Читать книгу Слойка с яблоками - Аксинья Цыганкова - Страница 3

Старшая сестра

Очнувшись в палате от наркоза, Никифор сходу заявил:

– Хочу мороженого. Ты обещала. Крем-блюрэ.

– Брюле! – радостно поправила мама, просияв как начищенный самовар.

Тревожные морщинки на лбу моментально разгладились, уступив место очаровательной легкой паутинке в уголках глаз. Опасения казались теперь пустыми и далекими.

А Никифор тем временем незаметно шарил руками по телу: не пропала ли какая его часть, не появился ли вдруг шрам там, где не должен быть, не выпирает ли где вшитый под кожу зомбо-чип. «Вроде, все на месте. Чики-пуки», – облегченно выдохнул мальчик.

Он бросил тоскливый взгляд в окно, за которым бушевало красками лето и, не жалея сил, резвились с утра до ночи дети. Это ж надо долгожданный июнь тратить на такие глупости, как больница! Эх, родители, родители! Редкостные тугодумы! Лето создано, чтобы отдыхать, а не томиться взаперти. Но разве скажешь такое в лицо? Заклеймят позором, выклюют мозг и застращают наказанием за неуважение к старшим. Хотя где здесь неуважение? Просто личное, очень объективное мнение нового, более умного и совершенного по всем параметрам поколения.

Самоуверенные рассуждения Никифора прервало внезапно появившееся ощущение легкого, но настойчивого и возрастающего в геометрической прогрессии давления, как будто кто-то сверлил его изнутри. Мальчик заерзал на месте и поспешно огляделся. Оказалось, это Федор, десятилетка с кровати напротив, впился в него едким взглядом. Стоило Никифору обратить на него внимание, как колючий изучающий прищур сменился добродушной улыбкой.

– Эй, Никки! Как житуха? Очухался? – сверкнул брекетами Федор, заглаживая назад непослушные рыжие кудри.

До вчерашнего дня ребята в дружном тандеме носились по коридорам до первого нагоняя; по очереди стояли на стреме, пока один из них общипывал пышный фикус на подоконнике; украдкой нажимали кнопку вызова лифта на лестнице и убегали; гоготали, улепетывая от разъяренной уборщицы. Короче, резвились пацаны, насколько это было возможно в больничных стенах. Но вчера Федора забрал на операцию тот же странный доктор, и после все изменилось. Федя совсем потух, стал вялым, на заманчивое предложение Никифора поиграть после ужина в догонялки ответил отказом.

– Вроде, – шмыгнул носом Никифор и, пользуясь отсутствием своей мамы и мамы Федора, спросил, – Пошли погуляем?

– Ну пошли, – неохотно согласился Федор, – только до столовки и обратно, а то от мамы влетит.

Вылазка получилась скучной, проказничать не хотелось обоим.

– А чего это ты с головы до ног ощупывал себя? – невзначай поинтересовался Федор, навострив уши.

– Да так… – неопределенно махнул рукой Никифор, – кое-что искал.

Федор пристально глянул на приятеля, но приставать с расспросами не решился. Так они степенно дошли до столовой, что в конце коридора, и повернули обратно. Санитарка, бодро машущая шваброй вблизи раздаточного столика, зло зыркнула на них, но промолчала. Лишь нижняя губа ее оттопырилась, готовая в любую минуту привычно начать посылать проклятья вслед бесстыжей мелюзге. Видать, в понурых, громко шаркающих по полу домашними тапками мальчуганах она не распознала вчерашних отъявленных хулиганов.

Три дня до выписки мама провела в заботах – соседи по палате, Катя с сыном, уже отправились домой, негласно оставив преемницей своего нелегкого труда, психологической помощи новичкам, Дарью Васильевну. «Все будет хорошо», «Ординаторская прямо по коридору и направо, а туалет за углом, рядом с лифтом», «Здесь потрясающие врачи», – неустанно твердила она в перерывах между выполнением любых прихотей Никифора. Никифор в свою очередь мысленно добавлял: «Потрясающе жуткие врачи, с приветом. Проходите, ложитесь и ждите, пока они отрежут и сожрут по кусочку от ваших мозгов». Чувство потерянности, как будто он чего-то лишился, у мальчика не проходило, а, напротив, крепло с каждым часом.

