Читать книгу 15 лет на зоне. Записки убийцы поневоле - Александр Адашев - Страница 4

На четвертом этаже меня уже ждали. Дознаватели. По-простому, опера. Первым делом мне были предъявлены фотографии наших потерпевших. Прижизненные и посмертные. И именно в этот момент я понял, что сегодня меня точно не отпустят. Естественно я огорчился. До этого момента, пока они не были обнаружены, говорить можно было что угодно. А сейчас…

Раскалывать меня принялись следующим образом. «Мы, – говорят, – знаем, что представляли собой потерпевшие, у нас они проходили, один ранее судим за сутенерство, поэтому предполагаем, что вы так с ними поступили в порядке самозащиты». Ну, конечно же. В глобальном масштабе так оно и было. «А за превышение пределов необходимой обороны много не дают, а тебя так вообще отпустят». Таким образом, мягко и аккуратно, было получено от меня подтверждение участия в событии, а дальнейшее уж было делом техники.

Вывод прост до невозможности. Милиция делает свое дело, а цель его в том, чтобы раскрыть и доказать преступление как можно более тяжкое. Лучшее доказательство – показания подозреваемого.

– Был?

– Был!

– Присутствовал?

– Присутствовал!

Значит, организатор и исполнитель. И далеко не по делу о превышении пределов необходимой самообороны. Ведь факты можно трактовать по-разному. И думать, что следствие будет делать это в вашу пользу – глупо. За это им премию не дадут и в звании не повысят.

С моими подельниками, по их рассказам, обошлись не так вежливо. Им досталось. Думаю, что из-за того, что следствию надо было решить, кто виноват больше. Кто меньше. Кто бил, кто держал, кто нанес ножевые ранения.

Но, так или иначе, в первые же дни после ареста в нашем деле все было предельно ясно. Адвокатов к нам сначала не пускали. У меня он был, но к тому моменту когда ему дали со мной поговорить, я уже наговорил на себя такого, что он взялся за голову. Поэтому, самое основное правило поведения в милиции, не говорить без адвоката ничего. Какая бы злая или добрая она (милиция) не была. Сейчас это проще, чем раньше, когда адвокатов по закону не были обязаны допускать к подозреваемому до первого допроса.

Часто спрашивают, можно ли решить вопрос сразу же, а если можно, то как это сделать. Исходя из своего опыта, подозреваю, что можно. Главное не ошибиться в какой момент. У меня такой момент был. Как я уже писал, сразу же за меня взялись дознаватели. Но, интересно то, что день моего задержания совпал с днем украинской милиции, и посмотреть на меня сразу же пришли генерал, начальник управления области, и прокурор области, который и подписывал мне санкцию. Оба они поводу праздника были в парадной форме и в хорошем настроении. И оба выразили желание со мной поговорить. А я, дурак, отказался. К тому моменту я уже был, выражаясь помягче, в шоке и соображал не очень хорошо. А если бы соображал, то мог бы предложить кому-то из них подарок в размере своей машины (735-й BMW), и пошел бы я по делу свидетелем. Не буду утверждать, что это стопроцентный факт, но подозреваю, что именно этого они и хотели.

Я, повторюсь, отказался разговаривать. И поэтому день для меня закончился тем, что посадили меня в «шестерку» и транспортировали в Бровары на КПЗ. Других подельников развезли по всей области, кого куда. Сделано так было потому, что дело наше вела прокуратура области, и для того, что бы между нами не было связи, распределили нас далеко друг от друга.

Книга эта, однако, не только мои мемуары. У нее есть определенная цель – дать советы по поведению в таких ситуациях и характеристику сотрудникам наших правоохранительных органов.

До описанных выше событий я сталкивался с милицией. В основном с гаишниками. Хотя, был опыт общения и со следователями. Проходил я по одному делу о мошенничестве. Решилось оно возмещением ущерба потерпевшей стороне и закрытием дела. Был даже потерпевшей стороной, когда ограбили мою квартиру. (Грабителей я тогда вычислил сам, быстрей милиции). Так что предмет я знаю.

Так какая же бывает милиция и как иметь с ней дело, в зависимости от статуса и положения представителя органов.

Первое, что хочется написать по этому поводу, это то, что как и все люди (рискую нарваться на критику!) милиционеры чувствуют отношение к ним и реагируют на него. Но не адекватно. Видя, что отношение нормальное, ответ будет нейтральный. Ну, а если человек всем своим видом показывает, что мусора есть мусора, то и поступать с ним будут как с преступником и маньяком. Не важно, что человек этот может быть чист перед законом. Милиция умеет доказывать обратное.

