Читать книгу Сказочный спецназ - Альбина Снежинская - Страница 2

Александр Александрович Парнас, симпатичный и в меру упитанный мужчина, поправив растрепанный летним ветерком парик, с оглядкой проскользнул в салон элитного женского белья и замер. «Кружевной Эдем», как гласила вывеска над входом, привел неискушенного Сашу в смятение. Он бродил в шелковом строю как новобранец, пытаясь представить все эти творения на своей жене, на её крупном спортивном теле, под всегда строгим деловым костюмом – пытался несколько раз, но так и не смог. Да и как вообще можно носить такое? Он уже несколько минут в изумлении созерцал что-то невообразимое – бикини в форме клубнички, из ярко-красного мягкого бархата, на тонких зеленых веревочках, как вдруг чей-то противный смех вывел его из приятного оцепенения.

– Клубничкой интересуешься?

От неожиданности Парнас резко развернулся, зацепился рыжим локоном парика за вешалку и дернувшись, повалил на себя товарную стойку.

– Извините, вы обознались, – подбирая упавший товар, пролепетал он.

– Алекс, ты что, не узнал меня? Хотя это понятно, в последнюю нашу встречу ты видел перед собой лысеющего толстяка, с фигурой пусть и не кегли, как у тебя, но всё же…

– Эдик? Слизский? – Саша изумленно оглядывал смеющегося блондина. – Неужели это ты… ну, у меня нет слов… ты так изменился… как ты так сумел?

– Густые волосы – труд нанотехнологий, а это спортивное тело – только моя заслуга! – красовался Эдуард под восхищенные возгласы Александра.

– Ваш друг берет этот комплект? – подбежала к ним продавщица, кокетливо сверкнув перед Слизским вовремя расстегнутой пуговичкой.

– Конечно, тем более что примерка прошла успешно, – Слизский ехидно усмехнулся и опустил взгляд на пояс собеседника: там, зацепившись крючком за ремень, на самом интересном месте, висели кружевные красные трусики!

Пока Александр лихорадочно пытался выпутаться из женского белья, Эдик со злорадством думал: «Выдержит этот тюфяк или не выдержит, выдержит или нет?»

– Вот, держи! Эта визитка – твой билет в нормальную жизнь. Позвони – и из размазни может что-то еще получится!

Размазня, кегля? Неужели это о нем? Сам Александр искренне считал себя «чуть-чуть пополневшим» со времен студенчества, но оскорбительные и многочисленные факты говорили иное. Жена ласково называла его пузыриком, друзья шутливо спрашивали, на каком он месяце, а утром, в супермаркете одна субтильная бабулька с силой отпихнула его от последнего авокадо и вместо извинений проскрипела: «Раскинул тут жириса, нормальным людям не протиснуться. Авокаду ему подавай – килории, что ли считать не умеет!»

Все эти мысли вспышками промелькнули в его голове, пока кассирша выбивала чек за «примеренное» белье. Мимо прошаркала пожилая пара, точнее, два божьих одуванчика, и старушка, окинув толстяка презрительным взглядом, произнесла:

– Интересно, и как такие толстопузики любовью занимаются?

– Занимаются ли? – засмеялся дед, без стеснения разглядывая животик Парнаса. – С таким мешком жира вместо торса? Видишь, дорогая, до чего людей сексуальная недоработка доводит?

Но бабка уже потерла всякий интерес к разговору и ковыляющей иноходью припустилась через зал.

– Смотри, Аполлон, какая ягодка! – восхищенно взвизгнул старческий голосок. – Цвет, фасон – ну точно к твоим стрингам сшит! А бюст, видишь сверху? боже, лисий мех! Никогда такого не носила! Срочно купи!

Саша бросил взгляд на заинтересовавший бабку комплект и обомлел: на витрине, привлекая к себе всеобщее внимание, лохматился оброненный им огненно-рыжий парик! Парнас одним махом сорвал его с вешалки и под гневные крики престарелых любовников быстро выскочил из магазина.

Весь следующий день Александр внимательно изучал визитку Эдика, рассматривал себя со всех сторон перед зеркалом, пытался, весьма безуспешно, влезть в свои старые джинсы и к вечеру решительно заявил: все, звоню, еду и худею! Затем смело снял трубку и набрал заветные цифры.

