Читать книгу Ответ наступает после вопроса - Агния Баваль - Страница 2

… Было страшно. Мокро, холодно, страшно.

Страшно знать, что выхода отсюда не будет. Это последняя ступень. Впереди плаха. Смерть.

Странные, странные события, пересечения в этой жизни… Ее кости целы, ее суставы не вывернуты. Ее не пытали ни огнем, ни водой, ни железом. Ей несказанно повезло. Ее тело будет не изуродованным лизать огонь костра. Вспыхнут остатки льна ее платья, вспыхнет облако черных кудрей… Какое оно сейчас облако… Губы скривились в полоску горькой улыбки. Грязные упрямые завитки волос падали на оборванное кружево лифа.

Ее не сковали цепями. По скользкому, как покрытому испариной полу, она могла ходить без железной привязи. В углу даже была навалена солома. Не сгнившая еще.

Стены сочились водой с каким-то запахом… Как будто стоячей воды. Болотной. Значит, она не в городе. Хотя, какая разница. Не важно где. Важно как уходишь отсюда.

Наклонилась, взяла деревянную кружку с водой возле соломы. Сделала глоток. Вода свежая. Гнильем ее тоже не поили.

Странные почести. Но никакой загадки или тайны в этом для нее не было.

Придет или нет?

С чем придет?

С жалостью, с раскаянием?

Подошла ближе к обдающему гарью стены факелу. Стало чуть теплее. Прикрыла глаза.

Руки, сомкнутые в замок кисти, прямая спина, без вызова, но с достоинством поднятая голова. И будто это не она, а только ее тень, образ стоит у мокрой, пожирающей тепло тела стены.

Придет… Скоро… Очень скоро…

Обмотанная вокруг палки пакля, пропитанная маслом и воском, чадила. Тень от нее ползала то вверх, то вниз, подчиняясь движениям огня.

Шаги послышались задолго до того, как надрывно взвизгнула обитая железом дверь.

Быстрый, ритмичный отклик каменных плит эхом раскалывался и утихал под сводами коридора. Да, коридора. В этом подземелье был коридор, длинный. По нему ее с завязанными глазами привели в эту камеру.

Дверь открылась наполовину.

Вошел мужчина лет 25-27. Коричневая ряса до пола на поясе перехвачена витым шнуром из шерсти.

В попеременно набегающих на лицо то тени, то свете сложно было увидеть его выражение. Но это было и не нужно. Она его чувствовала. Чувствовала настолько, что даже не открыла глаза.

С надрывом закрылась дверь.

Тень факела на стене вздрогнула, дернулась вверх и вернулась на место. В камеру залетели новые запахи. Железо, кожа и как будто дерево. Не подземелье? Впрочем, какая разница…

– Здравствуй… – мужской негромкий голос рассыпался в кладке стен. Как песок. Приветствие далось ему трудно. Лучше молчать. Стоять и молчать. Так честнее.

– Здравствуй… – приглушенный звук женского голоса теплой неторопливой волной поднялся и дотронулся до его сердца и откатился в темные углы камеры.

– Дэнис… – ее имя прозвучало четко, знакомо, щемяще задевая что-то в центре груди.

– Дэнис, я пришел не за прощением. За искуплением.

Молодой человек сделал два шага к ней, доставая из коричневого рукава небольшой пузырек из стекла. Венецианская роскошь. Утроба склянки была заполнена наполовину.

Дэнис молчала. Сплетенные пальцы рук недвижно лежали на остатках оборок платья. Ее взгляд как отблеском огня следовал за его движениями.

– Я проверил его несколько раз. Он действует быстро и мягко. Его готовит брат Ажиль.

–Благодарю, Оливер, – она почувствовала, как Оливер глубже вздохнул. Не за прощением ты пришел… Не лги. Лжи достаточно уже. – Ты не хочешь, чтобы я горела на костре?

– Не хочу, – и голос будто споткнулся, – не хочу. Это нестерпимая боль, это адские муки. Так будет легче… раз ничто уже нельзя изменить.

Дэнис взяла пузырек из его рук. Сама. Он как будто боялся протянуть руку чуть дальше, к ней. Вытащила пробку, осторожно втянула воздух.

– Сильный, – воткнула пробку в горлышко. – Благодарю.

Оливер чувствовал себя связанным. Ряса, как веревками, обвилась вокруг него, сковывая движения, прорастая в тело и опутывая уже внутри его самого.

Она это знала, видела, чувствовала.

Ей не нужны его ответы. Она их тоже знала.

Роковая ошибка. Она ее допустила. Нарушила неписанное правило. Закон.

Оливер был для нее человеком другого мира. Как и она для него. Кто из них терял больше, вступая в эту связь?.. И тот, и другой могли расплатиться жизнью. Причем, в обоих случаях, легкая смерть не улыбалась ни одному из них. Стоила ли тогда эта пресловутая любовь такой жертвы? Да и любовь ли это была, если почти следом пришло предательство? И было ли это предательством, если речь шла о выживании?

– Я ничего не смогу забыть, – хрипло, с усилием Оливер заставил себя говорить. – И не хочу забывать. Это грех, который я буду искупать, но от которого не откажусь.

Дэнис молчала. Ждала. Оливеру нужно было вывернуть себя наизнанку, простить самого себя, при ней. Найти оправдание. Чтобы было не так мучительно.

А за яд – благодарность. Истинная. Он убережет от шага отчаяния – отречения.

