Читать книгу Сны Черного Короля - Алекс Надир - Страница 6

Дом номер десять имел вид самый обыкновенный. Скорее, даже задрипанный. Отваливающаяся тут и там штукатурка, торчащие из-под нее кирпичи, короткие экспрессивные надписи… Отыскав нужный подъезд, я поднялся на третий этаж, где встал у двери под шестьдесят шестой по счету табличкой.

Сразу же позвонил. Мне не открыли.

Что делать дальше – оставалось крепким секретом, и следующие две-три минуты ушли ровно на то, чтобы понять, на что нужно решиться в первую очередь.

Но решение пришло как бы само собой. Я достал из кармана бумажник и вытащил из бумажника ключ. Тот самый, который оказался там неким мистическим образом. Ключ с легкостью провернулся в замке, дверь тихо открылась, и я оказался внутри.

Квартира тоже была самой обыкновенной. Две комнаты (каждая в одно окно), кухня, небольшой коридорчик, совмещенный санузел.

Внутреннее убранство также не восхищало. Единственным подтверждением недавнего проживания здесь легенды, конца которой мы все стали очевидцами, мог бы, наверно, являться декоративный водопад на стене, выполненный и впрямь очень затейливо. Во всем остальном ожидаемой экстравагантностью и не пахло… Стулья совершенно как стулья, диван как диван, на редкость заурядные кресла, квадратной формы стол, неприятно выстукивающие в гулкой тишине часы, полки с книгами, шкаф (за закрытыми дверками царил бытовой беспорядок), компьютер. Рядом с компьютером валялись носки.

Я остановился у символа XXI века, решив, что плясать буду именно от него.

Зазвонил (откуда-то из-под подушки) телефон.

Последняя кардинально повлияла на то, что эффект неожиданности был размазан, и поэтому с минуту я простоял просто не двигаясь, раздумывая, что предпринять.

Подходить хотелось и не хотелось одновременно. На моей стороне находилась возможность узнать что-то новое, на противоположной – опасность. Но я мог соврать, что звонивший ошибся, и первое перевесило.

Найдя телефон действительно под подушкой, нажал на кнопку:

– Можешь поздравить меня. Я в заднице! Хочешь узнать, как я в ней оказался?

Предложение вызвало интерес. Тем более что звонившему, похоже, было до лампочки: туда он попал, не туда, и я кашлянул.

– Да хоть обкашляйся, придурок! Ко мне вчера ребята Велеса приходили.

Приход Велеса, по всей вероятности, должен был что-то обозначать. И даже, возможно, весьма неприятное. Так, по крайней мере, казалось по предлагающей мне высказаться тишине.

Я кашлянул дважды.

– Им деньги нужны, понимаешь? Де…е…ньги ну…у…жны. Кто влез в это дерьмо?! Я влез в это дерьмо? Ты влез в это дерьмо! Вот ты теперь и расхлебывай.

В трубке, кажется, перевели дух.

– Думаешь, это люди? Где твой хранитель древностей хренов? Сколько еще ждать? Я больше не собираюсь прятаться! Даю ровно два дня, а потом сам звоню им! Понял? Я жить хочу! Может, ты и не хочешь, а я хочу! Понял меня, спрашиваю?

Вопросов, отвечать, причем, на которые явно полагалось не мне, становилось все больше, и я положил трубку. Подумав, отключил телефон.

Подумав еще, поднял с пола один из носков и ликвидировал им оставленные отпечатки.

…Компьютер уже работал, но с чего начинать – оставалось пока неизвестным. Стиснутый пластмассовыми рамочками монитора, поток информации буквально хлестал об экран! Папок, казалось, было бесчисленно. Из всех наиболее выделялись названиями – «Трагедии», «Теракты», «Простые убийства», «Заказные убийства», «Изнасилования», «Изнасилования извращенные», «Расчлененка», «Политические скандалы», «Поджоги», «Некрологи», «Скандальные интервью». Была даже папка (возможно, объединяющая), нареченная кратко, но в то же время и емко – «Грязь».