После телефонного разговора пыл его слегка поостыл. Как, срок пребывания в лечебнице целых три месяца? И где находится? В пензенских лесах, в деревенской глуши? Сашка невольно поежился. Нет, он не поедет! На кого он оставит свое издательство, любимых авторов, друзей.

Супруга Наталья выслушала все его доводы и заявила:

– Езжай обязательно! Смена обстановки тебе точно не повредит. Ну, подумай сам, на дворе лето, все уже на моря разъехались, кому ты в издательстве сейчас нужен? Срочные дела я всегда сама разгребаю, бумажную и административную волокиту тянет Толик, а тексты и до осени подождут, не запылятся. Или хочешь, с собой их прихвати, в деревне все равно заняться нечем будет. А твои любимые детективы?! Сможешь перечитывать их хоть до дыр. А чтобы тебе не было скучно и одиноко в той глуши, возьми с собой своего дружка, Витьку Арсеньева. Он книгу пишет?! Не смеши! Вот сколько он за год рассказов написал? Ни одного! Все его шутки, как и он сам, жирком заплыли. Пора бы ему проветрится, да и мне спокойнее будет, что ты не один там с лишними килограммами бороться будешь.

Виктор Арсеньев, весьма известный и популярный автор-сатирик, был лучшим другом Александра. Они дружили еще с детства, и всегда один был инициатором всех проказ и авантюр, а другой умело и артистично воплощал их в жизнь. Сколько раз Парнас попадал в разные нелепые и смешные ситуации, исполняя то роль пьяной старушки, то обнаглевшего до предела гаишника! Вот и сегодня, в магазине дорогого женского белья он оказался по просьбе Виктора. Тот писал очередной юмористический рассказ, и его новый герой задумался как похититель и коллекционер эротического дамского гардероба, и автору было нужно описать неизгладимое впечатление человека, впервые попавшего в такой магазин. На вопрос, почему он сам туда не пойдет, юморист без стеснения соврал: «Я белье для новой пассии всегда сам выбираю! Не пропускаю ни одной новинки и дефиле! В бутики заглядываю постоянно, а мне нужно мнение новичка, самое первое впечатление». И Александр, надеясь быть неузнанным в рыжем парике и темных очках, отправился за «новыми» впечатлениями.

Идея поехать в лечебницу вместе с Виктором обрадовала Сашу, но по своему опыту он знал, что убедить друга в чем-либо против его воли – пустая затея.

– Сомневаюсь я, что Виктор поедет.

– А ты не сомневайся, иди, вещи собирай, а этого ветерана сатиры я беру на себя.

Какими доводами и обещаниями удалось соблазнить «ветерана сатиры», осталось тайной, но только после нескольких дней бумажной волокиты и медицинских страшилок друзья с легким сердцем принялись собирать чемоданы, даже не подозревая, какие сюрпризы и приключения готовит им далекая провинция.

Летним солнечным утром на автостоянке прохожие, замедляя торопливый шаг, с любопытством и легкой усмешкой оглядывая одну весьма приметную группу мужчин. Всех их объединяло одно: дорожную кладь держали одинаково пухлые ручки, а ремешки и молнии едва сдерживали напор одинаковых пивных животиков. Александр Парнас и Виктор Арсеньев, увешанные многочисленными сумками и пакетами, пришли на вокзал последними и тут же растворились среди однородной массы.

– О, Игорек уже здесь! – обрадовался Арсеньев. – Смотри Санька, наш почти народный артист кепочку надвинул, очечки насадил, думает, люд честной его не узнает.

– Тихо ты, – шикнул на сатирика Игорь Харченко, его давний друг и по совместительству исполнитель многих его монологов, – знаешь, пару раз сверкнул талантом на экране, и вот они все прелести славы! Вчера от трех мужиков еле отбился, думал, они меня сейчас так отштукатурят, под евроремонт, а как оказалось, узнали, до двери под белы ручки довели и еще в карман бутылку водки сунули.

– Да, теперь тебе и на выпивку тратиться не придется, – засмеялся Арсеньев.

– Там, куда нас везут, вряд ли нальют. И как я только повелся на вашу идейку! – Харченко надвинул кепку почти на нос. – Посмотри, над нами уже смеются.

– Что, мужики, приехали на финал конкурса толстяков? – крикнул в их сторону худощавый прохожий, белозубо улыбаясь сам себе.

