Читать книгу Серый морок дневного неба. Ad libitum, или От фонаря на коду. Маноромижор (сборник) - Агата София - Страница 21

Театр маленький, со случайной репетиционной базой. Ты даже и не предполагала, что вот так, вдруг, попав в него, сможешь отключиться от своих переживаний и уйти с головой в новые ощущения. Хотя стоит признаться – это «уйти с головой» требует от тебя некоторых усилий. Ты «нарочно» влюбляешься в маленький театр и «нарочно» отводишь ему самое главное место, ну или почти самое главное место в твоей, такой странной теперь жизни. Это не очень у тебя получается. Но твоя излишняя восторженность не остается без внимания труппы. Актеры относятся к новому человеку в театре как дети к новой игрушке, и тебе льстит их интерес.

В институте Ирка, уже не таясь, упивается своим триумфом, и ты совершенно не разрешаешь себе думать о возможных (еще как возможных) ее телефонных разговорах с его женой, а может быть и с ним о тебе, о ваших с ним прошлых теперь уже отношениях. Ведь тебе он не звонит…

Все, что случилось, вызывает в тебе ощущение недоумения. Ты не понимаешь, ты совершенно не подготовлена к такому повороту событий. Что это было? Вы попрощались? Или тебе это кажется. Да и разве так прощаются? Ведь положено же в таких случаях, наверное, что-то сказать. Хотя бы, что «это» – все… Но ничего подобного ты не услышала, значит, возможно, ты ошибаешься и это вовсе не конец.

Все это вертится у тебя в голове по дороге от одной репетиции в институте, до другой – в театре. В институте скоро «показ» – экзамен по режиссуре. Мастер курса по-прежнему явно благоволит к тебе. Ты не заблуждаешься в том, что благодарить за это стоит отнюдь не твой талант, однако пользуешься этим, удачливо избегая его попытки приблизиться к тебе на небезопасное расстояние.

Сокурсники, желая потрофить его симпатии к тебе, «разыгрывая» тебя словно козырную карту, один за другим приглашают в свои постановки. Ты не отказываешь никому, и вскоре на учебной сцене тебя становится слишком много. Доходит до того, что педагог по актерскому мастерству заявляет, что, мол, все – на тебя наложен запрет: «Тоже мне, Сара Бернар! Других задействуйте! Что вы ее рвете на части?»

А тебе все это нравится как никогда. И куда только девалась твоя застенчивость и скромность? В тебе появилась какая-то отчаянная жажда реванша. Неужели ты не заплатила достаточно, неужели ты не мучилась, не переживала от этого своего треклятого предательства. Неужели нельзя предположить, что все было предрешено, в конце концов, и вина твоя лишь в том, что ты не оказала сопротивление чувству, которое ворвалось в тебя и заполнило собой без остатка?

Ты постоянно ловишь на себе внимательный Иркин взгляд и прилагаешь все свое не очень пока богатое актерское умение, дабы показать, что у тебя «все-все» в порядке…

Разгоряченные после репетиций однокурсники собираются компанией «побередить за искусство», – дело обычное, но ты занята, ты бежишь на другую репетицию, и это вызывает их недоумение, раздражение, зависть и даже восхищение. Ты востребована еще где-то, и неважно, насколько мал он или не мал, но это профессиональный театр – такое осязаемо желанное для всех будущее. И кто тебе поверит, что ты попала туда волей случая. А ты не спешишь их разуверить.

Ты старательно делаешь вид, что с тобой происходят только потрясающие и удивительные события, а уж от открывающихся перспектив, ну вообще, дух захватывает.

При этом тебе даже не надо врать. Надо просто промолчать, и еще больше все запутать загадочной улыбкой, будто бы означающей: «Да вы и мечтать не можете о той волшебной птице, которую мне посчастливилось вот так, запросто, держать в руках».

Дома… мама своеобразным образом подбадривает тебя. Разве ее дочь не из породы победительниц? Она в этом уверена, это может и не говорится прямо, но сказать ей о своих опасениях, тревогах, обо всем, что происходит, невозможно.

Может, ты боишься ее гнева? Нет. Ты боишься ее разочарования, высказанного хлестко и коротко, как приговор: «Ну, я так и знала». Ты не можешь позволить ей это сказать. Это как черта, за которой тебя, вероятно, вообще нет. Есть уже кто-то другой.