Я предпочел начать (может быть оттого, что мне всегда нравилось творчество Шекспира) с «Трагедий». Через секунду передо мной возникло с полсотни текстовых документов, понять о содержании которых, исходя исключительно из названия, можно было лишь владея дополнительной информацией. Внизу же размещался файл с именем «Общий», отчасти поэтому я даванул на него.

Открылось:

Трагедия – страшная, ужасная, непоправимая, беспрецедентная (по своей жестокости), кровавая, с массовой гибелью, с огромным числом человеческих жертв.

Трагедия – в час пик, рано утром, вечером, около 3 часов ночи, на перекрестке (каких) улиц, в предрассветные часы, среди бела дня, на улице ничего не подозревавшего города, когда номер верстался (сдавался в печать). А город спал и не…

Трагедия – разыгралась (где), привела к большому количеству жертв, потрясла (всех нас, до глубины души, весь мир, всю Россию, страну, мировое сообщество, прогрессивное человечество), забрала (унесла) жизни стольких людей, тронула сердце каждого россиянина (нормального человека), непостижима человеческим разумом.

К трагедии – привела (человеческая халатность, роковая ошибка, банальная невнимательность, элементарная небрежность, чей недосмотр). За трагедией – следить с замиранием сердца (весь мир, вся страна, человечество).

Из трагедии – извлечь урок (нужно, всем нам; тем, кого она не коснулась). Эхо страшной трагедии. Подробности трагедии. Такой трагедии страна еще не знала!

Инцидент. Катастрофа. Страшное событие. Взрыв. Сильный удар. Пламя. Пожар. Огонь. Возгорание. Взрывное устройство. Короткое замыкание. Чудовищная кровавая бойня.

Сгореть заживо. Десятки (сотни) погибших. Следы крушения. Обезображенные тела. Задохнуться угарным газом. Безжизненное тело. Детские вещи, одежда, обломки машин. Залито кровью. Превратилось в кровавое месиво. Все забрызгано человеческой кровью, осколками разбитого стекла. Словно фильм-катастрофа. В радиусе (скольких) метров. Стоны, крики, вопли людей. Настоящий ад! В считанные часы. Собирали буквально по частям. Смяло до неузнаваемости. Люди умирали, не сумев (что). Трупы лежали друг на друге. Жуткая картина. Когда ты видишь лица этих (людей, детей). Фрагменты тел. Потери исчисляются в (…). Скончался на месте, не приходя в сознание. Люди в шоке (на грани сумасшествия). Началась паника (давка). Кинулся, бросился, метнулся. Выпрыгивали (с какого этажа, откуда). Крики о помощи. Страх и боль. Держаться из последних сил. Основная версия. Все службы перешли на усиленный режим работы. Эвакуация людей. Изможденные лица детей, затуманенные горем глаза родителей. Данные о погибших постоянно меняются. Место событий. К месту трагедии (пожарные расчеты, специалисты МЧС, медики, следственная бригада, сотрудники морга). Организован специальный кризисный штаб.

Несмотря на все усилия. Работа шла медленно. Вновь и вновь… Скупые сводки. До глубокой ночи. Усугубляло ситуацию. В первые же часы. Согласно предварительным данным. Улицы (перед чем) заполнены (кем). Убитые горем родственники погибших.

Пока не ясно (что стало причиной). С тоской и надеждой (всматривались). Рыдая, побежал прочь. Не поворачивается язык. Трудно допустить. Выясняет следствие.

ЧП не осталось без внимания президента (губернатора, проч.). Первостепенное внимание. Заплатить такой дорогой ценой. Так почему же все молчат и предпочитают быстрее (забыть и так далее). Меры к недопущению. Часть ответственности (лежит и на нас). Хочется надеяться (хотелось бы верить). Материальная помощь. Финансовая поддержка. Мы не должны (пройти мимо). Выразить свои соболезнования. Официальные власти пока никак не комментируют произошедшее. Нет слов, которые могли бы выразить. Огромное горе, невосполнимые утраты. Скорбим и оплакиваем. Не хватает слов, чтобы высказать (что, всю горечь чувств, которые переполняют наши сердца). Горькая правда. Кто заплатит (за что, за слезы жен, матерей)…И вертятся на уме строки незабвенного (кого, привести цитату, см. в цитатнике). Очень трудно подобрать слова. Все глубоко возмущены случившимся. Я хочу обратиться с вопросом (до каких пор). Пора перестать. Я призываю вас. Все как один.