Эта шутка могла бы лишить его двух-трех элементов лучезарного блеска, но тут к толстякам подошел здоровяк в камуфляже и зычно прокричал:

– Внимание на меня! От имени персонала нашей лечебницы «Похудей-Ка» без лишних слов скажу: мы рады, что вы доверились нашим добрым и таким опытным рукам!

Все с любопытством и некоторой опаской посмотрели на «опытные» руки, больше всего напоминавшие тяжеловесные гири и притихли.

– С этого момента и до конца срока вы поступаете в мое полное распоряжение! Допускаю обращения «старшина Кузьмин» или «товарищ Кузьмин». На этом знакомство окончено, вопросы отставить, всем строиться для пересчета! Снять шапки, буду считать по головам!

– Это недопустимо! – возмутился прилизанный мужчина, нервно поправляя бабочку на покрасневшей шее. – Меня, лучшего психиатра страны, как бессознательное животное по головам считать, да я…

– Считаю по главному: мужиков – по головам, депутатов – по мандатам, а ты кто у нас? ага, номер тринадцатый, психолог по фамилии Бубликов…

– Я – тринадцатый?! Почему тринадцатый?! Не хочу! Не буду!

– Так ты тринадцатым пришел в контору записываться, я тут причем! Тьфу, со счета сбился, заново начинать придется. Так, раз, два… все сорок на месте! – старшина, не обращая внимания на ворчащего психиатра, сверился со списком. – А теперь по местам! Вещи – в багажник, остальное – в автобус!

«Остальное», пыхтя и толкаясь, дружно кинулось занимать лучшие места.

– Знаешь, мне все это напоминает счастливое, беззаботное детство, – радовался Александр, – каникулы, выезды за город, пионерский лагерь…

– Лагерь, вот это точно, только не для деток! – заворчал Харченко. – Если бы вы мне раньше сказали, что адресок лечебницы дал Склизский…

– Слизский!

– Этот скользкий тип! Я бы умирать стал – не поехал! Ох, чувствую, не увидит больше столица моих аполлонских телес.

– Видишь, мы еще отъехать от дома не успели, а ты уже остротами сыплешь, – тихо засмеялся Саша, любуясь на ускользающий за окном зеленый пейзаж. – Вы только посмотрите, какие с нами колоритные персонажи едут, один зануда в бабочке на целую главу потянет. Ну, хватит уже дуться, Игорек, подсаживайся поближе, обедать будем, что мы как бедные родственники сидим, посмотрите, народ уже вовсю перекусывает.

Действительно, в автобусе все дружно жевали, громко шурша разноцветными пакетами и бумажными обертками. И вдруг по автобусу, сбивая расставленный в проходе багаж, пронесся взлохмаченный двухметровый детина.

– Поворачивай назад, – закричал он водителю, – вези на вокзал, я там сумки с едой забыл!

– Одумался, – засмеялись все, – их давно добрые люди прибрали.

– Как же так? Там ведерко малосольных огурчиков, блинчики с мясом…

– Да не переживай ты, подсаживайся к нам, – неожиданно предложил Арсеньев. – Как звать-то тебя, богатырушка?

– Гоша! Магнитов! Музыкант!

– А я Виктор, бригадир!

Саша с изумлением посмотрел на друга.

– Зачем ты назвался бригадиром? – прошептал он.

– Так из этого верзилы музыкант, как из меня бригадир! Шутка это.

Гоша растерянно почесал затылок, потом махнул рукой и, придвинув к дружной троице чей-то большой чемодан, боязливо примостился на него, загородив весь проход. К нему потянулись руки с бутербродами, кусками колбасы и выпечкой, он быстро утешился и до самого аэродрома не проронил ни слова.

В самолете Гоша пристроился рядом с новыми знакомыми. Кукурузник трясло и качало в разные стороны, а за бортом что-то противно и устрашающе поскрипывало. Все в страхе притихли, и тут уже знакомый всем противный голосок проблеял:

– Интересно, а когда нам выдадут парашюты?

– Что, кто-то уже решил выйти? – сверкнул взглядом Кузьмин. – Для такого случая один найдем! Ну, кого высадить?

– Меня, меня высади! – подскочил Магнитов. – Мужики, я тещу в холодильнике оставил!

– Она, поди, сопротивлялась! Или не живая была?

– Там ей и место! Приедешь – разморозишь!

