Читать книгу Тютюнин против ЦРУ - Алекс Орлов - Страница 6

Обычно приёмка работала до шести вечера, но Серёга сбежал на полчаса раньше. Ему не терпелось похвастаться перед женой двумя сотнями премии, а перед другом Лехой тяжёлым самоваром и горстью пуговиц – всем тем, что после сдачи на приёмный пункт гарантировало им отличное проведение ближайших выходных.

Возле самого дома Тютюнина остановили двое милиционеров.

– Что в сумке? – спросили они.

– Самовар, – честно ответил Серёга и, открыв сумку, показал содержимое.

– Действительно самовар, – произнёс один милиционер и разочарованно добавил:

– Старый совсем. На медь сдавать будешь?

– Нет, что вы. Я старину очень обожаю. Отчищу его и буду чай из него пить.

– Ну ладно, иди, – совсем заскучали милиционеры. – Пей свой чай.

В хорошем расположении духа Тютюнин вбежал в подъезд и быстро поднялся на свой этаж, однако неожиданно столкнулся там с пенсионеркой Живолуповой, в простонародье – Гадючихой. Гадючиха обладала тяжёлым характером и болезненной подозрительностью, оставшимися ей в наследство с тех времён, когда она служила в НКВД.

– Привет, Тютюнин! – с ложной доброжелательностью поздоровалась она.

– Привет, – без особого энтузиазма ответил Серёга.

– Гляжу, опять ты чего-то на работе спёр…

– Я не спёр. Я это купил.

– Купил? – Гадючиха недобро усмехнулась и предложила:

– Если поделишься, никому не скажу.

– А не поделюсь?

– Сообщу в органы, и отправишься по этапу на десять лет без права переписки…

– Как же, обрадовалась! – воскликнул Серёга, смело наступая на Гадючиху. – Прошли те времена, когда вы людей в Магадан отправляли! Кончилась ваша власть! Кончилась!

Под напором Тютюнина пенсионерка поспешно отступила, и Серёга, открыв ключом свою дверь, оказался в квартире.

То, что он увидел в прихожей, его не обрадовало. Это были туфли, которые принадлежали тёще Сергея – Олимпиаде Петровне.

Олимпиада Петровна работала в столовой и каждый день уносила домой пакеты с продуктами. Оттого и туфли она носила на низком каблуке, что значительно способствовало её грузоподъёмности.

Из комнаты доносились голоса, и Серёга, осторожно опустив сумку с самоваром, стал прислушиваться.

– Смотри внимательно, Люба, – это же так просто! Полуповорот, а затем лёгкое движение кистью и р-раз… Поняла?

– Ну-ка, мама, давай я попробую. Значит так… Полуповорот, а затем движение…

– Кистью! – напомнила тёща.

– Да знаю я, мама, не лезь… Кистью р-раз!

«Да что они там делают – танцы, что ли, разучивают?» – удивился Тютюнин.

Он осторожно приоткрыл дверь и вошёл в комнату, а увлёкшиеся занятиями женщины поначалу его даже не заметили.

«И р-раз! Кистью, полуповорот!» – повторяли они свои заклинания и размахивали дубовыми скалками.

– Так вот, значит, чем вы тут занимаетесь! – воскликнул возмущённый Тютюнин. – Бить меня обучаетесь! Да? Вы за этим, Олимпиада Петровна, приходите, чтобы жену на мужа натравлять?

– И вовсе не за этим! – спрятав скалку за спину, стала оправдываться тёща. – Просто навестить дочку зашла, а Люба здесь одна заскучала. Да и физкультура ей необходима.

– Физкультура ей необходима? Да она этой физкультурой каждое воскресенье занимается – у меня вон на спине синяки не проходят! – И, чтобы доказать свою правоту, Тютюнин стал срывать с себя рубашку.

– Да ты бы ещё штаны снял, бездельник! И правильно, что синяки! Другой бы уже не пил, раз жене не нравится!

