Читать книгу Поиски любви - Алекс Вест - Страница 7

***

Не подумайте грешным умом, будто семья рада была утратить рот, поглощающий их запасы. Им было вовсе не тяжко воспитывать сироту, а тетушка безутешно рыдала по ночам, хотя днем старалась хранить спокойствие. Мартин, супруг, подал в розыск, лес каждодневно прочесывали полицаи, они совершенно не реагировали на меня, поскольку духовное лицо является неприкосновенным. Разговоров о пропаже Бенджамена стало немного, как я полагаю, это произошло по причине естественного инстинкта самосохранения. Рут много читала, в основном, женские романы, и мы с ней практически не общались, ей предполагалось вскоре вернуться к учебе. Мне казалось, что стоит оставить их в покое, и так сотворено достаточно, и я засобирался уходить.

Ночью, собрав свои вещи в мешок, с которым я и пришел, прихватив золотые часы из своей опочивальни, я тихо проследовал ко двору, дабы незаметно исчезнуть из жизни благородных и щедрых людей, что с терпением слона выносили все мои подвиги. Я пробирался во тьме, прислушиваясь к шорохам. Ночь выдалась на удивление тихая, и никто, как мне казалось, не в состоянии был издать и звука. Ни одной божьей твари, даже комара или мошки, меня не решались кусать. Убийца.

Дойдя до ворот, я в последний раз оглянулся на то пристанище, где я определенное время почувствовал себя необходимым. И тут прогремел гром. Пошел дождь, разыгралась гроза, уходить куда-либо расхотелось, погода испортилась.

Утром я слышал плач в спальне Рут, мне не хотелось ее посещать, потому как девчонка, расплакавшись, может захотеть мне отдаться, а я сейчас совершенно к подобному не способен, ибо при одной мысли о соитии, в моей голове всплывает образ Бенджамена, что являлся ко мне во снах. Она сама пришла ко мне, незваная гостья.

– Мне приснился Бенджамен, – мне поплохело от ее слов, однако усилием воли удалось сдержать себя в руках.

– Продолжай, – в этот момент мне хотелось повести себя наинаглейшим образом, проявив притязания к физической любви, чтобы она перестала мне доверять, ушла, и я больше никогда не имел бы с ней разговоров.

– Это был весьма странный сон. – Рут уселась на краю моего ложа, не спросив разрешения. – Мне привиделось, будто бы я уехала отдыхать в дальние края, насколько я помню из сна, это был Китай или еще какая-то очень далекая страна…

– Угу, – кивнул я, девичьи сны и толкование оных совершенно не увлекали меня.

– Вы не представляете даже, Доминик, какая прекрасная природа меня окружала! – какое это имеет отношение к Бенджамену, представить не могу. – В долине был старые заброшенный театр, куда я решила нанести визит в компании своих друзей, что на удивление очутились рядом.

– Давай ближе к делу.

– Я пришла в театр, а там проходили уроки танцев, и меня пригласил симпатичный молодой человек. Вначале я не узнала его, но это был Бенджамен. Он повзрослел и похорошел, и его глаза больше не сияли той наивностью, с которой он всегда смотрел на меня. Мы протанцевали с ним пару кругов вальса, и когда нас пригласили на польку, он вырвал свою руку из моей и скрылся, убежал. Я долго искала его глазами, но не нашла. А вечером мне пришло письмо, в нем почерком Бенджамена была написана всего одна фраза: «Тебе нет ни до кого дела, кроме себя». Вы представляете, Доминик? – мне стало жаль ее, и я пригласил ее лечь рядом. Рут заплакала.

И начался траур.

Я никогда прежде не справлял ничьи похороны, не отпевал и не видел покойников, не сталкивался так близко со смертью. Можно сказать, что прожил свою жизнь вполне спокойно относительно того, как обычно проводят свой век люди моего сословия. Я не был ни к кому привязан в своей жизни. У меня не было семьи, я жил и вырос в монастыре, безусловно, женском, монахини говорили мне, что моя мать умерла при родах, а отца никто не знал и не видел. Я не был любимцем толпы, и монахини относились ко мне спокойно и ровно, они заставляли читать Священное Писание и делать домашние задания по различным предметам. Возможно, если бы меня не усыновили монашки, я бы стал дворовым пьяницей и давно бы скончался. Как я полагал, мать моя была проституткой, только доподлинно установить свое происхождение для меня не представлялось возможным. Позже, когда я уже вырос, меня перенаправили в мужской монастырь Святого Антония, там был настолько скучно и не с кем поговорить, что под предлогом отшельничества я сбежал, сбежал прямо со службы, и ушел в леса. Я долго блуждал, побывал во множестве стран, пристраиваясь к кораблям мореплавателей, таким способом мне иногда удавалось заработать денег, поскольку долгое время находящиеся в море люди становятся суеверны, им необходимы ритуалы, чтобы поддерживать в порядке свою психику. Мне нравилось быть для них чем-то вроде талисмана. Поддерживать географические открытия, посмею указать на то, что некоторые из них были совершены с моего благословения, да и путешественники возвращались домой здоровыми и счастливыми, возможно, в том помогла моя молитва, возможно, стечение обстоятельств. Молитв я знал предостаточно, некоторые даже вынужден был придумать самостоятельно, когда не находил в памяти подходящих строк для отпущения разнообразных грехов или благословления на что-то совсем не христианское.