Она была замечательным и отзывчивым человеком. У них не родятся дети, они не посадят дерево, не построят дом. Каждый человек – это целый мир (и так далее, раскрутить тему «невосполнимость утраты») Прощание с погибшими. В городе объявлен траур. Попрощаться придут тысячи. Приспущены флаги. Отслужен поминальный молебен. Минута молчания. Траурные церемонии. Возложить цветы. Отданы последние почести. Траурный митинг. Память (о ком) увековечена на мемориальных досках. Сбор средств. Мы будем сообщать читателям.

Все это, впрочем, растягивалось еще на девять страниц, а подытоживалось коротким стихотворением:

То же, за исключением стихов, а также учитывая специфичность тематики, содержалось и в остальных документах под кодовым названием «общий». Что, принимая во внимание, как отмечалось, огромное их количество, могло характеризовать составителя с самой ответственной стороны… В профессиональном смысле этого слова. Мне же профессионализм на пользу не пошел. Кроме ряда словес – действительно энергетически сильных и способных всколыхнуть обывательскую душу, – я не вынес из долгого обстоятельного чтения ни шиша.

Даже обозначилась мысль – прекратить пустое занятие, когда мой взгляд случайно наткнулся на папку, носящую скромное имя – «тебе». Так как «ты» был в данном случае, видимо, я, то каких-либо сомнений по поводу дальнейших телодвижений (точнее, пальцедвижений) у меня не возникло. Резким двойным тыком на мышь открыл папку.

В ней была еще одна папка. «Бескишечники».

Нажал на нее…

«Всегда»

Нажал снова…

«Появляются»

Снова…

«Из шерсти»

Опять…

«Огромной».

Еще раз…

«Черной».

Еще…

«Собаки».

В «Собаки» красовался один-единственный текстовый документ, озаглавленный как «Читай». Открыв:

Растерян? Чувствуешь себя в тупике? Потерял выход? Ужасает будущее? Не знаешь, как объяснить настоящее?… Сантехник Потапов! Доверься, малыш, – он знает большинство нужных ответов.

Ниже был добавлен постскриптум:

Если Господь дал тебе разум, сосчитаешь шаги.

Час от часу не легче! Я не понял ни одной строчки, хотя исходя из самой структуры и метода преподнесения информации, в том, кому она адресовалась, неясности не было.

Впрочем, сочетание «сантехник Потапов» показалось как будто знакомым. Я его слышал. Причем более чем уверен – слышал не раз.

Мой обыск подходил плавно к концу. Надежды «вплести в хор добытых улик новые голоса» становилось все меньше, и, выдернув из розетки штекер компьютера, я переместился в прихожую.

На глаза сразу попалась черная папка. Добротная, сделанная из кожи хорошей выделки, размером примерно тридцать на пятьдесят и имеющая в качестве замка большую позолоченную кнопку. Внутри лежали какие-то документы, и я решил, что прихвачу папку с собой.

Нелишней показалась и дополнительная конспирация – с папкой торговый агент запросто модифицировался в старшего менеджера.

Скорее всего, это было действительно так. Потому что, когда я оказался на улице, пять старушенций, воркотавших до этого на своей положенной скамеечке под окном, прервавшись, дружно и уважительно мне кивнули.

Приосанившись, я влез в их беседу.

– Простите, имя… э… фамилия Потапов и социальный статус сантехник вам о чем-нибудь говорят?

– Отчего же не говорят, – ответила первая бабка. – Каждый день его здесь, окаянного, черти носят. Туды-сюды…

– Если не секрет, а где его увидеть можно?

– А в ЖЭКе и можно! Только сейчас даже не думай – пьяный уже. А вот утречком приходи, там и найдешь… А вам унитаз чинить или как?

Я сказал – раковину. Что не освободило меня от выслушивания довольно спорного утверждения, что импортные унитазы перед любыми из наших – говно, так как последние никогда не имели такого отвратного свойства: «засираться любой всякий раз, когда отключают воду».