– Ох, бедная мама! Комнату себе холодильную соорудила, спала там, чтобы не стареть, хотела еще долгие годы радовать нас своей любовью, а я сгубил её – забыл утром морозильник открыть! – запричитал Гоша.

– Успокойся, жене позвони, – посоветовал кто-то.

– Жене? Так она в террариуме, принимает роды у Маруси, восьмиметрового удавчика! Пять дней уже трубку не берет, очень трудный случай – это ведь первая беременность у малышки!

– А дети есть?

– Сын. Но он сейчас далеко, в тундре.

– Оленей гоняет?

– Нет, выслеживает снежного человека! Говорит, их только летом можно подловить, когда у них брачный период проходит. Они тогда забывают про всякую осторожность…

– Да, тяжелый случай, это я о семье. Ладно, не мечись по салону, решим твою проблему! Сейчас нашим ребятам из охраны позвоню – вмиг тещу твою разбудят, накормят и обогреют, говори адресок, – нажимал кнопки телефона Кузьмин. – Все, уже выехали! Так что прошу всех успокоиться и…

– Спасите! Здесь дыра в полу – сейчас меня наружу засосет! – заверещал психиатр.

Пассажиры повскакивали со своих мест, испуганно глядя в угол: оттуда, перекрывая солнечные блики, бил яркий луч света!

– Всем замереть! Не раскачивать самолет!

Кузьмин спокойным шагом пересек салон.

– Кто прожектор включил! – сердитый взгляд старшины уперся в красную бабочку. – Тут только ты сидел! Сам включил, и еще панику разводишь! Ох, лучше бы вместо магнитных харчей мы тебя на вокзале забыли! Натерпимся с таким паникером! А вообще, чей это фонарь?

– Мой, – смущенно откликнулся Гоша. – Но мне без него никак! Я музыку пишу, но пишу в основном по ночам, а творческое настроение создаю с помощью света. Накину на фонарь красный платок – любовь мажорная звучит, синий там или черный достану – грусть минорная на ноты так и ложиться! А смешаю цвета – сам не знаю, что получится!

Все слушали Гошу, раскрыв рот.

– И много у тебя платков? – поинтересовался Арсеньев.

– С собой только один чемодан, но это не беда, буду импровизировать! Вот тюбетейка на парне какая, разноцветная, с блестками! Такую радугу если на лампочку надеть – страстная феерия зазвучит…

– Помогите, караул, меня кто-то сзади укусил! – «зазвучал» подпрыгнувший Бубликов.

– Ну, это невозможно, с ним одни проблемы! Комар укусит – а паники на слона хватит! – зашикали со всех сторон.

– Комар!? Глядите, штаны мне прокусил, кровь ручьем хлещет! А воет как страшно, бешеный, наверное!

В углу что-то шевелилось и издавало завывающие, утробные звуки.

– Чей это мешок?

– Мой! Но там только инструмент, сейчас покажу! – развернул рюкзак Гоша. – Ой, смотрите, котик в трубе головой застрял, бедный, испугался злого дядю и кричит!

– За самим постоянный присмотр нужен, а он еще кота везет! – шипел психиатр, демонстрируя всем свои царапины.

– Да это не мой, я его на вокзале накормил, он, видать, залез в сумку, пригрелся там и заснул! Худой какой, одни косточки, а ссадин сколько, царапин, бедный ты мой!

– Заяц, значит! Безбилетник! За борт его! – взмахнул «гирями» Кузьмин.

Животное жалобно посмотрело на Гошу, лизнуло его в шершавую щеку и прижалось к могучей груди спасителя.

– Не надо, прошу вас! Я его в питомцы возьму, – нежно поглаживая урчащего кота, умолял Магнитов. – Смотрите, какой ласковый.

– Ладно, пусть пока остается, а там видно будет!

Наступило временное затишье. Кот мирно спал за пазухой музыканта и нежно мурлыкал, психиатр тоже, кажется, задремал, шевеля нахмуренными бровями, а Арсеньев что-то задумчиво писал.

– Тьфу ты, черт! – выругался он. – Сашка, ручка есть, а то моя сломалась.

– Сейчас схожу, в сумке посмотрю!

Парнас залез в один из многочисленных кармашков объемного баула, и вдруг его пальцы нащупали что-то гладкое. Александр развернул находку – в руках алым пламенем развернулись кружевные женские трусики! Что это? Откуда? И тут он вспомнил! Хлопоты и сборы по случаю отъезда так закрутили его, что он совсем забыл о своей вынужденной покупке. Жене он не решился подарить подобную вещь, думал при случае избавиться от нее и припрятал подальше от посторонних глаз.