– Я буду помнить до конца дней своих… что отдал тебя им. В этот раз отдал, испугался, солгал. Струсил. Мог, мог… – с Оливера как слетели его путы. В черных глазах загорелись отражения факелов, голос обрел силу. – Мог укрыть, увезти, спасти, спрятать. И испугался за себя. Я клялся тебе, уверял, что отдам за тебя все, вплоть до жизни своей. Ты лишь говорила, что мы не знаем как поступим в тот момент, когда начнем цепляться за обрывающуюся жизнь. Под этой рясой нет сердца мужчины, Денис! И под ней нет сердца истинного христианина! Я никто!!!

Стены вернули крик к тому месту, где стоял Оливер.

Как истинный христианин Оливер ни на йоту не должен был к ней приближаться. А завидев – бить во все колокола. Но обычная человеческая благодарность и не растраченная порядочность уберегли его в свое время от неблагородного поступка. Несколько лет назад ранней зимой Дэнис нашла его под крутым речным берегом. Оливер скатился вниз и сломал ногу. Место было безлюдное, ходили в тех местах редко. Так что появление Дэнис вполне можно было считать чудом или знаком свыше. А уж когда она его поставила на ноги, и перелом никак не давал о себе знать, Оливер готов был свидетельствовать, что ее методы, которые он поначалу считал колдовскими и недозволенными, чуть не ангелами нашептаны.

Мало по малу, Оливер стал нарушать законы обители и выбираться к красивой и одиноко живущей девушке в любой удачный момент. Молодая кровь, не усмиренная ни строгим уставом, ни заучиванием текстов, ни проповедями наставников, взяла вверх. Презрев однажды обет и выбранный путь, Оливер, смущаясь и пылая щеками, открылся Дэнис в разрывавших его чувствах.

– Почему ты не отвергла обвинения, почему ты не согласилась с тем, что церковь Петра – истинная церковь? Что я могу сделать, когда ты сама идешь на эшафот?!

– Ты веруешь, что она единственная, истинная?

– Да, – голос Оливера продрался через ком в горле и застыл между ним и Денис.

И где-то здесь же, между собой и ней, он увидел яркий блеск реки, тонущее в солнечном свете синее небо, бегущих в высокой траве Денис, себя. Счастливых… Влюбленных… Маленькую комнату в придорожном трактире. Огарок свечи на столе. Спящую на его руке Денис. Умирающего брата Ажиля и сидящую неподвижно возле него Дэнис. Она держит руки на его груди, нескончаемо долго держит их. И Ажиль с трудом открывает глаза. Телегу, лежащую на ней связанную Дэнис. И снова перед ним ее лицо. Ее глаза. Их цвет не виден. Он знает, что они серо-зеленые. В них всегда видно глубоко спрятанное знание какой-то нечеловеческой боли.

– Рассвет скоро, – Оливер говорит глухо, тихо. – Я не смогу ничего забыть.

Он не кривил душой. Забыть пришлось бы многое. И его безумную радость, когда Дэнис нашла его беспомощного и отчаявшегося у реки, и его ужас, когда он оказался в ее доме, полном склянок и рукописных книг. Забыть мягкий утренний свет на ее лице и улыбку при пробуждении, ее прикосновения к нему и прерывистое дыхание в ночи. Забыть, что оба отступники, что самое легкое наказание для каждого – исключение и изгнание. Только будет ли оно легим для них? Тогда казалось, что через все можно пройти и все преодолеть, ведь в их сердцах негасимым светом горит любовь.

Оливер дрогнул после почти месячного заточения в монастырском подвале. Он даже мысленно не хотел возвращаться в то зловонное место, где он, прикованный к стене, день и ночь стоял по щиколотку в воде, где его наставляли на путь истинный через покаяние и очищение. От одной мысли о них тело начинало ломить, и словно вскрывались зажившие рубцы и ожоги. И в какой-то момент тогда боль застыла в самой высокой точке, но он оставался все еще в сознании, не в силах ни терпеть ее далее, ни провалиться в небытие. И в тот момент он произнес: «Каюсь… Признаю… Пощади…» До его сознания значительно позже дошло понимание им сказанного. И цена его спасения. И цена его слова и сердца, когда он постучал в дверь ее дома, сопровождаемый братьями по ордену.

Четыре негромких шага по влажному камню. Железный стон двери. Приглушенное падение засова в скобы. Эхо шагов в долго коридоре.

Она открыла склянку. Вдохнула резкий сладковатый запах.

– Благодарю.

Поднесла ее к губам.

Чтобы не случилось с ней в следующей жизни, как бы не пришлось искупать решение добровольно оборвать жизнь сейчас, главное ни коим образом не отречься от того, что она всю жизнь видела как свою дорогу и свой долг. Долг врачевателя. Дар врачевателя. Дар ведуньи. Да, она может упрекнуть себя в малодушии, в том, что принимает легкую смерть из рук предавшего ее. Что ж… Пусть так. Это не так важно сейчас.

В шуршании цепляющейся за шершавые камни ткани еле заметным всплеском упала на пол пустая склянка.

***

Она вернулась из своего полусна. Очертила «мышью» незатейливую траекторию по столу, чтобы разбудить заснувший монитор.

Посмотрела на экран, на фотографии с корпоратива в альбоме ВК. Люди в белых халатах из отделения скорой помощи. Что ж… Если ей дозволено служением искупить ее добровольный уход из жизни, она готова.

И оказывается их интерес друг к другу появился давно. Очень давно. И его чувство вины перед ней идет с ним через столетия. И уже даже не нужно гадать, какие мотивы им движут, когда он старается уберечь ее, защитить. Но нет у нее права держать того, кто в этой жизни выбрал другую женщину как спутницу. Мертвое к мертвому, живое к живому. Не стоит нарушать течение жизни. Она глубоко вздохнула, перетянула резинкой заново «хвост» на затылке и выключила компьютер.

Странные, странные события, пересечения в этой жизни.