Не скажу, что на это, но я рассмеялся.

Десять против одного: именно у этой ценительницы российской сантехники я и покупал на днях в Корнеево семечки.

Однако бабка, по-видимому, приняла небольшую викторию на свой счет.

– Да-да, говно, – заключила она, сделав при этом лицо точь-в-точь как у артиста Петросяна, отмочившего очередной пошловатенький каламбур.

– Да я, бабуль, про другое. Вы никогда на станции Корнеево семечками не торговали?

Осмыслив вопрос, собеседница вмиг надулась и крайне уязвленно закусила губу. Впрочем, в конце концов не сдержалась:

– А идикося ты в жопу, умник! Вам только бы торговать…

Занятый мыслями, я не заметил, как оказался у Олега.

Вернее – «временно у себя». Был поздний вечер, но это ничуть не влияло на мою активность. Сколько еще дел! «Все только начинается», как поется в хорошо известной всем песенке, и я чувствовал: по отношению ко мне заявление верно как никогда. Почему бы и нет?

Знать бы лишь что.

В папке – я начал с нее – документы отсутствовали. И это было тем более неприятно. Говоря честно, надежда на некое информационное приращение была ощутимой.

Вместо документов в папке лежали две небольшие статьи, написанные диаметрально противоположным образом. Героем значился один и тот же (не знакомый мне) человек. Только в первой статье он изображался как настоящий герой, а во второй позиционировался – как закоренелый мерзавец. Я слышал о подобном приеме. Скорее всего, дальнейшим маршрутом статей был бы показ тому, о ком это писалось, и приход к общему знаменателю по оплате труда.

Впрочем, не мое это дело.

Мое дело теперь: Велес со своими ребятами, Бабахов, Потапов; человек, который звонил Власоглаву по телефону, странный постскриптум в документе «Читай».

Я затащил локоть на стол и подпер ладонью правую щеку.

Передо мной стояло сразу несколько задач. Во-первых, сузить круг поисков.

И тут же главный вопрос: мог ли кто из этой четверки быть одним и тем же лицом? Не думаю.

Велес не мог быть звонившим, потому что звонивший ссылался на исходящие как раз от Велеса угрозы… Он же, Велес, не мог быть Потаповым, потому что, наверно, не Власоглаву бояться сантехника, пускай и имеющего каких-то ребят. Велес навряд ли был также Бабаховым. Судя по некрологу, Власоглав с Бабаховым вели совместный проект, так что, скорее всего, могли позволить себе общение без посредников. К тому же фамилия Бабахов слишком громка, чтобы заводить в довесок и кличку. Смутно, прямо скажем, представлялась ситуация и с Потаповым, способным вот так, по-панибратски, кричать на известного журналиста в телефон. Стало быть, комбинация оставалась одна (то, что Потапов и Бабахов разные люди, – ясно, пожалуй, по определению), а именно: мог ли звонившим оказаться Бабахов?

Чисто теоретически – наверное, мог. Если подключить практику с логикой – нет.

Тот, кто звонил, определенно не знал, что в минуты протекающего разговора «целое уже стало делиться на части». Следственно, испытывал острый информационный дефицит. Спрашивается: какая вероятность возникновения данного дефицита у журналиста, если даже доктор филологических наук, профессор ЮВИНТ СПУРГДАНТ успел к этому времени заготовить некролог?

Думаю, никакой… Просится вывод. Звонившим мог оказаться лишь тот, кто не имел на протяжении нескольких дней доступа к СМИ. То есть, учитывая обстановку в обществе, живущий в совершеннейшей изоляции. Например, прячущийся от кого-то.

«Кого-то» – кого? Может, от Велеса?

Собственно, а кто такой Велес? Уголовник? Преступный авторитет? И еще: почему я решил, что Велес – обязательно кличка?

А хотя бы и так! Что дает это по существу?

Ну хорошо. Узнав, кто такой Велес, возможно я немного приближусь к разгадке тайны гибели Власоглава – (хотя пусть этим занимаются соответствующие органы). Но какое отношение это имеет ко мне, к госпоже Компотниковой, к рукописи, к исчезновению Алёны? А?

