Читать книгу Депортация на тот свет. Крамольное чтиво - Аким Простой - Страница 3

В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году, в результате государственного переворота, самое мощное и влиятельное в мире государство перестало существовать. Результатом предательства  стала кровопролитная гражданская война, отголоски которой слышны по сей день.

Это правдивая история. Отдавая дань ушедшим, из уважения к выжившим, имена изменены. Религиозные, расовые, национальные, культурно-этические нормы соблюдены, разночтения ошибочны. Большинства персонажей сюжета давно нет в живых, а могло получиться иначе…

Меня зовут Филип, а приключения начались с момента появления на свет. Родился в Москве в тысяча девятьсот семьдесят первом году, в историческом центре города, на станции метро Университет. Мама известная актриса театра и кино, золотой души человек, умница и красавица. Отец старший офицер КГБ СССР, сильный, умный, волевой муж отец и семьянин. Добрейшей души красивый могучий человек. Родных братьев и сестёр у меня не было.

Очень ярко помню себя практически с самого рождения. Белый свет наполнял нашу просторную квартиру через распахнутые, окна сталинского дома. Колышущиеся с лёгким шуршанием, забавного рисунка шторы, тонкая, прозрачная тюль, запах цветов, листьев тополя, берёзок и всё в атмосфере тепла и уюта. Высоченные потолки с разноцветной лепниной, волшебную, хрустальную, переливающуюся всеми цветами радуги люстру. Деревянную, густо полированную, душистую мебель, иссини белое постельное бельё. Огромную, белоснежную кафельную ванную. Яркие, узорчатые ковры, с диковинными саблями, повешенными поверх, посуду, скорее звуки хрустальной посуды и серебряных приборов. Тихо доносящийся из далека шум радио и ласковый, добрый шёпот мамы.

Всё это гармонично вписывалось в мою крошечную органику, по-другому малыш Филип и не понимал смысла своего появления на солнечный свет и сменяющее его лунное, серебряное свечение. Улыбающиеся мама и папа только усиливали смысл моего пробуждения из так называемого небытия.

Ведь с самого начала с момента моего рождения, во мне был протест. Как будто второй я оставался там, «в небытие» и яростно сопротивлялся тому, что происходит! Что всё! Вселенная блаженства с узилась. Выбора нет! Теперь время определяет материю. Есть система координат и великое множество игрушек, расставленных в хаосе. Есть тяжесть атмосферного давления и, ещё океан невесть чего. Однозначно протест был с самого начала! И всё, что меня окружало, вселяло какой-то смысл. Отсюда и суровый взгляд, и нахмуренные брови. Однако выбора у меня не было и теперь всё, абсолютно всё, вызывало во мне искренний интерес. Страсть изучения и познаний росла во мне гораздо быстрее меня самого. По словам мамы, я родился не реально больших размеров. Вес, зафиксировали целых в шесть килограммов, шесть сот граммов. Акушерка, с ужасом сообщила об этом и на отрез отказалась вписывать эти данные в метрику:“ Лена! Ты что?! Меня с работы уволят, я не могу портить статистику!» Шептала она и указала четыре килограмма пятьсот граммов. Когда я, будучи уже достаточно взрослым, услышал про это, то с улыбкой подумал о книге Рекордов Гиннеса, возможно, мое рождение могло отразиться записью именно там.

Лена, Елена Юрьевна, это моя мама. В попытках отыскать начальную точку моих воспоминаний, всё чаще склоняюсь к тому, что запомнил первый луч света в родовом отделении. Что-то яркое, белое и запах, медицинский запах. Это и есть моё возвращение оттуда сюда. Позже, часто получал ощущении де жавю, когда слышал этот медицинский, где-то отдалённо с примесью хлора, запах. И да, чувство какой-то глубоко зарытой обиды с первыми вдохами воздуха.

Конечно, всё моё на тот момент многочисленное семейство было счастливо! Рождённого богатыря любили, боготворили и, конечно, баловали. На мой счёт была открыта сберкнижка, на которую вносились крупные суммы, импортная одежда с первых шагов лито и комфортно облегало моё крепкое тельце. Надо сказать, что родной мамин брат, Виктор Юрьевич, числился на высокой должности в Внешпосылторге и вопрос дефицита в нашей семье отпадал. Никто ни в чём не нуждался. Не могу сказать, что отец очень радовался импортному раздолью. Он по долгу службы успел много, где побывать и придерживался Советских взглядов. Как-то за обедом, я услышал от него фразу, запомнившуюся на всегда: «Везде говно! Только у нас раздолье и благодать!» Однако отцовский радикализм не мешал ему коллекционировать холодное оружие (коего у него было огромное множество) и предметы старины. Да и территорию комфорта в виде цветного телевизора фирмы SONY, итальянской дублёнки, французского коньяка, да и много чего другого никто не отменял.

Ребёнок рос очень быстро, ходить начал в год, оттого и ноги слегка по дугам выросли, а детский горшок пошёл в дело и того раньше. Акселерат? Нет, скорее просто генетика, хорошая родословная. Вся родня по отцовской линии старшие офицеры, герои, орденоносцы, мужественно отдавшие свои жизни за Отчизну, за Родину. Честно служившие своему отечеству. По маминой же линии, сплошь купцы и придворные. Белая кость, голубая кровь. Это конечно с юмором, ни в коем случае не кичусь, а лишь излагаю факты. Владимир Семёнович, так звали отца, любил часами проводить свободное от службы время с сыном, сначала отдавая тепло и доброту, а затем и знания.

В таком сказочном, детском раю, не спешно шло время. Филип обзавёлся большим количеством друзей, живущих в одном с ним подъезде. Это были мальчики и девочки, близкие по возрасту и как сейчас говорят социальному статусу. Все из благополучных семей, добрые и воспитанные дети. Мы все были как одна большая семья, двери ни у кого не закрывались и мы, перескакивая с этажа на этаж, посещали друг друга, хвастаясь игрушками, жвачкой, иногда, семейными реликвиями в виде статуэток, монет. Не много позже появились пластмассовые солдатики, индейцы, и, даже детские, игрушечные копии орудийных установок. У меня была железная, зелёного цвета, гаубица. Особенно ценились резиновые, ярко раскрашенные индейцы и ковбойцы, они имели объёмные формы и различимые выражения лиц, в отличие от купленных в Детском мире, плоских и почему-то розовых солдатиков. Для детских баталий было раздолье, к тому же из пушек можно было стрелять и получалось весьма захватывающе.

