Читать книгу Врата скорби. Дикий Восток - Александр Афанасьев, Александр Николаевич Афанасьев, А. Н. Афанасьев - Страница 9

Раньше проще было.

Старики еще помнят, коли будут в хорошем настроении – расскажут, нет – не обессудь. Личное это.

Раньше проще было – и воевали проще. Самолетов, танков – не было, винтовок и тем более автоматов – тоже. Верней, были пукалки, по выстрелу в минуту делали. Только шашка казаку – во степи подруга, только шашка казаку – во степи жена. Воевали – полк на полк, армия на армию, выехали, построились и… От боя не бегали, нет. И засад толковых тогда – тоже не было. Когда Кавказ усмиряли – вот тогда с засадами столкнулись. Идешь ущельем каким – иногда глубина ущелья такая, что и днем темно, холодно, сыро, кони похрапывают, понуждать вперед идти приходится.

И тут – бах!

И все. И откуда стреляли – Аллах ведает. А вот только казаку одному – только с утра с одного котла кашу ели – не видать больше Дона. Сколько намучались тогда. Но сломили, завоевали Кавказ, стал он русским. Войско появилось казацкое – на Тереке.

А сейчас…

Самолеты, танки, автоматы. Напридумывали то… Фугасы – видано ли дело, идешь по своей земле как по чужой и вперед себя палкой тычешь, не копал ли кто. Не дело это, когда по своей земле как по чужой ходишь, ох не дело…

* * *

Триста одиннадцатый авиаполк смешанного состава был одним из экспериментальных соединений русской авиации или, если говорить казенным языком – «Его Императорского Величества русского воздушного флота». Часть его самолетов базировалась прямо в аэропорту Адена, что располагался южнее Максура, созданного британцами делового района. Вполне возможно, что место для аэропорта было выбрано не случайно – чтобы в случае чего быстрее было драпать.

Официально, полк числился учебным, но это было правдой лишь наполовину. Здесь не проходили обучение – здесь повышали квалификацию и учились летать в экстремальных условиях высокогорья. Здесь же проводилось первичное обучение посадкам на авианосец – основная учебная площадка для авианосных эскадрилий была в Крыму, а здесь проходили первичное обучение. Дело в том, что аэропорт Адена располагался как раз на островном перешейке, по ширине занимая его полностью, и самолеты взлетали и садились над самым Аденским заливом, а взлетная полоса заканчивалась как раз на берегу моря.

Поскольку авиаполк был смешанным – то и типов самолетов тут было удивительное количество – целых пять. Здесь базировались двенадцать истребителей И-18, причем в авианосном варианте со складывающимися крыльями, из них шесть были в варианте ДД – дальнего действия и все они использовались для переподготовки летчиков на технику авианосного базирования. Здесь базировалось шесть «Дусь» – закупленных в Северной Америке и собранной из комплектов в Российской империи малых транспортных самолетов Дуглас ДС-3, рабочих лошадок военно-транспортной авиации… Дусям было больше всего работы – то и дело выбрасывали десанты, чтобы заблокировать банды, окружить их и уничтожить. Здесь же базировались восемь пикирующих бомбардировщиков ДП-3, при необходимости способных вести торпеды. Здесь базировались четыре Г-4 УТИ – самолетов первоначального обучения, использовавшихся здесь в качестве разведчиков. И, наконец, здесь базировались БШ-2, целых восемь штук.

Летный состав квартировал частично в городе – кто не боялся, а кто все – таки опасался – тот жил в казармах, наскоро построенных у самого края летного поля. Двухэтажных. Казармы эти стояли полупустыми – ибо гонор в русских людях все же силен, а в армии – тем более, и русский офицер предпочтет тратить деньги на поднаем жилья и жить, по сути, на пороховой бочке – но только чтобы никто не смел сказать, что он чего то испугался.