Второе, работа в милиции, так или иначе, предполагает определенное знание психологии.

Гаишники безошибочно (за редкими исключениями) определяют, у кого можно брать, а у кого не стоит.

Опера не раскрыли бы ни одного преступления, если бы не знали у кого, когда и как получать информацию. Потому что, если кто думает, что раскрываемость зависит от работы экспертов, от способности следователей к описанному в детективах логическому мышлению, то он ошибается. Опера знают, кто потенциально может иметь необходимую информацию и как ее получить. Кого задержать и напугать, кому предложить какую преференцию, а кого купить. В основном наркотиками. Чудесно знают они, кто кого может сдать.

Следователи прокуратуры вообще профессионалы в том, как получить показания. Как в зависимости от качеств человека раскрутить его. Я – живой этому пример.

Судьи, хоть и относятся к этой системе, вообще другая история. Эти решают все в основном по прейскуранту. И из всех веток системы они самые застрахованные. Поэтому про них придется писать отдельно. Адвокаты же знают этот прейскурант и процесс взаиморасчетов, для чего и нужны.

Еще интересны нам работники пенитенциарной системы. Тюрем и колоний. Про них будет идти речь в следующих главах.

Какое же должно быть поведение с представителями правоохранительных органов?

Вот возьмем, например, тех же гаишников. Оптимальный вариант – не нарушать Правил Дорожного движения. И вообще с ними не общаться. Хотя, конечно, бывает, что ты ничего не нарушил, а тебя остановили, требуют документы, и еще и говорят, что нарушил. Чтобы разговаривать с ними на равных, необходимо знать законы. Советовал бы почитать книгу «Водитель и ГАИ в правовом государстве». Все, что там написано запомнить невозможно, но общее понятие о подводных камнях будет. И вообще лучше возить ее как памятку с собой. И на каждую претензию реагировать в соответствии с инструкцией. При этом проявляя максимальное уважение к инспектору и, одновременно уверенность в собственной правоте. С готовностью отстаивать ее всеми законными способами. Если правда на вашей стороне, скорее всего вы поедете дальше без всяких потерь. Потому что лишние проблемы никому не нужны. Гаишникам в том числе. Ну, а если нарушение действительно имело место, с точки зрения жизни в цивилизованном государстве, проще согласиться заплатить штраф. И в следующий раз не нарушать.

Понятно, что гаишники – самый безобидный вариант общения с милицией. Как правило, вспоминают об этом опыте со смехом. Общение с дознавателями, в случае попадания на допрос, со смехом не вспоминает практически никто. Оно и понятно. В первые дни вообще не до смеха, впоследствии тоже хочется плакать. По прошествии лет.

Рассмотрим такую ситуацию. Попали вы к ним по подозрению, которое под собой оснований не имеет. Как себя вести?

О том, что говорить без адвоката ничего нельзя, я уже писал, и напишу еще не раз. А пока его нет, главное не поддаться на запугивание и давление, но при этом и не молчать как глухонемому. Думаю, что разговор можно поддерживать. Правда при этом попытаться договориться, что до приезда адвоката разговор может идти только на темы отвлеченные. Дела вообще не касающиеся. Опять же, необходимо оценивать то, о чем идет речь, не забывая, что все может быть использовано против вас. И то, что опера все разговоры ведут для того, чтобы раскрутить на нужные показания. За любое слово можно зацепиться и завести разговор в совершенно ненужное направление.

Сложно, конечно же, добиться того, чтобы они согласились общаться на темы, не относящиеся к делу. Тут тоже желательно проявить знание психологии. Для кого-то может оказаться полезной попытка вызвать жалость, кто-то сам сможет найти тему, на которую будет согласен поговорить дознаватель до приезда адвоката. Главное не пытаться унизить их и запугать. Сто процентов, что запугать не получится, а на унижение будет неадекватный, как я уже писал, ответ.

Если до появления адвоката ничего не написано и не подписано, то можно вас поздравить. Повторю, что мы рассматриваем вариант, когда подозрение против вас оснований не имеет.

Итак, появился защитник. Хотелось бы, что бы он был знаком с вами до такой ситуации. Это для того, что бы быть уверенным в нем. Знать, что доверять ему можно. Потому что в этой ситуации он решает больше, чем кто-то другой. В каждом случае по-разному, зависит от сути предъявляемых претензий, но защитник лучше вас должен знать, что и как вам говорить. И что подписывать. Должен он знать и то, от кого зависит выпустить вас из здания отделения или управления, в котором вы сейчас находитесь.