Весной, в период апрельского таяния, да и летом, мы строили парусные кораблики и пускали их вплавь. Резвились и бегали, обрызгивая друг друга водой из самодельных брызгалок. Это были пластмассовые ёмкости от импортных шампуней, с проткнутыми крышками и наполненными водой. Верхом искусства владения брызгалкой, считалось выплеснуть струю воды на несколько метров.

Мы бегали по московским дворикам середины семидесятых, среди многочисленных густых кустарников, пахучих деревьев и высокой травы. Перепрыгивали через деревянные, в виде деревенских частоколов заборы и были безумно счастливы. А к вечеру, добрый голос мамы из окна звал домой, ужинать и я радостно бежал поглощать приготовленную заботливыми и добрыми мамиными руками, снедь.

Со мной на лестничной площадке, прямо соседняя дверь, жила девочка по имени Александра, Саша. Очень милая, добрая и отзывчивая. Не знаю как, какими флюидами, в возрасте четырёх, пяти лет, маленький Филип понял, что это его человечек. Короче говоря, я в неё влюбился. Полюбил по-настоящему, по-взрослому и даже поделился этим с родителями, рассказав в деталях моё видение дальнейшей моей с Александрой жизни. Уточнив, в каком возрасте можно всё узаконить.

«Да, и обручальные кольца нужно сейчас купить, а то потом будут значительно дороже». С важным видом распорядился я.

Родители были в счастливом шоке и, конечно, одобрили мои благие пожелания. У нас был замечательный, тихий и добрый двор. Кое где встречался покрашенный деревянный частокол. В конце двора, служебным входом выглядывал обувной магазин, а перед ним металлически мусорный контейнер, вечно до верху наполненный пустыми, пахнущими новой обувью коробками. Это была отдельная территория запахов, с чем-то кислым, но ни в коем случае не отталкивающих. Мы никогда не залезали в помойку и лично я так и не понял источника этого не побоюсь этого слова уличного аромата.

Будучи уже взрослым человеком, вспоминая свой двор, вместе с ним вспоминал и этот запах. Он не отпускал меня до тех пор, пока я в один летний день, запланировано, сел в машину и поехал посетить старые пенаты, причём, больше всего меня интересовало, сохранился ли тот самый запах детства. И каково же было моё удивления, что несмотря на многочисленные изменения, запах остался. Не было уже обувного магазина, не было контейнера для мусора, да и двор превратился во что-то неузнаваемое. А запах детства никуда не делся, он так и живёт там, где ему положено!

Мы с Сашей часто гуляли вместе с детьми, и у меня было стойкое ощущение, что моё отношение к ней, имеет полярный ответ. Что она тоже меня любит.

Если честно, я даже в этом не сомневался. Однажды, дело было в конце апреля, когда снег почти что растаял и яркое солнце отражалось от многочисленных луж, как от зеркал, мы с Сашей играли в песочнице. Мы были вдвоём, нам было хорошо и весело. Смеясь, мы строили домики, лепили куличики из мокрого песка, воздух был наполнен ароматом приближающейся весны и наполнял нас атмосферой добра и счастья.

Нашу идиллию нарушил соседский мальчик. Звали его Гарик. Гарик Степанян. Он был на пару лет старше, хотя и не выглядел так со стороны. Это был, пожалуй, единственный проблемный ребёнок в нашем дворе.

Прыгнув в песочницу Гарик испортил плоды наших с Сашей творений растоптав их ногами. Совершая множество вертлявых движений, он говорил какие-то гадости, при этом отвратительно улыбаясь. В этой улыбке было презрение, отвращение и конечно чувство вершины собственного достоинства. Понятно было, что он выделывался перед Сашей, а в отношении меня, наверное, работало желание унизить, втоптать в грязь, уничтожить. Всё это я, будучи ребёнком мог понять только на уровне интуиции. Такое произошло со мной в первый раз. На мгновение я вошёл в ступор. Заметив это, Степанян, находясь на верхней части песочницы, со всего размаха ударил меня мыском ноги прямо в нос. Он был в резиновых сапожках и к привкусу металла во рту, добавился вкус грязного талого снега и резины. Этого я не ожидал! Как? Для меня все, абсолютно все люди были друзьями, хорошими друзьями. Да и с Гариком этим мы то же гуляли вместе, дома я у них бывал, а он с сестрой у нас.

Вспыхнув от негодования, не чувствуя боли я выпрямился, схватил подонка обеими руками за ноги и резко дёрнул на себя. Гарик грохнулся на спину, чудом не разбив при этом голову, везде лежал талый снег.

Улыбка изменилась, то есть он ещё улыбался, но уже по-другому, как улыбаются нашкодившие дурачки, в глазах страх. Кстати, первый раз, когда я увидел такой взгляд, этот чёртов страх в глазах, показал мне именно он Гарик Степанян. Немного покривлявшись, издавая при этом визгливые ноты мальчик заплакал и побежал домой.

Я не испытал чувство гордости, высокомерия, радости, или что там ещё чувствуют, испытывают, победители над побеждёнными?! Была пустота и что-то немного отдалённо напоминающее грусть.

Я взял испуганную Сашеньку за руку, и мы пошли домой.

Дома, за ужином, я вкратце рассказал родителям о неприличном поведении соседского мальчика, но не помню ровным счётом никакой реакции.

Жизнь продолжалась, я взрослел, мы с ребятами по-прежнему бегали друг к другу в гости. Как-то раз, я сидел дома и рассматривал на большом, дубовом, обитым зелёным сукном, отцовском столе, монеты, видимо оставленные в второпях. Это были старинные монеты, как российские, так и зарубежные, большинство в прекрасном состоянии, как новые! Это было удивительное и захватывающее зрелище. Я так увлекся, что не заметил, присоединившегося к просмотру Славку Фирцева, соседа с пятого этажа. Входные двери на ключ и на цепочку запирались только на ночь. «Даааа вещь!» Прервал тишину Славка. “ Ага! Отцовские.» С восторгом прошептал я. «А мой отец тоже собирает! У него и бумажные есть, пойдём, покажу!» И мы воодушевлённо побежали к Славке. Он долго искал отцовскую коллекцию по квартире, а когда нашёл, с гордостью показал горсть старинных монет и деловито достал из стола связку больших и старых бумажных купюр прошлого и позапрошлого века. Славка убеждал меня, что эти ассигнации стоят намного больше всего того, что он видел у меня. В конечном счёте, он убедил меня совершить дружеский обмен, ведь друзья друг друга не обманывают! И выменял несколько сверкающих отцовских монет на такое же количество бумажных денег. На этом и решили. И я счастливый отправился домой, изучать приобретённое богатство.