Если раньше дворянство предпочитало служить в кавалерии, показывая свою лихость – то теперь, после ликвидации кавалерии как рода войск, мнения высшего света разделились. Часть дворян сочла, что последним прибежищем дворян остается флот, оставшаяся же часть сменила живого коня на стального – на скоростной истребитель. Всего в Адене базировалось двенадцать истребителей – и на них служили двенадцать дворян. Но был в полку и тринадцатый – сосланный.

Молодой князь Владимир Шаховской числил свой род от князей Ярославских и был прямым потомком Владимира Мономаха, величайшего из царей того времени. Несмотря на возраст – двадцать девять лет, почти тридцать – звание он носил всего лишь капитана, ибо три года назад был разжалован в рядовые и сослан на Восток за нашумевшую историю с дуэлью и оскорбление старшего по званию. Отделался легко – по совокупности за дуэль и оскорбление полагалась смертная казнь. Ссылка на Восток, в действующую армию – в конце концов, наказание не позорящее, точно так же раньше ссылали на Кавказ. Вот только в истребительную эскадрилью путь ему был уже закрыт, истребители были «белой костью», особым сообществом летчиков и опозоренного в свой круг они никогда бы не приняли. Собственно говоря, это и было самым страшным наказанием для князя Шаховского, одно время он даже подумывал застрелиться. А потом ничего, привык. И сейчас при посиделках с истребителями с иронией говорил: «Это вы там, в небесах, а мы тут низэнько, низэнько». Низенько у него получалось как «низэнько», как из анекдота про польского еврея.

Капитан Шаховской был теперь первым номером – пилотом-штурмовиком на БШ-2, лицензионном германском Фокке-Вульф-189. Вот только если в оригинальном варианте Фокке-Вульф исполнял роль самолета для летнабов, летчиков– наблюдателей, а в последнее время еще и ретранслятора систем связи – то для Российской Империи германские и русские инженеры создали тяжелый противоповстанческий штурмовик, да так удачно, что теперь его закупали уже немцы для Восточной Германской Африки и Западной Германской Африки. И еще буры – для себя.

БШ-2, бомбардировщик – штурмовик, вариант два был сконструирован на заводах Гаккеля[17] на основе лицензионного самолета-разведчика Юнкерса. Он был создан в ответ на насыщение поля боя скорострельными малокалиберными пушками и для применения на ближнем Востоке, где самолеты часто подвергались обстрелам с земли из всех видов стрелкового оружия. Самолет этот был хоть и тихоходен – но отлично вооружен: четыре авиационные пушки калибра 23 миллиметра, два скорострельных пулемета и два контейнера с кассетными бомбами – по сорок восемь штук в каждом контейнере. Точность бомбометания была невысокой – но высокой и не требовалось: заходя на цель, штурмовик просто накрывал цель широкой полосой разрывов. Хвостовой стрелок располагал собственной стрелковой установкой калибра двенадцать и семь – для защиты от истребителей противника.

Вторым номером у Шаховского был поручик, со смешной фамилией Дубина – он даже не обижался, когда над ним подтрунивали по поводу фамилии. Невысокий, но крепкий белорус, способный завязать вокруг себя лом, удивительно незлобливый и не имеющий никаких карьерных притязаний, он как нельзя лучше подошел в пару к Шаховскому. Вообще, второй номер в этом варианте самолета сидел спиной к первому и должен был прикрывать самолет от захода в хвост – но тут в хвост давно никто и никому не заходил. Шла обычная, муторная и монотонная летная работа – штурмовки, штурмовки и еще раз штурмовки. Банды, караваны с оружием. Британцы, конечно, баловались – но они над морем и не ходили, по взлету сразу ложились на правое крыло и с резким набором высоты уходили в сторону нагорья. Поэтому, все самолеты эскадрильи подверглись усовершенствованию – кормовой пулемет теперь смотрел на вверх, а вниз, под ноги стрелка, через специально прорезанный люк. Когда начиналась штурмовка – второй номер просто лупил из него по земле, особо и не целясь. ДШК есть ДШК, прилетит – мало не покажется…