– Я, к вашему сведению, Олимпиада Петровна, и не пью, а только выпиваю. Я ведь меру-то знаю! Я не какой нибудь запойный!

– Не запойный?! – Тёща усмехнулась и уставила руки в боки, не скрывая своей скалки. – А кто с двадцать третьего февраля по восьмое марта пил? Алкоголик!

Получив такое ясное напоминание, Серёга едва не сник. Действительно было. Однако, чтобы не оставлять поле битвы врагу, он сам перешёл в наступление:

– Если я алкоголик, то вы расхититель народного имущества! Вы, Олимпиада Петровна, из ресторана ушли, куда вас на хорошую зарплату устроили. А почему? Уж не потому ли, что там воровать нельзя было, а вы, дорогая тёща, без этого не можете?

– Не смей так говорить с мамой! – вмешалась Люба.

– Не бойся, доча, я ему сейчас отвечу, – сказала Олимпиада Петровна, раздувая ноздри, словно разъярённый носорог. – Значит, ты думаешь, дорогой зятёк, что уел меня этим? Мол, таскаю и все такое? А вот и не уел! Я вот энтими самыми руками с пятнадцати лет домой несу! Я энтими самыми руками за тридцать лет работы на автомобиль «москвич» натаскала и на кооперативную двухкомнатную квартиру! А ты чего для своей жены сделал?

– Да я… Да я сегодня премию получил! Вот! Меня на работе ценят! – закричал Серёга и шлёпнул на стол двести рублей.

– Ой, правда, что ли, премия? – воскликнула Люба и, взяв в руки две сотенных, посмотрела их на свет, словно ей не верилось, что они настоящие. А тёща лишь усмехнулась и покачала головой.

– Двести рублей. С поганой овцы хоть шерсти клок.

– Да ладно тебе, мама. Может, он ещё принесёт.

– Принесёт, как же, – потеряв поддержку Любы, Олимпиада Петровна стал а успокаиваться. – Зашла к дочке на минутку, так он тут же скандал устроил.

– А зачем вы в гости со своей дубовой скалочкой ходите, Олимпиада Петровна? У вас так принято, что ли?

– А ну и что же, я, может, женщина одинокая, ко мне на улице каждый раз пристают. Нужно же чем-то обороняться.

– Пристаю-у-ут? – передразнил Серёга. – Размечталась! Не то что пристают, за километр обегают!

– Перестань терзать маму, Сергей! – вступилась Люба. – Она все делает из лучших побуждений.

– Да, из лучших побуждений. И скалочку тебе дубовую заместо сосновой подарила, и обучает, как мужа бить, чтобы наверняка угробить уже. Я поражаюсь, Олимпиада Петровна, как вы ещё стальную скалочку дочурке не подарили. Чтобы как удар, так сразу и труп.

– Все, Люба! – обиженным голосом объявила тёща. – Этого я потерпеть не могу и сейчас же уезжаю. Ноги моей у вас больше не будет, Сергей Викторович! Ни одной ноги! – С этими словами она направилась в прихожую, а довольный Тютюнин вышел на кухню. Не часто ему случалось утереть Олимпиаде Петровне нос, однако сегодня это удалось.

Скоро в прихожей хлопнула дверь, и Люба пришла на кухню.

– Сергей, – произнесла она сухим, почти официальным тоном. – Нам с тобой нужно поговорить.

– А можно попозже, а то я жрать хочу?

– Попозже нельзя, Серёжа. – Люба присела на табуретку рядом с мужем и, посмотрев ему в глаза, сказала:

– Мне мама про тебя страшную вещь рассказала.

– Ну и что? – не глядя на жену, отозвался Сергей, проверяя по кастрюлькам, что привезла тёща на этот раз.

– Мама сказала…

– Ну?

– Мама сказала, что…

– Ну что твоя мама сказала?

– Что ты, Серёжа, возможно, еврей.