Возможно такое, что вы задержаны для того, чтобы получить с вас немного денег. Или много, у кого как. Серьезных обвинений против вас нет, но есть основания считать, что появится желание дать взятку за решение вопроса, которого может и не быть. Вряд ли получится самостоятельно оценить простоту или сложность ситуации. Но вместе с консультантом, в роли которого сейчас выступает адвокат, это необходимо сделать.

У меня было три адвоката. Первый, Александр Григорьевич, был нанят моей женой по совету друзей. Из той самой «дружественной группировки». Я увидел его через три дня после ареста. К тому моменту он, конечно, ознакомился с моими показаниями и другими материалами дела, на тот момент имевшимися. Главное, что он мне сказал, и я запомнил на всю жизнь, это то, что нам надо бороться за выживание. Не хотелось мне этому верить. Всерьёз воспринимать. Как же это, думаю, ведь бандиты? А я – в школе хорошо учился, за поведение оценки хорошие, характеристики, университет опять же! Они жизни моей угрожали, жену изнасиловать грозились, машину забирали, деньги я им перечислял! Какая борьба за жизнь?

А адвокат мне говорит: «То, что ты знаешь, и считаешь само собой разумеющимся, а также то, на что тебя купили опера, нам еще предстоит долго доказывать. При каждом следственном действии. При написании каждой жалобы. И писать их необходимо! И со свидетелями работать тоже! Каждый должен не забывать постоянно говорить о том, как все происходило, как себя потерпевшие вели, как угрожали, сколько получили и так далее. Только так мы можем остаться в живых! Статья-то до расстрела. Даже при одном потерпевшем. А тут двое!».

Хоть и не хотел я верить в такое развитие событий, поступать стал так, как сказали. Ничего не преувеличивая. И это мне помогло. В дальнейшем. Сразу я этого не знал, но после прошедших лет уверен в том, что так и есть. Все-таки проходил я по делу организатором и исполнителем. Прокурор на суде просил четыре расстрела! Мне не просил. Только пятнадцать лет. И это – плюс адвокату.

Вообще мой первый защитник мне запомнился с положительной стороны. Такой жизнерадостный дядька, умеющий и любящий поговорить. Что для адвоката, конечно же плюс. Благодаря ему в деле появились фактические материалы, подтверждающие то, что наши потерпевшие действительно бандиты. Он или уговорил, или заставил следователей потрудиться, взять показания у всех сотрудников, о том, что себе они позволяли у меня в офисе. Найти нотариуса, которая заверяла доверенность на передачу автомобиля рэкетирам, хотя прошло с того момента больше полугода. Он проверял каждый протокол и следил, чтобы везде было упоминание об угрозах и моем в связи с ними состоянии. Он выработал линию поведения моей жене, посоветовал сказать на следствии то, что она и говорила. И проконтролировал, чтобы её показания были точно зафиксированы.

Это все стоило ему времени, а моей жене и друзьям средств, которые у меня поначалу еще оставались. Следствие не горело желанием вести ту же линию, что и я. Как он и с кем из них договаривался, мне не известно. Но, в конце концов, считаю, что деньги ему, заплаченные, он отработал.

Еще мне запомнилось, что помимо участия в следственных действиях, Александр Григорьевич приходил ко мне в СИЗО для того, чтобы между мной и женой не терялась связь. Передавал мне записки и дополнительные передачи. В которые иногда даже входила водка «Смирнофф». Хоть я не особенно пьющий, тем не менее, в том месте это было совсем не лишним.

Иногда даже было весело. Так как я шел по расстрельной статье, по СИЗО первое время я передвигался не так как большинство содержащихся там людей, а в одиночку, в сопровождении двух контролеров. Один из них при выходе из камеры надевал на меня наручники и шел впереди меня, а второй сзади. С собакой. Как я потом шутил, я сам себя боялся. Такой с виду был опасный.

Таким образом меня доводили до следственных кабинетов, тоже специально сделанных для особо опасных, с клеткой внутри. Заводили в эту клетку, закрывали на висячий замок и только тогда отстегивали наручники.

Иногда поговорить и что-нибудь написать приходили следователи, не особенно часто. В деле было в основном все понятно. Иногда приходил адвокат с письмом и передачей от жены. Я прямо там на месте выпивал то, что он приносил, заедал апельсиновой кожурой. Для того, чтобы не было запаха алкоголя. Читал записку, забирал передачу, после чего меня уводили обратно в камеру. Процесс повторялся в реверсном режиме. Наручники, открывался висячий замок. И так как сумку я свою с передачей нести не мог никак (наручники за спиной мешали), картина была такая: впереди идет контролер с собакой, потом я, модный парень в костюме от Воронина, а уже замыкает процессию второй контролер, несущий сумку с моей передачей. Прошу заметить при этом, что передача такая была совсем не положена, не говоря уже про водку. А адвокат мой решал с ними этот вопрос, да еще и договаривался о том, что контролер поработает носильщиком.

