Читать книгу Орфей неприкаянный - Альберт Светлов - Страница 4

Даже самая счастливая парочка не способна безошибочно предсказать, как именно пройдёт их свадьба. Милым не возбраняется взахлёб строить планы и писать сценарии, детально продумывая каждый вздох, реплику, заранее прокручивая в воображении экспромты, подчёркивая красным предложение: «Гости кричат «Горько!» и рисуя после него ряд восклицательных. Но и идеальный регламент не устоит, если в события вмешивается непредсказуемый фактор. Ну, а коли подобных факторов имеется более одного, то с приличной долей вероятности молодых можно предупредить, чтобы они готовились к чему угодно и надеялись на чудо.

У нас с Линой вводных катастрофы существовало предостаточно. Но их ни в ком случае не следовало бы называть непредвиденными. Тяжесть переменных обсуждалась нами накануне, и я приложил минимум усилий к предотвращению надвигающихся неприятностей, рассчитывая на «авось», и гася тревогу повторяемым, словно заклинание, – «небось».

Однако магия не включилась, ни первое, ни второе не сработало. И фрегат нашей с Линой семейной жизни получил мощнейшую пробоину ниже ватерлинии, залатать, которую, полностью, мы оказались не в состоянии. Тем более, что всегда находились желающие расширить её, имеющие для того определённые средства.

Проснулся я около семи. Спал тревожно, без конца ворочался в духоте июльской ночи, а сжёванная с вечера таблетка снотворного осталась малодейственной, путала мысли, но не усыпляла. Позёвывая от нервозности и скудного сна, я приготовил яичницу, заварил покрепче чёрный чай и, барабаня ложечкой по столешнице, уселся на кухне в ожидании подъёма гостей. Спустя полчаса они тоже были на ногах, но составить мне компанию за трапезой не пожелали, дождавшись, пока я позавтракаю и отправлюсь на балкон покурить.

Разговаривали мы мало, перекидываясь односложными фразами, ибо я по маковку погрузился в предвкушение предстоящего вскорости действа.

– Ты бы хоть, Серёжа, поговорил с нами, а то молчишь, злишься чего—то, – наконец не выдержала мама. – Мы, ведь, ещё ничего плохого—то не совершили, не преступники.

«День длинный, а дурное дело – нехитрое» – хихикнул я про себя.

– Есть у меня теперь время в душеспасительные беседы с вами вступать! Через сорок минут машина подойдёт. Собирались бы, лучше, – отбрехивался я, раскладывая на рабочем столе, покрывало, включая утюг и, бросая марлю в миску с водой. Гладить костюм я не доверял никому, оставляя эту обязанность исключительно своей прерогативой. Хочешь сделать хорошо – сделай сам.

Бабушка ходила по квартире с красными глазами и хлюпала носом.

Владлен с женой отсиживались в гостиной, тихонько переговариваясь о личных проблемах, о «Графе» и возврате ему долга.

Картина больше напоминала подготовку к погребению усопшего, нежели утро дня праздника.

Выбрав гармонирующий с костюмчиком галстук, я вертелся у зеркала, когда домофон пропиликал, извещая о новоприбывших.

Я, с зашедшимся в беге сердцем, снял трубку.

– Сергей? – послышался голос Инессы Васильевны, – Мы внизу, лифт вызывать не станем. Тут постоим.

– Ясненько! Сейчас спустимся.

Я пристроил трубу на стену и шуганул остальных:

– Карета подана, быстро вниз! Омнибус опоздавших не подбирает.

– Все, наверное, не уместимся. Кто на маршрутке поедет? – встревоженно спросила матушка.

– Решим, кто и где поедет, не беспокойся, – утешил я её.

«Лимузин» «Шестёрка» Колчиных цвета свежескошенной травы ожидала у ограды, а Анатолий Сергеевич в летней рубашке нетерпеливо прохаживался вокруг неё. Автомобиль не успели украсить лентами и шарами, но после вчерашней помывки он блестел, поигрывая, точно новенький, в пинг—понг с солнцем.

«Зелёный фургон из детства в зрелость. Красавчик!»

– Свистелки—перделки позже прилепим, пока вы выкупом занимаетесь, – заверил хозяин «кабриолета».

Сидений в «телеге», как и предсказывалось, на всех не хватило. Инесса Васильевна и бабушка направились на маршрутку, а я, мамаша и Владлен с супругой загрузились в авто.

Колчин, невысокий, полноватый мужчина сорока с лишним лет, стремительно теряющий шевелюру, с быстрыми карими глазами и куцей щёточкой усов, красноречием никогда не блистал. Вот и сейчас он не горел желанием разводить антимонии, отдавшись процессу управления железным конём.

Дабы хоть как—то завести беседу, я прошёлся по удачной погоде и поинтересовался, где их дочери.

– Леонку с Карей мы у Линки оставили, – лаконично, простецки, почти по—родственному, пояснил он, усиленно демонстрируя нежелание попусту сотрясать небеса.

Я смирился, и до конца пути более не проронил ни слова.

Тачанск не отличался повышенным автомобильным трафиком и километровыми пробками. Вдобавок стояла суббота, и в это относительно раннее утро машин на улицах было не много. Свежие, выспавшиеся, обдуваемые лёгким прохладным ветерком переулочки, проносились за окном. Редкие прохожие спешили по своим делам. Никто их них не знал о моей женитьбе, никого не волновало, что сегодня я и Лина станем, наконец—то, вопреки обстоятельствам, супругами, открыв новый этап в жизни.

К дому Юриных примчались за двадцать минут.

Подъезд был приветливо распахнут, а у входа даже висел свадебный плакат, гласивший: «Стой, жених, ни шагу с места, здесь живёт твоя невеста!» Он являлся творением художественного таланта Лины. Похоже, и вывешивала—то сие произведение искусства она сама. Ни Ложкиных, ни Свистюшкиных поблизости не наблюдалось.

Покинув машину, я, ничтоже сумняшеся, прошествовал к ступенькам и, одолев их, взбежал на пятый этаж, к квартире Юриных. Жать на кнопку звонка не потребовалось, дверь оказалась приоткрытой. Чем я и воспользовался, проникнув внутрь.

«Охрана молодой, видать, с ночи наклюкавшись „Контушовки“, дремлет в пыльной подсобке».

Лина перед трельяжем примеряла шляпку, пристраивая её так и этак, то набекрень, то опуская вуаль на личико, а заметившая меня Нина Васильевна замахала руками и принялась кричать:

– Куда, Сергей? Куда? Нельзя! Рано ещё!

Обернувшаяся на её крики Лина, бросилась ко мне. Мы обнялись, стали шептаться. Леона расположилась на диване, лизала мороженое и с любопытством за нами наблюдала. Расфуфыренная Карина, в коротком синем платьице, крутила, подбрасывая к потолку, головной убор, который ей доверила Лина.

