Читать книгу Сны Черного Короля - Алекс Надир - Страница 3

Бежал долго.

Мимо проносились незнакомые улицы, и в мутном, тревожном свете луны казалось, они не кончатся никогда… Я несся как угорелый. Длинными взмашистыми скачками, сжимая в руке слетевшую кепку и ужасно боясь обернуться.

Шаги за спиной слышались по крайней мере с леденящей отчетливостью.

И только увидев, что начался мой район, позволил себе маленькую передышку. Рухнув на первую подвернувшуюся лавку, подался всем телом вперед и стал жадно заглатывать воздух.

Так прошло десять минут.

Дыхание мало-помалу налаживалось, перед глазами одна за другой вставали тревожные, безрадужные перспективы.

Во-первых, меня будут искать. Труп, о чем говорить, обнаружат. Неизбежен логичный вопрос: кому это убийство на руку? Учитывая мою вчерашнюю выходку, а также факт, что последним видел парня живым именно я, сделать далеко идущие выводы, думаю, будет несложно.

Второе: меня пытались убить. Бомба в машине – явное тому подтверждение, а что у пожелавшего это сделать не вышло с первого раза – вовсе не означает, что попытки прекращены… Оркестр, наверное, туш! Я попал в такой переплет, о котором искатели приключений могут только мечтать.

Ну и самое главное – выход. Сейчас, казалось, любая дорога к нему ныряла в такие непроходимые дебри бессмыслицы и абсурда, что и одно – не сойти от случившегося с ума – тянуло по меньшей мере на подвиг.

Впрочем, подвиг не подвиг, а прежде дифирамбов себе стоило успокоиться. Погасить панику и хотя бы попытаться направить часть умственной энергии на то, чтобы взглянуть на события как на логическую цепь обстоятельств, заведших меня в данное плачевное положение.

Итак, отталкиваясь от основного: «меня пытались убить». (Пытались – понятно. Но кто?).

Кто? Да о чем это я! Одна только попытка «глубокомысленно порассуждать о непосредственных персонах заказчиков» напоминала полнейший идиотизм. Кто. На днях я уже задавался вопросом, как далеко они смогут зайти в нежелании дать делу огласку – сегодня получил достойный ответ.

Нет, главное сейчас – вычислить исполнителя. Вот здесь-то и уместнее полюбопытствовать, кто?

Между прочим. Кандидатура убитого мной не так уж чтобы «неподходяща». Кто, как не он, мог подложить бомбу, пока ждал меня. А его пьяненький вид? Трюк, игра и уловка.

К тому же при изучении этого дела не стоило забывать и о морально-нравственной стороне. Если убийцей был он, то убитым полагалось стать мне; следовательно, мое преступление снова превращается в оборону.

Вот только зачем он потащил меня тогда в парк? Возможно, хотел, чтобы я узнал нечто важное перед смертью? Чушь, – зачем говорить человеку нечто важное перед смертью, если все равно тот умрет. А может, планировал таким образом подстраховаться? Узнать, как много известно мне, а потом действовать по обстановке?

Ну!

Смерть моя в таком разе – полная неизбежность, информацией для нее я владею поистине предостаточной.

Или все-таки он был на моей стороне?

Эх, знать бы все точно… А так ничего, только записка.

Записка… Я сунул руку под куртку, в ее внутренний карман, вытащил чуть смятый листок и разложил его на коленях. «Бескишечники всегда появляются из шерсти огромной черной собаки». Причем «огромной черной собаки» было дважды подчеркнуто, а также написано шрифтом, сильно напомнившим старину. Ниже шли цифры. 18, 24, 8, 2, 10, 11 и т. д. В общем – какой-то, наверное, код.

Перечитав фразу четырежды, я понял, что ничего ровным счетом не понял. Какая собака? Что за бескишечники? Почему из шерсти?… Казалось, если смысл в сообщении как бы и был, то выражался он прежде всего в какой-то замаскированной, латентной форме. И, чтобы раскрыть ее для себя, мои текущие знания требовали экстренного пополнения.

