Читать книгу Поиски любви - Алекс Вест - Страница 3

Я знал историю воспитанника, выкормыша в родовом гнезде благородной семьи. Это был мальчик-сирота, которого родственники приняли к себе и обучали во имя памяти родных. Вокруг был лес, природа и все, что располагает к мечтаниям. Я остановился здесь как отшельник, мое паломничество затянулось, и, посетив святыни, я отправился наблюдать за праздностью. Мой путь был далек, мне пришлось попросить ночлег, а в те времена было модно, это был тренд, чтобы принимать у себя нищих и обездоленных с церковных задворков.

Мне сразу приглянулся мальчишка, он был не похож на богатых детей, обласканных, пусть даже ему ни в чем и не отказывали, но он вынужден был познать те горести и печали, что обычному человеку становятся ведомы лишь в зрелом возрасте, и он был необычен. Его увлекало рисование, он был неуклюж и молчалив. А я всего лишь созерцал, мне доставляло удовольствие немое участие в чужой жизни, как консультант.

Матери семейства было сорок с небольшим, и у нее было две дочери, старшая, Берта, у нее был муж, и они жили поодаль от родителей, но часто их навещали. Младшую звали Рут, она пока еще не была пристроена. Бенджамен, приемный сын, на нее явно засматривался, но его положение и общая неуверенность в себе не позволяли проявить знаков внимания. Тогда я понял, у меня уже давно нет связи с женщиной, и я должен помочь молодому страдальцу.

– И что же мы будем с тобой делать? – говорю я.

– Понятия не имею, она на меня даже не смотрит.

А я видел, что смотрела. И что раздевала его глазами.

– Ты хотел бы разделить с ней ложе?

– Безусловно, это мечта моей жизни. – Он загрустил. – Когда мне было двенадцать, я первый раз ступил в этот дом, Берта тоже была хороша, но вышла замуж, да и потом, у нее слишком строгий характер, а Рут, она молчит, но мне кажется, что оказавшись с ней в постели, я пойму, что такое страсть.

– Ты отдаешь себе отчет, сын мой, что это грех, и ты будешь гореть в аду? Вы же родственники!

– Даже если это и грех, я совершу его и раскаюсь, Вы же священник, и Вы отпустите мне грехи.

– На тот момент, когда ты решишься, меня уже может не быть, поэтому медлить не стоит, – ответил я.

Рут не любила быть в толпе. Она всегда сидела за книгами, ее увлекала живопись, которой занимался Бенджамен, и он часто изображал ее на картинах, но никогда ей их не дарил. Я уговорил его написать ее портрет, он ездил в город и купил краски. Рут была счастлива. Ей было двадцать, а кузену восемнадцать. Она чувствовала, что это ужасно, и что он совсем дитя с нежной улыбкой и ямочками на щеках.

Но наблюдение за ними было прекрасным. У нее была такая нежная кожа, как он рассказывал. Цветом как топленое молоко. Ласковыми поцелуями в летний день в тени кустарника он привел ее в состояние транса. Его тактика была просчитана, он не подгонял, взяв ее руку в свои, прикасаясь губами к запястью, он откинул локон с ее плеча и дотронулся горячим ртом ее шеи. Она хотела остановить его, но не смогла. Его губы скользили все ниже, медленно, словно он хотел распалить ее так, чтобы она сама умоляла его продолжать. Бенджамен ловким движением руки опустил ее декольте, и его взору открылся прекрасный сосок возлюбленной, он прикоснулся к нему губами, и она сладко вздохнула, опомнившись.

– Нам нельзя, нас убьют, ты под моей ответственностью.

– Но ты же так хочешь этого, доверься мне.

– Только целуй, и все.

Бенджамен помог ей лечь, а сам прижался вплотную, чувствуя ее дыхание каждой клеточкой своего тела.

– Рут…

– Что? – робко спрашивала она, задыхаясь, когда его руки обжигающе ласкали ее тело.

– Ну разочек, пожалуйста…

– Нам нельзя, сделай это сам…

– Нет, нет! – раздосадованный, Бенжамен сел и уставился в землю.

– Ну пожалуйста, зайка! Мама меня убьет.