Каково же было моё удивление, когда пришёл отец и тихим, спокойным голосом выяснил у меня детали обмена. Да, голос у отца был всегда на одной тональности, тихий, ровный, спокойный и вместе с этим крайне убедительный. «Филип, дорогой мой, тебя обманули. Да, твой старший товарищ тебя надул.»

После этого он молча сгрёб своей огромной ладонью со стола ветхие купюры и удалился, вернувшись минут через пять с коробкой своих артефактов. А я испытал очередное разочарование! Ведь Славка! Славка Фирцев! Это же друг! Настоящий друг! Как он мог обмануть?! Я не стал впадать в меланхолию, и, тем более обсуждать это с родителями, просто очередная ложка дёгтя разлилась в бочке мёда. Внешняя среда продолжала разбивать внутренний фундамент истинных ценностей, формирующих человека. Я продолжал дружить и с Славкой и с Гариком, но чем старше я становился, тем острее становились вопросы к их поступкам. Зная свою родословную до десятого колена, традиции и культуру, вошедшую в мою кровь, такие вещи, как дружба, доверие, уважение, не идеализировались мною, нет, они просто жили во мне в том их настоящем смысле. Для меня не могло быть иначе.

Как-то летним вечером, мы с мальчишками гуляли во дворе. Как правило мы знали всех жильцов дома, они знали нас, каждый раз здороваясь при встрече. Случайных людей не было, то есть не было совсем, иногда через двор проходили местные жители из ближних домов, но и они были всем известны, а про мальчика дауна, гулявшего с бабушкой по соседней улице, вообще знал весь район.

Так вот, гуляем мы с ребятами во дворе и видим, как человек шесть, юношей и девушек, не торопясь, вальяжно спускаются к нам на задворки. Спустившись к дворницкой, они расположились на лавке у двери. Самое злачное место во дворике. Молодые люди все как один в серого цвета джинсовых костюмах, распахнутых клетчатых рубахах, длинноволосые, лохматые, не опрятные, не бритые. Женщины в коротких по моде юбках, на танкетках, с вызывающими причёсками и вульгарным макияжем. Кстати, тогда я впервые в жизни увидел, насколько отвратительно, я бы даже сказал страшно, выглядит небритый человек. Один из мужчин подошёл ко мне и с потухшим взглядом и безразличным видом тихим голосом то ли попросил, то ли потребовал двадцать копеек, чем вызвал во мне взрыв негодования, впрочем, это осталось не замеченным. Получив отказ, он продефилировал к своей компании и уселся рядом, небрежно положив худую руку рыжеволосой барышне на плечо.

Они вызвали не поддельный интерес у всех нас! Таких людей мы раньше не видели. Одинаковая одежда, у всех, как у одного потухший, откуда-то из-под лобья взгляд. Ироническая улыбка на уголках губ и явная принадлежность к какому-то другому, тёмному миру людей. Это были как демоны из преисподней, пришедшие легко и равнодушно совершить зло и уйти обратно, в преисподнюю. Над ними прямо висело что-то тёмное и опасное. Обратив внимание на наши изучающие взгляды, они начали что-то громко обсуждать. Смысл был не понятен, но посыл звучал даже в тональностях, посыл полного пренебрежения нормам морали, и опять же ненависть и злоба. Они просидели так около часа, а затем, оставив несколько не приличных напутствий, удалились. Медленными, разбитными, шаркающими походками. Люди со дна.

Летом, меня, как и большинство детей СССР, родители отвозили на дачу, на попечительство бабушки. Там тоже было много друзей, но большей частью старше меня. Были и совсем взрослые ребята, которые считали своим долгом воспитывать нас. Именно на даче я прекрасно освоил велосипед, научился не плохо играть в футбол, волейбол. Именно на даче, играя в лесу в войнушку, старшие ребята научили ходить по лесу бесшумно. Не понимаю, откуда у них эти знания, но, в последствии они мне не раз пригодились. Летняя дача, лес, пруд, сельпо в деревне с огромным выбором леденцов! Барбарис, мятные, кис-кис! Блаженство! Мы играли футбольным мячом в Американку, мотались на велосипедах по пыльным просекам, купались в речках и лесных озёрах, рыбачили и… взрослели. Каждый новый летний сезон мы встречались и находили возрастные изменения друг в друге. Кто-то начал пробовать курить сигареты, кто-то вино, и, конечно, все мы стали активно интересоваться девочками.

Особенно ярко это ощущалось на карьере, у воды, где в знойный июльский день собиралось много симпатичных девушек, разумеется, в купальниках и это возбуждало в нас непреодолимое желание греха.

В семье не без урода. Среди нас был один мальчик, Алекс Першин, которого вид девушки в бикини полностью лишал рассудка. Парень, итак, был обделён разумом, а тут переходный возраст и такое. В дальнейшей жизни судьба дала ему череду взлётов и падений. Много денег, женщин, развлечений. Осуществились все его не замысловатые фантазии. Были моменты, когда он, как наркобарон, сорил деньгами, утопая в роскоши и пороках. Однако ничего ни ему, никому-то другому, не даётся просто так. В противовес такому лёгкому и не заслуженному фурору он был наказан многочисленными недугами. Чесотка, венерические заболевания, рано подорванное здоровье, алкоголизм и, как следствие, разрушенная нервная система и, пожалуй, самый губительный недуг – игромания. Игорная зависимость. Алекс не мог спокойно пройти мимо казино или просто игрального автомата. Если в кармане были деньги, он их там же и очень быстро проигрывал, если денег не было, он, как наркоман в состоянии ломки, начинал их хаотично искать, залезая в долги, а порой, пускаясь во все тяжкие. В такие моменты на него было жалко смотреть.

Прожил он не долго, в тридцать семь лет его зарезал кухонным ножом партнёр по бизнесу. Зарезал в алкогольном помешательстве, в конфликте, затеянном Алексом.