Я крестил совершенно разных людей и в различных условиях, даже тех, кто и не предполагал, что с ними сотворяют, иноязычных, иноверцев, которых привозили в нашу страну силой. Всех их я знакомил с учением Христа, вне зависимости, понимают они его или нет.

Путешествия мои завершились, когда я всерьез решил заработать определенное количество денег, чтобы начать новую жизнь. Я ограбил пару крестьян и решил основать дело. Однако мои завистники и преследователи сдали меня властям, и я отсидел в тюрьме несколько лет, а затем скрылся, спрятавшись в ведре с помоями, я подкупил охрану, и все мои невзгоды остались в стороне. С тех пор приходилось действовать более осмотрительно. Поскольку кроме моления и облапошивания ничего не подозревающих агнцев Божьих, ничему в жизни я был не обучен, ровно как и беспрестанному физическому труду, судьба привела меня к паперти, где в рваной и грязной одежде я восседал на строго определенном месте, границы которого нарушать мне было нельзя и тихо плакал, стонал, умоляя прохожих оставить мне частичку своего состояния. В те времена зарабатывал я неплохо, мне удалось приобрести себе лачугу и лодку, и по вечерам я выходил в море и ловил рыбу, которой питался, а утром торопился на паперть.

Вскоре мне наскучило однообразие. И я предпринял главное путешествие в своей жизни – к святыням древней земли Иерусалима. Я шел пешком несколько месяцев, в этом было мое покаяние, и увидел святыни, распростертые под голубым небом, в зной, когда на улице совершенно нечем было дышать, но мне удалось помолиться и воззвать ко Христу.

После этого на перекладных я добрался до незнакомого места, неизвестной страны и там осел на какое-то время, а после встретил замечательную семью Теобальды и Мартина Мерк, что приютили меня и давали мне кров и пищу в течении долгого времени.

Весь мой рассказ был для того, чтобы любезный читатель мой осознал, что никогда в жизни еще я не сталкивался с лишениями и потерями, что разум мой полностью был поглощен собственными переживаниями, я даже ни разу не созерцал покойников, хотя был во многих местах, повидал разное, но ни разу не отпевал, только крестил. Скорее всего, тех, кого я крестил, уничтожали, и именно за этим меня и просили вмешаться, перед их смертью, но я старался отстраниться от подобных мыслей, я не жил, а существовал в мире собственных фантазий.

А теперь траур был рядом, и тот человек, по кому звонил колокол, некоторое, не самое долгое время назад, советовался со мною, разговаривал, посвящал меня в свои тайны и делился самым сокровенным. Я помню его молодость, ямочки на щеках и несмелую улыбку, наивный взгляд. У него было впереди очень многое, как мне казалось, но на самом деле Господь выделил ему совсем недолгий период существования на этой планете. Если мир наш покоится на трех черепахах или китах или подобных животных, видимо, кто-то должен служить их пищей.

Я вызвался отслужить службу в церкви, которая располагалась на территории владений семейства Мерк, хотя совершенно уже не помнил, какие молитвы уместны и какие ритуалы необходимо производить. Гроба не было, поэтому в церквушке, где собрались лишь ближайшие родственники, расположился портрет Бенджамена кисти городского художника Герберта Айвса, в застенках галереи которого я прятался от преследователей.

Мальчишка был изображен в реалистичной манере, его иконописное лицо было спокойно, взгляд подернут дымкой тщеславия, которую Айвс, видимо, пытался придать всем наследникам состояний, судя по тем картинам, что я имел честь лицезреть в мастерской. Однако это был вовсе не он, даже не тот Бенджамен, что предстал в моем кошмаре. Совершенно другой человек. Вот что может сделать с нами выражение глаз. Это основная часть портрета. Можно быть безобразным и уродливым, имея идеальные пропорции лица, если твои глаза пусты как у рыбы. Бенджамен со всей своей смазливостью смотрелся интересно именно благодаря глазам, он был настолько открытым человеком, что стоило лишь посмотреть на него, и сразу видно было абсолютно все его мысли, в особенности те, что он пытается скрывать и потому еще больше и упорнее начинает проворачивать их в сознании.

Я принес в церковь работы Бенджамена, которые он рисовал и никому не показывал. Мне подумалось, что эти портреты и пейзажи гораздо больше отражают суть мальчика, нежели пустоглазый портрет дорогого художника, отожравшегося и лишившегося нескольких перстней, что по самоуверенности оставил в мастерской во время малевания очередного коммерческого шедевра.

Служба прошла скромно, родня не плакала, только лишь после оной слышал я вдалеке отголоски сдавленных рыданий – то была Теобальда, она наиболее остро переживала потерю. Рут мучила совесть, ведь винить, кроме себя, она никого не могла, казалось бы, что ей стоило отдаться брату… Хотя, возможно, всему виною было и мое появление, ежели я б не влез в развитие их отношений, все могло завершиться и удачно, хотя, кто застрахован от того, что Бенджамен, разочаровавшись, или же в случае замужества Рут, потерял бы голову и совершил тоже самое.