Подросток с несчастным видом посмотрел на Рут.

– Ну давай ты хотя бы! Хотя бы на этот раз!

– Я тебе помогу…

Задыхаясь, Рут медленно подняла подол своего платья, легко было заметить, как ей хотелось, чтобы это сделал Бенджамен, но запрет оказался сильнее. Ее руки потянулись к трусикам, она медленно опустила большие пальцы за резинку и потянула вниз. Бенджамен смотрел на нее безотрывно. Словно мир рушится на его глазах, будто Бог явился с небес, чтобы его спасти. Ловко сестра сняла с себя клочок кружевной материи, мальчик стал жадно глотать воздух. Тем временем, искусительница раскинулась на земле, демонстрируя свои прелести.

– Возьми мои трусики, Бенджамен, ты можешь почувствовать их запах, – с притворным сочувствием проговорила Рут, облизнув губы и выгнув шейку.

– О боже! О боже! О боже… – Повторял брат, расстегивая пуговицы на штанах.

– Бенджамен, дай мне руку… – какова чертовка! Надо сказать, что я б не стерпел. Но невинный ребенок протянул свою ладошку хитрой соблазнительнице.

Рут провела ладонью брата по разгоряченной шее, груди, опускаясь все ниже.

– О боже! О да! О да… – шептал мальчик, лишившийся рассудка.

И тогда Рут погладила себя по лобку своей рукой, а затем, взяв руку брата, провела ей по промежности и застонала так, будто достигла высшего пика наслаждения. Этого было достаточно для несчастного. Он испытал оргазм, долгий, мучительный, упал возле нее на землю, так и не успев до конца расстегнуть штаны. Лишь конвульсии давали знать о том, что он еще жив.

– Мой зайка! Бедняжка! – за эти слова хотелось убить.

– Обними меня хотя бы, я прошу! – выдавил из себя ребенок.

И она обняла, поглаживая его по спине, обхватив его бедро одной ногой, заставляя его мучиться еще дольше от сознания того, что то, что он никогда не получит, было так близко.

– Ничего страшного, все в порядке!

– А еще раз? Только разочек?

– Нет… – протянула Рут.

– Ну пожалуйста, я готов быть твоим рабом!

– Нам пора от этого отвыкать… Ничем хорошим такое не кончится.

Она встала и ушла.

Я понял, что жить тут мне будет еще интереснее.

Нежнейшая и молодая Рут притягивала мое внимание и услаждала мечты, мне искренне хотелось помочь Бенджамену, чтобы вновь ощутить и себя мужчиной. Мне всего сорок восемь, но поскольку я одинокий монах, порой я чувствую себя на шестьдесят и более лет. И посему абсолютно для всех я повторяю, коитус необходим, от него прибавляется жизненная энергия, еще в Индии говорилось, что от религии эротический компонент не может быть отделен. И хотя родители, культура и общество насаждали мне исповедовать лишь постулаты христианской религии, это неверно. В мире было огромное количество обществ, и христианское – это лишь часть нашей истории, в связи с широким распространением оного, мы теперь исчисляем года от рождества Христова. Я не могу отрицать, Иисус был прекрасный человек, но то, что Он был сыном божьим ровным счетом значит, что и мы все дети Господни, какими бы ни были. Есть еще более древние веры, христианство за много веков было извращено. Попы насаждали свои устои, которые совершенно никак не перекликались с учением самого Христа, причем и Библию, которую теперь трактуют все как им захочется, каждый на свой лад, написал вовсе не Иисус. Считай, это слухи, потому что сам плотник был занят восстанием, он был романтик. И вряд ли он осудил бы то, что люди интересуются различными религиями и историей. Он учил нас не осуждать и любить людей. Ограничения, может быть, и нужны, но есть исключения из всех правил. Я получал образование как священник и много уделял внимания молитвам и положительным эффектам от них, написал трактат, который оставил в своем монастыре. Дабы определить, насколько человек способен подпитываться чистой божественной энергией, я воздерживался от страстей. Заменял их молитвой. Но теперь ничего не останавливало. Я изучал и творил, а это вовсе не наказуемое со стороны религии занятие. Я помолился с утра и решил начать раскручивать свою новую историю.