Причем и пополнять их полагалось не здесь. Уверен: коль скоро я отважился на решительные шаги, нужно вернуться сейчас в парк, на место недавнего преступления, и повторно обследовать там каждый миллиметр земли, тела, одежды, но только сделать это уже более основательно.

Намерения от этого стали тверже, и я принялся собираться.

Правда, позднее все же решил: заскочу для начала домой, захвачу пистолет…

Дома, пробежавшись по комнатам, я рассовал по карманам способные пригодиться в будущих скитаниях документы, и только затем, подойдя к устроенному в полке с книгами тайнику, вынул оружие.

Времени было в обрез. Я понимал: поиски начались. Определить по госномеру адрес владельца машины – работа несложная, но все равно предпочитал рисковать.

Во-первых, убеждение, что взрыв произвел несомненно больший фурор, нежели достаточно тихое убийство (а потому милиция навряд ли сунется без лишней необходимости в парк, если только, конечно, ей не сообщат об этом специально). А во-вторых: банкетный зал ведь находится рядом. Кто-нибудь из заказчиков, а то и все они в полном составе, уж не откажут себе в удовольствии совершить небольшую прогулку – помогут, подскажут, кто сидел в данной машине. А пока суд да дело – вот и возможность как-нибудь проскочить.

Уже стоя в дверях, подумал и об одежде.

Я убивал человека впервые. Однако прочитал достаточно литературы и был неплохо осведомлен о всякого рода следственных экспертизах, способных признать подозреваемого виновным по одному отпечатку ботинка, оставленному с неделю, а то и больше на ворсистом ковре. А тут кровь! Где гарантия, что ее не окажется на джинсах, свитере или куртке?

Я снова вернулся в квартиру, зашел в ванную, снял с себя все и тут же поджег, предварительно смочив белье растворителем.

Может, перестраховка и сыграла со мной злою шутку: одежда в считанный миг полыхнула, возникшее пламя с живостью перекинулось на развешанные по веревочкам полотенца – в ванной запахло пожаром.

Опешив, я распахнул дверь – но, видно, сделал это движение зря. Огонь, подпитанный воздухом, вырвался в коридор, и – доля секунды (мне показалось именно так), его острые языки уже лизали весь мой запасной гардероб, как на беду висевший на вешалке.

Тушить было поздно. Похоже, что и бессмысленно.

Прикрывая руками лицо, я начал пробиваться к дверям, но вовремя вспомнил, что раздет.

Огонь тем временем уже совершал прогулку по комнатам, и все, что мне оставалось – схватить лежавшее между двумя железными дверями тряпье, в котором на днях в гараже ковырялся с машиной, да бежать отсюда как можно скорее.

По счастью, на лестнице не было никого.

Я напялил на голое тело промасленные тренировочные (с обозначенными на коленях огромными пузырями), рубашку, которой было сто лет и с одной, где-то посередине, пуговицей. На ноги надел резиновые сапоги. Вид, таким образом, получился…

Впрочем, я уже чувствовал, как просачивается под дверь и в замочную скважину дым, отчего, не зацикливаясь особо на имидже, заторопился на улицу.

Кто-то гаркнул: «пожа-а-аа-ар!». В ответ я медленно обернулся, и мне вдруг стало… ужасно смешно.

Так уничтожить улики мог, наверное, только я.

Впрочем, веселье это, не успев толком начаться, тут же закончилось, обусловленное рядом причин…

Мое одеянье хотя бы. В данную минуту я походил на редкостного какого-то бомжа – в связи с чем совершенно не верил, что мне удастся добраться до парка пусть и по ночному, почти пустынному городу, не вызывая в единичных прохожих вполне естественных подозрений. К тому же раз за разом перед глазами вставала картина: я, вычищающий карманы уже лежащей в ванне одежды, и содержимое этих карманов, чуть позже спокойно покоящееся на полу. Нельзя, наверное, объяснить только случаем, что оно, в конечном счете, сгорело.