Такое получалось далеко не у всех адвокатов.

Сейчас во многом стало проще. Переписываться теперь не очень надо. В каждой камере есть кто-то с мобильным телефоном. Они запрещены, но имеются. Это дополнительный доход для контролеров. Принести мобилку стоит денег. Не изымать при обыске тоже. Да и в Киевском СИЗО администрация не видит в них ничего особенно плохого. Благодаря тому, что проблемы следственных органов Департамент Исполнения наказаний не интересуют, сейчас это разные организации. А в случае, если какой-то сиделец с мобилкой создает сложности для СИЗО, в любой момент можно её изъять. И уж тогда, конечно, телефона этот человек уже не увидит.

Аналогично и с алкоголем. И, по слухам, даже с наркотиками. Хотя, конечно, насчет последнего, думаю, простота преувеличивается. Все-таки, за них могут того прапорщика-контролера не только выгнать с работы, но и посадить. Мало кто станет рисковать, даже за деньги.

Однако, я немного отвлекся от темы.

Второй адвокат у меня появился тогда, когда на первого закончились деньги. Александр Григорьевич при всех своих плюсах имел очень большой минус. Который, впрочем, был тесно взаимосвязан с плюсами. Уж очень он был дорогой. Когда у жены наличные средства иссякли, он предложил такой вариант. Упомянутую BMW в качестве расчета за мою защиту аж до момента освобождения. Когда бы оно ни произошло.

Жена такого варианта не оценила. Решила, что если её (машину) продать, то денег хватит и на адвоката, и на жизнь. Может и хватило бы. Но была одна проблема. На имущество был наложен арест, в том числе и на движимое. Органы автомобиль не изъяли. Потому что не нашли. Но по документам, как честный, продать его было нельзя.. Хоть и оформлен он был на нее. Попросила Лена помочь в реализации своего знакомого бандита. Из группировки, с которой я был в хороших отношениях. И осталась она без машины и без денег.

А Александр Григорьевич знал, что хоть сразу и нельзя было эту BMW реализовать, арест на нее снимут. Она ведь мне официально не принадлежала. Что впоследствии и произошло. Но, жена решила по-своему, и адвоката пришлось искать нового и не такого дорогого. И еще: бандитов если я до тех пор не любил, после этого у меня на них вообще аллергия началась. В тюрьме и в колонии это мне жизнь, конечно же, не облегчило. Там они были в любом количестве и везде. В каждой «хате» (камере) в СИЗО и на каждом отряде в лагере.

Но, о моих отношениях с «блатными» речь пойдет дальше, а пока вернемся к адвокатам. Где-то на втором году следствия появился у меня второй защитник. Я не запомнил его имени-отчества. Так как видел я его не часто. Он бывал на следственных действиях, но ничего там почти не делал. С одной стороны, ему уже и не надо ничего было делать, но с другой стороны, следствие шло долго, и можно было бы добавить еще каких-то материалов в мою пользу. Про дополнительные передачи пришлось забыть.

Когда подошло время знакомиться с материалами дела, (выражаясь на понятном и юристам, и тем, кто у них в «работе», языке, закрывать дело или выполнять 218 статью), я начал волноваться. Ведь адвокат, который ничего не делает, ничего не говорит и не пишет, вряд ли сможет представить меня на суде так, чтобы можно было рассчитывать на хоть какой-то терпимый результат. С момента ареста прошло полтора года. Я уже спустился с небес на землю, снял розовые очки и вполне трезво смотрел на вещи. Тем более, что у меня была возможность наслушаться совсем не оптимистичных рассказов о приговорах наших судов. Особенно тех судов, которые вели подрасстрельные дела.

Путем мысленной и письменной передачи информации я уговорил жену поменять адвоката. А может даже не поменять, а нанять. Так как тот, второй, уволился из-за того, что денег ему с некоторых пор не платили. Лена отнеслась к вопросу на удивление ответственно и третьим адвокатом у меня стала женщина. Приятная такая, лет сорока. Ирина. Деньги на нее собирали все друзья, кто остался у меня к тому времени. Она тоже была высокооплачиваемым юристом. И еще на неё произвела впечатление сама история, которая с нами приключилась. Она искренне хотела мне и Лене помочь.