Дети – прекрасные создания. И Рут с Бенджаменом не исключение. Рут была бы хорошей девочкой, если бы не желания, которые съедают ее изнутри. Физиологически она уже созрела для любви, однако родительский контроль и общественно-моральные нормы не позволяют ей осуществить свои фантазии. А Бенджамен – романтически настроенный юноша, он ребенок и физически, и в душе. Только близкое соседство с сестрой, что не в состоянии терпеть воздержания, возбудило его желания. Но разум младенца не в состоянии переваривать такое количество информации, что выливается в непрекращающиеся страдания.

Однажды с утра я встал испить ключевой воды, что принесла мать, дабы приготовить специальный пирог, рецепт которого написала ей в завещании еще ее прабабка, и тесто для такого пирога должно быть замешано только лишь на чистейшей воде. Но я совершал грех и воровал, потому что в пироге все равно ничего не прочувствуешь, а испить экологически чистый напиток удается не всегда, особенно когда беден и путешествуешь.

На мое удивление бодрствовала и Рут.

– Ты прекрасна, дитя, в особенности, при тусклом свете утреннего солнца.

Рут уронила стакан с молоком, который держала в руках.

– Я священник. Ты боишься меня как демона.

– Простите, – нервно Рут начала собирать осколки и вытирать пол тряпкой.

– Разбитый стакан меня не оскорбляет. Рут, подойди поближе, а лучше прогуляемся.

Мы шли по парку, и она рассказывала мне про свою жизнь, вовсе не так просто далось ей принять факт смерти тети, матери Бенджамена. Тетушка растила сына в одиночестве, ее муж умер от осложнения неизвестного заболевания. Он был моряком и часто путешествовал. Тетя часто брала ее с собой на каникулы в путешествия, она придумывала приключения и занятия детям.

– Вы знаете, Бенджамен, я практически вырастила его.

– А Берта?

– Не так, они были близки, но не так, а мы с ним всегда были как родные. Я иногда даже считала себя его матерью, мне хотелось так думать, когда я была маленькая. Я читала ему книги, которые мне задавали в школе, – ее голос задрожал, казалось, что она вот-вот заплачет.

– Что тебя так беспокоит, дитя моё? – спросил я, прекрасно понимая, о чем пойдет речь.

– Дело в том, дело в том, что… – она зарыдала, как я и предполагал, – простите…

– Ничего, ничего, – я обнял ее за плечо.

– Последнее время… понимаете, Бенджамен…

– Говори, детка, и не стесняйся, я никого не имею права осудить, я же священник, представь, что ты на исповеди.

– Святой отец, мой брат Бенджамен начал испытывать ко мне чувства недопустимые для сестры и брата, – она долго выбирала слова, но я приобнял ее и посмотрел спокойным взглядом, дабы она поняла, что во мне отсутствует осуждение. – Дело в том, что… Он не может… успокоиться… Как бы сказать… Он любит меня, но хочет меня как мужчина. А это очень плохо.

– Дорогая, почему ты решила так? – девушка смотрит на меня ошарашенными глазами, и я исправляюсь. – Конечно же, я священник, но в нашем мире существует масса непознанного. Нас сотворил Господь, и, скорее всего, если Он дал вам любовь, то на то была Его воля. Тем более, ты так любишь своего брата, он пережил много страданий, и только любящий человек может его успокоить. Пойми, его физическое влечение к тебе – это лишь квинтэссенция его душевной потребности в любви.

– И что мне теперь делать? – скорее всего, я выражался излишне витиевато.

– Наверное, тебе надо понять, насколько ты любишь своего брата и чем готова ради него пожертвовать.

– Значит это будет моей жертвой ради брата? Но как же можно назвать жертвой, если мне этого так сильно хочется?

– Проверь, хочешь ты этого или нет. У тебя уже были мужчины?

– Да, да, – заявила девушка как само собой разумеющееся. – Только прошу Вас, не говорите моей матери.

– Ты любишь мужчин?

– Я не могу понять, мне не всегда было приятно.

– Тогда есть всего один шанс проверить.