С другой стороны (если поговорить о вещах, способных принести определенную пользу и не сгинувших во время пожара), то таковой и единственной – являлся мой пистолет. С которым, несмотря на положительные в целом эмоции, было связано тоже немало проблем.

Пока я метался по комнатам, пистолет был со мной. Я держал его то в правой, то в левой руке, как бы чисто автоматически боясь с ним расстаться.

Сейчас он тоже «менял расположение рук». Но в основе этих манипуляций лежали иные мотивы…

Мне было некуда его спрятать.

Карманы тренировочных если и годились на что, то этим «что» мог стать совсем негабаритный и уж куда менее тяжелый объект, не оказывающий своим весом такого мощного воздействия на резинку. Отчего та мигом ехала вниз, оголяя мне… ну, в общем.

В рубашке карманы и вовсе отсутствовали. А голенища сапог были настолько узки, что пистолет влезал максимум по рукоятку.

Сравнив каждую из возможностей (еще можно было просто идти, размахивая пистолетом в руке), я остановился на сапогах. В конце концов, там он был не так чтобы заметен, а если подключить, например, к наблюдательности немного воображения, то почему не подумать, что я – окончивший ночную смену рабочий, а в сапогах у меня – разводной ключ…

Снова начался дождь.

Через час я благополучно подошел к парку и попробовал оглядеться. Что за движения происходили возле моей бедной машины, я не увидел – так как это была его другая, противоположная сторона. Другим был и вход. И мне пришлось изрядно мысленно перепланировать всю эту парковую геометрию, чтобы найти ту тропинку, рядом с которой лежало (должно было лежать) тело.

Тропинка вскоре нашлась – и я быстро напустил на себя вид беспечно гуляющего человека, не забывающего, однако, все время настороженно поглядывать вправо.

В темноте не было видно ни зги… Скамейки, отчего-то покрашенные в цвет давно прогоревшего угля, органично сливались с пространством; и было, наверное, особенно удивительным, что ту, «свою», я обнаружил почти что с первых шагов. Вернее, даже почувствовал. Какое-то ощущение пробежало по телу: это – она!

Рядом валялась и подброшенная мной бутылка; трава со всех сторон от нее выглядела заметно примятой, но тот, кем она приминалась, определенно отсутствовал.

Это отсутствие смахивало на удар тока. Скажите, ну куда мог сбежать труп?! При всех приходящих на ум вариантах – это: я его тогда не добил (во что, кстати, особо не верил) и парень сам, через часок-другой оклемавшись, ушел отсюда. Или кто-то решил таким образом мне «помочь», для чего перетащил труп в другое место. Или, наконец, тут уже побывала милиция, и теперь меня ждет грамотно расставленная западня.

Впрочем, шагах в десяти от примятой площадки начиналась не то какая-то гигантская вымоина, не то ложбина, и, глядя сейчас на нее, я сделал предположение: «Может, парень был действительно только ранен (пускай и смертельно)? И нашел в себе силы отползти куда-нибудь в сторону? Возможно даже – лежал, мертвый, там…»

Требовалась проверка.

Не без усилия над собой я приблизился к краю впадины, где, присев с опаской на корточки, начал изучать темноту.

Произошедшее дальше заставило буквально содрогнуться от ужаса… От тревожной, замершей в каком-то болезненном напряжении тишины отделился шорох шагов, крадущихся за спиной, и, когда я повернул в их направлении голову, меня – будто маленькое яркое солнце – ослепил свет фонаря.

Я вскрикнул, вытащил из сапога пистолет, вытянул, не вставая, перед собой руку и выстрелил, особо не целясь.

Затем, когда прогрохотал первый выстрел, пустил вдогонку новый заряд.

Фонарик на секунду разрезал тонким лучом черное полночное небо и… упал на траву, продолжая при этом, видимо покатившись, выдавать озорные мелькания.