Князь Шаховской снимал веранду в одном из трехэтажных, недавней постройки домах, на самом краю Максура, у пляжа. Пляж был совершенно изумительный – не желтый, а черный, вулканического песка. Мансарда у пляжа стоила довольно дорого – но князь не скупился, ибо по вечерам можно было наблюдать прямо с веранды за очаровательными купальщицами. Русских здесь было мало – но длительное смешение кровей в одном из крупнейших портовых городов региона дало свой результат – красивее дам не было, наверное, километров на пятьсот отсюда в любую сторону. Если дамы средних лет еще носили паранджу почти поголовно – то молодые дамы ходили с непокрытой головой, купались в море и при случае не прочь были завести отношения с симпатичным русским офицером-летчиком. Особенно если тот красиво ухаживал, читал стихи собственного сочинения, танцевал европейские танцы и обещал прокатить на тренировочном самолете над родным городом – на это, по опыту князя Шаховского клевали две из трех.

Вот и этой ночью, поспать князю удалось недолго – не до того было – встал с глазами, как будто засыпанными песком. Позавтракать можно было в полковой столовой, благо кормили летчиков вкусно – но до столовой еще надо было дойти. А времени было пять часов утра[18]. Несколько раз подпрыгнув, приземляясь на всю стопу – чтобы восстановить контакт с реальностью – князь зажег спиртовку и стал готовить кофе.

Кофе здесь был просто великолепный – такого больше не было нигде[19]. Хоть его аромат полностью раскрывался только если сварить на костре, на открытом огне – но и на спиртовке он был великолепен. Местный кофе растет в высокогорье, при сильных перепадах температур и недостатке влаг и. Возможно поэтому зерен хоть и было мало – но вкус напитка получался удивительно насыщенным, терпким и каким-то маслянистым.

Кофе князь пил в самую последнюю очередь, прежде он утолил голод оставшейся со вчерашнего дня подсоленной лепешкой. Русские офицеры вообще в отличие от британских не пытались выстроить для себя отдельный мирок, кусочек Британии на континенте – а наоборот становились частью уже сложившегося мира. Они учили арабский в его неповторимом местном диалекте[20], они жили рядом с местными, питались тем же, чем они, делили с ними все радости и беды. Относились к русским по разному – где-то люто ненавидели, где-то предупреждали о появлении исламских экстремистов с недобрыми помыслами. Но везде – уважали, и как друзей и как врагов.

Откусывая от лепешки – она совсем заветрела, но вкус сохранила – князь в оба глаза смотрел на спиртовку и на стоящий на ней медный сосуд для варки кофе – джезву. Это целое искусство – сварить нормальный кофе, князь учился этому у местных купцов. Нужно поймать момент, когда пена вспенится и рванется за край – и в этот момент снять джезву с огня. Обязательно – чтобы не пролилось ни капли. Если прозеваешь – получится не кофе, а помои.

Успел – накрыл огонь стеклянной лопаточкой, немного подождал, перелил получившийся напиток в небольшой, тоже медный, узкий и глубокий сосуд – только в таком чувствуется вкус настоящего кофе. Немного подержал, согревая пальцы – ночами было холодно и, ночуя на веранде, он прилично замерзал. Потом в два глотка, не смакуя – выпил.

Пелену сна – словно мокрой тряпкой смахнуло. Враз.

Ни в России, ни в Висленском крае, где служил его отец, ни в Священной Римской Империи не умели готовить кофе. Закладывать его нужно примерно в два раза больше, в пересчете на стакан воды – чем это принято в цивилизованных странах. Ни сахар, ни молоко, ни тем более запивать холодной водой – всего этого кофе не терпит, это варварство. Напиток должен быть предельно концентрированным, только в этом случае он дает настоящий заряд жизненной энергии. Настоящий кофе не смакуют, его пьют залпом – зато в следующие двенадцать часов можно ничего не есть, работать – и не ощущать усталости. Правда, потом – валишься в кровать как подстреленный.