За мои сорок восемь лет лишь пару раз я оставлял своё монашество. Когда мне предлагали себя на востоке, я решил, что мусульмане – это не христиане, и не будет ничего страшного, если я совершу с ними половой акт. Затем, когда я был пьян, молодой человек ублажил меня ртом, но я был пьян, а Христос превращал воду в вино. Значит так же ничего плохого не произошло. Так же и здесь, это был эксперимент, не более.

Рут спрашивала меня, не будет ли это некрасиво по отношению к ее брату, и это единственное, в чем я усомнился во время моей спецоперации. Реакция Бенджамена могла быть непредсказуемой, однако я вынужден был вмешаться.

Мы отправились в лес, поблизости не было озера, и комары не могли нас побеспокоить. Я устроил ее на траве и начал целовать. Я боялся, что мой заржавевший аппарат мог не сработать. Мне стало понятно состояние кузена Рут, потому как она излучала притягивающие флюиды, мне как мужчине хотелось вгрызться в ее плоть, я не испытывал желания ее ласкать, только овладеть ею, животную страсть. Рут откликалась на ласки, но не так искренне, как с братом. Она словно выполняла какой-то ритуал.

Я оставил следы на ее шее, разорвал на ней ночную рубашку и трусики, она сама развернулась задом, и я вошел в нее со всей силой, даже не успев толком ее подготовить. Через минуту мой половой орган уже скользил в ней; как было ранее, он восстал, он не отмер окончательно. Внутри Рут была такой тесной, возможно, из-за позы, возможно – из-за изначального отсутствия возбуждения с ее стороны. Но меня на тот момент мало волновали причины, я будто со стороны видел нас, то, как юная и хрупкая девчачья фигурка сверху придавлена телом взрослого сильного мужчины, который жестко орудует внутри.

Она говорила мне, что ее будто распирало.

– У Вас такой большой член, мне было так тяжело его принять.

Поправляя волосы, вся мокрая, в порванной одежде, она стала еще сексуальнее, и мой половой орган восстал вновь, и приобрел еще более внушительные размеры. Я посмотрел на него.

– Ну что будем делать?

Рут лишь вздохнула.

Я разделся и лег, поместив ее рот сверху на моем обезумевшем органе. Я слишком давно не знал женщину, тем более такую молодую и по-своему прекрасную. Она понимала, чего я хочу, но, попробовав пару раз тот ритм, что был мне необходим, попросила пощадить ее. Я был добр и согласился, и она продолжала. Ее рот был так же сладок, как и нутро. Она жаловалась мне, что стерла об меня все губы. Какая же эгоистичная стерва, не понимаю, как брат ее терпит, но ее кожа цвета топленого молока, волосы, мягкие как шелк, отпускают ей все грехи. Безусловно, я спустил ей в рот, о чем могла быть речь! Мерзавке надо было дать понять, что не все ее капризы будут осуществляться. Мерзавке, мерзавке, это слово достаточно возбуждающее.

Нет, третий раз у меня бы уже не получилось, слишком давно уже я не практиковался. Но я заставил девчонку все проглотить, все-все проглотить. И пишу я об этом очень подробно, потому что это мои воспоминания. Ей очень повезло с братом. Он терпелив и глуп, он молод, я любитель жесткости в отношениях с женщиной, она должна сидеть на кухне, этим постулатам учит нас христианство в представлении церкви, и этот пункт меня устраивает. Женщина создана для того, чтобы принести наслаждение мужчине и продолжить род. Бенджамен так не считает. Он думает, что женщина – это высшее творение Бога, призванное на землю, дабы услаждать взгляд. Это смешно, но только для меня, для Бенджамена хорошим сие кончиться не может, сестренка возьмет его в оборот, но я решил ей не мешать, все-таки она уже съела свою горькую пилюлю, вернее, слизистую пилюлю, по структуре, как говорят, там выделяют гранулы.

В последнее время я стал замечать, что у нас сформировались определенные нездоровые отношения. Одной своей стороной я был добрым советчиком и священником, а второй – искусителем и затуманивателем рассудка. То есть одной стороной служил я Богу, а второй – успевал прислуживать дьяволу.