Кроме того, был еще и постскриптум. Что значит – «сосчитаешь шаги»? Чьи шаги полагалось считать и в каком, хоть приблизительно, направлении?

Все, что я успел почерпнуть из моего очного общения с журналистом, говорило, что это – загадка. Следовательно, на загадку предполагался ответ. Из курса «Истории языка» я помнил: перлокутивная установка паремий обращена к гипотетическому типичному представителю языкового сообщества и имеет при этом целью или сообщить нечто изначальное о мире и человеке, или способствовать гомеостазированию общества в целом… Что такое «перлокутивная установка» и уж тем более «гомеостазирование общества в целом» – я не знал никогда. Но об общем смысле высказывания все же догадывался: любая загадка немыслима без изначального знания разгадчиком ответа. Стало быть, мне должно быть известно – «чьи это шаги?»

Если, конечно, это не мостик к новой загадке.

Я вытащил из кармана записку… «18, 24, 8, 2, 10, 11, 25, 32, 46…». Не эти ли?

Но где тогда ориентиры? Например, восемнадцать шагов на север от двадцать четвертой могилы в восьмом ряду второго городского кладбища, десять на юг и т. д. Может, во фразе про бескишечников?

На какой-то миг я отвлекся, и мое воображение черт знает зачем нарисовало далекий необитаемый остров с голыми неприветливыми скалами, потом кучку пиратов, ищущих клад, и скелет моряка у подножия высокой сосны. «Э, да это Аллардайс, накажи меня Бог! Ты помнишь Аллардайса, Том Морган?»… И тут меня осенило.

Я вскочил со стула, подбежал к шкафу, отыскал в нем рубашку и бросил ее перед собой.

Рубашка была та самая, в которой я первый раз оказался у Олега. С островными пальмами и черепами.

Я рассуждал так. Если она не моя, значит, на меня ее кто-то надел. И сделал это умышленно. Такая нелепица просто не могла не привлечь мое внимание. Учитывая большое количество необычностей вообще, столпившихся в последнее время возле моей скромной персоны, я должен был догадаться, что некто дает таким образом знак. Или, верней сказать, ключ. Ключ, с помощью которого приоткроется только одна из дверей, ведущих к окончательной разгадке. Шаги считают, когда ищут клад. Клад ищут на острове. Остров – у меня на рубашке.

Все, по крайней мере, сходилось.

Я сел перед рубашкой на корточки и попытался обнаружить то место, откуда мог начинаться отсчет. Рисуночная композиция повторялась четырнадцать раз. Подумав, я решил взять за основу ту, что в центре. Но как считать шаги?

Поскольку остров был ненастоящим, то и шагам (каков поп, таков и приход) полагалось стать такими же. Соорудив из двух пальцев маленького человечка, я уткнул кладоискателя в «главную пальму».

Наибольшее затруднение было вызвано незнанием, в какую сторону нужно идти. Здесь на помощь пришел текст. В предложении «Бескишечники всегда появляются из шерсти огромной черной собаки» мое сознание уцепилось за слово «всегда». «Всегда» значило какое-то постоянство, устойчивость. А что может быть устойчивей общепризнанных истин? Пусть будет компас. Как есть. Север, запад, юг, восток. По часовой стрелке.

Поиски, впрочем, продолжались недолго. В каком бы я ни двигался направлении, результат стабильно оказывался никаким. Мой человечек заканчивал свое движение всякий раз там, где не было ничего. Обычная ткань!

Видимо, пока не откроется шифр текстовой части сообщения, все старания так и пройдут вхолостую. Ибо, как говорит негритянская поговорка, – «ты не можешь брить голову человека, когда этого человека здесь нет».

Следовательно, нужно искать голову. В том аллегоричном смысле, что приложить все усилия и встретиться с теми людьми, о которых я пока мало что знал. Глядишь, что и выйдет.

Что ж, утром я устанавливаю контакт с Потаповым. Не исключено, это прольет свет на определенные вещи. А вот «подышать одним воздухом с остальными» без Олеговой помощи, думаю, будет нелегко.

