Читать книгу Творцы грядущего - Алекс Бонд - Страница 7

На следующее утро, тотчас же после завтрака, мы отправляемся вниз по Бродвею для того, чтобы посмотреть, как опускают в Нью-Йорке фундаменты глубоко под землю до самого материка. Место, намеченное нами, окружено высоким дощатым забором, из-за которого видны были целые груды кранов, ведер, бадейных цепей, машин для приготовления бетона, невероятной величины деревянных ящиков и странной формы цилиндров. Оттуда же время от времени доносился пронзительный звук сигнального рожка, вслед за ним громкое кряхтение и стоны. Все это носит отпечаток таинственности и возбуждает наше любопытство. Мы отправляемся на поиски Сквайра и встречаем в нем вполне доступного человека, одного из тех людей, которые не забывают, что они и сами были молоды.

– Раз вас направил Дик Хочкис, – говорит он нам просто, – вы можете ознакомиться со всем, что вы захотите знать и видеть.

Билл объяснил, что нам хотелось бы посмотреть, как опускаются фундаменты.

– Мы копаем, копаем и снова копаем, – ответил Сквайр, – до тех пор, пока не натолкнемся на твердую породу. Если нам попадется вода, мы ее удаляем воздушным давлением.

– Как вы это делаете?

– По принципу водолазного колокола. Вы знаете, что, если опустить стакан (открытым концом) в сосуд с водой, то воздух в стакане не пустит воду заполнить его. Если будем накачивать воздух сверху, он не пропустит ни одной капли воды в стакан. Точно так же поступаем и мы при сооружении фундамента. Прежде всего, мы строим громадный водолазный колокол или кессон. Это большой ящик из дерева, железа или бетона, открытый сверху и снизу. Внизу у него острые, режущие края, а на один метр выше перегородка, так называемая «палуба». Она должна быть очень прочной, потому что во время погружения вся тяжесть бетонной массы падает на нее. Землекопы попадают на место своей работы под перегородкой через шахту; они удаляют снизу землю, гравий и подкапывают кессон так, что он мало-помалу погружается в землю. Когда кессон погружен, на палубу накладывают бетонную массу и под ее тяжестью кессон своими острыми краями вдавливается в землю.

– А откуда, собственно, берется вода?

– Нижний город построен на песке. Пройдя метров на десять вглубь, мы наталкиваемся на воду, которую мы удаляем воздушным давлением. Мы прежде всего устанавливаем над шахтой воздушный шлюз для того, чтобы впускать и выпускать рабочих без большей затраты сжатого воздуха.

Шлюз – простой цилиндр с заслонками – с дверями сверху и внизу. Одна из этих заслонок должна быть обязательно закрыта, чтобы сохранять давление воздуха в кессоне. Нижняя дверь шлюза закрывается только тогда, когда открывают верхнюю дверь для впуска рабочих. После их входа дежурный на шлюзе закрывает верхнюю дверь, затем открывает клапан и впускает воздух. Нижняя дверь шлюза до сих пор закрыта в силу давления воздуха в шахте снизу. Но после того, как воздух впущен в шлюз, его давление становится равным давлению воздуха в кессоне. Нижняя дверь ничем не удерживается, падает под собственной тяжестью, и люди могут выйти в рабочее помещение.

– Нельзя ли нам попасть в кессон? – спрашивает Билл.

– Нет, ни под каким видом, да там нечего смотреть; это очень грязная работа.

– Мы не боимся грязи, – заявляю со своей стороны я.

– Ну, я не знаю, – колеблется Сквайр. – Вы говорите, что вас прислал Дик Хокчис? Если вы так на этом настаиваете, пожалуй, осмотрите землекопные работы, а я поищу для вас сапоги и непромокаемые плащи. Да, постойте! Вы когда завтракали? В восемь часов? А плотно ли завтракали?

Мы описываем ему наш завтрак.

– Нет, мало. Бегите вот туда, в кухмистерскую, и наешьтесь досыта.

Нас удивляет такая необычная подготовка.

– Словно перед казнью, – замечаю я.

Но Сквайр объясняет:

– Там, внизу, вы поглощаете при каждом вдохе втрое больше кислорода, чем здесь. Ваш организм должен будет работать при совершенно иных условиях, и потому вам необходимо запастись достаточным количеством топлива. По правилам, под воздушное давление не могут быть отправлены люди с пустыми желудками.