По утрам мы занимались любовью с Рут, а вечерами она отгоняла от себя осмелевшего Бенджамена. Но он больше не был ей так необходим, я изводил ее и выматывал. Каждый день я пробовал новое, иногда хлестал ее хворостиной и наказывал, хотя следовало бы насторожиться, ведь такие забавы оставляют следы. Рут вроде бы и не воспылала ко мне, но и не отказывалась.

– Я не понимаю, что произошло, – Бенджамен нарушил мое уединение при молитве своими слезами. Мне порой казалось, что он гомосексуалист, они обычно так проявляют свои излишние эмоции. – Помогите мне, святой отец!!!

– Успокойся сын мой, – я постарался сделать тон свой как можно более спокойным и доброжелательным, и всеми силами прятал раздражение. К счастью, парень этого не заметил, он плохо разбирался в оттенках речи. – Что случилось?

– Святой отец! Рут прогнала меня… – он залился слезами и весь задрожал. – Я пришел к ней, хотел просто приласкать, даже не просил ее сделать это, но она отказалась.

Меня передернуло, сегодня с утра я оставил на ее теле столько засосов, что потребовалась бы минимум неделя, чтобы их последствия рассосались.

– Погоди, время лечит, – ответил я, испугавшись собственных слов.

– Но я не понимаю, что происходит, она охладела, а раньше была так горяча. Пусть даже мы и не занимались любовью, но от одного прикосновения моей руки она сладко стонала. А сейчас… будто мы с ней никогда этим не занимались.

Я мог бы ответить, что чувства ее не угасали, лишь старый монах довел девочку до истощения. Вчера я поимел ее в задний проход, из нее текла кровь. Она и так ходит вся в синяках, от того, как я хватаю ее, не контролирую силу. Я иногда думаю, что и сам устал от подобных экзерсисов, и мне не настолько необходимо не высыпаться ночами и утром как зверь выпускать всех своих демонов наружу. Я перешел парню дорогу, мальчишка был ласков, но он словно девчонка, не мог поставить ее на место, а я отыскал правильный подход. Ей нравилась жестокость, а у меня было ее предостаточно.

Мне хотелось помочь парню, но было бы безграмотно предлагать ему использовать мои методы, поскольку, во-первых он бы не смог, ибо у него отсутствует внутренний стержень и, во-вторых, повторение тактики одного суть отсутствие оригинальности, а женщину можно отвлечь лишь новыми впечатлениями.

Мне пришлось на время оставить ее в покое. Не могу сказать, что она умоляла меня вернуться. По моим предположениям, я был ей необходим как человек, который успокоил бурю в ее душе, но не дал моральной разрядки, лишь физические радости определенного порядка. Эту ситуацию можно сравнить с тем, когда человека не кормят, но регулярно приносят десерт, это травмирует желудок и разжигает аппетит. И не более.

Их дом был сравнительно велик, и я проживал на одном этаже с молодыми, для улучшения их нравственности, как предполагала мать и свято верила мне. Наивная женщина, практически не общавшаяся с детьми. Невмешательством надеющаяся решить свои проблемы.

Я старался сдерживать себя в течение полутора недель, однако ночью по прошествии такого количества времени интимные энергии возобладали, и я захватил свою воспитанницу, изрядно ее удивив.

– Я не могла дождаться! – восторженно проговорила она. Женщины любят, когда их ни во что не ставят, и я этим воспользовался.

Я схватил ее за волосы и бросил на пол. Разорвал ночную рубашку.

– Жаль, что я не смогу громко стонать, Бенджамен может услышать, – единственное, что ее волновало.

Я узрел ее тело, все в синяках и засосах, следах от укусов на спине и шее. У меня моментально возникли фантазии. Я раздвинул ей ноги, погрузив пальцы во влажный плен ее лона. Два пальца я положил в ее рот, заставив сосать. Она научилась истекать влагой от первых моих прикосновений, организм адаптировался и тем самым научился спасаться от моей безудержной страсти. Однако, к несчастью, полностью заткнуть ей рот не удалось, и она закричала, как привыкла в лесу, когда мои пальцы стали двигаться быстрее внутри нее.

