Читать книгу Потерянное поколение - Алекса - Страница 15

Милочка работала в отделение анестезиологии и реанимации. Она пришла сюда сразу после окончания института.

Первые три года учебы она не только не задумывалась каким именно врачом хочет стать, но даже толком не знала, чем отличается терапевт от гинеколога. Затем решила стать психиатром. Врачи этой специальности представлялись ей избранными, казалось, они посвящены в такие глубины человеческого сознания, о которых простые смертные даже не догадываются. Побывав на занятиях в психиатрической клинике, она обнаружила, что врачи там немногим отличаются от пациентов; и чем опытней и именитей врач, тем ближе к пациентам по уровню сознания и поведения он находится. Она и раньше догадывалась, что от гениальности до безумия расстояние небольшое, но не до такой же степени. В стенах клиники всего один шаг отделял их друг от друга, понятия нормальности и патологии переплетались и перетекали из одного в другое. Теории, на которых строились диагнозы и методы лечения в психиатрии, были очень далеки от совершенства, а, порой, и от логики. Объективно проверить результаты лечения было невозможно. Для рационального ума Милочки это было слишком сильным потрясением.

Немного понаблюдав и поразмыслив, она решила стать хирургом. В хирургии всё было с точностью наоборот. Понятные болезни, обоснованное лечение, очевидные результаты. Казалось бы, то что надо. К концу института она успешно проводила самостоятельно небольшие и средние операции и много ассистировала. Но в хирургии ей вскоре стало скучно. Здесь не было тайны, искусства; было чистое ремесло.

И тут её осенило – реаниматология, наука об оживлении, только недавно официально признанная самостоятельной специальностью, бурно развивающаяся, полная тайн и загадок, балансирующая на грани жизни и смерти, объединившая в себе все теоретические и клинические дисциплины, требующая обширных знаний, умелых рук, пронзительной интуиции. Реаниматологию – не ремесло, но искусство – выбрала Милочка своей профессией.

За время учебы и практики Милочка побывала во многих отделениях реанимации. Все они походили друг на друга чистотой, тишиной, обособленностью. Единственное что отличало Милочкино отделение от множества ему подобных – ординаторская, помещение, где врачи могут писать, читать, есть, смотреть телевизор или спать. Это была неожиданно большая комната. Стена, выходящая в коридор, была составлена из огромных листов толстого зеленоватого цвета стекла, на этой стене располагалась обычная фанерная дверь. На противоположной стене находилось большое окно из обычного прозрачного стекла, смотрящее во двор больницы. Там, где заканчивалось окно, начиналась «комната в комнате», похожее на кладовую тесное и тёмное помещение. Параллельно друг другу вдоль стен в этой комнате стояли две низкие деревянные кровати. «Кладовая» служила раздевалкой и местом для отдыха для врачей, находившимся на дежурстве. На одной из её стен висело большое, в полный рост, зеркало, от которого было мало толка, так как в «кладовой» не было ни ламп, ни окон: переодевались в полутьме.

В центре самой ординаторской стояли четыре массивных деревянных письменных стола. Столы соприкасались друг с другом своими боковыми поверхностями, образуя ромб посередине. Внутри этого ромба помещалась большая кадка, в которой росло дерево лимона. Несмотря на то, а может, благодаря тому, что в кадку с лимоном доктора в огромных количествах стряхивали пепел с сигарет и сливали остатки чая, дерево чувствовало себя прекрасно, достигнув двух метров в вышину и полутора метров в ширину. Его ствол был более чем приличного размера для комнатного растения, темно-зелёные толстые листья никогда заметно не редели. Попить чайку, поболтать и покурить под деревом собирались доктора со всей больницы.

Курить в помещениях больницы было запрещено, и заведующий отделением периодически приказывал выставить кадку с лимоном в коридор, будто дерево было виновато в повальном увлечении докторов курением вопреки запретам и здравому смыслу. Каждый раз когда его выносили из ординаторской, дерево начинало сохнуть и чахнуть, и его возвращали назад. Также в отделении была самая большая библиотека медицинской литературы в больнице. Доктора приносили свои книги, ставили их на открытые полки книжного шкафа. Редко какая книга возвращалась обратно к себе домой, некоторые стояли здесь десятилетиями и уже представляли библиографическую ценность. Рядом со шкафом на отдельном столе располагался телевизор. Его включали вечером, как только заведующий, отработав, уходил домой, и выключали утром, при появлении заведующего на пороге. Ординаторская отделения реанимации негласно относилась к немногочисленным достопримечательностям больницы. Кроме лимона в кадке, библиотеки и телевизора, достопримечательностью больницы были доктора, работающие в этом отделении. Мало того, что они были самыми эрудированными, самыми решительными, смелыми и умелыми, почти каждый обладал каким-либо талантом, по большей части эксцентричным.