«И в воздух чепчики бросали…»

Практически всё пространство гостиной занимал длинный раскладной стол, притащенный от соседей. На голубоватой скатерти уже расставили пустые, жадные бокалы, тарелки с голодно поблёскивающими приборами, пузатые бутылки с шампанским, вином и водкой, коробки с соком, минералку, дымчатые стопки, хрупкие вигвамы салфеток. Для выхода на балкон между креслами и стульями сохранили узкий проходик.

Свадебный наряд на Лине я уже видывал, но внезапно избранница показалась мне сущим идеалом. В белых миниатюрных туфельках она, порхая от меня к маме и обратно, лучилась счастьем, улыбка не сходила с её личика. В то же время, девушка тревожилась, видимо, не меньше моего, а то и больше. Хваталась то за часики, то, оставив их, за цепочку.

– Как твой ядовитый зуб? – спросил я, помня, что накануне боль у неё обострилась.

– Наточила Чуточку лучше, – поморщилась Лина.

Котлова находилась на балконе и примеривалась к съёмке.

– О, наконец—то, и свидетели подъехали, – громко произнесла она, появляясь в гостиной. – Ну—ка, жених, давай—ка, с вещами на выход, и руки за спину. Я снимать стану, а ты уж не ударь в грязь лицом. Да и остальным тоже. Ничего не забыл? Цветы не потерял?

– Не забыл, – похлопал я себя по карманам пиджака, наполненным мелкими трескучими монетками. – Букет внизу пока.

Сбежав на первый этаж, я поздоровался с Ложкиными и Свистюшкиными, чьей машине предстояло стать второй в автопарке нашего брачного кортежа.

– Готов, герой дня? – улыбнулся Веня.

– Всегда готов! – решительно ответил я.

Веня тут же перехватил руководство процессом. Он, Свистюшкина и Филатова встали на крыльце подъезда, раскрыли папочку с текстом сценария и принялись его обсуждать, тыча пальцами в строчки.

Тётя Люба Котлова прицеливалась, а Инесса Васильевна и вся моя родня ожидали начала клоунады.

– Внимание! Запускаем Серёгу! Камера! Мотор! – крикнул Вениамин, отходя в сторону, и Котлова указала, где мне полагалось протиснуться на сцену.

Слово взяла Филатова, выглядевшая не лучшим образом из—за обильно подведённых глаз и чрезмерно нарумяненной мордашки. Свистюшкина оделась неброско, скромненько, но со вкусом, в длинное серебристое обтягивающее платье с боковым разрезом до бедра.

Филатова: Ох, вы гости, господа! Вы откуда и куда? Есть у нас одна девица. За дверьми она таится. Чтоб её заполучить, нас должны вы подкупить.

Свистюшкина: Здравствуй, молодец, прекрасный! Что ты тих, как день ненастный? Где ты был и что нашёл?

Я: За невестой я пришёл!

«Не зря репетировали! Ох, не зря!»

Филатова: Посмотри невест у нас. Тебе будут в самый раз! Вот – красива! Вот – бела! Вот – румяна! Вот – скромна! Выбирай! Какая?

Я: Мне нужна другая!

Свистюшкина: А другая у нас – дорогая. Чтоб её забрать нужно испытание пройти и выкуп заплатить.

Филатова: У нас есть листочек с загадкой несложной. Найдёшь ли ты губки своей наречённой?

Сзади засмеялись.

«Ну—ка, ну—ка! Что за фигня? Не прописывали же номер!»

Передо мной расстелили внушительных размеров кусок ватмана, усеянный следами помадных поцелуев. Из десятка требовалось выбрать одни губки. Линины. Я склонился над бумагой, и многозначительно промычав «Угу, тэээк! Ага…», задумался, теребя ус.

Котлова: Ну, примерься усищами—то!

Все снова расхохотались. А я тянул кота за хвост, да почёсывал тыковку. Ибо к подобному повороту оказался совершенно не готов. Не предупредили заранее, злыдни!

Решившись, наугад показываю в крайний справа отпечаток.

Свистюшкина (изумлённо): Нет! Неправильно.

Котлова: О—о—о! Он не померился, он ошибся! Давай, примерь, примерь!

Свистюшкина: Пять рублей плати, штрафа! Каждая ошибка пять рублей!

Гогот позади не прекращался.

Делаю второй заход и на этот раз указываю верно.

Свистюшкина (с облегчением): Правильно!

Путь открыт, и народ вслед за мной устремляется в подъезд. Алика Мингазовича я не разглядел.

Обшарпанные стены, отбитая штукатурка, висящая зелёная краска, под ногами что-то хрустит.

Свистюшкина (держа вместительную тарелку с, хм! голубой каёмкой): Положи сюда столько денежек, сколько с женой проживёшь лет!

Передав кому—то из родни букет, я залез в карман и на блюдце забрякали кругляшики. Горсть, вторая.

«Пожалуй, достаточно. Вечно не живут…»

Филатова (с улыбкой): Долго будете жить! А теперь наполни нам бокалы. В одном, чтоб сверкало, в другом, чтоб звенело, а в третьем, чтоб бурная пена шипела.

Для меня это не сюрприз, всё предварительно обговаривали с Ложкиным.

Щёлкнув пальцами, потребовал:

– Гарсон, стаканы́!

Ведущие, замешкавшись, не смогли сразу найти нужное, и сзади кто—то поторопил:

– Ну, куда стопари—то задевали?

Наконец, Свистюшкина, изящно изогнувшись, подняла их с пола, из угла.

Я: Что там? В одном, чтоб звенело?

Свистюшкина: Да.

Колчина И. В.: Что ж вы стаканчики такие маленькие взяли?

И тут прошло на отличненько, без сучка и задоринки, поэтому вскоре двинулись на следующий этаж. Впереди деловито шествовали Свистюшкина с красной папкой и Филатова с блюдом монет.

Свистюшкина: Коль споёшь, то дальше пойдёшь.

Я (растерянно): А чего спеть—то? Так недоговаривались.

Свистюшкина (посмеиваясь): Пой, пой!

С укоризной оглядываюсь на Веню.

Ложкин (разводя руками): Я здесь ни при чём.

Голос из массовки: Арию влюблённого!

Приоткрылась дверь и на площадку из—за общего хохота выглянула встревоженная голова соседа. Беспокойство его, впрочем, мгновенно улетучилось без следа после того, как ему поднесли кубок шампанского. Перекрестившись зачем—то, он ухнул игристое в себя, и вернул посуду Колчиной:

– Ну, ребята, счастья, согласия! Алла я в бар! Аллилуйя!