Мы торопимся в ближайшую кухмистерскую и наполняем наши «трюмы» жареным мясом и яблочным пирогом.

– Ну, а теперь к доктору, – объявляет Сквайр, когда мы вернулись.

– К доктору? Мы не больны, – протестуем оба в один голос.

– Медицинскому освидетельствованию подвергается всякий, желающий спуститься в кессон.

Все эти приготовления несколько смутили меня. В какой-то момент я подумал было об опасности, да что о ней толковать, раз стоишь на твердой, крепкой земле!

Врач отнесся к нам так серьезно, что нельзя было и подумать о шутке с его стороны. Он щупает мой пульс, осматривает язык, выслушивает сердце и выстукивает мне грудь и спину. Потом наступает очередь Билла. Покончив с ним, он в назидательном тоне читает нам наставления о предстоящих опасностях. Нам предстоит спуститься в такое место, где воздушное давление втрое больше атмосферного.

– На каждый квадратный сантиметр вашего тела, – объясняет врач, – воздух будет давить с силой на два с половиной килограмма больше, чем обыкновенно. Подумайте, сколько это составит для всего тела! Лишнее давление в три с половиной атмосферы расплющило бы вас в лепешку, если бы в ваши легкие не проходил воздух одинакового давления и не оказывал сопротивления воздуху извне. Самое опасное место – барабанные перепонки. Они легко могут лопнуть, если вы не научитесь набирать сжатый воздух в ваши евстахиевы трубы[3]. Для этого надо вдохнуть как можно глубже, затем закрыть нос, сжать губы и изо всех сил выдохнуть.

Это уже как будто начинало походить на шутку со стороны врача, но он вместе со Сквайром настаивает, чтобы мы проделали перед ним это упражнение, дабы знать, как мы сумеем справиться с этим внизу. Потом я узнал, что весь смысл медицинского освидетельствования заключался именно в этой маленькой практической сноровке.

– Кто пренебрегает предписаниями, заболевает кессонной болезнью, – продолжает врач. – Наиболее мягкая форма ее – судороги и колющие боли, медицина здесь бессильна. Все кости ломит так, что не уснуть. В серьезных случаях наступает, паралич; он постепенно распространяется, пока не захватит важного для жизни органа, а это вызывает смерть. Существует единственное средство убедиться в своем состоянии. Умеете ли вы свистеть? Отлично. Ну вот, пока вы можете свистеть – вы здоровы. Если вы этого сделать не в состоянии – дело плохо. Ваши губы потеряли свою чувствительность, наступает постепенный паралич.

Тут Сквайра охватывает приступ жестокого кашля, но на лице доктора при прощании я не замечаю и тени улыбки. Сквайр ведет нас по небольшой лестнице к площадке, которая окружает один из странных цилиндров. Когда мы подходим, откуда-то проносится струя воздуха, открывается верхняя крышка цилиндра и показывается груз песка. Мы забираемся в воздушный шлюз, сторож закрывает дверь. Шлюз метра в два диаметром, освещается электричеством. Внизу такая же крышка, что и вверху. Сквайр предостерегает нас не становиться на нее. Сторож поворачивает клапан, сжатый воздух с сильным свистом заполняет пространство. Шум такой оглушающий, что говорить мы не в состоянии, лишь знаками Сквайр дает нам понять, чтобы мы делали по его примеру глубокие вдохи и выдохи при зажатом носе. С пуском сжатого воздуха на меня нападает несколько смешливое настроение, но отнюдь не угнетенное. Случайно смотрю на Билла и хохочу: он так усердно выполняет предписания, без конца вдыхает и выдыхает, щеки, него словно воздушные шары.

Внезапно дверная крышка у нас под ногами падает, раздается такой звук, словно он вырывается из самых недр земли. Шахта грушевидной формы и разделяется решеткой на две части: меньшая для рабочих, большая для бадей с песком. Через дверную крышку мы вползаем в промежуточную камеру, а через нее в шахту для рабочих. Сквайр дает свистом сигнал, и сторож захлопывает нижнюю дверь шлюза.

