еще поиграет пеплом твоего дома. Так что спи спокойно – однажды ночью это как раз и случится… И запомни! Если твоя тухлая собака посмеет еще хоть раз тявкнуть мою гелнедже, тогда уж не жди от меня добра! – Так кричал я ему, не думая сдаваться, совсем не обращая внимания на то, что здесь же стоит его могущественный друг Язмухамед ага.

И тут сквозь народ, тяжело опираясь на клюку, ко мне протиснулся Донлы ага. Он крепко взял меня за руку, заговорил сердито, ни на кого не глядя:

– Ты должен слушать меня, сынок, должен. Ведь я единственный старый чурбан, который остался в вашем роду. Я еще с дедом твоим играл. Мы росли вместе… Прошу тебя, поостынь немного. И не спеши пока – ни со словами, ни с делами. А долг, люди правильно говорят, он должен быть оплочен. И притом с лихвой! Если ты сегодня получил оплеуху, то завтра обязательно вернешь ее хозяину – тут он может не беспокоиться… Ты вернешь его оплеуху и еще одну прибавишь. Верно, сынок?.. – Донлы ага окинул взглядом примолкшую толпу. – Вот только вернуться домой его старшие… И к вам ко всем, и ко мне – пусть бы только вернулись наши солдаты. Тогда жизнь пойдет совсем по другому… А? Меле-шейтан? Ты не думал об этом?

Толпа по-прежнему напряженно молчала. И было непонятно, то ли они осуждали моего обидчика, то ли просто боялись и, как говорится, держали язык за зубами… Я продолжал чувствовать на себе десятки глаз. Люди следили за каждым моим движением: что же он сделает, этот странный непокорный Язлы.

Я усмехнулся:

– Ладно, пока живи, жалкий Шейтан. Но не забудь: должок за мной! – тут я опять посмотрел на Меле-шейтана. Он стоял, отряхивая свой, поднятый с земли, тельпек.

А председатель так и не проронил ни слова, все стоял в своей обычной позе, держа руки за спиной.

Мы с Донлы ага пошли прочь от толпы по направлению к нашему дому. И тут мне стало ясно: старик доволен тем, что случилось сегодня.

– А ведь я думал, что все настоящие парни ушли сражаться в Русию, – он усмехнулся. – Нет! Слава богу, не истребим род смелых. Долго живи, сынок! Долго живи! – Он смотрел на меня и серьезно, и с улыбкой. – По-моему, нагнал ты страху на этого Шейтана. Ей-богу, нагнал!

Возле дома меня встретила старшая гелнедже, и в ее глазах я прочитал совсем иное. Гелнедже, по-видимому, уже давно ждала меня здесь. И готова была многое мне сказать. Но не сказала ничего. Ведь это я остался здесь за старшего, и она решила смолчать.

Вот мама, уж она бы отвела душу. Уж она бы объяснила мне, уж она бы вдоволь меня побранила!

“Я так думаю, ты совсем спятил, милый мой! Да и что он тебе такое сделал? Да и как ты додумался тягаться с таким человеком? Да за него сам председатель… Ты понимаешь, что я тебе говорю? Председатель! Еще немного и никто с нами здороваться не будет. Забыл поговорку? “Кто думает, что по силе равен льву, тот просто глупец!»

Но старшая гелнедже ничего подобного не сказала мне. Постояв еще немного, она ушла в дом и вынесла нарядную рубаху моего старшего брата Агамурада. Рубашка эта была совсем новая, брат, быть может, надевал ее раз или два… Я кое-как снял те лохмотья, которые остались от моей собственной рубахи.

– Да, переоденься, – спокойно кивнула гелнедже. – А потом надо позвать Юсика. Пусть он тебе помочится на укушенную руку…

Я, конечно, знал это средство бабушкиной “медицины». Считалось, что так лучше заживает – якобы получается дезинфекция… Йод в те годы казался нам чем-то почти недоступным. А многие туркмены и вовсе не знали его.

Я согласился на “операцию», предложенную гелнедже, потому что мне хотелось понять, как все-таки она относится к моему поступку.

Но ничто внешне не изменилось в ней. Лицо как и всегда спокойное, ясное. Движения неспешны и в то же время очень точны… Уж такова она была, моя старшая гелнедже. Не умела она– и не старалась уметь! – так весело и громко и в то же время так мягко рассмеяться, как это могла Айсона гелнедже. Не умела вдруг пойти на откровенность. Она говорила немного и всегда правильно. Детей воспитывала в строгости.

Приходившие к маме поболтать старые женщины очень хвалили старшую гелнедже: “Ведь вот, смотри, какая: голоса не повысит, а все ее слушают…».

Никогда я не знал, что же на самом деле волнует ее в данную секунду… Вот она вышла во двор, что-то там хлопоча по хозяйству. И заметила, что Юсик до сих пор не выполнил своих “врачебных обязанностей». Остановилась, словно это и было сейчас самым главным делом ее жизни:

– Юсик! Я ведь уже звала тебя…, Юсик!

Он выскочил из-за дома – веселый, маленький. Заговорил, как всегда, смешно перебирая слова. Он надеялся, что мать покатает его на ишаке.

– На ишаке после, – очень спокойно остановила его моя старшая гелнедже. – Твой дядя тут совершил героический подвиг… Сделай-ка ему на руку пис-пис… – наконец-то она позволила себе хоть единую усмешку…

Для Юсика этот приказ был полной неожиданностью. Он-то мчал, надеялся на ишаке прокатиться и вдруг!

– Ну, верблюжонок, сделай, что я тебе говорю, – это старшая гелнедже произнесла со всей возможной для себя мягкостью. Юсик и застеснялся, и расстроился:

– Не хочу я сейчас… – и надулся.

– Нет! Ну это я просто не знаю, что такое! – строго и спокойно сказала гелнедже. – Когда надо, у него даже мочи не допросишься… Стыдно ему, видите ли! Хотелось бы узнать, что у тебя там такое невиданное спрятано? – она взяла сына за плечи, тряхнула легонько: -Ну-ка делай, что тебе говорят!

И понял Юсик, никуда ему не деться. Пришлось исполнять приказ матери…

Когда над моими ранами, которые уже начинали саднить и зудеть была произведена эта, так сказать, операция, я поскорей стал собираться в поле, где сейчас моя младшая гелнедже и Сарагыз, если уж быть честным, просто работали за меня.

Я посадил на ишака Юсика и его сестренку, прокатил их до края села. И так приятно мне смотреть на их простую радость, таким взрослым я чувствовал себя в эти минуты… Вот они спрыгнули на землю и остановились, ожидая, что же я им скажу. И тогда я обещал, что в другой раз, когда буду менее занят своими очень важными делами, я прокачу их намного дальше. И с тем велел отправляться домой.

Я ехал и думал обо всем происшедшем. И странно, не знаю, что такое случилось со мной. Я вспоминал слова Донлы ага. Еще час назад они прямо-таки впивались мне в душу. Теперь я мог вспоминать о них совершенно спокойно.

Я думал о братьях, старался вглядеться в их лица… сколько, конечно, позволяла мне память. И братья, казалось, теперь смотрели на меня – словно с признательностью.

Я слушал спокойный стук моего сердца… И вдруг подумал неожиданно, что вот так же спокойно бегут воды нашего родного Мургаба… Мне было удивительно хорошо сейчас, я был спокоен и уверен в себе.