А пока, Алекс Першин с какими только фантасмагориями к нам не обращался. Его преследовала навязчивая идея вступить в половые отношения с девушкой. Причём сделать это он собирался в насильственной форме и никак иначе. Из его уст звучало это приблизительно так: «Эт самое… А давайте поедем на велеках туда, ну откуда они ходят и эт самое… Ну… подстережём её, затем заманим в лес, а потом свяжем ей руки, привяжем к дереву, облапаем и вы… бем! А?! Или прямо в поле, там же никого нет, свяжем, палапаем, а патом вы… бем! Ну?! Зэкинская же идея!!! А?! Пацаны!» Он умудрился собрать единомышленников, пару мальчиков на два-три года младше его, которые по совей детской наивности, согласились участвовать. Так они, в полной боевой готовности, а это суровая верёвка, ветошь, для кляпа, маски и даже кухонный нож, бороздили на велосипедах, окрестности вблизи карьера и других водоёмов, в поисках жертвы, дабы удовлетворить свои половые потребности. Слава Богу у них ничего не получилось, и никто не пострадал.

К слову сказать несколькими годами позднее, у меня случилась романтическая прелюдия в именно тех лесах. Лето, природа, юность, романтическая встреча, искрометная любовь, страсть. В моём случае всё произошло совершенно случайно, а может и нет, ведь пути Господние не исповедуемы.

Был тот самый знойный летний день. Велосипед стоял с проколотой шиной, у дома. Я рано проснулся, позавтракал парным молоком и блинчиками с клубничным вареньем, поцеловал в щёчку бабушку и не дожидаясь дружеской компании, решил пойти искупаться на карьер. “ Пойду пешком, обратно всё равно с кем-нибудь на багажнике доеду», – подумал я и отправился в путь. До карьера было километров пять, сначала лесной тропинкой, а затем по магистрали. Я шёл и напевал забавную песенку Виктора Цоя “ Восьмиклассница». Дойдя до водоёма был приятно удивлён – было тихо и безлюдно. Вода за ночь отстоялась и выглядела кристально чистой. Я разделся и с разбега нырнул. Бодрость обволокла тело, и я поплыл на противоположный берег. Не догребая метров десять, я развернулся и поддал кролем обратно. Выйдя на песчаный, уже горячий от солнца берег, я расстелил плед и лёг на живот, мотая головой в разные стороны, пытаясь вытряхнуть остатки воды из ушей. Вскоре меня разморило, я подложил под голову сложенную футболку, шорты и тапочки. Зажмурил глаза и задремал.

Когда я проснулся солнце стояло в зените, народу заметно прибавилось, но наших ребят не было. На берегу, прямо у воды, стояло несколько автомобилей с открытыми дверьми, и включёнными радиолами. Играла не затейливая музыка, что-то из российской эстрады. Рядом с авто стояли группы людей. Женщины огромных и нелепых размеров, в выцветших лифчиках, мужчины с большими животами, кто в одинаковых полосатых с маленьким, металлическим якорем на боку, плавках, кто-то в семейных, чуть выше колен, трусах. У некоторых трусы были закатаны до самой резинки и из далека можно было подумать, что это плавки. Голенькие и шумные детишки с надетыми спасательными кругами, метались из стороны в сторону по пляжу. Кто-то пил пиво, кто-то водку или портвейн. Были и уже изрядно пьяные. Мимо, никем не замеченный, покачиваясь, прошёл сильно избитый, весь в крови, с изуродованным носом, молодой человек. Парень дошёл до кромки леса и рухнул на землю. Всем было на это наплевать. Где-то поодаль, у травы, стоял зелёный армейский грузовик марки «ЗИЛ», рядом с которым угрюмо поглядывая по сторонам, сидел солдатик в больших, чёрного цвета сатиновых трусах и кирзовых сапогах. Очень худой и остриженный под ноль. Синего оттенка кожа обтягивала просвечивающие через неё кости. Типичный для того времени образ защитника отечества.

Карьер находился рядом с федеральной трассой и многие останавливались перевести дыхание и освежиться.

Продолжая осматриваться, я заметил одну очень интересную особу. Это была девушка, лет так семнадцати, не большого роста, с белокурыми вьющимися волосами и очень аппетитными формами. Этакий сочный, ни в коем случае не переспевший персик. Да простят меня за эдакое импозантное сравнение. В переводе на современный, это была супер сэкси гёрл. Она стояла довольно близко, настолько, что я спокойно рассмотрел её милое, хорошо загорелое личико. Слегка вздёрнутый носик, пухленькие губки, милые щёчки. Она была суперобаятельна, мила и желанна. На ней был купальник бикини, синего цвета и, судя по всему, она была одна.

Мы встретились взглядами, и невидимая молния сверкнула, между нами. Я это понял. Она это поняла. Ещё некоторое время, как это часто бывает, мы изображали безразличие к эмоциям, бурлившим и там, и здесь. Пока, наконец она первая не нарушила шаткий нейтралитет. Медленно и грациозно она вошла по пояс в воду, обрызгала и слегка растёрла плечи водой и очень медленно поплыла. Я выждал около минуты, встал, не торопливо стряхнул с себя песочек и довольно шустро, без брызг, зашёл в воду и поплыл параллельным курсом.

Она увидела, что я подплываю и повернулась ко мне лицом «Какие красивые, голубые глаза», подумал я и улыбнулся, произнеся при этом; «Привет! Классная водичка, не правда ли?» Она улыбнулась, показав белоснежные, ровные зубы, кивнула и ничего не ответила. Мы барахтались в воде ещё какое-то время, а потом, держась за руки вышли из воды. Я перенёс свой плед к ней поближе и в очередной раз попытался разговорить прекрасную незнакомку; «Меня Филип зовут, улыбнулся я, а Вас?» Она немного смутилась и поискав веточку в песке, написала; «Оля» и, при этом, для убедительности показала ладонью на себя. И тут я понял, она немая, а скорее всего глухонемая. В то, далёкое время, людей с подобными отклонениями было довольно много. Настолько много, что для них строили специальные школы, интернаты и их присутствие в обществе никого не удивляло. «Я понял», улыбнувшись сказал я и, нежно взяв у неё хворостинку, написал на песке; «Филип» и показал на себя. Она обрадовалась, и мы продолжили общение при помощи не хитрых приспособлений, хвойной веточки и жёлтого, речного песка. Через какой-то час, может два или даже три, время мы не замечали, между нами, окончательно стёрлись границы. Мы были взволнованы и счастливы. Нам было настолько хорошо и комфортно вместе, что отсутствие голоса у Оли, не значило для меня ровным счётом ничего. Так продолжалось долго и могло продолжаться не весть сколько ещё, пока Оля, вдруг, будто вспомнив что-то и нахмурив бровки написала, что совсем забыла про какое-то дело и что ей срочно нужно идти. Я немного расстроился, она почувствовала это и предложила себя проводить.