Вниз через шахту ведет слабо освещенная электрическими лампочками стремянка. Мы видим, как в перспективе шахта сужается до небольшой дыры в тридцати метрах под нами, через которую попадают в помещение, где производятся работы. Тусклый свет едва позволяет нам различать очертания рабочих, копошащихся внизу, словно карлики сказочного мира.

Пробую говорить с Биллом, но голос мой звучит так резко и неприятно, что я едва в силах договорить то, что хотел. Сквайр опускается на землю впереди, мы ползем за ним. Спуск крайне длинный и утомительный, и меня заранее пугает обратный подъем. А вообще настроение необычайно веселое; кажется, жить в этой атмосфере легче, чем наверху.

Добравшись до конца шахты, мы по веревочной лестнице спускаемся на землю. Рабочая камера прямоугольной формы, от трех до четырех метров величины; за работой пятеро землекопов. Посередине они вырыли в песке широкую яму и, где нужно, подкапывали края кессона, чтобы они глубже врезались в землю. Крыша из толстых брусьев над нами сантиметров на тридцать выше, сверху на ней слой бетона толщиной в двадцать четыре метра. Шахта настолько глубока, что тяжести бетона недостаточно для опускания кессона; для того, чтобы преодолеть трение о грунт, сверху навалено большое количество железа.

– В настоящее время, – рассказывает нам Сквайр, – кессоны для закладки глубоких фундаментов почти всегда строятся из бетона или железа; у нас здесь случайно кессоны деревянные: слишком поздно был заключен контракт на работы. Старые постройки на этом месте были уже разобраны, и нам пришлось спешно приниматься за дело. Не было времени строить бетонные кессоны или дожидаться, пока с фабрики будут доставлены железные. А деревянные кессоны построить недолго, да и дерево всегда под руками.

В камере сыро, вода капает с потолка, но внизу, между тем, песок совершенно сухой, потому что воздух вытесняет всю воду. И жара порядочная, по словам Сквайра, потому, что «давление нагревает воздух настолько, что без специальных охладительных приспособлений температура здесь была бы невыносима».

– Трудно ли работать? Вы видите, люди поглощают при дыхании слишком много кислорода, – объясняет Сквайр. – Поднявшись наверх, они делаются вялыми. Существует поговорка: покопаешь раз песок, будешь копать его вечно. Без привычного возбуждения кислородом люди уже не состоянии работать. Но все-таки под таким давлением они работают только по два часа, оставлять их здесь дольше было бы опасно.

Сквайр повернулся и засвистел. Я и Билл тоже было попытались, но ни звука! Волнуясь, делаем мы вторую, третью попытку, безрезультатно. Насмерть перепуганные, бежим к Сквайру и объясняем ему, что у нас признаки паралича – мы не в состоянии свистеть.

– Постарайтесь! При некотором напряжении сил симптомы иногда исчезают.

Мы стараемся до красноты в лице – безрезультатно. Сквайр принимает серьезный вид, подзывает рабочего и говорит ему: «Вот, Пат, отведите этих молодых людей к доктору и скажите ему, что они не могут свистеть».

Улыбка растягивает рот Пата до ушей, а мы торопимся к лестнице и, как сумасшедшие, карабкаемся наверх. Казалось, мы никогда не доберемся до воздушного шлюза. Тридцать метров наверх – это втрое больше тридцати метров вниз. Что делать, если наши руки и ноги будут парализованы прежде, чем мы окажемся наверху! Хотя мы утомились, пока добрались до воздушного шлюза, но богатый кислородом воздух, которым мы дышим, удивительно поддерживает нас. Пат лезет вслед за нами, он кричит, чтобы мы посторонились, подает знак и крышка падает.

Влезаем в шлюз, дверь закрывается за нами. Целую вечность ждем, пока будет удален сжатый воздух. По мере того, как его становится все меньше, шлюз застилает туман, потом падает верхняя крышка, и мы вылезаем на солнечный свет. Около двери врача толпа землекопов, проходим к нему.

– Доктор, – говорит Пат, – у молодых людей опасные симптомы. Они не могут свистеть.

– Очень жаль, – замечает доктор. – Ну, мы им дадим оловянные свистки, Пат.