Кстати – было бы с кем…

Позавтракав, князь стал собираться. Повседневная форма – русские дворяне всегда носили форму, потому что иначе их могли заподозрить в трусости. Тем более – летная, светло-синяя. Трость – из местного дерева, выделки одного малоизвестного мастера – со стреляющим устройством на один патрон внутри, здесь такие тоже носили почти все. Пояс – роскошный, заказной, из телячьей кожи, проклепанный медными заклепками, не штатный, но смотрящийся просто шикарно. В ручной выделки кобуре – Маузер-712, тоже извечный выбор русского офицера на Востоке, больше половины покупали оружие за свой счет, и почти всегда выбор падал именно на Маузер. Пистолет и легкий карабин в одном лице. Верней – в одном стволе.

Квартирных хозяев бояться было нечего – он последнее время не проигрывался, и долгов у него не было – поэтому на улицу князь спустился, весело насвистывая при этом местную популярную мелодию. Вид у него при этом был весьма несерьезный – однако перед тем как выйти на улицу, он оттолкнул дверь тростью и несколько секунд присматривался – не ждет ли его на улице комитет по встрече. Только потом – вышел.

До аэродрома он всегда добирался пешком, благо, что недалеко. У него не было автомобиля, не было лошади или осла – но был мотоцикл. Самый настоящий британский гоночный БСА, трехцилиндровый. Настоящий зверь, иначе и не скажешь. Как то раз он баловства ради набрал двести тридцать на аэродромной взлетке – это было по-настоящему жутко. Словно летишь на бреющем – и бетонка в паре десятков сантиметров от твоего колена. Такого он не испытывал даже на истребителе. Жаль, что по-настоящему погонять на мотоцикле здесь и негде – нормальных дорог и в городе то почти нету…

Несмотря на внешне беззаботный вид, преодолевая короткое расстояние до аэродрома, князь присматривался по сторонам. Его научил этому отец, хлебнувший со своим полком лиха во время мятежей в Висленском крае. Внешне не представлять собой ничего особенного – но на самом деле все подмечать и все видеть. Торгуют ли торговцы – если дело плохо, то торговать, рисковать товаром не будет. Не закрывают ли ставни – посреди бела дня. Не малолюдно ли на улице – а с чего бы это? Не собирается ли около ограждения части толпа, не шляются ли посторонние с непонятными целями. Все подмечай – и врагу никогда не удастся застать тебя врасплох.

Тогда ты останешься жив.

У газетного торговца – а тут торговцы работали уже лет десять, все больше и больше йеменцев, особенно в городах умели читать и писать – князь купил Биржевые ведомости, приходящие сюда с опозданием на пять дней и местную Звезду Востока с типографией и редакцией в Багдаде. Нива еще не пришла, рано. Читать не стал, свернул и засунул под мышку – на аэродроме можно прочитать. Несмотря на то, что солнце только встало из-за горизонта, из хладных пучин океана – уже начинало припекать…

Авиаполк был отделен от общей, гражданской территории аэропорта колючей проволокой в два ряда, летный состав проходил через КП, устроенный по всем правилам военной науки – с кирпичными укрытиями для личного состава, с пулеметными стволами, торчащими из амбразур, с бетонными блоками, не дающими прорваться к шлагбауму на скорости. Исламисты ненавидели летчиков – небо было полностью за русскими, стоило только замешкаться – и на тебя обрушивалась неотвратимая, воющая смерть. Попытки прорыва на аэродром были, были и обстрелы – поэтому командование части предпринимало все возможные меры предосторожности.

Вольноопределяющийся, который проверял документы, был князю хорошо знаком.

– Что нового, Дончак?