Решено – буду звонить.

– Олег, а ты случайно не знаешь Бабахова? – спросил я после того, как мы дежурно перекинулись небольшим количеством приветственных фраз.

– Что… его тоже? – опешил мой собеседник.

– Да нет, жив-здоров, – успокоил я. – Это так…

Крякнув и не дав мне закончить, Олег погрузился в молчание, словно в чем-то засомневался, потом все-таки высказался.

– Знать-то знаю. Но от развернутых комментариев воздержусь. Довольно с меня и Антона. Сколько раз зарекался: о публичных людях больше ни-ни.

– Олег, ну пожалуйста!

– Да хоть запожалуйста! Сказано – нем как рыба.

Подошла и моя очередь взять паузу. Ложь всегда вызывала во мне приступы резкого отвращения, но не использовать небольшую гибкость в данном вопросе было бы, наверное, глупо.

– Я тут тоже… маленькую статью о погибшем кропаю. У них там проект, говорят, был. Понимаешь, последнее – ценно как никогда. О чем Антон думал, чем жил, о чем мечтал. Возможно, это самые яркие жемчужинки, венчающие его удивительный путь. Вот если бы мне удалось встретиться с Федосеем…

– Ты про жемчужинки, венчающие удивительный путь, Алёнке будешь рассказывать! – пробасил Олег. – О чем он думал, о чем мечтал… Я вот давеча тоже – сел в кресло и нацелился от души помечтать. И настроение ведь, главное, было. Однако край тюля (чтоб его разорвало!) зацепился за ролик кресла, и, стоило мне устроиться поудобнее, занавеска сорвалась с прищепки. Я встал и потянулся прикрепить ее обратно. В спине в этот момент что-то хрустнуло, и вместо мечтаний я получил нестерпимую боль. В итоге провалялся весь вечер, стеная, в кровати. Такие вот, братец, мечты… Зачем тебе нужен Бабахов?

– Поговорить, – выпалил, вернее, прострекотал я. – Только поговорить! Он знает сведения, которые нужны мне. Я с ним только встречусь, и ничего больше.

– И ничего больше… – проворчал, но в этот раз более дружелюбно, Олег. – Проблемное это мероприятие – «встретиться». Геморройное, как говорят молодые. Протекция нужна. А я тебе ее не составлю: не хочу. Однажды подставишься, самому придется услугой за услугу платить. А мне с этими людьми лишний раз пересекаться охоты нет. Телефон дам. Хочешь – звони. Докажешь, что не «шушера всякая», он тебя примет. Только просьба – имени моего в разговоре не употреблять. Иначе обижусь. Да, и учти – он человек занятой, существо своих соображений излагай кратко, ясно и четко, в лишнюю материю не суйся. И неплохо бы заинтересовать, дьявола, чем: как пить дать вцепится. Ты телефон пишешь?

Я схватил со стола ручку.

– Ну, у тебя все? – спросил Олег, явно собираясь прощаться.

– Подожди. Там у тебя в некрологе… ну, написано было… «На задворках души», проект этот. Не скажешь, он о чем?

– А тебе нужно?

Я немного замялся.

– Да.

– Гнусь всякая. Про alter ego наших неординарных соотечественников.

– Это как?

– Да очень просто. К примеру, приходит в студию какая-нибудь засветившаяся личность. Начинает рассказ о себе. Мол, делает то-то, живет там-то, всё у него на настоящем этапе в норме. Потом, чуть постеснявшись, выкладывает убийственное откровение. Например, что в возрасте пятнадцати-восемнадцати лет вступал в половую связь со своей кошкой. Или подсматривал в щелочку, как бабушка принимает душ. Или онанировал в туалете под фотографией какого-нибудь бородатого мужика. Тут, впрочем, вариантов множество. Главное, показать, как alter ego это – наша вторая личность то есть – настоящего человека из данного деятеля сделала. Вот так. Такое уж у них «пети-жё», братец, нынче. Фердыщенко со своими тремя рублями украденными и рядом не стоял… Впрочем, я всех подробностей не знаю: Власоглав ко мне давно обращался, эпиграф просил.

– И что?