А я, затянул, одолевая ступеньки:

И ещё одна площадка осталась позади, только чей—то голос разочарованно протянул:

– Ну—у—у, что за тоску развёл? Веселей выступай! Задорней! Забористей.

А мне, упёршемуся в наглядную агитацию «Это ж надо так влюбиться, что придумали жениться!», снова преградили дорогу.

Филатова: Есть вода солёная, горькая и сладкая. Угадай, какая судьба ждёт тебя.

Я уже заметил стоящие на подоконнике лестничной клетки три наполненных бокала. Поколебавшись, я выбрал крайний справа.

Свистюшкина (экспрессивно): Э, э! Ты зачем взял? Угадай вначале, а потом пей.

Я собрался было вернуть чашу на место, но резко передумал и заявил:

– А я уже отгадал!

Котлова: Бегом, бегом, выпивай скорей!

Свистюшкина: Что ты отгадал?

Я: Сладкая!

Попробовав содержимое, довольно хмыкнул и допил остатки и осчастливил присутствующих афоризмом:

– Халявную Медовую жизнь пьют до дна!

Из массовки: Лишь бы не бедовую!

«Пророк фигов, оглоблей тебя по дышлу!»

Котлова: Следующий пробуй!

Я: Лопну же! Мне к невесте, а я напьюсь у вас, куда побегу? А?

Подъезд вновь сотрясся от группового хохота.

Шутник из массовки: Такими темпами туда очередь выстроится.

Второй шутник: Жениха без очереди!

Свистюшкина: А теперь вопрос другой. Ты, жених наш дорогой, быстро голову ломай, эти числа разбирай. Ну—ка, что означает каждое из них?

Передо мною разложили карточки с нарисованными на них цифрами. 29, 78, 99, 12, 4, 9. Орешек расколол за две минуты, ни единожды не сбившись. Ребусы, связанные с Линочкой я знал назубок.

Свистюшкина: Ой, молодец!

Филатова (указывая на вырезанные из бумаги следы ног): Отыщи ножку твоей любимой.

Засучив рукава и присев, я принялся измерять пальцами фигурки и поднял первый:

– Вот этот!

Свистюшкина: Сергей, ты переверни и прочитай!

Я (переворачивая): Лина!

Ложкин: Хорошо подготовился!

Котлова: Класс!

И чудо свершилось, мы оказались у дверей квартиры Лины. Но что это? На стенке укреплена картонная замочная скважина. Однако, очень странная. Силуэт ключа поразительно напоминал фигуру бутылки.

Свистюшкина: Что ты видишь пред собой? Тут висит засов большой. Если ключик подберёшь, то замочек отопрёшь!

Я: Да, своеобразный замочек. Вень, где там у нас отмычки?

Ложкин, замучившийся таскать сумку со стеклом, охотно передал его мне, и я нашарил то, что, по моему представлению, больше соответствовало роли ключика.

Котлова: Шикарный ключ!

Я: О! Сразу подошёл!

Ложкин: Подходит!

А за дверью, в коридоре, честную компанию с нетерпением поджидали. Волнующаяся завитая и накрашенная Наталья Васильевна, Ядвига Львовна.

Свистюшкина: Ну и вот твоя невеста. Забирай!

Я (заглядывая с интересом за её плечо): Где моя невеста?

И разглядев, что ко мне подталкивают Карину под вуалью свадебной шляпки, отвечаю:

– Это не моя невеста! Это чья—то чужая невеста.

Карина, сыграв сценку, упорхнула в спальню, где пряталась Лина.

Свистюшкина: Больно уж ты придирчивый, да разборчивый. А чтоб мы знали её имя, выложи его рубликами.

Пока я выкладывал имя, Котлова комментировала:

– Не жадный простофиля Серёга! Большими буквами всё делает!

Ложкин: Не влезет, места мало.

Котлова: Перенос напишет. Грамотный. О, крупнее валюта пошла.

Я: Готово.

Котлова: Сейчас проверим, прочитаем: Лина. Правильно!

Свистюшкина: В светлицу девичью стремясь, скажи пред всем народом…

Я: Лина, я люблю тебя!

Котлова: Ой, тихо, ой, тихо. Ну—ка громче!

Свистюшкина: Конечно, громче!

Я, набрав в лёгкие воздуха, ору: Лина, я люблю тебя!!!

Свистюшкина: А где невеста—то пропала? Линка, выходи быстро!

Лина, смущённо улыбаясь, пряча за вуалькой направленный в пол взгляд, появилась из соседней комнаты и приблизилась к нам.

Свистюшкина: Ты посмотри, какая красивая! За невестино платье нарядное, дай, молодой, нам, вино виноградное.

Я: Держите вино виноградное.

Свистюшкина: За невестины туфли—лодочки, дай, жених, нам, бутылочку водочки.

Я (извлекая бутылку водки): Водочку.

Свистюшкина: За невестины глазки – килограмм «Маски».

Я (роясь в пакете): А безмен у вас есть?

Наталья Васильевна: Верим, верим.

Я: А вдруг на двести граммов обвешаю?

Свистюшкина: Чтобы жизнь казалась сладкой, угости, женишок, шоколадкой! За невестины губки бантиком, сверни 50 рублей фантиком!

И тут я заметил скромно стоящего у пианино Алика Мингазовича, видимо, успевшего просочиться на праздник, покуда мы устраивали аттракционы. Алик Мингазович скучал и нетерпеливо подёргивал себя за усики.

Филатова: Овечке волк сказал: «Овца, у вас прекрасный цвет лица!» Ах, если хвалит волк овечку, не верь ни одному словечку.

Алик Мингазович зевнул и глянул в окно.

Филатова: Как ты станешь называть свою жёнушку? Ступая к Лине, говори по слову.

Папа Алик отвернулся, а Ядвига Львовна уставилась в потолок.

Я: Кхм. Ну, вы, блин, отчебучиваете! За каждый шаг слово?

Свистюшкина: Да.

Ложкин: Шагай малютками!

Я: Ну да! Прыжками! Вообще, прыжками! Линочка! Линусенька! Линусечка! Милая! Любимая! Ненаглядная! Малявочка! Деточка.

Котлова: Лялечка.

Я: Лялечка!

Комнатка не настолько большая оказалась, особо не разбежишься и, выговорившись, я очутился рядом с Линой, сжал её руку. Прозвища я произносил голосом нашкодившего крокодила кота, и слушатели покатывались со смеху. Отец Лины, не отрываясь пялился в кухонное окошко. Лина истерично хохотала, закрыв личико шляпкой, а я, забрав головной убор, прижался губами к губам Лины.

Гости одобрительно зашумели и кто—то сказал:

– Правильно, неча тут отлынивать!