Мы собрались и пошли. Жила она не далеко, два три километра, через карликовый сосновый лес. Она, как и я была без велосипеда, и мы шли, держась за руки и практически прижавшись друг к дружке, чтобы вместе шагать по узкой, лесной тропинке. Чем дольше мы шли, тем пронзительнее отзывалось в моей голове её дыхание, тем манящей становилось её тело, покрытое лёгким ситцевым платьем, освобождённое от мокрых бикини, тем душистее становился её аромат, запах колышущихся по ветру волос. Все тяжелее становилось думать, контролировать, отдавать себе в чём-либо отчет. И тут, Оля внезапно оступилась, я придержал её и она, повернувшись оказалась прямо в моих объятиях. Не прошло и мгновение, как между нами вспыхнуло пламя страсти и понеслось космическое соитие, мы целовались, тихо и томно постанывая от наслаждения, руки нежно ласкали ноющие от возбуждения тела, влажная любовь ласково затянула в объятие крепкое тело и так и ещё, ещё и ещё больше и так продолжалось до того момента, когда волна разбивается о берег и отступая тянет за собой с тихим шёпотом то, что осталось и наступает тишина и ясно слышен щебет птиц, шелест деревьев, учащённое дыхание и влажные, тёплые и мягкие поцелуи покрывают уста.

Я проводил Олю, мы шли как крепко любящие друг друга супруги и не было смысла тратить силы на разговоры и было ощущение полного счастья двух сердец и казалось, что это чувство, чувство полного блаженства, никогда не уйдёт. Мы с трудом расцепили объятия. Заклявшись встретиться завтра. Я нежно поцеловал её в губы, затем в лобик, почему-то грустно улыбнулся, развернулся и пошёл, не думая более не о чём.

Я не спал всю ночь, в условленное время был на месте, но она не пришла. Я ждал весь день, но безуспешно. Тогда я пошёл туда, в тот деревенский домик, где древняя бабушка, с трудом поняв, чего от неё хотят, махнула рукой куда-то в сторону и прошепелявила что-то не разборчивое. Никто из соседей, тщательно опрошенных мной, ничего не знали и только тоже пожимали плечами. “ Ээт ссаммое… незнам мы… не видали…» Даааа… Мистика, да и только! Кто же была эта загадочная Оля, без единого слова завоевавшая моё сердце и так же безмолвно исчезнувшая. Это было какое-то наваждение. Часто я потом бывал в тех краях, но никто и никогда не знал, и никогда не видел немую девушку по имени Оля. Она так и осталась загадкой.

Да, к слову сказать, места те не простые, много болот в округе не зря местность эту старожилы и по сей день побаиваются. Нечисть всякую порой в полнолуние видят, звуки разные, смерти прискорбные, неразгаданные.

Отмотаю назад, в раннее детство и безукоризненное, на мой взгляд, да и с точки зрения психологии, воспитание и становление личности. Кроме способности с увлечением изучать литературу, у меня проявлялся художественный талант. Возможно, талант, звучит довольно громко, и я обращусь к довольно скромным эпитетам. Да, я рано научился работать карандашом и у меня не плохо получалось смешивать краски. Не плохо получалось перерисовывать римских воинов, их Богов, батальные сцены, просто различных животных. Причём этому меня никто не учил.

Однако время шло и как это было принято, меня отдали в детский садик. Опять множество новых друзей, обеды, полдники, кефир с печеньем, после сна, общий с девочками туалет. Кстати, первый сексуальный опыт, если это так можно назвать, произошёл со мной именно в детском садике.

Как-то во время тихого часа, ко мне, спящему ребёнку, под одеяло залезла девочка. И с важным видом сообщила, что она должна что-то там проверить и, после этого, залезла ко мне в трусишки и что-то там делала ручками, причиняя мне огромный дискомфорт. При чём на следующий день она повторила экзекуцию, а на мои попытки прекратить эксперименты, была настроена решительно; “ Ты что, я должна посмотреть твою писю.» Говорила Света, так звали девочку. Это могло продолжаться не весть сколько, пока, каким-то образом, об этом узнала воспитательница и домогательства прекратились. Кстати сказать, имя Света, в последствии, носило для меня предвзятый характер, опять же без обид, дорогие Светы.

Иногда, когда родители были загружены работой, меня отправляли на несколько дней в Подмосковье, в такой же детский садик, только длительного пребывания. Это было очень живописное место, высоченные сосны, кристально белый снег. Я совершенно не скучал, как многие дети, напротив, наслаждался природой, радовался и веселился. Ночами перед тем, как заснуть, я слышал шум колышущихся деревьев и где-то далеко, убаюкивающий рокот летящего самолёта. Именно там, в такие моменты, уже засыпая, я увидел первые видения. Сквозь сон я видел вооружённых людей, закованных рабов, себя в роли освободителя, батальные сцены, сцены насилия. Надо отметить вполне взрослые, цветные видения, с чётким ощущением дежавю. Откуда? В эти моменты я впервые испытал чувство, похожее на половое возбуждение и именно тогда, среди десятка маленьких кроваток со спящими детьми, суровыми зимними ночами, я нашёл в себе безграничную силу и власть. Именно там, я ощутил себя взрослым человеком.

Правда и здесь не обошлось без курьёза. Как-то на прогулке, ко мне подошёл мальчик и с деловым видом выдал следующее; «А мне папа сказал, что ты не русский, и чтобы я с тобой не дружил…» Я не понял, почему именно папа этого мальчика запретил ему со мной дружить, но суть сказанного запомнил, чтобы выяснить у родителей.