– Да ничего. Предложил ему «Ибо любит человек падение праведного и позор его» из Достоевского. По-моему, очень даже неплохо. Представляешь, черный экран, звучит похоронная музыка, и тут из угла красными кровавыми буквами выползает: «ИБО ЛЮБИТ ЧЕЛОВЕК ПАДЕНИЕ ПРАВЕДНОГО И ПОЗОР ЕГО!». Не понравилось. Говорит, много ты где праведных видел? Я ему – переделай. Пусть будет: «Ибо любит человек падение ближнего и позор его», раз девальвация у вас такая. Сказал, что подумает. Да видишь оно как…

Олег скорбно замялся, и я не преминул этим воспользоваться.

– А кто такой Велес?

В трубке раздалось не то «м-м-м», не то «у-у-у», потом:

– Ты там часом не во «Что, где, когда» решил поучаствовать?

Предположение было отвергнуто. Еще раз фыркнув, Олег продолжил:

– Велес, насколько мне не изменяет память, один из наиболее распространенных богов древних славян, охраняющий стада и пастухов. В русской транскрипции известен также как Волос. Многие ученые видят в нем замену Одина, но я с этим, пожалуй, не соглашусь. Все дело в том…

– Нет, – перебил я, – мне в человеческом смысле. Кто-нибудь по фамилии Велес, ну или с такой кличкой тебе не встречался?

Олег чуть подумал.

– Знаешь, нет. Ни фамилия, ни тем более клички ни о чем мне не говорят. А позволь встречный вопрос – зачем это тебе?

– Да так, – протянул я, – возможно, и незачем. Данное… э… имя всплыло среди имен тех, кем я сейчас интересуюсь. Вот и подумал: может, ты просветишь? Ну нет так нет. Буду заниматься Бабаховым.

– Заниматься? – в голосе Олега зазвучали беспокойные нотки. – В каком это смысле?

– …Неправильно выразился, извини, – вовремя спохватился я, посчитав, что знать полную расстановку сил Олегу пока рано. – Позвоню, договорюсь о встрече…

– Сдается, милорд, вы что-то скрываете от меня… Впрочем, колхоз – дело добровольное.

И Олег замолчал, уходя, как показалось мне, в какую-то «миролюбивую обиду». Я поблагодарил приятеля за потраченное время, но чувствовалось – Олегу хотелось что-то сказать.

– Ты это… – произнес после некоторой паузы он, – поосторожнее там. Тот еще фрукт.

Я сказал еще раз «спасибо», взял лист бумаги и ручку, положил их на стол, сел и принялся составлять текст.

«Представиться» появилось после недолгих раздумий, и тут… реальность снова начала менять свои свойства.

Комнаты не было – три стены, которые я мог видеть, плавно отъехали вдаль и, постояв чуть на месте, разлетелись в разные стороны. Передо мной возникло черное полотно. Потом оно стало светлей – так бывает на улице в осенние, не слишком поздние вечера, а мой слух уловил шелест… Шел дождь. Невдалеке, на расстоянии как бы десятка шагов выделился четкий контур фигуры. Это была женщина. Она стояла спиной, но я безошибочно узнал в ней Алёну… Прикосновение моего взгляда должно, обязано заставить ее обернуться… Она оборачивается! Медленно. Капли дождя поблескивают в черных вьющихся волосах, осыпают лицо. Сейчас она улыбнется… Сейчас я улыбнусь ей в ответ, робко произнеся: «Здравствуй!»…

Это был очень яркий образ. Когда-то я слышал о таком понятии, как «эйдетизм» – способности сохранять мысленные картины, причем мало чем отличающиеся от реальности, в течение продолжительного времени. Но никогда даже не думал, что испытаю этот эйдетизм на себе. Сколько лет, интересно, прошло с той нашей первой «дождевой» встречи?

Я начал набирать номер Бабахова. Сейчас меня совсем не заботило, что кроме надписи «представиться» других на листке не появилось.

– На проводе! – гавкнуло в трубке, и я понял, что Федосей действительно крайне занятой человек.