Вскрикнувшая испуганно Свистюшкина, своевременно спохватилась:

– А цветы? Цветы ведь должен подарить!

Котлова: Да обождите, подарит. Видишь, дорвался. Никогда в жизни не целовались!

Под хихиканье девчонок мне переслали сзади букет и, прервав поцелуй, я вручил его Лине, а она пальчиком стёрла с моего носа след от помады.

Невеста. (Худ. В. фон Голдберг)

К нашему возвращению к машине, технику успели украсить приличествующим поводу образом и, сделав у подъезда несколько кадров на фотоаппарат Колчиных, наша тёплая компания отправилась на регистрацию брака. Снова часть приглашённых добиралась до пункта назначения пешком, благо идти там было недалеко, ну, а нас с Линой, как и положено, доставили в персональных авто. Однако, в разных. Меня везли Колчины, а Лину – Свистюшкины.

В холле Дворца Бракосочетаний меня молниеносно взяла в оборот церемониймейстер, напомнив, что кольца необходимо передать ей сейчас же. Еле совладав с пакетиком, беспощадно изорвав его, я, дико волнуясь, звякнул, наконец, колечками о блюдце.

Бабушка непрерывно плакала, Филатова тоже ходила с красными глазами. Алик Мингазович держался в отдалении. Лина невероятно тушевалась и вела себя скованно, неизменно отрицательно реагируя на многочисленные призывы Котловой повертеться на камеру. Очутившись на красной ковровой дорожке, уводящей вверх по лестнице, в недра святилища, Лина левой рукой вцепилась мне в локоть, правой придерживая букет. Я ласково поглаживал её пальчики, а сам отстранённо припоминал очерёдность действий, которые потребуется вот—вот совершить.

Едва послышались усиленные динамиками первые бравурные звуки скрипок из «Имперского Свадебного марша» Феликса Мендельсона, как церемониймейстер, кивнула и сказала:

– Следуйте за мной.

Лина, задевая моё плечо краем широкополой шляпки, задрожав до боли впилась мне в предплечье, и я шепнул, наклонившись к ней:

– Лин, всё хорошо! Успокойся, держись за меня.

Гости, приглашённые в зал раньше, уже разместились на мягких креслицах с вишнёвой обивкой, расставленных по периметру большого просторного помещения с незамысловатыми репродукциями натюрмортов и абстрактной живописи. Дневной свет, проникая внутрь сквозь стёкла витражей, приобретал оранжево—огненную окраску, поэтому комната словно купалась в лучах заката.

Сделав от входных дверей, положенные по инструкции, пять шагов, я притормозил, а Лина, забыв про условия, по инерции чуть было не протащила меня дальше. Мы остановились аккурат под круглой люстрой, имитирующей средневековый светильник со свечами. Апельсиновые плафоны, висящие на стенах, подчёркивали радостную, солнечную атмосферу всего действа, в то же время, создавая особенный, домашний уют, ибо стулья для родных располагались в розоватой полутени. В углу, на случай исполнения живой музыки, служители приютили пианино. Поблёскивая чернотой, оно органично вписывалось в интерьер, добавляя ему шарм академичного нуара.

Слева от меня, чуточку позади, напряжённо замерла Свистюшкина. Возле Лины —Ложкин. Котлова, нарезая круги, снимала нас то с одной точки, то с другой. Неподалёку суетился оператор официальной съёмки. Я чувствовал себя в тот момент актёром бюджетного сериала, продолжавшим, несмотря на понимание несерьёзности происходящего на площадке, старательно проживать выпавшую ему роль, в надежде добросовестной игрой смягчить огрехи режиссёра.

Композиция стихла и ведущая, находящаяся на помосте, у окон, обратилась к нам:

– Дорогие Сергей и Лина! Сегодня в вашей жизни самое яркое и замечательное событие. Незримыми узами вы соедините свои судьбы. Друг перед другом, перед людьми и законом вы станете мужем и женой. Согласно ритуалу торжественной регистрации, я прошу вас ответить, является ли ваше желание стать супругами взаимным и добровольным? Прошу невесту.

– Да! – Лина вздёрнула носик. От волнения голос её сорвался, а головной убор движения немного съехал на бок.

– Жених…

– Да!

– Я предлагаю вам подняться на подиум и скрепить зарождающийся семейный союз подписями.

Мы с Линой, оставив свидетелей на прежнем месте, величаво прошествовали к столику, стоящему на небольшом возвышении и расписались в журнале учёта ручкой, похожей на гусиное перо пушкинской эпохи. Фарфоровая фигурка худенького усатого кавалера во фраке и дамы с зонтиком, служила своеобразным пресс—папье, надёжно хранящим заполненные бланки свидетельств.

– В соответствии с «Законом Российской Федерации о Браке и семье», ваш брак зарегистрирован. С данной минуты я объявляю вас мужем и женой. И по вашему взаимному желанию вам сохранены добрачные фамилии. Примите «Свидетельство», как памятный документ рождения вашей семьи.

Гости захлопали, а я взял поданную мне бумагу и, не ведая, куда её деть, начал обмахиваться.

Мы вернулись в центр зала и приблизились к треножнику с блюдечком, на поверхности коего лежали наши колечки.

– А теперь, пожалуйста, обменяйтесь кольцами.

Обмениваемся. Лина нервно хихикает.

– Подарите друг другу первый в новой жизни поцелуй.

Лина привстала на цыпочки, а я слегка наклонился и сдвинул на затылок её шляпку. Чтоб не мешала.

– Счастливому мужу предоставляется возможность пригласить милую очаровательную жену на первый супружеский танец.

Никогда не слыл мастаком в плясках, да и Лина, напоминавшая мне в те секунды, в своей шапочке, гриб, собственно, тоже. Но, под задорную оптимистичную мелодию, я полагаю, мы справились достаточно убедительно. Хотя постороннему наше топтание, наверное, показалось бы смешным, ибо Лина постоянно приподнималась на носочках, пытаясь выглядеть повыше. А я, будучи неуклюжим, силился не наступить ненароком на ногу моей маленькой жёнушке, поэтому, шоркая по ковру, почти не отрывал подошвы от пола. В итоге, едва не грохнулся, зацепив каблуком край верхней дорожки, постеленной внахлёст нижней.

– Уважаемые супруги, вместе с вами, важность торжественного дня разделяют самые близкие вам люди – ваши родные. В течение многих дней и лет они о вас заботились. Уважаемые родители, я поздравляю вас с появлением замечательной семьи! Благополучия вам, здоровья и долголетия! И пусть ваша мудрость и опыт приходят на помощь молодожёнам. Уважаемые молодые, я предлагаю вам поблагодарить родителей за всё, что они для вас сделали, а сегодня благословляют на безоблачную совместную жизнь.