– Что ты там возишься?

– Уже иду, – ответил Саша и в спешке, не дай бог, кто увидит, не глядя, запихнул находку обратно. – А что ты пишешь? – быстро, чтобы скрыть замешательство, спросил он друга.

– Описываю события сегодняшнего дня. Знаешь, я, наверное, не буду убивать нашего «благодетеля» Склизкого. Ну, может, попинаю немножко, и все.

– Рад за него.

– Говоришь, он похудел на тридцать кило?

– Больше!

– Боюсь, нам это не грозит.

– Почему? – спросил Парнас, ожидая очередной шутки.

– Потому! Сколько ложек сметаны заменяет минута смеха? Подсчитал? А теперь умножь все это на три месяца, что нам предстоит провести в обществе этих чудиков, Саксофона и Бабочки. Какая тут, к черту, диета!

– Да, ты прав, я давно так не веселился, – глаза Александра радостно заблестели. – Какой тут огромный сатирический потенциал для твоих рассказов!

– Это мы еще остальных не слышали.

И тут весь «сатирический потенциал» затрясся, подпрыгнул вместе с кукурузником, и дружно ойкнул. Друзья громко захохотали.

До конечного пункта где-то под Пензой добрались только к вечеру. Широкие ворота гостеприимно распахнулись перед гостями, а яркая вывеска заманчиво гласила – «Сказка»!

– Вот и наша дорогая лечебница! – гордость за родные места распирала Кузьмина.

С первого взгляда открывшаяся взору картина никак не напоминала лечебницу. Со второго и третьего тоже. Живописный вид скорее навевал мысль о сельской идиллии: сквозь листву проглядывали белоснежные колонны светлых корпусов; аккуратные хозпостройки утопали в ярких цветах, а ухоженные огороды радовали глаз густой свежей зеленью. Раньше здесь был пионерский лагерь, и когда-то детский смех весело звучал среди раскидистых ветвей, а сейчас стояла непривычно-умиротворенная тишина.

Впрочем, уставшие и голодные путники не замечали ни разноцветных красок, ни щедрых красот. Их взор искал что-то более приближенное к идеалу и по всем параметрам напоминающее столовую. Все их чувства вслед за обонянием устремились к отдельно стоящему домику, из окна которого вился ароматный дымок, а слух приятно услаждал звон тарелок и кастрюль. Лишь один человек не разделял общей животрепещущей страсти. Его цепкий, внимательный взгляд заприметил скрытый в зарослях высокий забор, окружавший территорию больницы по всему периметру, мелькнувшую среди листвы камуфляжную форму охраны да настороженных собак, только и ждущих нужной команды. Взор его уперся в домик с лаконичной и интригующей вывеской «Штаб», из которого навстречу толпе вышла небольшая группа мужчин спортивного вида. Вперед выступил один из них, высокий, подтянутый, в военной форме, но без знаков отличая, и приятным тенором произнес:

– Здравствуйте, товарищи пациенты! Я главный врач этого лечебного заведения, капитан Федоров, обращаться ко мне только в крайней необходимости. Со старшиной вы уже знакомы, на три месяца он вам будет вместо отца, по всем личным и интимным вопросам к нему! С остальными познакомитесь позже, а сейчас внимательно послушайте номер палаты, куда вы распределены. Сразу уточню: в каждой комнате по четыре человека, две комнаты объединены в отряд, к которому приставлен постоянный руководитель, староста, слушаться его во всем! А теперь непосредственно к распределению. Тот, чью фамилию я назову – два шага вперед!

Когда звучали такие имена и фамилии как Ягодка, Копейка и Блендер, никто не мог сдержать улыбки и смеха. Федоров громко зачитывал список, и новички, вскользь оглядывая будущих соседей по койкам, переваливались вперед.

– Палата номер пять: Игорь Харченко, Александр Парнас, Саймон Фишер и Виктор Арсеньев!

Услышав последнюю фамилию, бородатый иностранец попятился, выронил сумку и оторопело уставился на Арсеньева.

– Что, знакомого встретил? – спросил Харченко

– Извините, голова закружилась, – с легким акцентом пробормотал Фишер.

– Встать к своей группе! Палата номер шесть!

Все замерли.