Тут же в комнату прилетел ее брат, он испугался, что с ней что-то не так, насколько я догадываюсь. Увидев прекрасную картину: меня, без рясы, лишь в рубашке и ее, полностью обнаженную, сгорающую от страсти ко мне, Бенджамен опешил.

– О Боже! О Боже! О Боже! – видно, он был очень верующим человеком, раз так часто вспоминал о Боге. Одновременно с потерей надежд относительно дружбы, его сердце разбилось на сотню осколков. Рут, увидев брата в своих покоях, испугалась, ее лоно сжалось, я на мгновение задумался о том, как мне бы хотелось оказаться внутри нее. Но ситуация грозила выйти из под контроля. Мне необходимо было действовать.

– Хватить скулить и иди сюда! – крикнул я парню, готовому упасть в обморок.

– Бенджамен, зачем ты пришел… – подала голос сестренка.

– Помолчи, шлюшка, – осадил ее я. Она попыталась возразить, но я дал ей пощечину. – Парень, иди сюда.

– Не вдумайте называть ее шлюхой! – Бенджамен кинулся на меня с кулаками, но я быстро повалил его наземь.

– Успокойся, парень, ты же не хочешь собрать здесь весь дом? Пусть дядя и тетя насладятся сном.

Я схватил Рут за волосы, она плакала.

– Что, тебе стыдно, шлюха? – она ничего не отвечала. Бенджамен пытался создать ей компанию, но я слегка хлопнул его по щеке, этим отрезвив. – Парень, тебе уже достаточно страдать. Я – взрослый мужик, и смогу трахнуть кого захочу. А ты плачешь по сестре уже не первый день. Хватит это терпеть. – Я посмотрел в сторону девки. – Сейчас ты отсосешь ему.

Она попыталась отказываться, но я схватил ее и поставил на колени.

– Но я не могу так… – мямлил подросток.

– А как ты можешь? Тихо плакать в своей комнате? Посмотри на меня, я просто засунул свой раскаленный член в ее лоно, вот и все. И это ей нравилось. И каждая такая сестра ответит за мучения брата.

– Я люблю его, святой отец, не заставляйте!

– Молчи, твое мнение здесь никому не интересно, ты изводила его достаточно.

– Нет, прости! – крикнул Бенджамен и убежал, хлопнув дверью; не думаю, что он делал это специально, но во избежание прихода родителей, я был вынужден оставить Рут, хотя мне и хотелось напоследок показать ей всю свою страсть, заставить ее вкусить меня полностью. Соблазн был велик, однако здравому смыслу удалось возобладать.

Я последовал за мальчонкой, он побежал в лес, далеко, я бы не успел его поймать, да и не было смысла, в этот момент я, безусловно, был последним человеком, которому ему бы хотелось довериться.

Следующим утром добиться близости от Рут мне не удалось, она отстранилась от меня.

– Вы знаете, святой отец, вчера Бенджамен пропал, – заявила мать семейства.

– Бенджамен, пропал! – чеканя слова, повторила Рут, толкнув меня локтем в бок, притом достаточно больно.

– Он побежал в лес, сука! – шепнул я ей, мать обернулась. – Я думаю, все будет в порядке, я поищу его.

Рут с собой брать мне не хотелось, потому как зачем мне может быть она необходима в лесу, если нельзя ее трахать. Однако она навязалась мне в помощники, хотя я даже предварительно поговорил с ее матерью, пытаясь убедить ее в том, что лес таит в себе массу опасностей, и отпускать туда молоденькую девушку было бы безрассудством, даже в сопровождении священника, поскольку служитель Бога не в состоянии проявить себя как герой, защищая ее, ибо предписано нам бороться со злом лишь молитвой.

– Я уверена, что Ваша молитва будет сильна, – улыбаясь, ответила мать.

Яблочко от яблони недалеко падает. Вся эта семейка в определенный момент стала казаться мне полоумной.