Не дожидаясь момента, когда озорные мелькания превратятся во что-то еще, я прыгнул в канаву и рванул с дикой скоростью вниз, что было во мне духу и мочи.

Однако, как это часто бывает в процессе спуска с горы, ноги мои вскорости потеряли всякое управление, и я – не прошло, наверно, минуты – был сам как недавний фонарь. Последнее, худо-бедно сохраненное памятью: затейливой формы пень, встретивший голову после очередного моего кувырка…

Какое-то количество времени я лежал без сознания. Какое – сказать сложно. Но, когда очнулся, на улице было темно.

Двигаться особенно не хотелось.

Не хотелось по паре причин. Во-первых, всевозрастающее беспокойство, что раны, полученные мной при падении, в действительности много опаснее, чем я мог заключить (самочувствие в положении лежа было сравнительно хорошее), и что, поднимись я сейчас на ноги, вся правда непременно откроется. Причем, если откроется, то с самой своей непривлекательной стороны. Причина вторая – и, возможно, что главная – ни на секунду не оставляющее ощущение, что за мной упорно следят. Тот, кто слепил недавно фонариком, стоит где-то невдалеке и держит на мушке, ожидая, когда я наконец двинусь.

Почти теряя рассудок от страха, я выдохнул – «Эй!»…

Выстрела не последовало.

Тогда, выдохнув снова, неуверенно шевельнулся.

Боль (что тоже весьма удивительно) проигнорировала это поползновение. И, немного помешкав, я встал и осторожно пошел, взяв курс на смотрящее на меня с края ямины деревцо.

Так и решил: доберусь до него, можно будет наддать ходу.

Ходу я не наддал. Когда до ориентира оставалось дотянуться рукой, меня кто-то окликнул: как будто сзади и слева; и близкий, резкий звук выстрела на мгновение распорол тишину.

Впрочем, стреляющий промахнулся. Однако и я был в такой критической ситуации впервые. По причине чего не нашел варианта умней, как повалиться на землю, отчего вновь полетел в яму.

Оказавшись на дне, открыл глаза и тут же увидел мчащегося ко мне на всех парах человека. Причем человек этот возмущенно размахивал руками, и создавалось впечатление, будто имел желание сделать мне выговор. За что – я так и не понял. Поскольку то, что вылетало сейчас у него изо рта, не отмечалось подобающим акустическим сопровождением, а еще капельку позже и вовсе оказалось задернутым огромной белой простыней. Особенно по второму я легко догадался, что снова теряю сознание…

Очухался я уже на диване.

Занимающем место в углу просторной убранной комнаты, посередине которой, в кресле, сидел уже другой человек. В изящном мраморном камине потрескивали, играя лживым огнем, небольшие декоративные поленца; сквозь опущенное драпри пробивался тусклый, но, наверное, все-таки дневной свет. Человек в кресле показался отдаленно знакомым.

– Где я? – спросил я. (Хотя первоначально и задумывал произнести нечто вроде «кто ты?»).

– У меня дома, – тепло улыбнувшись, отреагировал неизвестный.

– Дома… – я посмотрел на камин, на шевелящийся в нем огонь и тотчас же помрачнел. От мысли, что дома так не бывает.

– А тогда я здесь откуда? – вновь пробурчал я, не вполне пока что-нибудь понимая, и еще раз недоверчиво оглядел комнату.

– Мужик привез.

– Какой?

– Странный.

– Стра-анный? – я переспросил так, будто самым удивительным в этой истории было вовсе не то, что меня неизвестно когда и куда привез какой-то мужик (которого, кстати, совершенно не помнил), – мужика я вроде еще допускал. А то, что мужик был именно странным. Словно сама по себе такая его характеристика являлась чем-то из ряда вон.

– А ты… вы тогда кто? – продолжил я, чуть обождав, свои лишенные всякой логики и связи вопросы, внимательно всматриваясь в отдаленно знакомое лицо.

Оно по-прежнему улыбалось.

– Хлестаков. Ни о чем случайно не говорит?