Грянул вальс из фильма «Мой ласковый и нежный зверь», и мы попали в родственные объятия. Прошли сквозь строй. Мне протянула ладонь Наталья Васильевна, и я вполне искренне ответил пожатием. Лина обняла мать, и они расцеловались. Алик Мингазович кивнул мне, а я – ему. Лина вообще не обратила на него внимания, сразу отправившись к маме Зое и бабушке Кате. Я не отставал.

До прочих мы добраться не успели. Ведущая продолжила:

– Сергей и Лина, прошу вас выйти на середину. Уважаемые свидетели, вам следует позаботиться о том, чтобы это событие остался в памяти ваших друзей на долгие годы. И да превратятся встречи с ними в хорошую традицию. Вы можете подойти и поприветствовать молодожёнов.

Свистюшкина прильнула к щёчке лучащейся радостью Лины, и заботливо стёрла след своей помады. Ну, и моя не идеально бритая скула ощутила прикосновение её губок. Ложкин в стороне не отсиживался, чмокнув Лину в запястье. Меня Веня снисходительно потрепал по плечу и пожал руку.

К товарищам присоединились и остальные: Филатова, Инесса Васильевна с Анатолием Сергеевичем, Свистюшкина—старшая, Владлен с пассией, Карина и Леона, Ложкина. Они выстраиваются вдоль коврика, а мы напутствуемые их аплодисментами, звоном колоколов из настенных колонок и прощальным словом администратора, спускаемся в студию для фотографирования. Присутствующие устремляются за нами, а последним, сказав: «Всем спасибо», комнату покидает папа Алик.

Лина заметно утомилась, и с видимым усилием старалась получиться на фотографиях лёгкой и беззаботной, что ей удалось замечательно. Затем прозвучало приглашение в просмотровую. Здесь на мягких диванчиках, за сиреневыми шторами, компания могла выпить шампанского и оценить видеозапись церемонии, занявшей восемь минут.

Фото на улице, насколько впоследствии выяснилось, оказались не вполне удачными. День набирал обороты, солнце пекло вовсю, и мы щурились и плавились от его лучей. Лина совершенно раскисла и куксилась. Совершив традиционный небольшой вояж по проспектам и переулкам, мы выбрались к въездной стеле Нижнего Тачанска, неспешно отсняли там десятка полтора кадров и спустя примерно час, вернулись в город.

Заметив наш автомобиль, замерший у росшей во дворе рябины, Наталья Васильевна с отцом Лины и моей мамой поспешили встретить новобрачных у подъезда. Наталья Васильевна держала на рушнике выпечку, а её бывший возвышался мрачно, по—наполеоновски.

Ложкин: Чтобы вступить в семейный путь, навечно, а не как—нибудь, нам нужно здесь вопрос решить, кто будет все дела вершить. Дабы решить вопрос вам этот, прошу сей каравай отведать. Он – пышен, он – красив, он – вкусен, в нём аромат родной земли. И больше кто кусок откусит, тому и быть главой семьи.

Приблизившись к булке, Лина собралась впиться в неё, но тут притянула за пиджак и меня:

– Ком цу мир! Вместе же надо кусать!

– Почему вместе—то? По очереди.

– Вместе!

Ложкин: Нет, не вместе. Зачем вместе—то?

Я ни на чём не настаивал, считая, что меня утроит любой вариант.

Лина, примерившись, отхватила маленький кусочек, сопровождаемая комментариями со стороны зрителей:

Нат. Вас.: Аккуратней, зубы сломаешь!

Ал. Минг.: У неё и так зубов нет.

Ложкин: О—о—о, главой не бывать!

Я прицеливаюсь, хватаю калач и отгрызаю почти четверть.

Котлова: Вот куснул, так куснул.

Ал. Минг: Эх, Лина! Один раз в жизни могла от души тяпнуть, и то…

Лина: У меня зуб мудрости режется!

Ал. Минг., (меланхолично): А к чему женщине мудрость?

Жениху полагается вносить невесту в дом на руках, и я приготовился исполнить данное правило. Несмотря на активные возражения Нат. Вас., окружающие меня поддержали, и шляпка Лины перекочевала к Свистюшкиной.

– Ой, мамочки, я пошла, – единственно и успела взвизгнуть Лина, когда я поднял её и шагнул к ступеням. – Ай!

– Осторожней, осторожней, о двери не стукни! – заголосила Наталья Васильевна, но мы с Линой уже находились внутри. Я бережно поставил любимую супругу на ножки.

Как сказал в начале празднования Ложкин: «Свадьба – дело долгое, поэтому выбирайте соседа или соседку по вкусу. Не скучайте да ухаживайте!» Он и Свистюшкина превратились в ведущих и тянули на себе всё мероприятие. Поздравления сменяли конкурсы, конкурсы чередовались с поздравлениями, пожеланиями и криками «Горько!» Вилки продавали по пять рублей, ложки по десятке. Гости не жадничали. Казалось, ничто не способно омрачить нашу светлую радость.

В середине банкета, Ложкин предоставил слово родителям.

Наталья Васильевна: Сергей должен помнить: Лине ещё четыре года учиться! Он обязан ей помогать, содействовать, она не должна бросить консерваторию, ведь занимается она хорошо. Нельзя её талант зарывать. Ну, и всего—всего вам!

Мама Зоя: Ну, ребята, коли уж вы нашли друг друга, то живите. Мирно и уважительно. … И между вами будут ссоры, … что может случится, это предсказать никак нельзя, но вы делите проблемы пополам. Лина, уступай Сергею, а, ты, Сергей – Лине. Обязательно! А иначе, конечно, хорошего не видать. Поэтому цените счастье и живите складно.

Алик Мингазович: Не снимай, я… себя лучше вживую в зеркале увижу.… А главное до меня отметили. Это – уступать. Ну, а на счёт таланта я с Наташей поспорю. Талант, либо есть, либо его нет. Если Сергей поможет ей угробить талант, тогда, его и не имелось. Выходит, это не самое страшное. Наиболее важное, действительно, – подстраиваться… бояться сделать другому больно. Слушать и понимать, заботиться. А коли этого не появится, значит ничего и не существовало. … это обман… вон, фокусник у нас этот… «Поле чудес» в стране дураков… вот и это тоже подобное получится… т.е. – подарок и компенсация… и человек отказывается от подарка, потому что нужно платить за него больше, нежели он стоит…. То есть, я рассчитывал подсказать: … чтоб у вас происходило не понарошку. Видите, проще простого!

