Читать книгу Философия крутых ступеней, или Детство и юность Насти Чугуновой - Альберт Иванович Карышев - Страница 32

В конце сентября Андрей Иванович вдруг оказался в Доме политпросвещения, органе ещё не совсем порушенной советской власти. Он узнал, что двадцать восьмого числа в Доме сойдутся «представители общественности области и Советов всех уровней» – так значилось в газете «Григорьевские ведомости», – и захотел поинтересоваться.

Собрались встревоженные люди по поводу мрачных событий в Москве. События отражали борьбу за власть, «дворцовые интриги»: первый президент России Ельцин, скинув с престола первого президента СССР Горбачёва, вступил в контры с Верховным Советом. Их противостояние усиливалось с каждым днём; и судя по журналистским сводкам, Ельцин готовился послать военных на штурм здания Верховного Совета, где в надежде отстранить его от власти засели депутаты.

В амфитеатре зрительного зала не видно было свободных кресел. Собрание Дома политпросвещения гудело. Его участники кричали с трибуны и с мест, кляня Ельцина, как врага России, организатора антигосударственного переворота. Отдельной кучкой сидели «демократы». Они отмалчивались, выжидали, вслушивались…

После горячих речей началась запись в «ополчение», готовое ехать в столицу на защиту Верховного Совета. «Неплохо было бы самому увидеть, что там происходит», – сказал себе Андрей Иванович, подошёл к столу на сцене и тоже записался у престарелого отставного полковника, явившегося на собрание в полной военной форме, при боевых орденах. Тут же за столом собирались пожертвования в пользу добровольцев. Чугунов получил «суточные» и «проездные». Дома он озадачил жену сообщением, что срочно уезжает по делам, а тридцатого сентября простился с близкими и после полудня отбыл с группой мужчин в Москву на электричке…

Путь «ополчения» Чугунов отметил в записной книжке, предполагая сделать очерк о походе григорьевских ребят на защиту Верховного Совета. Группа спустилась в метро и проехала до станции Баррикадная. Ею руководил мужчина с суровым лицом, в кожаной куртке и фетровой шляпе. Он был вчера в Москве, видел обстановку противостояния, знал, куда и как идти. Андрей Иванович запомнил фамилию старшого – Мамин. На Баррикадной при выходе из-под земли милиционеры по каким-то признакам выбирали людей из толпы и оттесняли от эскалатора. Мамин предупредил:

– Не оглядывайтесь. Сделайте вид, что каждый идёт сам по себе.

«Ополчение» благополучно прошло к эскалатору, и Андрей Иванович спросил Мамина, почему милиция выпускает из метро не всех. Старшой ответил:

– Задерживают тех, кто много раз тут ходил и примелькался. Примелькавшихся подозревают в поддержке депутатов, засевших в Совете. Опасаются митингов, восстания. Я не впервой тут иду, но не примелькался, потому что надеваю то плащ, то кожан, то кепку, то шляпу, то в очках хожу, то без очков.

Добровольцы вышли на поверхность и увидели сплошные милицейские заслоны. Солдаты в шлемах, шинелях и сапогах, с чёрными резиновыми дубинками и белыми пластиковыми щитами до земли, с нахмуренными лицами, стояли в две шеренги одна против другой, создавая от подъезда метро живой коридор. «Похожи на псов-рыцарей из памятного фильма Эйзенштейна», – подумал Чугунов.

Группа зашагала сквозь строй. Андрей Иванович ждал зычных окриков и топота кованых сапог, но здесь никого милиционеры не трогали. Пройдя между их шеренг, григоровчане наискось пересекли мостовую и углубились в мелкие улицы, а потом в проходные дворы. Дальше тоже кругом стояла милиция. Её боевые порядки перекрывали те улицы и проулки, дворы и скверы, по которым можно было приблизиться к Верховному Совету.

– Блокировали, гады, все входы и выходы! – басом ругался Мамин. – Мышь не проскользнёт! Идём не так, как удобнее, а как ведёт нас милиция расстановкой своих отрядов! А вчера было свободно!

Добровольцы лезли через заборы, срывались в какие-то ямы и карабкались наверх. Ждали, что где-нибудь отыщется проход к намеченной цели, маячившей совсем недалеко; но окружение Дома Советов было продумано до мелочей.

Было холодно. Все в группе Мамина оделись потеплее. Андрей Иванович надел чистую синюю телогрейку, зимнюю шапку и обул кирзовые сапоги с вязаными носками. Тяжело гружённая сумка, висевшая на его плече, натирала ему бок рёбрами банок с рыбными и овощными консервами. Он высыпал в неё дома и полведра картошки – всё в пользу возможных защитников Верховного Совета. На лбу его и спине выступала испарина; дыхание его сбивалось, ноги тяжелели, поламывало поясницу.

Быстро темнело. «Ополчение» вышло на Красную Пресню, остановилось с краю тротуара, бросило к ногам сумки; курящие закурили. Толпы людей заполнили Пресню. Народ ходил по ней взад-вперёд, собирался кучками, обсуждал происходящее. Молодёжь бегала на середину мостовой, загораживала путь машинам и весело орала: «Ельцина на мыло!.. Под суд!..» За озорничавшей молодёжью тяжело и понапрасну гонялся милицейский отряд, тоже обеспеченный щитами и дубинками. На улице загорались жёлтые фонари. Зрело возбуждение толпы, и Чугунову казалось, что она может взорваться какими-то безоглядными действиями…

Старшой сказал, что вчера был в штабе Анпилова, одного из видных деятелей, руководивших сопротивлением Ельцину. В штабе регистрировались охотники защищать Верховный Совет, и там помогали иногородним устраиваться с ночлегом. Мамин хотел отвезти товарищей к Анпилову, но передумал. Он предложил им попытаться достичь цели под покровом темноты, и Андрей Иванович удивился тому, что усталые голодные ребята согласились.