– Жорж Адамов, Алексей Бугаев, Эдуард Бубликов…

– Не пойду в такую! – проворно выпрыгнув из толпы психиатр, – то номер мне дают тринадцатый, то в палату шестую – не хочу! Хочу вот к ним, где бригадир!

– А почему все на меня смотрят? – удивленно огляделся Виктор.

– Ты же сам так назвался, теперь навсегда прозвище пристанет, – усмехнулся Саша.

– Поменяйте меня вместо Фишера, – не унимался Бубликов, – ему все равно, он Чехова не читал!

Вся пятая палата дружно сбилась в кучку и с мольбой посмотрела на капитана.

– Распределение закончено и изменению не подлежит! – под облегченные вздохи четырех пациентов подвел итог Федоров. – А сейчас вас проводят в комнаты, и по дороге старшина Кузьмин ответит на все интересующие вас вопросы.

– Нет, вы скажите, – бубнил психиатр, семеня за старшиной, – чем руководствовалось ваше начальство при расселении? Может, выбирали по цвету глаз или, вообще, методом тыка?

– Я предлагал капитану распределить вас по национальному признаку, – с серьезным видом объяснил старшина, – Парнаса и Блендера, например, определить как французов, Харченко и Петренко обозначить хохлами и тому подобное, но товарищ капитан, в целях большего лечебного эффекта, объединил вас по интересам.

– Он что, хобби наши знает?

– И хобби, и фобии, и то, чем вы по жизни занимаетесь. Вот по схожей трудовой деятельности и группировал.

– Вы хотите сказать, что вот эти типы из моей комнаты – психологи? – засомневался Бубликов.

– Так и есть, не сомневайтесь! – заверил его Кузьмин, и поспешил отделаться от надоедливого зануды.

После скудного ужина и беглого знакомства с местными достопримечательностями, толстяки быстро разбрелись по отведенным им комнатам, и на некоторое время все стихло.

Давно уже погасли фонари вдали, уступив место ярким негородским звездам, замолкли в сладкой дреме лесные жители, и только в «Сказке» о спокойном сне только мечтали.

– В нашей любимой стране есть древний и очень хороший обычай, – вещал Арсеньев, как-то странно посматривая на иностранца, – отмечать все знаменательные события обильным вливанием. Кто мы такие, чтобы нарушать заведенные нашими прадедами традиции? Игорек, наливай, обмоем приезд, знакомство. Тебя, значит, Семеном кличут?

– Как вы… откуда вы узнали? – сжался американец.

– Так список зачитывали, тебя Саймоном назвали, по-нашему, значит, Семен, – разливая коньяк, ответил юморист. – Быть тебе отныне Семой…

– Глядите, селедочка, – пропел Харченко.

– Точно, Семеном Селедкиным! Думал, фамилию Фишер как Рыбкин перевести, но селедочка, она как-то знатнее. Да не кисни, Сема, познакомишься здесь с самой настоящей российской глубинкой, а мы тебя русскому литературному языку обучим.

– Материться, что ли?

– Материться сам скоро обучишься, не о том речь, – возмутился Харченко. – Витя у нас писатель, юмор записывает, Сашка – редактор, до ума все доводит, ну а я артист, со сцены несу это творчество в массы, понятно? Мы вместе – три звена одной словесно-выразительной цепи, а ты – выражаться!

– А у меня типография, – как бы извиняясь, произнес Селедкин.

– Ну вот, цепь и замкнулась!

– За это и выпьем!

Нечто подобное происходило по всему лагерю. Раздавался смех, гомон, громко звенели стаканы, кое-где звучала неслаженная песня.

– Интересно, – удивленно прислушался Виктор, хрустя соленым огурчиком, – перед сном Кузьмин тщательно проверил сумки, конфисковал продукты и спиртное, на каком же топливе народ отъезжает, а? Объясните, как все сумели пронесли спиртное сквозь собачий локатор?

– Так же, как и мы! – хрюкнул Харченко. – Я, например, завернул коньяк в одеяло. Старшина удивился, зачем мне летом пуховик, а я ему, ноги, мол, даже в лютую жару по самое кукареку мерзнут.

– Умно, – засмеялся Виктор, – и я не дурак, в бумаги три бутыля зарыл, знают ведь, что я писатель, много строчу, потому и не проверяли особо. А банку с селедкой нечаянно одеколоном облил, вот овчарки и не унюхали. Ну, хорош болтать, пара вздрогнуть!