Владлен (с рюмкой в кулаке, пошатываясь): Знаешь, у нас уже сыну четыре года, пятый идёт. Чё у нас не бывает? Ужас, чё бывает! Дым столбом и тапки врозь! Живите в мире, согласии, чтоб у вас полная любовь была! И наилучшего вам. Поехали! (залпом выпивает)

Лина (глядя в стол): Ну, что нам ответить родителям… огромное спасибо, что они нас вырастили, воспитали и немеряно сил нам отдали. Очень хотелось бы учиться на чужих ошибках, а не на своих. У них… давно примерно такое же было. Им давали советы, их наставляли. Мы вас… обожаем и хотим, чтобы и ваша жизнь текла замечательно…. И то, что вы с нами, это так должно быть…. И за это вам искреннее спасибо! А бабушкам спасибо, что они вынянчили наших пап и мам. И дедушкам поклон. Они нас, я уверена, слышат. Они незримо с нами. И я вообще хочу родственникам… напомнить: мы – единая упряжка, да, волейбольная команда. Стена.

Я: Трудно соврать сориентироваться… ну, … как и Лина, я вначале выражу признательность Наталье Васильевне, Алику Мингазовичу за то, что они… вложили в этого чудесного ребёнка, в Лину, лучшее, чем она обладает. Само собой, надо упомянуть и тех, кто принимал участие в торжестве, кто помогал, организовывал. Благодарю! Верю, дальше у нас будет превосходно, как и нынче вечером.

Инесса Васильевна: Лину я помню буквально с двух дней. И как—то на наших глазах она и росла. Можно сказать, у меня на руках. И надеюсь только на одно… Вы поженились, и у вас куча времени впереди, …, вы сейчас каждый день, каждую минуту, каждый час, будете вторую половинку познавать. И разные могут быть открытия. И отыщите в себе тихое, незаметное качество – терпение. У вас обоих достаточно великолепных, добрых свойств. И вы… их поддерживайте. И мечты ваши осуществятся!

Бабушка (вытирая мокрые глаза): Сергей, Лина, поздравляю вас. Держитесь вместе, любите …. Лишь бы у вас всё сложилось.

Ложкин: Мы с Сергеем провели детство вместе. Я, как никто знаком с ним, с тёть Зоей. И мне понятно волнение его баб Кати, её слёзы. И, разумеется, я рад, что Сергей обрёл то, что долго искал. Он по праву заслужил удачу. Ну, имея некоторый стаж семейной жизни, желаю тебе: хотя бы, как мы. Станете ещё красивше жить, я буду чрезвычайно доволен. Я сначала строчку процитирую: «Храни вас Бог от житейских невзгод!» И «Пусть невзгоды и потери не стучатся в ваши двери, пусть всегда волнует кровь, чувство светлое – любовь!» Будет это, будет и остальное.

Свистюшкина: Дорогие Сергей и Лина. Поздравляю вас с днём свадьбы! Я зачитаю стихотворение:

Филатова (скороговоркой): Дорогие Сергей и Лина. Поздравляю вас со свадьбой и желаю вам всего хорошего. Я благодарна судьбе за то, что повстречала Лину. Мы вместе учились с первого класса. Она для меня, – как сестра. И я хочу, чтоб в её жизни было всё замечательно. Выпьем же за нашу красавицу невесту!

Когда гости, отменно закусив, прилично выпили, и им наскучило просиживать задницы, они потребовали: «Даёшь танцы до упада!» Против танцулек я ничего не имел и в качестве медляка врубил Ricky Martin «Casi un Bolero».

Лина, вставив в волосы цветок, приобняла меня, положила голову мне на грудь, а я гладил её по локонам, наклонившись, шептал на ушко всякие легкомысленные глупости, соответствующие моменту. Ложкин, покачиваясь, извивался в паре со Свистюшкиной, демонстрируя потрясную хореографию, а Филатова тянула на свободное пространство Колчина. Полностью сосредоточившись на Лине, я упустил из внимания переменные в виде мамы Зои, Владлена и его благоверной, незаметно успевших изрядно набраться. Тучи уже собрались, и на горизонте слегка погромыхивало.

Услыхав просьбу гостей вытащить шашлычницу музыку на балкон и добавить звук, дабы они могли отплясывать у подъезда, я почуял, что вечер внезапно перестаёт казаться томным. В перерыве между песнями я расслышал постепенно усиливавшиеся внизу голоса, и доминирующую роль среди них играл бас Владлена.

– Чё ты докопалась? Тебе не нравится? Тебя чё—то не устраивает? Ну, так и… домой! Чё, думашь заплачу? Ага, зарыдаю, …! Навзрыд, …! Пшла …!

– Да! – отвечал резкий визгливый голосок его жены, – не нравится, что ты с ней в наглую секретничаешь, что ты смотришь на неё, как на кошку!

– Мне уж и посмотреть ни на кого нельзя, да? И поговорить запрещается?

– А ты обниматься к ней лезешь! Думаешь, я не видела, да?

Я вырубил музыку и, выйдя на воздух, с высоты пятого этажа разглядел сквозь ветви кустов орущих друг на друга Владлена и его ненаглядную. Там же, на скамейке расположились Наталья Васильевна, Филатова, Алик. Мингазович, Свистюшкина и Ложкины. Неподалёку, у машины стояли Колчины. Матушка пьяным голосом требовала от Владлена, чтобы он заткнулся и успокоился, но он не воспринимал её увещевания, распаляясь больше и больше.

Алик Мингазович предпринял отчаянную попытку разрядить ситуацию, пригласив драчунов за стол, отведать пломбира. И умчался за ним в ближайший киоск. Обернулся папа Алик оперативно, принеся целый пакет мороженок.

Подойдя к брату, я напомнил ему вчерашнее обещание вести себя прилично.

– А чё я—то? – вскипел он. – Чё она меня к каждой песочнице юбке ревнует?

Наконец все расселись, Владлен буркнул даме нечто примиряющее, и налил водки себе, ей и матери. Я неодобрительно следил за подобными манипуляциями, а бабушка, находящаяся рядом, дёргала Владлена за рубашку.

Алик Мингазович выдал присутствующим по плитке эскимо, а Ложкин попытался продолжить ведение праздника. Однако с этого момента всё покатилось в тартарары. Жара сыграла подленькую штучку, многократно усилив воздействие алкоголя у тех, кто не стесняясь, опустошал рюмку за рюмкой. Владлен, сорвав пуговички, засучил рукава, обнажив армейские татуировки, на которые с нескрываемым ужасом и явным неодобрением воззрилась моя новоиспечённая тёща.

В течение часа обстановка лишь продолжала накаляться. Мама Зоя, дойдя до кондиции, уволокла Алика Мингазовича на кухню и, закрыв дверь, принялась что—то ему втолковывать. Наталья Васильевна металась по комнате, а Владлен подмигивал Филатовой, и получал пинки от благоверной.