Опять ходили задворками вокруг Дома Советов, искали щель; но милицейские кордоны стояли плотно, и ночью под фонарями они выглядели страшнее, чем днём. «Ополченцы» посовещались: а не протаранить ли всем скопом цепь солдат? Мамин предупредил:

– Нельзя силой. Могут догнать и побить, а то и застрелить.

Пробовали договориться. Подошли к отряду, загородившему узкий проход меж старыми пятиэтажками; но офицер не захотел слушать ходоков и прогнал их. В другом месте на пути встало подразделение крупнее. За его спинами Чугунов увидел два бэтээра, выступавшие из-за дома, а перед ними горел костёр, стояло в пирамиде стрелковое оружие и двигались крепкие мужики в пятнистых одеждах – это уже были не просто милиционеры. Снова добровольцы просили пустить их к Дому Советов. Они убеждали, настаивали и горячились. Солдаты в шеренге хмуро молчали, а лейтенант вежливо отвечал одно и то же: «Не имею права. Не положено».

Вдруг несколько омоновцев отошли от костра и скорым агрессивным шагом направились к милицейской цепи. Они разорвали цепь, и «ополченцы» поняли, что здоровяки идут к ним.

– Атас! Разбегаемся! – скомандовал Мамин.

Группа кинулась врассыпную.

Чугунов тоже побежал, прихрамывая. Тяжёлая сумка мешала ему. Он поднялся в горку, нырнул в лесок или заброшенный парк, но, потеряв силы, скоро остановился, сбросил сумку на землю. Присев на сумку возле тонкого дерева, Андрей Иванович тяжело дышал и прислушивался к удалявшимся звукам: треску сучьев под чьими-то грузными шагами и к возбуждённым мужским голосам. Отдышавшись, он встал, снова взял сумку на плечо; вгляделся в темень и, натыкаясь на деревья, запинаясь о сучья, напрасно поискал товарищей, с которыми толком и не познакомился; звать их он опасался. В каком направлении следовало ему идти до выхода на улицу, Чугунов не знал, и теперь он думал лишь о ночлеге у Шитиковых; время было позднее, и уехать в Григорьевск он уже не мог.

Впереди, совсем близко мелькнул луч света, преломлявшийся меж деревьев. Сучья трещали близко, и грубый голос произнёс:

– Слиняли! Перепугались!

Андрей Иванович увидел силуэт человека, державшего большой электрический фонарь, и его лицо, смутное в отсветах фонаря. Луч повернулся к Чугунова, ослепил его, и тот же голос сказал:

– А вон там кто-то идёт.

Чугунов шёл на омоновцев, но повернул в обратную сторону и, собравшись с духом, выдержал неторопливый шаг.

– Стой! – крикнули ему.

Он продолжал идти.

– Стой, тебе говорят!

Андрей Иванович остановился.

К нему подошли двое могучих военных в пятнистых куртках с меховыми воротниками, в тёмных шлемах с подбородниками; у того и другого с кистей рук свисали резиновые дубинки.

– Почему не останавливаешься по первому требованию? – спросил военный с грубым голосом.

– Не слышал, – ответил Чугунов. – Задумался.

– Кто такой?

– Приезжий. Житель Григорьевска. Литератор.

– Почему бродишь по лесу? Куда направляешься?

– Теперь иду на отдых. Ваши парни к Дому Советов не подпустили. Никак не выберусь из леса.

– А! Это ты вместе с приятелями рванул от нас?

– Я. Мы вас боимся. Читали, будто столичные омоновцы избивают всех подозрительных, в электрички и автобусы врываются, даже убили кого-то. Вы вот сразу взялись говорить со мной угрожающе, как с преступником, тыкаете незнакомому человеку, а я ведь много старше вас. Пожалуйста, опустите фонарь, не светите в глаза.

Военный опустил фонарь.

– Среди нас, конечно, встречаются всякие, – сказал он, помедлив. – Но и среди вашей пишущей братии есть настоящие гады. Шастаете тут. Вынюхиваете, высматриваете; а потом, как возьмётесь писать, наврёте с три короба. Зачем вам Дом Советов?

– Думал поговорить с теми, кто успел собраться возле него. Слышал, мирные люди строят баррикады для его защиты. Нёс им продукты, хлеб у меня в сумке, консервы, картошка. Хочу увидеть антисоветский переворот. Возможно, когда-то напишу о нём личные впечатления. Обещаю: врать не буду.

– Не ввязывались бы в это дело, – сказал другой военный. – По-дружески говорим. Ни к чему вам, пожилому человеку, такая романтика. Мы вас понимаем, самим тошно… Могли бы даже провести вас через наш кордон, но дальше не пройдёте. На последнем капэпэ охрана ни за что не пропустит, а то и арестует для выяснения личности. Судя по всему, вы плохо знаете район возле Дома Советов и, если будете дальше тут ходить, можете случайно приблизиться к американскому посольству, а ихние снайперы стреляют без предупреждения по движущейся цели. Ехали бы домой. Всё равно ничего не выходите, а в беду можете угодить.

– Что, ожидается что-нибудь чрезвычайное? – спросил Андрей Иванович.

– Мы и так вам слишком много сказали, – ответил омоновец.

– Куда же мне теперь идти?

– Спуститесь вниз и идите вот в этом направлении. – Он махнул рукой на которой висела дубинка. – Выберетесь на Арбат и дойдёте до метро. Спешите, уже за полночь.