– Инкогнито… из Петербурга? – не найдя ничего более дурацкого, предположил я и даже стал ждать вероятного подтверждения.

Хлестаков заржал словно лошадь.

– Знаешь, шутка вовсе не оригинальна. Девять из десяти, знакомясь, задают мне этот вопрос. Куда, наверно, забавнее видеть перед собой человека, не помнящего, как он сюда попал. Какая по счету бутылка, мне интересно, оказалась последней?

– Я не пью.

Эта короткая фраза вновь вызвала смех.

– Достаточно смелое утверждение для декларирующего такой внешний вид. Не находишь?

Я, кажется, понял, в чем заключался смысл намека; понял, и даже собрался пролить некоторый свет, не вдаваясь, впрочем, в подробности, почему произошло так, что я предстал перед товарищем в таком отвратительном виде. Однако мероприятие – «проливать некоторый свет, раскинувшись, как какой-то плейбой, на роскошном диване» не совместилось во мне с обликом воспитанного человека, и я попробовал встать, для чего сбросил покрывавший меня чуть ранее плед…

О, тут было от чего прийти в удивление.

Вместо поношенной клетчатой рубашки, которая по логике должна быть надета на мне, тело облекала какая-то… не могу выразиться по-иному, новомодная дрянь – тоже, впрочем, в виде рубашки, правда вся испещренная откровенно дикими рисунками, в целом представляющими собой план, по-видимому, какого-то экзотического острова, сплошь населенного пальмами, аборигенами, черепами и костями. Добавлю, «дрянь» имела решительно желтый цвет, ниже ее шли синие, с огромными красными горошинами широченные брюки.

Таинственное перевоплощение настолько подействовало на меня, что весьма долгое время я не мог вымолвить ни слова.

Хлестаков тоже, глядя на «это», как-то посерьезнел.

– Видите ли, э-э… – я хотел сказать: «Хлестаков».

Но ощутил вдруг неловкость перед всей этой официальщиной и умышленно сбился, ожидая, что будет подсказ.

– Олег, – последовало через секунду, – чего уж теперь…

– Видите ли, Олег, – произнес я еще нерешительней (окончательно сбило с толку, что я так и не выяснил для себя, продолжает он шутить или нет? Как звали того Хлестакова, хоть убей, вспомнить не удавалось).

– Видите ли, Олег, – повторил я. – Все дело в том, что одежда, которую вы имеете несчастье лицезреть в эту минуту на мне, – она не моя! Не знаю пока, как она на мне оказалась, но только могу сказать точно: еще несколько часов… да, наверное, часов назад на мне было надето совершенно другое. Правда, и оно отличалось некоей аляповатостью – по причине того, что со мной произошло одно очень неприятное происшествие, рассказать о котором сейчас не могу… Не могу, потому что и сам толком не знаю, как так случилось. Однако искренне хочу вас заверить, что мое появление здесь в таком, так сказать, виде, с употреблением, а тем более со злоупотреблением алкоголя совершенно не связано. Вот.

Хлестаков сказал: «у-у…». Затем санатомировал меня своим пронзающим взглядом и, как будто по результату, что-то решил.

– Ты что, меня серьезно не помнишь?

Я отрицательно покачал головой.

– …Ладно! – на миг он оторвался от спинки своего кресла и ладонями шлепнул по подлокотникам. – Все равно через неделю в Гамбурге пройдет семинар, на котором меня ждут с докладом. Тургенев и клинопись Ниппура! Кстати, надеюсь, ты не оставил своих литературоведческих поисков?

Я сказал, что оставил. Давно.

– Жаль. Слышал, на прошлогодних «Набоковских чтениях» твои статьи нахваливал сам Зильберштейн. А этот старый лис… М-да… Словом, у тебя, кажется, неприятности. Доклад мой еще не готов, да и довести его до кондиции здесь – без магического воздействия дачного воздуха – затея, мягко говоря, не ахти. Ты же, давай, обживайся… Квартира твоя, и я весьма полагаю, что смена обстановки быстро введет твою жизнь в нормальное русло… Ты уверен, что мне все-таки не следует набрать номер Алёны?