Самым нормальным с общепринятой точки зрения, как и полагалось по должности, был заведующий. Это был высокий, худощавый человек, очень спокойный и уравновешенный. Голос он не повышал ни при каких обстоятельствах. Было ему слегка за сорок, но молодые подчиненные считали его стариком, а его методы лечения устаревшими и примитивными. По странному стечению обстоятельств древние незамысловатые методы лечения давали неизменный положительный результат, в то время, когда модные и прогрессивные, применяемые его подчинёнными, часто не оправдывали ожиданий.

Первым, с кем Милочка столкнулась в отделении, был вовсе не заведующий, а Алексей Алексеевич Захаров. Он поздоровался с ней не вставая из-за своего рабочего стола: перевёл взгляд со страницы книги, которую читал, на Милочку, затем нарочито небрежно откинулся на спинку кресла. Светлые глаза прищурены, уголки губ слегка приподняты в улыбке.

– Проходите, коллега. Можете занять правую половину того стола, – он махнул рукой в сторону стола слева от себя.

В его голосе чувствовалась явная насмешка.

Алексей Алексеевич был самой яркой фигурой не только в отделении, но и во всей больнице. Среднего роста кучерявый блондин, он был любимцем медсестёр. Коллеги-врачи не любили его жёсткие циничные высказывания, но ценили профессионализм и прямолинейность. Алексей Алексеевич был всего на три года старше Милочки, но смотрел на неё свысока, как умудрённый опытом и знаниями ментор. Впрочем, он, действительно, был умён и амбициозен и не скрывал своих притязаний на пост заведующего отделением.

– Располагайтесь, – продолжал Алексей Алексеевич. – Курите? Не стесняйтесь. Надолго к нам? Так вы, значит, после интернатуры к нам, осчастливить решили своим появлением. Простите, не подготовились к вашему приходу: цветы не купили, дорожку не расстелили.

Милочка подошла к указанному ей столу; отодвинула стул; села, откинувшись на спинку, копируя собеседника; открыла сумочку; достала из неё пачку, а из пачки сигарету; повертела её между пальцами слегка разминая. Алексей Алексеевич, не отводя взгляда от её лица, пошарил рукой по поверхности стола перед собой, взял зажигалку и протянул Милочке.

– Спасибо, – сказала она.

Закурили. О чем говорить Милочка не знала, поэтому продолжал Алексей Алексеевич:

– Даже не думайте, милочка, что я буду вас учить и нянчить. Поработайте месяц-другой с Анатолием Семёновичем, посмотрим на ваши успехи, решим, что с вами дальше делать.

Милочка затушила окурок сигареты в кадке с деревом, стоящей между ними.

– В няньках не нуждаюсь, работать под присмотром не собираюсь. Работать буду одна.

– Вот как? Договорились. Облажаетесь – разгребать за вами не буду. Понятно, милочка?

Алексей Алексеевич не любил возражений. Непроизвольно его голос поднялся на октаву выше, углы губ брезгливо опустились. Заметив это, он постарался произнести как можно спокойнее, изобразив подобие улыбки:

– Кстати, как вас зовут, милочка?

Она улыбнулась нарочито широко, обнажив верхний ряд зубов:

– Именно так и зовут – Милочка. Для вас Людмила Сергеевна.

«Обалдеть, – подумала Милочка, – хорошее начало: один враг уже есть. Впрочем, сам нарвался. Индюк напыщенный. Раскудахтался. Звезда местного пошиба. Подожди-подожди. Ты у меня от злости кипеть будешь скоро».

Перед Милочкиным взором проплыл круглый темно-синий чайник, расписанный яркими цветами, со свистком на надменно изогнутом носике. Чайник плавно опустился на плечи Алексея Алексеевича, заняв место его головы, и тут же забулькал, испуская пар и пронзительно свистя носом.

– Свисти громче! Не все слышат, – приказала она, прищурилась, грозно посмотрела на чайник, и с него слетела крышка.