«Вольник», с шикарными запорожскими усами и смешной фамилией пожал обтянутыми серой, с бурыми пятнами гимнастерки.

– Та ничего нового, пан летак… – Дончак говорил на смеси русского и польского, типичного для тех мест, откуда он родом – только в ночь обстреляли нас

– Обстреляли?

– Почитай тридцать мин на взлетку. Направляют зараз…

Вот это номера… И как же надо было спать, чтобы не услышать такой канонады…

– По ангарам не попало?

– Кубыть нет.

Князь дружески хлопнул вольноопределяющегося по плечу, шагнул на территорию части.

На взлетке и впрямь работала техника – видно было даже отсюда. На военных аэродромах покрытие взлетно-посадочной полосы состоит из плит, быстро заменяемых после обстрела или бомбежки. Здесь же был гражданский аэродром, так его мать, гражданская полоса – и поэтому про полеты на сегодня следовало забыть. Взлетит только Г4, он и с поляны лесной взлететь может. А вот гордым соколам – сегодня отдых. Хотя, с их комполка – какой к чертовой матери и отдых…

Занятия устроит – к гадалке не ходи.

Его БШ-2[21] располагался во втором ангаре, почти на самом краю поля – и именно туда он направил свои стопы, ибо плох тот летчик, который с утра первым делом не поинтересуется здоровьем своего железного скакуна, покорителя небес. Ангар, к облегчению Шаховского стоял нетронутым, ворота были распахнуты настежь и двое техников под командой сутуловатого, в очках, чахоточного вида инженера возились именно с его машиной.

– Доброго здоровья – вежливо, не по уставному поздоровался князь, ибо его отец учил его, что аристократия отличается от быдла вежливостью и обходительными манерами даже с нижними чинами. А опыт боевого (тут шла настоящая, без шуток, война) летчика подсказывал, что вернется он на аэродром или нет после очередной штурмовки какой-нибудь банды – это зависит не только от него, но и от тех людей, кто готовит самолет к вылету.

– Доброго здравия и вам, Ваше благородие – на секунду оторвались от работы техники. Техниками они были в первом поколении – от сохи, из нищих, безлошадных деревень центральной России, подавшиеся от бескормицы в город и закончившие «за счет Государя» техническое училище с обязательством десять лет отслужить на военной службе. Пройдет десять лет – и они будут готовить к полетам уже гражданские машины, или их возьмут на какую фабрику – люди после армии там ценятся, они порядок знают. А с авиации и вовсе – без вопросов, ибо авиация учит скрупулезности, придирчивости и мелочности в технических вопросах. Самолет – не танк, сломается – технички не дождешься…

Князь поздоровался за руку с инженером, летным техником первого класса Васильченко, кивнул в сторону – отойдем мол.

Отойдя, первым делом Васильченко закурил сигарету, турецкую, черную и вонючую. Эта привычка убивала его, доктор запретил курить строго настрого, но он все равно курил, мотивируя тем, что живем один раз. Князь отступил чуть в сторону, чтобы сигаретный дым уплывал в распахнутые ворота ангара, не отравляя обоняние. Он курил только местный наргиле[22] – и то под настроение, а табаком – брезговал.

– Не попало?

– Нет, господин капитан. Бог миловал.

– Кого задело?

– То и странно – никого.

– Никого?!

– Истинный Бог – никого! – Васильченко истово перекрестился

Князю что-то не нравилось – но он пока не мог понять что. В произошедшем не было смысла – целить должны были в самолетные ангары.

– Коллиматор выставил?

– Выставил, проверил.

– Давление проверь. Травит, где то.

– Сделаем, господин капитан. Приземлились на сегодня…

– Прямо на задницу… – мрачно сказал князь – я позавтракаю и сюда. Вместе весь самолет переберем, коли не полетать сегодня.