С кухни вернулся тесть. Лицо его было искажено гримасой злобы и недовольства. Он схватил пиджак и выскочил на лестничную клетку, а мама Зоя, улучив минутку, последовала за ним. Через пять минут она уселась на место, и выпила без перерыва две стопки белой.

– Слышь, Василич! Я, наверное, в Питерку свалю, – обратился ко мне раскрасневшийся от спиртного и духоты, Владлен.

– А чего рано—то? Никто ведь не расходится.

– Да работёнка кой—какая у меня не завершена

– Ну, дело твоё, конечно. Не маленький. Как знаешь!

– Василич, ты… это… на дорогу выдели денег.

– У тебя совсем нет?

– Ни шиллинга! Бабуля обещала дать, да до Кировки надо переться. А тут я сразу на вокзал рвану…. Пока автобусы ходят…

– Сколько?

– Двести, хотя бы, отсчитай…

– Стопроцентно в деревню поедешь?

– А куда ещё—то? Ну, ты сам подумай!

– А супруга?

– Пускай, …, празднует, сидит, греет…. …, настроение напрочь испортила.

Я вышел в спальню, порылся в кармане пиджака, висящего на дверце шкафа, и вынес Владлену две бумажки.

– Вот спасибо! Выручил, по чесноку, выручил! За мной не заржавеет! Верну с процентами! Слово моряка!

– Ладно, о чём разговор! Не чужие.

– Ну, бывай! Всего тебе!

И Владлен, не попрощавшись ни с матерью, ни с бабушкой, ни с любимой, выскочил из квартиры.

Тут начали со стола таскать в мойку грязную посуду, и я принялся помогать, включив погромче «Био—Радио». Однако желающих возобновлять «дискач», не нашлось. Свистюшкина сидела на диванчике и обмахивалась газеткой, Колчин, разморённо, подрёмывал в кресле, Филатова испарилась в неизвестном направлении, Алик Мингазович, сбегавший за сигаретами, сосредоточенно курил на балконе. Лина о чём – то оживлённо и весело стрекотала с Леоной и Кариной.

Неожиданно, перекрывая музыку, послышался вопль:

– Где они? Где Фродо эти сволочи? Шлюха! Шалава! Давалка кривоногая!

Вопила спутница Владлена.

– Что ты, что ты? Какие сволочи? Не кричи! Что стряслось? – успокаивали её.

– Ты, …, давал ему деньги?

Вопрос адресовался мне.

– Да, двухсотку. Он же в Питерку поехал.

– В Питерку?! С… ли в Питерку?! Да он, …, литру бодяги у «таксёров» купил и спрятался с той потаскухой! Я ей всю харю обезьянью расцарапаю! А ему… оторву и на прищепке сушиться повешу!

– Заткни хайло! – закричала мама Зоя. – Здесь их нет! Надо лучше за… смотреть!

Жена брата пробежала на кухню, заглянула в ванную, но любимого супруга в объятиях Филатовой не обнаружила.

Все хором затараторили на повышенных тонах, а Свистюшкина пробралась к нам с Линой и сказала, что наверно Филатова увела Владлена к себе, в соседний дом.

– Да ну, – отмахнулся я, – не может быть!

– Сергей! Ты должен немедленно это прекратить. Ни разу в нашей семье похожих скандалов не случалось! – гневно причитала Наталья Васильевна.

Чувствуя, что от меня требуют, по меньшей мере, остановить землетрясение, я пожал плечами, пробормотал: «А я—то чего могу сделать?», и подошёл к орущим родственничкам.

Они, по—прежнему торча в коридоре, не обратили на меня ни малейшего внимания, а я бесцеремонно развернул мать к себе лицом, и напомнил, что они в гостях, и сцены отвратительные закатывать не следует.

– А кто закатывает? Никто не закатывает!

– Ага. Вы уедете, а я отдуваться останусь? Вы же утром клялись, буквально! Забыли уже?

– Отдуваться? Перед кем? Правильно, …, собралась интеллихенция, фу, ты, ну, ты, пальцы гнуты! А мы, вишь, простая неотёсанная дерёвня! Академиев не кончали!

– Идите на улицу и там выясняйте отношения.

Я подталкивал скандалистов к выходу, и они вскоре оказались на лестнице, где продолжили экспрессивно обвинять друг друга в смертных, и не очень, грехах. Спустя несколько минут галдёж их слышался уже со двора.

При моём появлении, в гостиной воцарилось гробовое молчание. Присутствующие взирали с осуждением и укором, словно бы я прилюдно совершил некий постыдный поступок и теперь горжусь содеянным.

– Серёж, отойдём? – предложила Лина, и мы прошли в спальню. – Я не шучу: безобразие надо прекратить. Прикажи им уже уехать. Свадьба ж завершилась. Ну, потолкуй с Владленом, путь одумаются…

– Приказать? Где он? Кому приказывать?

– Мы незаметно вместе со Светой дойдём до Филатовых, и если он у неё, то ты его выманишь.

Я начинал заводиться.

– Ну—ну, попробуем, давайте! Пошли.

Миновав двор, мы втроём очутились на филатовской площадке.

На наши звонки никто не отвечал. Тогда я стал колотить в дверь ботинком и кричать, что нам известно, где они прячутся, и будет лучше просто открыть, не доводя до серьёзного скандалища и вызова милиции.

Спустя минут семь к моим увещеваниям присоединились и Лина со Светой. Лязгнул засов, в образовавшуюся щёлку выглянула пунцовая Филатова, и изобразила на лице полнейшее незнание и непонимание. Мы почти хором потребовали привезти Владлена, и в итоге он, шатаясь, нарисовался за спиной хозяйки.

– На самолёт автобус занял, да? – сдерживая эмоции, обратился я к нему. – Ты хотя бы чуточку понимаешь, что ты сейчас творишь?

– А чего? Я не парюсь. Мы за ваше здоровье пьём. Безобразия не нарушаем. За жизнь базарим, общаемся…

– Общаетесь? Да твоя жена целый подъезд на уши поставила, истерику устроила, они с матерью драку готовы учинить. Это нормально?

– А я с какого бока тут?

– Что значит, «с какого бока»? Тебя фрау приревновала к Филатовой…

– Пф! Её проблемы…

– Честное слово, по—хорошему прошу. Пойдём с нами. Ну не порти окружающим праздник. Мне же завтра людям в глаза смотреть. Что я скажу? С лучшей стороны вы себя показали, ага? И меня подставили шикарно! И Лину! Молодцы!

– А те чё? Стыдно за братана? Да?

– Да, …! Стыдно, …, за ваш… дебош! Быстро собирайся, мирись с мамой, извинись перед супругой.