Несмотря на то, что Ирина вошла в дело, когда все было написано и решено следствием, она подавала ходатайства об изменении квалификация статьи с умышленного при отягчающих на превышение пределов необходимой обороны, настаивала на проведении дополнительных психиатрических экспертиз в отношении нашего Андрея. Ведь человек в нормальном состоянии не мог нанести столько ножевых ранений, ни одно из которых не смертельное. Она даже, при наличии у нас больших средств, смогла бы уговорить суд действительно вменить мне более мягкую статью. Но, увы! К моменту вынесения приговора предложить нашей судебной системе мне было уже нечего. Деньги кончились.

У меня сохранилось записанное мной выступление обвинителя перед приговором (так называемый «запрос прокурора»). Все я его приводить тут, конечно, не буду, но некоторые места процитирую:

«Подсудимые надеялись на нормальный исход событий, план отсутствовал.

Шемарулин предупредил два убийства (здесь имелось в виду то, что вместе с потерпевшими рэкетирами приехал директор страховой компании, у которой они были «крышей», и его водитель. Бандитский джип после аварии ездить отказался. А я сказал своим ребятам, что эти двое не бандиты. Прокуратура вообще вывела сначала версию, что мы собирались убить всех четверых! – А. А.).

Способ убийства – избиение руками и ногами, тросом и так далее. В момент погружения в ВАЗ 2109 потерпевшие уже были убиты (что противоречит выводам экспертизы! А. А.) События полностью закончены. Если бы они были живы, то подсудимые обвинялись бы по статье 93 через 17 (то есть попытка умышленного убийства при отягчающих обстоятельствах – А. А.)

Дальнейшие действия В. (Андрея – А. А.) – в удостоверении результата. Заинтересован в этом был Шемарулин. Подается команда на добивание, которую исполняет В. Телесные повреждения ножом были причинены мертвым гражданам.

Качество следствия – отрицательное, мне стыдно за свою фирму (Имелась в виду областная прокуратура). Но доказательств достаточно.

После того, как адвокаты настаивали на вызове свидетелей, я проникся к ним уважением. Выяснилось, что показания, сказанные и записанные – две большие разницы.

Вопрос с ножом решен, им могли быть нанесены телесные повреждения.

На экспертизу были взяты не те (! – А. А) брюки Г. Александра, но кровь на сапогах Л. Могла произойти от потерпевших.

По поводу крови в машине ВАЗ 2109 – помарка на дверце, пятно на сидении. Сколько крови – не ясно, но не много. Обильного кровотечения не было, следовательно, ножевых ранений до погружения потерпевших в машину не наносилось.

В показаниях подсудимых нет целей убийства, нет мотивов (денег), но есть разногласия. Я расцениваю показания подсудимых как попытку уйти от наказания, попытку негодными средствами доказать свою невиновность.

Обвинение не конкретизировано, шаблонно, не предъявлено в полном объеме для всех. Шемарулин – руководитель и исполнитель. Кроме общей идеи, он принял участие в убийстве – помог в поимке и помещении в багажник Г. (потерпевшего – А. А), сидел за рулем и вел «Олдсмобиль).

П. только задерживал, но не догони и не прими он участие в задержании – действия, приведшие к убийству.

Остальные – исполнители.

О разбойном нападении с целью завладения «Олдсмобилем» и нечего сказать… Шемарулин владел ключом и проехал 3—5 километров. (Мне еще и разбойное нападение поначалу вменяли! А. А.) Нет доказательств о завладении шапками и деньгами, но ценности и деньги, хотя этого никто не подтвердил (!), были распределены между подсудимыми. Обвинение по статье 142 части третьей (разбойное нападение) предлагаю исключить как излишне предъявленное.

По поводу Шемарулина. Я сомневаюсь, что у него есть корысть. Если предположить, что он убивал с целью не платить потерпевшим вымогателям 5000 долларов, то это еще не корыстный мотив, так как это не деньги потерпевших. В действиях Шемарулина нет корысти, пункт «а» предлагаю в его отношении исключить. Квалификацию ему оставить статья 93 пункт «г» (двух лиц)».

Прокурор сделал комплимент адвокатам. Моя защитница не осталась перед ним в долгу и в своем слове тоже сказала, что после его выступления стороне защиты уже можно и не выступать. Она за всю карьеру не слышала от обвинения речи, которая бы еще больше была в пользу подсудимых.

Действительно. Что же получилось?