И тут все действительно вздрогнули: приятную для гуляк какофонию звуков прорезали самый какафонистый взвизг – это Гоша, купаясь в новых впечатлениях, исполнял что-то недоступное для восприятия обычного слушателя! Рядом, под ярким фонарем, сидел облезлый кот, завывая и подмяукивая новому хозяину. Услышав этот дуэт, петух в курятнике повалился с насеста, свинья в дальнем сарае истошно захрюкала, местные вороны от зависти повыбрасывались из своих гнезд! Веселье было в самом разгаре!

Утро наступило как-то неожиданно и застало толстяков врасплох. Некоторые только-только прилегли, а тут уже труба зовет, причем в буквальном смысле слова: из старого, прибитого к столбу репродуктора, на всю возможную мощь оркестры трубили подъем. Из своих комнат, пытаясь расправить помятые лица и одевая на ходу чуть менее помятую одежду, выползали нарушители ночного покоя. Солнышко от такой картины в ужасе отвернулось и поспешило спрятаться за тучку, собаки с осуждением били по траве хвостами, и только видавший кое-что похуже старшина Кузьмин громко отдавал команды, раздавая всем хлопчатобумажные спортивные костюмы.

После водных процедур в виде нескольких ведер ледяной воды на каждого, пациенты частично вернулись к реальности, а после получасовой маршировки на свежем воздухе вернулось и основное – огромное чувство голода. Толстяки с трудом дождались команды «вольно», и потом дружно, с песней взяли приступом столовую. Но здесь всех постигло горькое разочарование: несколько листиков салата и одно яйцо, в голодных и не совсем трезвых глазах уменьшенное до голубиного – вот и весь жалкий трофей яростной атаки! В утешение администрация решила приправить сей скудный завтрак горячей и питательной пищей для ума – речью главного идеолога, и по совместительству мастера диетологии, профессора Зудина.

– Запомните этот день, господа похудающие! – многозначительно начал он. – С этой минуты вы, опираясь на наши опытные, по-отечески добрые руки, и на наш огромный, местами горький опыт, начинаете новую, лишенную пагубных соблазнов жизнь! Познавая тяготы труда и воздержания, вы познаете самих себя!

Лектор все более и более распалялся, в глазах светилась невысказанная «отеческая» забота, которую в один-два часа и не выскажешь, особенно перед такой отсталой аудиторией! Все как-то сникли, недоеденный кем-то листик салата, и тот вял на глазах.

– Посмотрите внимательно на центральный плакат! – продолжал зудеть Зудин, – что вы видите?

– Вот дрянь! – заорал Бубликов.

– Не так эмоционально, хотя эта, как вы выразились дрянь – больная печень любителей жареного, копченого…

– Какая, к черту, печень! Мои ноги! Кто подсунул мне вот это?

Психиатр выскочил из-за стола, смешно шлепая мягкими розовыми тапочками. Все со смехом разглядывали это чудо. Психиатр, гневно сверкая глазами, засеменил к выходу, и в это время в дверях материализовалось чудовище. Под два метра росту, с водорослями вместо волос, а на шее – черный слипшийся воротник. «Люди, здравствуйте», – крикнул он и завалился на орущего Бубликова! От визгливых воплей меховой воротник неожиданно ожил, и с горящими глазами бросился на паникера. Психиатр попытался убежать, но зацепился тапками за порог и кубарем закатился под крыльцо. Пришлось Кузьмину с Зудиным с силой вытаскивать недотепу оттуда, а потом вести в санчасть, давать большую дозу успокоительного. Чудище, он же Магнитов, через несколько минут пришел в себя и рассказал, как он, совершенно непьющий человек, под натиском седьмой палаты, слегка пригубил в размере пол-литра. Потом сознание его уснуло и только утром обнаружило себя в заросшем тиной и камышом пруду.

– Ты, как всегда, с примочками, но вовремя, – смеялся вместе со всеми Арсеньев, – ведь вы сейчас с Васькой избавили нас от двух занудных психов.

– А Васька, это кто? – заглатывая яйцо целиком, прошамкал Гоша.

– Да зверь твой! Или как его? Мурзик, Котофей, Матроскин…

– Я когда Гошу увидел, обомлел, – поднес чайник Александр, – подумал, что после вчерашнего Лешие мерещатся…

– Мяу!