При упоминании ее имени я вздрогнул, но тем не менее категорично кивнул.

– Странно… Как, кстати, она?

Я сказал, что не знаю… Хлестаков посмотрел с каким-то страдальческим и, вместе, с сочувствующим выражением.

После чего встал и принялся собираться.

Я в свою очередь дико смотрел на него, пока он ходил по комнате. Настороженно, когда покинул ее. Удивленно, когда быстро вернулся.

На нем теперь, взамен длиннополого махрового халата, был строгий черный костюм, явно представительского покроя. Светлые, средней длины волосы были гладко зачесаны назад и уложены гелем. С носа на меня глядели «жутко ученые» очки. Причем весь этот вид настолько сейчас подчеркивал в нем нечто профессорское, что я даже удивился, почему сразу не назвал его «профессором» для себя. Впрочем, было в его лице что-то слишком решительное. Вызывающее, независимое… Непрофессорское.

Мое смущение, скорее всего, обнаружилось:

– Ну, без спотычки и конь не проскачет. Крепись! В холодильнике море еды. Газ, свет, телефон – все функционирует в высшей степени исправно. Поосторожней с огнем. Помнится… – Олег, нахмурившись, замолчал, подошел к стоящему в дальнем от меня углу секретеру. – Твой пистолет здесь. Не представляю, впрочем, для чего он тебе… В спальне на столе я оставил номер сотового: понадобится, звони. Знаешь, буквально все мое существо необъяснимо трепещет предчувствием, что в скором времени у тебя пробудится желание многое мне рассказать. А так вроде все. Честь имею, амиго!

Сказав, Хлестаков остановился, тем не менее, посреди комнаты и задумчиво, будто бы напоследок, осмотрелся кругом – точно ожидая от меня какого-то ответного слова. Решив, что понял все правильно, я кашлянул.

– Гх, у меня просто нет слов, чтобы выразить вам благодарность. Вы так много сделали для меня, и я… не знаю зачем, то есть пока не знаю зачем, для чего, что стало поводом для оказания помощи незнакомому вам человеку. Хотя чувствую, что это не так. Не так! Ведь мы наверно, точно были знакомы. И это ваше лицо… Оно кажется таким добрым, что я, право, не верю, что вижу его в первый раз… Вот вы недавно заметили: в скором времени у меня пробудится желание. А ведь все так и есть. И я в самом деле – словно во сне. Словно сплю и никак не могу пробудиться. Никак не могу сбросить оковы этого ужасного сна, который очень мешает воспринимать мне реальность в подобающем русле. Но я это сделаю! Надо чуть-чуть. Совсем немного времени и я обязательно вспомню все то, что было у меня недавно кем-то или чем-то отобрано. Честно.

– Ну, все мы в принципе чей-нибудь сон, – внезапно отреагировал мой приютитель и посмотрел так, будто произнесенная фраза таила в себе нечто определенно большее.

Я, правда, не сумел это большее уловить, в чем тут же откровенно признался. В ответ Олег усмехнулся:

– Как литературовед ты меня поражаешь! Льюис Кэрролл, «Алиса в Зазеркалье». Глава, по-моему, четвертая. Сцена, где, встретив спящего Черного Короля, Труляля и Траляля пытаются доказать Алисе, что все окружающее, в том числе и они сами, – лишь плод королевских сновидений. И что все тут же исчезнет, стоит только открыть королю глаза. Неплохая, кстати, гипотеза. Вполне допускаю, имеет право на жизнь.

С этими словами Олег чопорно развернулся и направился к дверям.

Мне же в голову заползла чисто импульсивная идея.

– Олег, а кто такие бескишечники, ты грешным делом не знаешь?

То, как резко он остановился и вновь развернулся в мою сторону, показалось немножечко странным. Впрочем, на губах у него уже светилась улыбка:

– Нет. Не скучай…