Плана не было. Значит, речь о спланированном умышленном убийстве не идет. А, следовательно, всех по статье за умышленное убийство и судить то нельзя.

Способ убийства – избиение руками, ногами, тросом и т. д. Получается, что шесть человек, из которых один не бедный бизнесмен, один сотрудник СБУ и два курсанта решили совершить убийство, но никакого оружия не взяли. Глупо думать, что не было средств или возможности. Еще, зная заранее, что будут трупы, ничего не придумали для того, чтобы их спрятать. А тот способ убийства, который считал доказанным прокурор – прямо какой-то садизм из любви к процессу. У всех участвующих. Которые до этого ни в чем подобном ни разу замечены не были. И после, кстати, тоже.

В момент погружения в ВАЗ 2109 потерпевшие уже были убиты. Я сразу сделал комментарий, потому что в выводах экспертизы, которая на суде была доказательством, прямым текстом написано противоположное. Что смерть наступила в результате ножевых ранений вследствие потери крови потерпевшими. Но обвинитель прямым текстом говорит обратное. И ничего.

Показания, сказанные и записанные – две большие разницы. На этом моменте остановлюсь подробнее. Уж очень он характерный. Следствию зачастую совсем не обязательно выбивать показания какими-то физическими методами воздействия. Скажу больше, многие из тех, кто жалуется на то, что в милиции пытали, избивали, мучили голодом и не давали спать, виноваты сами. Тем, что спровоцировали оперов, называя их мусорами и другими выражениями, угрожая разными последствиями и подчеркивая свое отношение к преступному миру.

Законопослушных граждан в большинстве случаев не бьют. C ними работают по-другому. Сначала получают необходимую информацию. Желательно, конечно, фактическую. Потом эти факты рассматривают немного под другим углом зрения. С этого угла разрабатывают версию, подходящую следствию, преступление по которой квалифицируется по максимально тяжелой статье. И уже в дальнейшем придерживаются выбранной линии, доказывая то, что необходимо, при помощи свидетельских показаний. А свидетелей можно уговорить показать все, что необходимо. Особенно если напугать свидетеля тем, что он может сам стать подозреваемым.

Возьмем, опять же, мой пример. Все основания квалифицировать наше дело по максимально тяжелой статье следствие получило из того факта, что за день до событий мы ездили в поселок Бортничи. Смотрели на место, где будем встречать рэкетиров. И обсуждали, как будем с ними поступать. О том, чтобы их убить, речи не шло. Однако в первые часы дознаватели просто зафиксировали сам факт нашей поездки. Затем следствие подтвердило этот факт письменно. Так как он действительно имел место, с ним никто не спорил. Но прокуратура из этого факта сделала вывод, что именно тогда и именно таким образом убийство и планировалось. То есть имел место заранее совершенный сговор. И еще, якобы мною предлагались деньги. Именно за убийство.

О деньгах на той нашей встрече речь действительно шла, но в другом контексте. Ведь эти ребята работали на меня, и между нами вообще обсуждался вопрос об открытии охранной фирмы. Для чего и требовались финансы. Нужны были средства передвижения и связи. Ну и какая-никакая зарплата мною им платилась.

Но все эти тонкости прокуратура опустила. Вместо них все было оформлено как то, что я заказал потерпевших и предлагал деньги киллерам. А подтвердил это свидетель. Водитель моего BMW, Славик, к тому моменту уволенный мной за небезопасную езду. Особенно переживать за мое будущее он был не обязан. Поэтому ему просто дали подписать показания, где он подтверждал, что якобы слышал разговор между мной и парнями о том, что они должны будут убить бандитов, а я каждому дам определенную сумму. Хотя даже и он сначала отказывался, говоря, что такого не было и наговаривать на меня он все-таки не хочет.

Однако после того, как следователь напомнил о двух его детях и жене, которая вряд ли сможет позволить себе носить передачи и ездить потом на свидания, ему пришлось на предложение прокуратуры согласиться. Внешние основания у следователя были. Славик тоже был в том месте. Приехал меня забирать из леса на моей машине. И мог стать как свидетелем, так и соучастником.

А вот еще один парнишка, Паша П., в точно такой же ситуации подписывать предлагаемые прокуратурой сочинения отказался. И пошел по делу вместе со всеми. Да получил в итоге 8 лет. Хотя по большому счету ему нельзя даже было предъявить обвинение по 186-й на тот момент статье («знал и не сказал»). Он оказался на месте, где все случилось, вообще случайно. Хотел встретиться со мной, позвонил в офис, потом в машину (мобильные телефоны были тогда в лучшем случае в машине, но не с собой), где тот самый водитель ему предложил поехать с ним и встретить меня в Борничах. Там он проспал все мероприятие.