Мы снарядились в поход. Не получая особого удовлетворения от волчьего взгляда любовницы в спину, я следовал в лес. Мне предстояло отловить мальчишку во что бы то ни стало, ибо иначе он мог вернуться домой раньше меня и доложить о ночном инциденте тетке или дяде, который незамедлительно выкинул бы меня из приюта, довольно шикарного для человека небогатого – особенно, и это в лучшем случае, если бы он просто меня выкинул, а не лишил перед этим целостности кости скелета и внутренние органы. Трудно было что-либо прогнозировать в данной ситуации, единственное, от чего мне сейчас хотелось избавиться, так это от девчонки, что постоянно сверлила мне в спине дыру своими глазами.

– Хватит таращиться! – крикнул я, приведя ее в ступор.

– Что такое, я всего лишь иду следом, – отстраненно пробормотала она.

Я решил не развивать беседу дальше, она привела бы лишь к скандалу между любовниками. А бабские истерики – это вещь отнюдь не притягательная.

Лес разветвлялся на несколько троп. По одной мы с Рут стабильно выходили на опушку, где предавались страсти, вторая, я знаю, вела в соседний город, по ней я пришел сюда, а третья – кто б ее знал, трудно даже представить. По логике вещей, парень не мог убежать далеко, и чутье старого монаха, сдобренное изрядной порцией молитв, подсказывало мне идти именно той, неизведанной тропой.

– Вы что, нет! Бенджамен никогда в жизни бы туда не отправился!

– Еще бы, не отправился, молчи и иди за мной, – процедил я.

– Мне лучше знать, я с рождения его наблюдаю.

– И он за тобой наблюдал, поверь мне.

– Какой же Вы хам! Порой мне кажется, что Вы не священник, а беглый каторжник! – Рут надулась и замолчала на какое-то время.

Мы прошли по тропе и свернули на девяносто градусов. Лес – такое загадочное место, минуту назад мне казалось, что я знаю, куда идти, а теперь уже не понимаю, как сюда попал. Вокруг меня росли грибы каких-то странных геометрических форм. Мне показалось, что если я съем один, он придаст мне сил и вдохновения, но я не поддался, поскольку хорошо знаком с очарованием ядовитых грибов. Однажды я наелся их, и потом мне было так плохо, что я думал, что отдам концы. Почему же людей постоянно влечет к смерти? Что такого они в ней находят?

– Эй! – прервала ход моих мыслей девчонка. Женщины вечно все портят.

– Что тебе надо?

– Я вижу тут какую-то нору, похоже на логово волка или медведя… Может быть, Бенджамена сожрал волк или медведь?

– Гляжу ты совсем лишилась ума! Что ты понимаешь в волках или медведях? И как их норы могут быть одного диаметра?!

– Я не знаю, но мне почему-то кажется, что на нас кто-то смотрит.

– Мы все ходим под Богом, – съехидничал я. – А за тобой Он следит особенно пристально, – ее присутствие меня уже доконало, – потому что ты – проклятая грешница!

– Ага, только я! Наверное, я монахиня, которая несет религиозное просвещение и останавливается в домах добропорядочных христиан.

– Можешь порадоваться, мне нечего тебе сказать.

Мы шли дальше, вскоре, наткнулись на небольшой ручей, и я присел испить воды. Она была холодная и кристально чистая, в ней плескались рыбешки, которых я пытался поймать голыми руками, но не получалось.

– Ты проголодался? – спросила Рут. – Ничего, что мы на «ты», ты же засовывал в меня свой член, и мне приходилось глотать твою сперму.

– Можно было бы и не уточнять, мы же не ради этого сюда пришли… Или ради этого? – не могу сказать, что я сейчас был вдохновлен на соитие.

– Не переживай, – Рут подошла и села рядом, приобняв меня за плечи. – Я только волнуюсь, что он убежал в город, ведь он там заблудится.

– Ты считаешь, что Бенджамен такой идиот?

– Но он же совсем ребенок…

– Давай тогда пойдем в город, раз здесь все равно ничего нет.

– Говорят, что тут водятся кабаны, но я в это не верю, охотники обычно покупают их на базаре. Как тебя зовут?

– Меня? – давно никто не задавал такого вопроса.

– Ну не меня же! – как будто обязательно было дерзить.

– Доминик. Отец Доминик.

– А если без «отец»?

– Доминик.

– Обычно при крещении имя меняется… – засомневалась Рут.

– А у меня нет.

– Значит, ты беглый каторжник.