Конечно, виноватой он считал мать, которая притащила его сюда, поэтому планка пожеланий Никифора поднималась все выше и выше. Если мама начинала колебаться, сын без зазрения совести развязывал откровенный шантаж. Он изображал на лице неуемное страдание, ахал и охал, то и дело хватаясь за нос, талантливо лицедействовал, изображая голодную, больную и сильно побитую собаку.

– Ник! Маман! Привет всем, – вихрем ворвалась в палату Есения, подскочила к брату и бесцеремонно взъерошила волосы на его голове, – Ну что, мелкий, сегодня выпишут?

Своим внезапным появлением она прервала очередной акт пьесы Никифора «Говорящий и стреляющий лазером робот-трансформер мне жизненно необходим». Мама была уже почти готова уступить, как сестра разорвала зыбкую сеть хитроумных увещеваний. Вечно она не вовремя!

– Выпишут, не выпишут. Не знаю я, – насупился Никифор, плохо скрывая раздражение.

Старшая сестра – та еще головная боль. Если родителями можно вертеть как угодно, то сестрой – никогда. Кажется, она знает все его секретные мысли и ухищрения. Разница в дюжину с хвостиком лет стала для Есении прекрасным поводом насладиться властью. Она плотно участвовала в образовании и воспитании брата.

Выполнение Никифором каждого неосторожно брошенного родителями задания Есения брала под свой чуткий контроль. Надо убраться в комнате – Сеня коршуном кружила над братом, пока он неутомимо боролся с ленью; надо отработать технику чтения или письма – она не жалела времени, раздавая братишке тумаки за плохую работу; надо проучить брата за вранье – и тут Сенька старательно драла глотку, рисуя Никифору его безрадостное будущее на помойке или в тюрьме, если не перестанет вести себя подобным образом. Слезы, безотказно действующие на маму, Есении были до фени. Короче, фурия во плоти, а не сестра.

– Ник, ты чего такой грустный? Ну-ка улыбнись! – Сенька скорчила брату смешную рожицу, скосив глаза, высунув язык и растянув рот указательными пальцами.

Она била по самому больному – с пеленок Никифор не мог устоять перед забавными кривляньями сестры. Что бы его ни расстроило, он тут же принимался неистово хохотать, лишь только сестра сводила зрачки глаз к переносице и складывала губы бантиком, изображая рыбку.

– У-у-у, – набычился Никифор, отворачиваясь от сестры, – отстань.

Но от Есении Прилатовой так просто не отделаться. Девушка продолжала энергично паясничать, пока братишка не сдался под ее бешеным натиском и не захихикал. Правда, смех этот был сквозь слезы – досадно, что опять не устоял.

– Сеня, прекращай! – поморщилась мама, – Чего ты его драконишь? Он едва в себя пришел.

– Ой, мам! Ты из него неженку сделаешь! Так кудахчешь над ним, будто наседка над яйцом, – неохотно подчинилась Есения, слегка вспылив, – Между прочим, мне тоже аденоиды вырезали, только заодно еще и гланды оттяпали. Я все прекрасно знаю: что, где и как у него болит и не болит. Или ты забыла?!

Есения, будучи ребенком, немало времени провела в больницах, поэтому недугами ее не разжалобить. Однако зря упрекала она мать за короткую память. Напротив, Дарья Васильевна все хорошо помнила. Тогда, десяток лет назад, она проще относилась ко всему, а сейчас груз полученных знаний, щедро дополненный памятью красочными пугающими подробностями, никак не позволял расслабиться, бодро расправить плечи и беспечно вдохнуть полной грудью.

Почему, думаете, Ваши бабушки такие волнительные? Они переживают за все на свете: внучок или внученька ножки промочил, вспотел, замерз, коленочку расшиб, побледнел, пукнул… Нет, ребята, это не смешно. Просто-напросто много горя повидали они за свою жизнь: коварные болезни, внезапные смерти близких и знакомых, необратимые последствия глупых решений или безразличия. Они хотят защитить потомков от ошибок, опираясь на свой богатый опыт. Жаль, что молодые зачастую пренебрежительно относятся к советам людей преклонного возраста, считая их выжившими из ума паникерами. Печально, но факт – каждый взрослый хотя бы раз если не произносил, то скорбно думал про себя: «Говорил/а мне бабушка/дедушка/мама/папа (выберите из списка или подставьте свой вариант) то-то и то-то. Почему я не слушал/а?»