Мама деликатно объяснила, что я на половину немец, по её, маминой линии и, что это идёт с Петровских времён, когда в Россию приглашали образованных иностранцев, для помощи в благоустройстве, строительстве, и тому подобное. Так же она просила не обращать на подобные высказывания внимания, не придавать этому значения. А отец просто махнул рукой: «Делом, а не словом докажешь, кто ты и на что способен! Стремись быть лучшим, сынок!»

Так, в доброте и детском восторге, рос, креп, развивался и потихоньку превращался из мальчика в юношу, Филип Штрих. Как-то летом, неожиданно для меня, мама с отцом задумали путешествие на автомобиле к морю. Резиновая лодка у нас была, как, впрочем, и всё необходимое, для путешествия «дикарём». Ну что же, сказано, сделано! Отцовские жигули были упакованы всем необходимым, а с зади, родители из пледов, одеял и подушек, приготовили для меня широкое и уютное спальное место, дабы я мог всю дорогу спокойно отдыхать в горизонтальном положении. В дорогу были собраны приготовленные продукты и рано утром, на рассвете, мы тихо выехали со двора и отправились в это не забываемое, не обыкновенное путешествие. Чем дальше мы отъезжали от Москвы, тем интереснее для меня открывался новый мир. Деревни, города, живописные опушки, неописуемой красоты пейзажи, бескрайние озёра. Это было потрясающе! Особенно запомнилась смена климатических зон. Где-то в районе Кубани, где вдоль дороги росли высоченные кипарисы, элегантные, будто постриженные, высокие и стройные тополя. Абрикосовые плантации, ореховые рощи, грушевые сады и, по всюду сказочное обилие вкуснейших ягод и фруктов. Всё это чудо никем не охранялось, и выглядело райскими пущами. Мы довольно часто делали остановки, разбивали стоянку, разбирали столик и стульчики, накрывали на стол и пировали. Все были счастливы!

Наконец мы добрались до моря. Чёрное, душистое море встретило нас ласковым шуршанием прозрачных волн о разноцветную морскую, вперемежку с ракушками гальку.

Родители сняли уютный дом, в так называемом частном секторе и мы, отдохнув от дороги, в полной мере зажили курортной жизнью, с частыми посещениями пляжа, но (!!!) в определённые для этого часы. Как правило утром и после трёх часов дня. С полуденным сном, южными обедами и вечерними прогулками. Нам очень понравилось и остались ещё и в общей сложности прожили около месяца. За это время я научился не плохо плавать, нырять с маской, задерживать дыхание под водой. Отец был профессиональным спортсменом и научил меня плавать разными стилями. Это был не забываемый опыт, который я в последствии развил и будучи юношей, заплывал в глубь моря на три, четыре часа туда и столько же обратно. И это без усилий.

Все, я, мама, отец, за время пребывания, на море, помолодели, и светились счастьем и здоровьем. Разумеется, мы загорели и стали похожи на афроамериканцев, только цветом кожи, наши русые волосы, а они были таковыми у всех, выгорели на солнце до белого, соломенного цвета.

Однако и здесь, не обошлось без казуса. Жизнь, как бы преподносила Филипу урок, за уроком, показывая всю многогранность человеческой жизни.

Как-то раз, совершенно случайно, оставшись не на долго на людном пляже один, я сидел в панамке и любовался морским пейзажем. Солнце, морской ветерок, лёгкий шум волн, не спешно перекатывающих гальку, убаюкали, и я практически дремал.: «Привет!» Разрушил, разрезал, эту курортную идиллию, мужской голос. Я повернулся в сторону говорящего и увидел худощавого, темноволосого, довольно молодого мужчину. Тот улыбнулся, показав ровную дырку на переднем зубе. Это было настолько правильной формы отверстие и в таком месте, что не могло не привлечь внимание. Улыбка сразу не понравилась и насторожила. «Привет!» Бойко ответил я. Продолжая улыбаться, незнакомец завёл разговор: «У меня сынишка, то же как ты, ну… в смысле то же твой ровесник, где-то здесь бегает, в розовых таких плавочках, шустрый, такой, голубоглазый, прямо как ты… Не видал случайно? В розовых таких плавочках, с якорьком?…» Не унимался незнакомец, тыча пальцем себе в пах.

Всё эта ситуация, мужчина, вопросы, дырка в зубе, улыбка, и всё остальное вызывало чувство близкой опасности. Ведь дядя не спросил: “ Где раздевалка?» Или что-нибудь подразумевающее простой и короткий ответ. Нет! Этот и выглядел мерзко, и подсел, как-то странно, приблизившись бочком и не унимался с вопросами. “ Аааа… Значит не видал… А что ты один отдыхаешь, местный наверное?» “ Да.» Соврал я, «Но я не один, ща пацаны придут, за газировкой побежали!» Опять соврал я и по реакции собеседника понял, что сказанное сразу провело, между нами, невидимую границу. Я немного успокоился, а незнакомец заметно занервничал и заёрзал на песке. “ А… Пацаны говоришь… Ага, ну ладно тогда. Ты моего сорванца увидишь, передай, пущай домой бежит!.. Ага… Так ему и передай! А его Серёжка зовут… Ага… А ты сам то, что вечером делать собираешься? Может часов в семь подойдёшь сюда, мороженным угощу. А то жена у меня ушла, плохо чего-то… Понимаешь?!!» Неожиданно закончил фразу мужчина и посмотрел на меня диким, звериным взглядом. “ Да, конечно, приду, мороженое я люблю.» Как ни в чём не бывало ответил я. “ Ну вот и хорошо!» Широко улыбнулся незнакомец, на этот раз показав и дёсны. Немного поёрзав на песке, оглядываясь по сторонам он встал и как-то очень быстро, украдкой, удалился. Больше я его не видел, как, впрочем, и его предполагаемого сына и родителям ничего не рассказал. Это, как и многое другое осталось со мной, в нутре, как очередной кроссворд, как ещё один ключ к человеку, к какой-то не правильной, не здоровой его душе.

Так, понемногу, по чуть-чуть, к Филипу приходило понимание, что в этом добром, светлом мире людей, есть и другие, от которых исходит какая-то не понятная, скрытая опасность. Тому были реальные подтверждения и их уже собиралась не большая коллекция.