* * *

Столовая – летчики мрачно называли ее «Ресторан две звезды Мишлен»[23], располагалась в старых британских одноэтажных казармах, на другом краю поля. В свое время захватившие город постанцы отсюда поспешно драпали – а русские им в этом помогали, наступая на пятки и обстреливая их главным калибром подошедших к берегу крейсеров. Бывшему зданию казарм досталось меньше всего – в итоге их отремонтировали и оборудовали как столовую для летного и технического персонала части. Правда, по проекту было два этажа, теперь осталось один – но это все, согласитесь, банальности и мелочи. Главное, что кормили там хоть и без изысков, но сытно. С шоколадом[24]. Единственно, по чему князь скучал, так это по сметане. В Висленском крае она входила в довольствие, а тут – ну не было тут сметаны!

Поскольку летчики считали себя «белой костью» – то и оборудовали свою столовую они как только смогли – с фарфоровыми тарелками, купленными вскладчину, с картинами на стенах, репродукциями но тем не менее, и даже со стыдливо прикрытым легкой шторкой «контрабандным» кальяном – командование кальян упорно не замечало. Да, некоторые подбавляли в курительную смесь и «зеленый сон» – но только после вылета, и в ограниченных пределах. Сами летчики следили друг за другом – звено штурмовиков состоит минимально из двух машин, истребительное звено – из четырех. Если хоть один не готов – погибнуть могут все, игра шла жесткая, без вариантов. Поэтому, по утрам никто и не думал подойти к кальяну.

В большом котле уже сварилось мясо – баранина с каким-то африканскими специями, делающими мясо соленым и жгучим. Его ели крупными кусками, которые за двенадцать часов готовки пропитывались рассолом – так было вкуснее. Кофе был не домашний, обычный, из большого сосуда – но неплохо и так, учитывая изумительные качества исходного продукта. Орудуя вилкой и небольшим складным ножом, капитан Шаховской принялся поглощать обжигающую нёбо баранину…

– Влад!

Князь недоуменно поднял глаза

– Ты что здесь сидишь?

– Не видишь – завтракаю… – недоуменно сказал капитан своему сослуживцу по полку, лейтенанту Гуревичу

– Бросай все! Там Грибов из-за тебя всех на ноль умножает.

Князь поудобнее перехватил вилку

– Из-за пяти минут боевая подготовка полка не пострадает. Скажи, что я иду от ангаров…

Как и все пилоты истребительной авиации, пусть и бывшие, князь Шаховской был гонористым, а княжеский титул и толика польской крови в жилах делали его гонористее втройне. Махнув рукой – бесполезно – Гуревич побежал обратно…

Неспешно доев мясо – проварилось и впрямь хорошо, выпив еще большую кружку более-менее приемлемого кофе, капитан, князь Шаховской направился к новым казармам…

* * *

Занятия по теоретической подготовке летного состава проводились на втором этаже новых казарм, в специально отведенном для этого зале, обвешанном плакатами с изображением боевой техники вероятного противника. Последним плакатом, появившимся на стене, было изображение новейшего реактивного истребителя британцев под условным названием «Лайтнинг», молния. Инглиш Электрик, английские электрики, так их мать постарались, подкинули проблем русским авиаторам. Конец сороковых годов вообще ознаменовался началом коренного обновления авиационного парка. Старые добрые поршневые истребители – все эти Мессершмиты и Дорнье, Гаккели, Северские[25] и Дуксы, Ворхоки и Тендерболты, Си Фьюри и Харрикейны – все они сходили со сцены, уступая регалии королей неба машинам доселе невиданным. Вместо обтекаемых форм поршневиков – словно бочка с прилепленными к ней плоскостями, летчики даже брезговали попервой летать на таких машинах. Но все искупала скорость – необычная, дьявольская, за тысячу километров в час…

Князь попытался зайти в класс незамеченным – но это ему как всегда не удалось. Стоявший у доски – здесь была доска на стене как в гимназии, комэск, майор от авиации Петр Порфирьевич Грибов оборвал свою речь на полуслове…

– Господин капитан Шаховской… – Грибов недолюбливал дворян, хотя князь не мог понять за что как мило с вашей стороны, что вы соизволили присоединиться к нам. Если уж вы здесь – не соизволите ли вы немного рассказать нам о среднем британском бомбардировщике Веллингтон и особенностях борьбы с ним.