Ироничный смех, который за этим последовал, был, по меньшей мере, неприятен. Мы ловко попались. Но откуда мы могли знать, что свистеть в тяжелом воздухе кессона очень трудно, и этому можно научиться только после долгих упражнений? А теперь нам ничего не оставалось, как смеяться вместе со всеми. Доктор задержал нас на полчаса в своей комнате, чтобы мы не простудились, и старался загладить шутку, которую он с нами сыграл, тем, что рассказал нам пару удивительных приключений из собственной жизни. Потом пришел Сквайр, и вся наша история была еще раз обнародована.

– Ну, тут мы попали впросак, – сказал Билл, – а все-таки вы нас отослали, когда мы не осмотрели и половины.

– Что же вам еще хочется знать?

– Мне хотелось бы узнать, что вы делаете, когда кессон будет опущен до твердой породы.

– Если порода лежит наклонно, мы стараемся выровнять ее и приготовить хороший цоколь, работая динамитом.

– Как, вы взрываете породы внизу в таком тесном помещении?

– Да, разумеется, все землекопы выходят оттуда, когда заряд взрывают. Внизу шахты есть откидные двери, поднявшись в шахту, люди втягивают их наверх, и заряд взрывается электричеством.

Сквайр показывает рубец у себя на лбу.

– Вот посмотрите. Это я парнишкой приобрел, когда еще не взрывали динамит электричеством. Я должен был заложить динамит в дыры, приспособить зажигательные шнуры и зажечь; затем я побежал вверх по лестнице. Но, вероятно, какой-то шнур оказался слишком короток; взрыв произошел прежде, чем я смог захлопнуть дверь. Треск был оглушительный: куски камня летели по всем направлениям, один взлетел вверх, попал мне в лоб и здорово поранил меня. Думал, жив не останусь.

– Да, представляю себе. Ну, а что вы делаете после взрыва?

– Тогда-то мы и закладываем бетон. Сначала его кладут около заостренных краев и постепенно подвигаются к середине, потом заполняют шахту до тех пор, пока не будет заполнено ее отверстие, а все сооружение не станет сплошной бетонной массой.

– А кессонные оболочки вы оставляете в земле?

– Разумеется. Шахты же иногда устраиваются разборные, так что их можно вытащить. Такого рода та, в которой вы были. Ну, что еще? – спрашивает Сквайр.

– У меня больше нет вопросов, а у тебя, Джим?

– У меня тоже нет, пока я не побываю снова внизу!

– Если хотите, – говорит нам Сквайр, – спуститесь с Дэнни Роком в один из кессонов глубокой кладки. Мы хотим по обеим сторонам нашего дома заложить крепкие насыпи на твердые породы. Дело в том, что нам нужны довольно глубокие подвалы, а близлежащие здания построены на неглубоких фундаментах. Еще совсем недавно так закладывались все фундаменты. При этом вбивают сваи как можно плотнее одна к другой в песок и ил, на них устанавливают решетку из железных рельсов, и они служат опорой для столбов здания. Этот род кладки фундамента сам по себе хорош, но если рядом будет выкопана глубокая яма, песок под тяжестью дома станет просачиваться в эту яму, и здание значительно осядет.

В Чикаго почти все здания построены на таких фундаментах. Верхний пласт земли под городом представляет собой толстый слой глины; как основание, он не плох, но немало крупных строений в этом городе постоянно садятся. Поэтому под столбы подставляют десятки гидравлических домкратов и время от времени поднимают здание на его первоначальную высоту. А здесь нам приходится возводить стену вокруг нашего фундамента, чтобы уберечь подвалы от засыпания их песком.

Ну, отправляйтесь с Дэнни Роком, он все вам объяснит, я не знаю человека, более опытного в работе с кессонами.

Дэнни Рок, высокий и ширококостный ирландец, словно по зову входит в это время в комнату и изъявляет полную готовность все нам показать.

Кессон, в который мы попали, был метра полтора ширины при шести метрах длины. Несколько рабочих копали песок, в котором глубоко увязали наши ноги. Мы попробовали его рукой, он оказался совершенно сухим.

– Дрянной песок, – замечает Дэнни Рок, – не будь он под давлением, это был бы самый худший сорт наносного песка.