В остальном отпуск на Юге, прошёл замечательно. Мы на прощанье расцеловались с хозяйкой нашего кемпинга и отправились домой, в Москву. Когда мы ехали по трассе, нас обогнал мотоциклист. Отец мотнул головой, в сторону уезжающего в даль, на высокой скорости водителя и тихо посетовал: «Быстро идёт, не к добру, да ещё солнце в глаза…» Мы проехали еще довольно долго и из далека увидели на отражающемся от асфальта солнце, то, что осталось от мотоцикла и его водителя. Это было зрелище за гранью реальности. От красной мокрой груды тряпок и частей человеческой плоти, в разные стороны, как по спирали, растягивались кровавые кусочки водителя, в стороне валялся почему-то расколотый ровно пополам шлем, по одаль я увидел ботинок. Мать прикрыла мне глаза ладонью, и мы медленно, молча проехали место чудовищной аварии, унесшей жизнь человека.

Мой эмоциональный фон был, как мне казалось, стабилен. Я не ужаснулся обилию органических останков и крови, ещё недавно составляющих не делимое целое, тело человека. Мне было чертовски жаль этого парня, поверившего в силу двухколёсного транспорта. Поверившего, в то, что на двух колёсах можно ездить гораздо быстрее и безопаснее чем на четырёх. Ведь он так лихо нас обогнал. И всё же опять весь отчёт о случившемся, со всеми подробностями, записался в мозгу, дополняя коллекцию Светлого и уже слегка различимого Тёмного. И с этим нельзя было ничего поделать.

Учёба в школе мне нравилась, я не помню каких бы то ни было трудностей с изучением предметов. Всегда удивляли одноклассники, которых учитель просил ответить на тот или иной вопрос из программы, а он или она, в ступоре, ссутулившись стоя у края парты не в состоянии были издать хоть какой-то звук. Кстати сказать, иные прости господи бездарности, как раз из описанных выше, добились потом, в так называемых «Лихих девяностых» в материальном смысле очень хорошего достатка. Да, были и те, которые не раз оставались на второй год и, кстати то же преуспели. В то же время несколько отличников из моего и соседних классов, покончили жизнь самоубийством. Это лишь одно из доказательств известной фразы, что страной может управлять и кухарка.

А вот людей вокруг Филипа становилось больше и больше. Я притягивал друзей, знакомых, и желающих быть рядом, это была черта моего характера. Я всегда находился в гуще событий, среди друзей и приключений.

Помню школьные игры в фантики и вкладыши из-под жевательной резинки. И, монеты, а затем и знаменитую «железку», уже в старших классах. Правда никогда не понимал, в чём прикол, от пустых обёрток, однако я играл. Если честно без азарта. Что-то выигрывал, что-то проигрывал. Надо отметить, мне повезло и страсть к азартным играм меня миновала. То есть я с детства был равнодушен к возможности, как правило мифической, что-либо заработать на азартных играх. Соответствующее отношение было и к Казино. Кстати, это спасло меня от возможных лёгких растрат в эпоху азартных игр. Хотя спасение это всё же не стопроцентное. Один раз я проиграл-таки довольно неплохие деньги.

Было это в одна тысяча девятьсот девяносто восемьдесят девятом году, в Москве. Жаркий июльский день близился к вечеру, мы сидели у Люгера, на Плетешковском, курили шмаль, слушали Dead Cannady’s, прикалывались и, как всегда, были шумными и весёлыми.

Представлю ребят; Люгер, он же Феликс, он же Феликс Паршивец, хозяин большой, трёхкомнатной квартиры, в историческом центре столицы. Центровой чувак, род деятельности-ВСЁ, от Буры до Бокса. Высокий, худощавый, лохматый, с вьющимися волосами, всегда модно и стильно одетый, при бабле. В недавнем прошлом панк, но не тот, что плюёт на себя и пьёт из грязной, уличной лужи, нет, панк по убеждениям, частично по образу жизни, музыке, приоритетах. Любитель кича, рваных Джинс, Сида Вишес, P.I.L, The Residents, The Cure и далее по списку. Был замечен на тусах с ирокезом. На задворках СССР хороший человек, учился в школе на четыре и пять, из интеллигентной семьи. После смерти Леонида Ильича Брежнева, нигилист, а в последствии, с приходом Михаила Сергеевича Горбачёва и далее вовсе социопат. Трагическая смерть поймает его в лагере общего режима пол Тамбовом, где он будет отбывать свой десятилетний срок за торговлю героином. Он не примет правила игры и там, в зоне. Администрация отпишется, указав самоубийство, как причину смерти, дело тёмное, говорят не обошлось без помощи зеков. Но, повторюсь человек хороший, по крайней мере таким должен был остаться. Запомни его, дальше он часто будет фигурировать в самых фантасмагорических действиях и ситуациях. Да и вообще личность одиозная.

Ян Лашкевич, Гроб, он же Ян, он же Пыль, он же Махно. Не высокого роста, русый, с утиными плечами, откляченным задом, щуплый, но очень дерзкий, с завышенной самооценкой. Вызывающего поведения, в изменённых сознаниях (алкоголь или наркотики) не контролируем. За что был часто бит, иногда очень жестоко, от того лицо в шрамах, нос приплюснут. Мелкий с большими и разбитыми кулаками. Род деятельности – Всё, от Буры до Бокса. Имел связи в хороших московских гостиницах типа» Интурист», от того, хорошо стоял по деньгам. Погоняло Гроб, получил от сокамерников в Ленинградской тюрьме Кресты, где отбывал срок за хулиганство. Мастерил что-то из фирменного рыбного тюремного супа, точнее из выловленных рыбных костей, всякую кладбищенскую хрень. Вот и прозвали Гроб. Да, заядлый игрок, выпивоха, слаб до наркотиков и женщин. С этим парнем всё сложно, тоже человечек не плохой, но его «накрыло» ещё в детстве. Отец военный, прапорщик, мама домохозяйка. Родился Ян где-то в Киргизии. Отец злоупотреблял алкоголем и бил мальчонку, однажды, в пьяном безумии папа Яна, на его глазах ударил табуреткой по голове, а затем изнасиловал на кухонном столе маму, чем нанёс ребёнку серьёзную психологическую травму, которая периодически давала о себе знать. В общем и целом, Ян у нас с «закрытым забралом» пожизненно. Но то же, как не крути жертва «Рок энд Ролла». Далее всё как положено, фирменная, с иголочки одежда, деньги, девочки, в общем чувак себе ни в чём не отказывал. На фоне вышесказанного, в этом человеке уживалась харизма и бешенный кураж. Не раз устраивал веселье и движуху там, где это не ожидалось за что его и принимали. Главное, чтоб не пьяный. В период Ельцинского правления Ян круто разбогател, обзавёлся семьёй, фотомодель жена принесла ему сына. В двухтысячном его, спившегося и омерзительного до смерти забьют случайные собутыльники, такие же опустившиеся на самое дно, убьют, а потом выбросят обезображенный труп в окно.