Однако факт его присутствия позволил следствию обвинить его по той же статье, что и всех нас. Хорошо хоть не 15 лет ему дали. На каждого из нас в деле было по одному тому. Так вот у Паши весь том – одни жалобы. Показаний нет вообще. За что он и потерял восемь лет жизни. А подписал бы то, что прокуратура предлагала, и забыл бы обо всем через полгода после суда.

Вот и получается, и Славика, водителя, обвинять нельзя в том, что он нас оговорил (жену и детей жалко), и Паша ни за что отсидел 8 лет!

Все вышесказанное еще раз подтверждает, что прокуратура работать умеет. Знает, как и с кем. И обещания выполняет. Дали же срок Паше. А Славику нет.

Последний, кстати, на суде все рассказал подробно. Где он был, что он мог видеть, а что нет. И как в деле появились такие его показания. Все это в протоколах суда было. И именно об этом обвинитель говорил, что «показания сказанные и записанные – две большие разницы».

Аналогичные показания были и у Игоря К. – директора той самой страховой компании, которую «крышевали» потерпевшие, и у Юры – его водителя. Местами даже было смешно.

Вот, например. Спрашивают на суде у Игоря:– «Вот тут в ваших показаниях записано, что Вы видели, как один обвиняемый делал то, другой это, третий еще что-то. Подтвердите перед судом свои показания». На что он ответил: – «То, что там написано – полнейшая чушь! Ничего я видеть не мог, так как у меня зрение -8 близорукость, а мне при захвате выбили контактные линзы, они потерялись, и я все время сидел вообще слепой».

А Юра: – «Вы говорили, что видели, как в багажник „Олдсмобиля“ поместили потерпевшего Г.. Можете подтвердить? – Нет, – говорит – я этого не видел, догадываюсь только, что такое возможно и было. Ведь у „Олдсмобиля“ багажник большой, туда человека три помещается». (Причем так это сказал, как будто были прецеденты до нашего случая).

Однако все это нам не помогло.

Почему следствие всегда пытается предъявить самую тяжелую статью из возможных? Все очень просто. Есть две причины. Первая в том, что за раскрытие и доведение до суда серьезных преступлений и поощряют серьезнее. Дают звания внеочередные, премии выписывают, для карьеры опять же плюс.

А вторая в том, что чем тяжелее квалификация, тем больше времени на процесс. Вот по нашей статье следствие официально могло длиться полтора года. Как, впрочем, и было. Хотя, как я говорил с самого начала, у нас в деле все было понятно в первые дни. Просто следственная группа обеспечила себя не пыльной работой (а точнее ее отсутствием) на год и шесть месяцев вперед.

Я еще не писал, что в следственной группе у нас было больше двадцати человек. Из всех имевшихся на тот момент структур системы правоохранительных органов. Главным в группе был следователь прокуратуры области по особо важным делам. Курировал её работу заместитель областного прокурора. Еще были следователи из прокуратуры военной, СБУ, оперуполномоченные управлений по борьбе с организованной преступностью, с преступлениями в сфере экономики, просто уголовного розыска. Были ревизоры из Контрольно-ревизионного управления министерства финансов. Некоторые из них вообще ни разу меня не видели. Но все получали зарплату на протяжении следствия. А после его окончания благодарности за удачное доведение дела до суда. Лично против меня никто ничего не имел. Даже наоборот, все морально поддерживали, говорили, что на моем месте поступили бы также и вообще я нормальный парень, просто не повезло.

За исключением начальника группы, того самого, по особо важным. Это был такой дедушка, еще, как мы шутили, сталинских времен. Он меня сразу невзлюбил. Хотя в этом виноват был в основном я сам. И еще мой уровень жизни до ареста. Я не мог общаться с ним без сарказма, делая то, что сейчас не советую делать другим в подобных ситуациях. Смеялся над его костюмом советского инженера середины 70-х годов, над его внешним видом, далеко не журнальным, над тем, что, как он говорил, 30 лет в прокуратуре, а до сих пор на работу на метро ездит. Конечно, веселился я не вслух, но всем видом своим давал ему понять, что я как жил лучше него, так и буду, если он мне на высшую меру не напишет. Вот поначалу он и старался.