– Здравствуйте, – мягко произнес я. – У меня к вам есть дело относительно смерти Власоглава. Думаю, вам будет интере…

Меня перебили:

– Передача на его смерть уже готова. Материал не нужен. Что-то еще?

Я сказал длинное – «а-а…», затем – короткое «о». После чего сумел взять себя в руки.

– В некотором роде это не совсем материал. Хотя и материал тоже. Я его… друг.

– Молодой человек! – раздражение на том конце провода достигло, казалось, своего высшего градуса.

– Понял, – быстро сказал я. – Но дело в том, что когда мне пришлось исследовать содержимое его компьютера…

– У тебя есть доступ к его компьютеру?

– Да… – я слегка растерялся.

– Ты видел базу?

– Какую?

– Ну, журналистскую. Множество папочек с разными забавными именами.

– Да…

– Точно? Не паришь?

Я не знал, что такое «парить», но сказал нет.

– …Йоу-хо-хо! – едва не разорвало мой слух после небольшого затишья. – Тысячу долларов, если завтра она окажется у меня. По рукам, дражайший?

Я попробовал было объяснить, что между глаголами «видел» и «взять» пролегает граница далеко не только категориального свойства, но не стал. Мне уже было назначено к девяти. А также выданы рекомендации не опаздывать: передача о Власоглаве записывалась в девять тридцать, и не перестать к тому времени путаться под ногами с моей стороны выглядело бы полным не comme il faut. Подытоживалось все дико заманчивым, так по крайней мере подразумевалось, обещанием, что кто бы чего бы ни предлагал, я один хрен получу от Федосея больше. Ответив четыре или пять раз «да», я положил трубку.

Последнее «да» было скорее вынужденным – я не собирался ни копировать базу, ни передавать ее Федосею каким-либо иным способом. Главное – есть предлог. Мне удастся увидеть Бабахова, а там уж как положит судьба.

Смирившись, что встречу с сантехником придется перенести, я поставил будильник на семь, разделся и забрался под одеяло.

Но спать – не спалось.

Промаявшись еще около получаса, снова взялся за телефон.

Захотелось позвонить Компотниковой.

Захотелось сказать нечто такое, чтобы мадам знала – я о ней не забыл.

И пока выщелкивался номер, в голове даже составился план. Сжатой, но весьма прочувствованной речи. Однако когда я услышал «алло», язык самостоятельно понес такую околесицу, от которой мне самому едва не сделалось дурно.

Звучало это так:

– Огромно зло! И гуляет оно по земле нашей, сея вражду непримиримую и подлость мелкопакостническую. Но близко, близко возмездие! Ибо отделилось уже небо от земли, как отделилась земля от неба. Сверкают мечи, несется как вихрь боевая конница. Близится час расплаты!

Потом, подумав немного (хотя слово «подумав» в данном контексте – явное преувеличение), присовокупил:

– Кон мунтерас ден энзиспорциус! Маллеус, маллеус малефикарум!..

Татьяна Александровна сказала: «а».

Но это было не то «а-а…», которое произнес я чуть раньше в разговоре с Бабаховым. В отличие от моего «а-а…», означающего растерянность, ее «а» выделялось прежде всего резким обрыванием на конце – так бывает с человеком, когда тот испытывает шок.

Повторив для верности «Маллеус малефикарум!» еще дважды, я оборвал связь.

Сказать, что шок не затронул меня, было бы в корне неправильным. Добрую минуту я сам простоял без движения, внимательно изучая зажатую в руке телефонную трубку, как бы пытаясь с ее помощью разгадать тайну непроизвольно выброшенных слов. Что самое главное – девять из десяти: я знал когда-то эти слова! Но вот в какой именно временной плоскости располагалось это «когда-то» – не помнил. Словно из темных глубин подсознания выплыло нечто определенно важное для меня; выплыло – и тут же исчезло.

Впрочем, мое самочувствие вскоре нормализовалось. И хотя тайное так и осталось непознанным, сам факт, что удалось услышать такую реакцию Татьяны, утешил. Довольный, я снова забрался под одеяло.

И уже лежа… потряс головой, не забыв высунуть отклоненный чуть влево язык.

Похоже, я приобрел дурную привычку.