– Нарочно захочешь так вырядиться, не получится…

– Стоп, повтори, что ты до этого сказал? – перебил его Арсеньев.

– Про лешего?

– Мяу! Мур!

– Нет, вы поняли, на какое имечко этот зверюга отзывается! Леший, значит!

Кот промяукал еще раз, с любопытством огляделся по сторонам, и вдруг, зашипев, выгнулся и одним прыжком накрыл розовеющее под стулом чудо.

– Интересно, кто подкинул этому зануде женские шлепки?

– Ты, Витька, лучше спроси, как вообще в наш, чисто мужской тапкодром, проникли эти лазутчики? – засмеялся Харченко.

– Да, пикантный вопрос…

– Так, вопросы отставить, завтрак закончить! – прервал разговор Кузьмин, материализовавшись около столика как по волшебству. – Всем построиться и шагать на стадион! Сейчас сдам вас физруку Подопригоре, а в полдень встретимся на построении, у флага, где и получите дальнейшие инструкции.

Толстяки, задевая дверной косяк солидными животами, или, как выразился Арсеньев, давя друг друга своим «авторитетом», начали нехотя вываливаться из столовой.

Стадион встретил новичков насмешливо. Видно, не впервой ему наблюдать подобную ужасающую картину.

– Бубликов! На козла!

– Не хочу на козла!

– Бубликов, не задерживай очередь желающих! Да куда в обход, через него прыгай! Ладно, следующий!

Спортивный инвентарь жалобно поскрипывал и прогибался до земли под тяжестью неспортивных тел. Каждый кульбит и прыжок вызывали дружный смех.

– Эдик, а почему ты никогда не снимаешь бабочку, это что, личная фишка такая? – в перерыве между хохотом поинтересовался Харченко.

– Это мой талисман, снимаю только дома, – угрожающе сжал кулаки психиатр. – Если кому интересны подробности такой привычки, я расскажу…

Александр слушал разговор невнимательно, он сидел на скамье предпоследним и с нетерпением ждал своей очереди. Рядом с ним крутился юркий курносый брюнет, постоянно оглядываясь назад.

– Что ты все время в кусты всматриваешься, ждешь кого-то? – не выдержал Саша.

– Там что-то постоянно щелкает, вроде кинокамеры, – заикаясь, прошептал тот.

– Ну, ты придумаешь! Кому тут нас снимать?

– Да ты, как я погляжу, шутник у нас! – подключился к разговору сдавший нормативы Арсеньев. – Как там тебя?

– Пётр Прыгун.

– Да, Петька, такая комедия даже без монтажа и звука на «ура» пройдет! О, Санек, твоя очередь сниматься, хотя на Оскара не потянешь!

– Это почему же?

– Так Гоша постарался – козла напополам, бревно на дрова, канат вместе с деревом вырвал! На тебя материала маловато осталось, подпорчен интерьерчик-то! – подталкивая вперед друга, посмеивался Виктор.

В полдень все собрались на строевой смотр. Четырехугольная площадка была размечена цифрами, места для каждой группы пронумерованы белой краской. На стыке линий стояла небольшая трибуна, над ней шумно развивался российский триколор.

– Ну, точно как в пионерском лагере на линейке! – воскликнул Александр.

– Пусть будет линейка, если хотите, – капитан посмотрел на друзей, и неуловимая смешинка загорелась в его ярких синих глазах. В этих же глазах отразились четыре десятка измотанных и поникших «рекордсмена», с расписанием в руках.

– Да тут ни одной свободной минуты! – воскликнул Арсеньев, прочитав распорядок дня.

– Ежечасный труд – главное в нашей методике!

– А оскорбления – её основа? – возмущенно запыхтел Бубликов. – Вы только послушайте, что они пишут: утренний сбор зелени, бой лопухам! Значит, мы для вас зелень, лопухи?

– Нет, зелень для нас, как и для всех нормальных людей – это крапива, одуванчики и прочая трава, а лопух, он и в Африке лопух, – ухмыльнулся староста Ефимов. – Так, съедобную траву рвете себе на обед, а от лопухов спасаете наш грядки, понятно?

– А некоторым, особенно кабинетным психологам, следует теснее пообщаться с природой, а прополка крапивы – самый подходящий для этого способ, – добавил старшина. – А теперь за работу, господа, пора трудиться и худеть! Разве не за этим вы сюда приехали?