Мне даже адвокат говорил, зачем ты его против себя настраиваешь? Я обещал не настраивать, но как-то срывался. Даже не знаю почему. А Алексей Петрович отвечал мне тем же. Как то раз он даже признался, что хоть он и понимает, что в нашем случае и ситуация в мою пользу, и сам я характеризуюсь положительно, максимум я получу не за состав преступления. А за то, что моя жена за 2 дня поездки в Одессу потратила денег больше, чем он за последние пять лет заработал. Так что перед тем, как хорошо жить, подумайте. Может быть такое, что ваш уровень жизни станет отягчающим вину обстоятельством.

Конечно, к нынешнему времени кое-что поменялось. Например то, что многие следователи прокуратуры, особенно настолько высокопоставленные, как бывший по моему делу начальником следственной группы, живут намного лучше среднестатистических граждан и уровнем жизни их уже не удивить. Зависть, естественно остается. Но отношение к богатым «клиентам» теперь сводится к тому, как бы вытребовать побольше денег, и при этом решить вопрос человека безболезненно для себя.

Сейчас в деле, аналогичном моему, следователь не стал бы пытаться максимально ухудшить положение подследственного только потому, что тот жил хорошо. Он, я уверен, попробовал бы выяснить, сколько в состоянии заплатить человек за то, чтобы смягчить квалификацию преступления и как получить деньги. Скорее всего, делалось бы это через адвокатов. И если бы цена решения вопроса устроила все стороны, конечно речь бы о таком сроке не шла. А при наличии больших денег можно было бы смягчить дело настолько, чтобы не сидеть вообще.

Ну, а если денег у вас нет, или недостаточно, чтобы заплатить ту сумму, на которой сойдутся адвокат и следователь, тогда извините. Вам будут вменять максимально тяжелую статью из возможных. Не из-за принципиальной нелюбви следователей к людям, а по тем двум причинам, о которых я писал выше.

Не стоит питать иллюзий и насчет суда. Даже если вы уверены, что в вашу пользу все факты и обстоятельства, совершенно не обязательно они будут оценены так, как рассчитываете вы. Они будут оценены исходя из внутреннего убеждения судьи. А убежден он может быть кем угодно и в чем угодно. Например, обвинением, особенно при наличии финансовой поддержки от потерпевших. Или вашей стороной, то есть адвокатами. Вот получилось бы в моем случае у защиты убедить суд в отсутствии умысла на совершение убийства у основных участников событий, не сидел бы я 15 лет за решетками и заборами.

А убеждать ведь было чем. Если сам прокурор говорил, что и плана не было, и корысти в моих действиях не усматривается, судья мог бы очень даже легко изменить квалификацию на более легкую и приговорить к чему-нибудь полегче. Но денег, как я уже писал, на суд у меня не хватило, и поэтому у председательствующего судьи не было оснований менять свое «внутреннее» убеждение.

Такие статьи, по которой судили нас, рассматривает коллегия судей, состоящая из пяти человек. Два судьи, один из которых председательствующий. И три народных заседателя. Их в народе называют «кивалы». Многие уже писали, что точнее названия им не придумаешь. От них ничего не зависит вообще. Но при решении вопроса, в случае если он решается при помощи денег, их тоже следует учитывать. А это автоматически увеличивает сумму. Раза в три.

Поэтому, если судья у вас один, считайте, что вам повезло. Дешевле обойдется. И адвокату проще найти подход и о чем- то договориться с одним человеком, чем с несколькими. Учитывая еще то, что они (судьи) не всегда доверяют друг другу.

Так что, подводя некоторые итоги написанному, скажу: для того, чтобы перестраховаться на случай попадания под уголовное преследование, от которого ни один нормальный человек не застрахован, найдите адвоката. Для начала просто познакомьтесь с кем-нибудь, кто работает в этой сфере. И не теряйте контакта. Конечно, желательно, чтобы он знал систему, имел связи и мог заходить в разные инстанции. Но даже если это будет какой-то ваш знакомый, недавно закончивший соответствующий ВУЗ и только получивший лицензию, это гораздо лучше, чем если ваши родные будут впопыхах искать адвоката и договорятся с первым попавшимся.

Не скажу, что знакомый обойдется дешевле, но к нему будет больше доверия. В такой ситуации это очень важно. И даже если он только начал работать, так или иначе у него будет больше возможностей найти варианты решения вопроса, чем у вас самих.

В той системе нужно играть по ее правилам. А они требуют наличия посредника между вами и правоохранительными органами (в том числе и судом). И самая важная функция этого посредника – передача денег.

Ну, и не забывайте, что не стоит лишний раз настраивать следствие против себя. В большинстве случаев они свое дело знают хорошо. И если вашему адвокату удастся найти общий язык и с ними, вообще прекрасно.