Был ещё Бёрнс, он же Александр. Старше нас лет на десять, центровой утюг. С уголка. Гостиница «Националь» – это его второй дом. Род деятельности валюта, валютные операции, антиквариат и камни, контрабанда и тому подобное. Выглядел Александр как голливудский актёр. Очень дорого, не просто хорошо и с иголочки, а именно очень дорого одет. Скрытен, малословен, не особо разговорчив. Знал несколько иностранных языков. Игрок. Через год-два, свалил из страны во Францию, с богатой дамой и больше о нём никто и ничего не слышал.

Да и конечно же я, Филип, ваш покорный слуга.

В общем прекрасный вечер, настроение, музыка, обстановка. Все при деньгах и при баулах с фирменной одеждой, кишками, с ударением на первое и. Маленький экскурс в историю, для тех, кто родился позже. Так вот, представьте город, в котором нет магазинов. Вы хотите купить скажем зимние ботинки, те, что случайно увидели на киногерое или в фирменном журнале, а их нигде не продают. Это касалось, любой одежды, парфюмерии, галантерейных товаров, электротехники. И были счастливые люди, которые знали Бёрнса, Яна или Феликса и немногочисленную тусовку. Они звонили и делали заказ на тот или иной товар, и мы этот товар доставали. В итоге все были счастливы. Мы и были этими магазинами, бутиками, возможностью модно одеться и просто купить практически любую дефицитную вещь. Очень часто, чтобы не тратить время, мы носили что-то с собой, Москва была крошечной и зайдя к тому или иному челу (человеку) можно было совершить несколько продаж. Прошу не путать с курьерами, коммивояжёрами и тому подобным. Всё, абсолютно всё было другое. Пустое пространство и мы, как луч света в нём. В общих чертах как-то так.

Так вот, сидим мы и у каждого по такому баулу, наполненному качественной, импортной одеждой. У каждого солидная сумма валюты и рублей. И тут Ян, как ни в чём не, бывало, берёт со стола колоду карт и обращается к нам: «Ну что, может перекинемся?» «Давай!» Подхватил Феликс, «В Бур козла, нас как раз четверо!» «В Бур козла так в Бур козла! Погнали!» Азартно прошептал Ян, шустро перетасовывая колоду.

В тот вечер мы засиделись до рассвета. Было весело! В общей сложности я оставил около трёх тысяч долларов, своих и чужих денег. Да, всё осело у Гроба! Ему вообще везло в карты.

С тех пор я вообще не играл на деньги. А Ян, сука Гроб, ходил у меня на мушке.

Школа, учёба, поведение, всё было безукоризненно! До пятого класса я был отличником. Ну может одна-две четвёрки в году. Прекрасно рисовал, занимался в секции настольного тенниса, куда меня отдал отец, чтобы развить хорошую реакцию. Так, собственно, и произошло, я стал одним из лучших и подающих большие надежды, теннисистом. За мои успехи в спорте, родители подарили мне ракетку Баттерфляй. Её специально для меня выписали из Японии в Гонконг, откуда и привезли в Москву. Такой ракетки не было даже у моего тренера международника. Теннис, конечно, хорошо, но успехи и перспективы в дальнейшем меня не впечатляли. Я стал присматриваться к восточным единоборствам, боксу. Подумав, я остановил выбор на боксе и поделился своими соображениями с папой. Он внимательно выслушал и ответил: “ Хорошо, для мужчины важно уметь хорошо владеть кулаками, но имей в виду, на освоение техники бокса у тебя только один год, а дальше будешь изучать Дзюдо. Голову беречь надо сынок, старайся её не подставлять на тренировках. Борьба, тем более Дзюдо тебя многому научит, можешь заниматься всю жизнь».

Я поблагодарил раздосадованного новостью о своём уходе тренера по теннису и, через две недели уже тренировался в секции по боксу, где опять старался быть лучшим, как учил отец, что у меня не плохо получалось.

По-прежнему я был добр, вежлив, дружелюбен и доброжелателен с окружающими людьми. Таким я родился, таким меня воспитали родители. Они тщательно оберегали меня от любой негативной информации. Даже профессиональная деятельность отца была очень хорошо замаскирована. Хотя я понимал, что за ночными звонками и неожиданными командировками, после которых он возвращался каким-то опустошённым и другим, скрываются очень важные дела. Да, командировки из которых он возвращался иногда как ребёнок добрый и открытый, а иногда наоборот, холодный, не многословный, тихий и вместе с этим очень сосредоточенный.

У папы никогда не менялся тембр голоса, интонация. Речь всегда была ровная, в одной звуковой тональности. Он звучал очень убедительно. И да, я никогда, ни разу в жизни, не видел отца в изменённом сознании или попросту говоря выпившим, а уж тем более пьяным. Хотя застолья у нас дома были не редкостью, и он не отказывал себе в удовольствии пригубить коньяку или выпить немного хорошего вина. К слову сказать я вообще в первые увидел пьяного мужчину в шестом классе, в автобусе, возвращаясь с тренировки домой. Увиденное ужаснуло, вызвало отторжение и запомнилось.

Вообще место работы отца не принято было обсуждать, так же, как и то, что именно входило в график его рабочих обязанностей. Это была серьёзная семейная тайна, о которой не принято было говорить. Но я чувствовал, что то, что он делал, было как бы за гранью обычного мира. От отца исходила энергия какой-то запредельной и, если угодно, ужасающей свободы. Это проявлялось во всём. В незначительном, указывающем на тот или иной предмет движение руки, в одобрительном кивке головой, во взгляде, манерах, лёгкой походке.

Я же, будучи сыном этого человека, видел и чувствовал во всём этом что-то очень страшное. Нет, не то, что пугало или могло меня испугать меня, нет, это было на интуитивном уровне. Отца отделяла от обычных людей не пропасть, а вселенная.

Мама же напротив была и есть воплощение ангела во плоти. От неё густо исходили флюиды добра, справедливости, любви и тепла.