– Ага, щаз! В ноги, …, пал и землю есть начал! Потрещу с девушкой часик, а там….

И Владлен, оттолкнув меня, дважды повернул ключ в замочной скважине.

Мы ошалело замерли, Свистюшкина произнесла: «Ну, блин, офигеть вообще!» и направилась к выходу.

Встретивший нас Ложкин покачал неодобрительно головой:

– Вот от тёти Зои я подобного фокуса не ожидал.

– Слушайте, а пойдёмте гулять! – неожиданно подскочила Лина. – Пусть они тут без нас разбираются. Вернёмся, а всё уже и уладилось.

– Правда! – захлопала в ладоши Свистюшкина. – Самый лучший вариант. Жара спала.

Вениамин поддержал сие начинание, и мы всемером отправились к набережной. Прохладный ветерок с пруда успокаивал разгорячённые, взбудораженные мысли, и я старался не думать о произошедшем, наивно полагая, будто грозовая туча сама собой рассосётся к нашему возвращению.

Но Владлен не являлся бы Владленом, закончи он дело миром.

Когда мы, проводив Ложкиных на маршрутку, приблизились к дому, сражение полыхала вовсю. Бабушка, сидя на лавке, лила слёзы, а Владлен воспитывал супругу, норовящую его ударить. Не особо заморачиваясь системой Макаренко, он заехал благоверной кулаком по уху, и она, запнувшись о невысокий деревянный заборчик, вверх тормашками грохнулась в кусты. Прифронтовая полоса огласилась душераздирающими воплями: «Убивают!»

Кто—то из жителей, высунувшись с балкона, проговорил:

– Не, пора в похоронную милицию звонить! Угрохает он её…

Жена брата, выбравшись из зарослей акации, опять отважно бросилась на мужа, но и в этот раз он двинул ей настолько крепко, что она улетела в песочницу, визжа, словно подрезанная.

Зрелище оказалось не для слабонервных. Я затрясся от бешенства и, более не сдерживая ярости, понёсся вверх по лестнице, а Лина побежала за мной.

– Ах так?! Ну, я вам счас… покажу, где раки зимуют! Накушаетесь до отвала! И трави—вали, …, и ширли—мырли огребёте! – кажется, рычал я.

Тёща с бывшим супругом на меня не смотрели, брызгая ядом, издавали злобное шипение.

Сграбастав подарки родственничков в охапку, я рванулся к окну, намереваясь запустить их прямиком в пустые котелки скандалистов. Но Лина, не потерявшая пока хладнокровия полностью, и рассуждавшая здраво, повисла у меня на правой руке, Свистюшкина вцепилась слева, и вдвоём они не позволили мне совершить задуманное.

Метнув посуду обратно на диван, я накинулся на бабушку:

– Матушка—то куда делась?

– Ой, что было, что было! Они без вас форменное бесчинство устроили! Всех крыли матюгами, на три буквы посылали, бутылками швырялись, кричали и дрались. И Зоя тоже не отставала!

– Да ты мне скажи, куда она пропала—то?

Но никто не знал местонахождение мамули.

Я по наитию взбежал на шестой этаж, и пред очами моими предстало эпичное полотно: прямо на бетонном полу, у чужого порога, храпела мамаша. Схватившись за голову в ужасе от увиденного, я припустил в квартиру, выбрал чистый стакан, наполнил его холодной водой и выплеснул жидкость на маманю. Очухавшись, она что—то забормотала, но я, не мешкая, подхватил её подмышки и погнал вниз, честя на чём свет стоит. Дощатую лёгкую дверь подъезда не успели отворить, и мать от моего толчка в спину врезалась в неё, распахнула и вывалилась, скатившись по ступенькам, на улицу.

– Ну, ладно, сынок! За всё отблагодарил… – начала она, но я прервал её жалобы.

– Убирайтесь на хрен! Пошли к чёрту! Здесь вам не деревня, чтоб бузу заводить. Мне теперь, из—за ваших фокусов, до конца жизни сегодняшним днём в морду станут тыкать. Пошли вон, скоты! Вас в нормальное общество выпускать нельзя. Одна цель – нажраться до хрюканья и в душу нагадить!

Лина, наблюдавшая эту сцену сверху, когда я вернулся в комнату, рыдала, уткнувшись в подушку, а Свистюшкина её успокаивала.

Не сдержавшись, я снова принялся орать на старушку:

– Вот! К чему ты их привезла! Мы тебя просили? Давай, забирай эту шоблу к себе!

– Серёжа, зачем ты баб Катю—то обижаешь? Она же не виновата! – сквозь слёзы увещевала меня Лина.

– Не виновата? Они сами приволоклись, да?

– Вот спасибо тебе за заботу, дорогой внучек! Пожалеешь, да поздно будет…

И она вышла, крестясь и матерясь одновременно.

– Лин, вы с Сергеем меня проводите? Сумерки уже, страшно в одиночку добираться.

– Проводим, Свет. Умоюсь сейчас.

И мы отправились провожать Свету, да только, пройдя половину дороги, та очнулась и спохватилась, что забыла ключи на пианино. Пришлось возвращаться. Часы показывали без пяти одиннадцать.

Но повторно сопровождать Свистюшкину не позволили Наталья Васильевна с Аликом Мингазовичем. Они вызвались доставить Светлану до хаты, предоставив нам заниматься приборкой.

Мытье посуды прервала Наталья Васильевна, заглянувшая на обратном пути проверить темп наведения чистоты квартире.

– Ну и закатили вы «Второй концерт для баяна со скрипкой» спектакль! – заявила она мне. – Вот родственнички навязались! Значит, и ты нисколько не лучше! Лина, я, предупреждала тебя! Не пожелала мать с отцом слушать, вот, теперь нахлебаешься, до конца дней хватит! Серёженька у неё, видите ли, исключительный, лучший, любимый! Единственный! Надо же! Да подобных Серёженек на базаре в выходные пучками за рубль продают! Чтоб больше я их в своём доме не видывала! А всё остальное – утром!

После её ухода Лина, не стесняясь, взвыла, и, обняв меня, наивно вопрошала:

– Почему у нас так получается! Самое светлое, самое долгожданное событие в жизни, и то умудрились испоганить! Рок какой—то! Проклятие над нами! За что—о—о?

– Лин, милая, не расстраивайся, утрясётся помаленечку. Не мы первые, не мы последние. Вместе переживём.

– Не утрясётся! – всхлипывала девушка. – Моя мама этого не оставит!

Лишь около трёх утра мы с Линой закончили возиться с чашками, тарелками, с чисткой полов, и, упав на кровать, мгновенно заснули мертвецким сном, успев взяться за руки.

Знали бы мы, что день грядущий нам готовит!

15