В рабочем помещении один человек был занят тем, что закладывал паклей и глиной дыру в кессоне около самой крыши. В руках у него был факел, при ближайшем осмотре оказавшийся простой свечой. Кислород кессона вытягивал пламя больше чем на десять сантиметров, и оно красиво колебалось в воздухе.

– Эй, ты, осторожнее, – кричит Дэнни, – подальше держи свечу от дерева, а то устроишь пожар!

– Разве может загореться сырое дерево? – спрашивает Билл.

– Разумеется, если там дыра, вытекающий воздух потянет за собой пламя и будет пожар. Осторожнее, бездельник!

Рабочий споткнулся, хотел за что-нибудь ухватиться, чтобы удержаться, но на свою беду дернул электрические провода, прервал подачу напряжения, и мы погрузились в полнейшую темноту. Даже свеча погасла, потому что он упал на нее и погасил пламя. Светился только огонек в трубке Дэнни Рока.

Ребенком я как-то читал рассказ о мальчике, который полез вслед за кроликом в пустое дупло и был заперт там, как в капкане, направленными внутрь щепочками. Ужас этого положения произвел на меня тогда глубокое печатление, и то же чувство ужаса охватило меня теперь. Едва сдерживаюсь от крика. Кто-то чиркает спичкой, ярко вспыхнувшей. Зажигают свечу, а спичку небрежно отбрасывают в сторону. Почти в ту же минуту, словно от взрыва, разгорается яркое пламя.

– Пакля! – кричит Дэнни Рок.

Громадная куча ее лежала посреди рабочей камеры, вся объятая пламенем; нестерпимая жара. Мы бросаемся на песок, чтобы уберечь наши лица от горящей пакли. Не было сомнений, что если не удастся затушить огня, через несколько минут загорится крыша; сгорит крыша, бетонная масса обрушится на нас и передавит, как мух. Но, еще вернее, мы раньше сгорим. Все это с молниеносной быстротой проносится в моей голове.

Дэнни Рок сразу оценил положение. Среди пламени, около горящей пакли стояла почти целиком наполненная бадья с песком. Дэнни тянет сигнальную веревку, подает знак, по которому бадья поднимается фута на три от земли. Тогда Дэнни бросается сквозь пламя, опрокидывает бадью, гора песка сыпется на горящую паклю и тушит огонь. Одежда на Дэнни горит, он катается по земле, стараясь загасить на себе пламя. Пока нам с трудом удается ему помочь, бедняга успевает сильно обгореть. Мы заботливо укладываем его в бадью и под присмотром одного землекопа поднимаем наверх.

Все остальные лезут вверх по шахте, в которой стоит такой дым, что не продохнуть. В воздушном шлюзе мы почти задыхаемся и знаками торопим сторожа, чтобы он выпустил, как можно скорее, воздух. О, какая радость, когда мы выбираемся из этой удушающей атмосферы!

Бедный Дэнни Рок так быстро и просто выполнил свой долг, что я едва ли отдавал себе полный отчет в том, насколько самоотверженно он действовал. Доктор постарался по возможности облегчить его страдания, пока, наконец, не приехала карета скорой помощи, куда нашего героя внесли на носилках. Собралась большая толпа народа, люди теснились на тротуаре. Когда мы еще стояли и глядели, к нам подошел молодой человек и спросил, не знаем ли мы чего-нибудь об этом несчастном случае.

– Еще бы, мы сами там были, в кессоне, и все видели.

– Вас-то мне и надо. Позвольте представиться: Томас Грэхем Ватсон, репортер «Вечернего Обозрения».

Он повел было нас в пивную, но, заметив, что мы колеблемся, перешел улицу и пригласил нас в закусочную, где мы ему с набитыми ртами – мы были страшно голодны – рассказали все происшествие. Он так ловко расспрашивал, что мы его познакомили не только с нашими подземными приключениями, но и со всем, что нас касалось, включительно, вплоть до тысячи долларов, на которые раскошелился дядя Эдуард на наши каникулы.

– Какой удачный случай! Я как раз могу вас познакомить со многими инженерами на всякого рода технических сооружениях и работах. Где вы живете?

Мы дали ему наш адрес.

– Отлично, я зайду к вам сегодня вечером, а сейчас я должен торопиться со своим отчетом для вечернего издания.