Только ты знаешь, что «так» ты защищаешься. Ты перебарщиваешь. Но таковы правила игры, ты их назначила. Ты сама, своими руками сотворила эту полную эмоциональную свою изоляцию.

Это грустно или смешно, но и дома ты «на виду». Только в ванной, в маленьком и тесном подобии личного пространства, где ты, наконец, остаешься наедине сама с собой, смотришься в запотевшее зеркало и позволяешь дать волю своим страхам и сомнениям, совершенно не контролируя выражения своего лица, и… слезам. Их следы через минуту-другую смоет душ. Ты плачешь горько и почти беззвучно.

Здесь ты сколько угодно можешь демонстрировать розовому кафелю свою растерянность, вжимать свое лицо в пушистое полотенце, чтобы остановить слезы, снова и снова умывать лицо ледяной водой, приводя себя в нормальное состояние, эффект должен получиться только один: «У тебя все в порядке».

Но даже, несмотря на принятую тобой неискренне-счастливую позу, судьба все еще благосклонна к тебе.

В театре у тебя появляется подруга. Она актриса, ведущая актриса в этом театре, талантливая и взбалмошная: ее своеобразного характера все немного побаиваются, хоть и тщательно это скрывают.

Совершенно неожиданно ты попадаешь в поле ее зрения. Ей не было бы никакого дела до какой-то студентки, которая временно заменяет аккомпаниатора, но уж так получилось, что этой студентке мужская часть трупы выказывает излишнее, по ее мнению, внимание.

Между вами происходит необходимый, с ее точки зрения, разговор.

Отшутиться не получается, и тебе ничего не остается как…

Ты не хотела бы ничего никому рассказывать о происшедшем с тобой, но получается, что это единственная возможность остаться в театре, а для тебя это жизненная необходимость, и ты развеиваешь ее сомнения, поведав ей свою историю, которая то ли закончилась, то ли не закончилась.

И все остается на своих местах. Даже лучше, чем можно было предположить. Она берет тебя под свое крыло, даже добивается для тебя небольшой роли в новом спектакле театра. Можно ли было мечтать об этом? Но, оказывается, что и это не все.

Сюрпризы…

…Война войной, а обед по расписанию. Репетиция останавливается, для профессионала творческий процесс – работа, можно и прерваться! Труппа идет обедать.

Вы с ней садитесь за отдельный столик, собственно вы уже давно ходите парочкой, вам так много чего есть обсудить!

Она блестит на тебя глазами и, напустив на себя таинственность, спрашивает почти шепотом:

– Так неужели все дело только в том, что ты не можешь найти для вас с ним квартиру?

– Что? – ты так и не привыкла, что она перескакивает с темы на тему без предупреждения. – Ах, ты про это… ну, как тебе сказать… Знаешь, вообще теперь все запуталось.

– А ты распутай!

– С чего вдруг сейчас ты про это… – ты уже и не знаешь, как на это реагировать.

Вместо ответа она берет тарелку с хлебом, перекладывает ее содержимое себе, встряхивает от крошек, ставит ее на место и бросает в нее что-то.

Ты слышишь звук. Монета – первое, что приходит тебе в голову. Но это не монета. На небольшой тарелочке лежит ключ. Твоя пауза по времени переваливает за «мхатовскую». Ведь это же не…

– Если ты онемела от счастья и боишься в это поверить, то вот адрес и телефон, – с этими словами она протягивает тебе аккуратно сложенный вдвое листок бумаги.

Наверное, ты должна сейчас ощущать что-то вроде свалившейся с плеч горы, но ты этого не ощущаешь. Тебе все время казалось, что это действительно самая главная помеха в продолжении отношений с ним.

Ну, скажи себе, признайся себе, что ты просто пряталась за эту причину, чтобы не признаться в другом. А в чем другом? В том, что отношений уже никаких и нет. Может, если считать в днях, прошло не так много времени, но каждый день, каждый… твой телефон молчал, и ты намотала километры по квартире, подходя к нему по сто раз, вроде бы невзначай, и проверяя, правильно ли лежит трубка.

Ты быстро берешь ключ и крепко зажимаешь его в ладони, будто боишься своих чуть не сорвавшихся с губ поспешных слов: «Спасибо, уже не надо».