Несмотря на то, что чистых истребителей в зале было немного – командование авиации добивалось того, чтобы истребительную науку знали как можно большее число летного состава. Все понимали, что случись война – и первым делом придется бороться за господство в воздухе, имея противниками многочисленные авиакрылья с британских авианосцев и эскадры тяжелых бомбардировщиков. Борьба эта обещала быть тяжелой, кровавой и иметь подготовленный летный персонал на запас было жизненно необходимо. Когда начнется – учиться будет уже поздно.

– Охотно, господин майор – средний бомбардировщик Веллингтон, назвал так в честь города в Великобритании. Вас интересует «Марка один» или «Марка два», господин майор?

– Марка два будет интереснее, господин капитан

– Веллингтон Марка два, вырабатывается на заводах корпорации Виккерс, Великобритания. Моторы – либо Роллс-Ройс, либо Бристоль-Пегасус, менее мощные. Нормальная бомбовая нагрузка – примерно тысячу двести килограммов, максимальная – одна тысяча восемьсот. Максимальная скорость четыреста тридцать километров в час, крейсерская двести девяносто. Оборонительное вооружение – шесть пулеметов Виккерс, один пулемет в носовой установке, один пулемет – в астрокуполе[26] и по два – в хвостовой установке и в убирающейся подфюзеляжной. Имеются специальные модификации – самолет торпедоносец, транспортный самолет для буксировки десантных планеров и заброски малых групп противника за линию фронта, самолет с РЛС для наведения истребителей и управления боем[27].

– Это понятно, князь, я уверен в вашем знании матчасти. Охарактеризуйте самолет как возможного противника в воздушном бою, возможную тактику его применения, борьбы с ним.

– Самолет слабый, довольно тихоходный по нынешним временам. Скорость у него меньше, чем даже у более тяжелого «Вашингтона», не говоря уж о шестимоторнике «Виккерс Британия». Бомбовая нагрузка небольшая. При сопровождении этих самолетов истребителями, даже поршневыми возникнут проблемы связанные с разницей в скоростях. У того же Спитфайра крейсерская скорость больше километров на сто пятьдесят. Значит, при совместном полете либо истребители прикрытия будут идти в неоптимальном для себя режиме, либо бомбардировщики. Отсюда проистекает основная тактика борьбы со смешанными группами самолетов противника – бомбардировщиками с истребительным прикрытием. Полное звено – двенадцать машин делится на две группы – восемь и четыре машины. Большая группа должна атаковать сковать боем самолеты прикрытия. Они вынуждены будут либо увеличить скорость, либо их просто посбивают один за одним. Если они увеличат скорость – то оторвутся от бомбардировщиков. Меньшая по размеру группа атакует и выбивает бомбардировщики, действуя парами…

– Хорошо. Капитан, ответьте, с каких ракурсов Веллингтон максимально уязвим?

Князь ответить не успел – по нервам резанул сигнал тревоги…

* * *

– Вашу мать, Рубеж, я не могу поднять машины! У меня вся полоса – в ямах, самолет – это вам не танк и не автомобиль!

…

– Я говорю, не могу. Как минимум час еще нужен на ремонт! Нет, штурмовик тоже не взлетит, все полосы закрыты. Гражданский тоже. Так точно. Есть.

…

Закрыв глаза, капитан Шаховской стоял – как раз под открытым настежь окном, где располагался полковой штаб. Нет, он не подслушивал, аристократ не будет подслушивать. Он вышел – чтобы лицо немного загорело, хотя куда уж там… В Адене было опасно загорать, солнце здесь было другим, жестоким. При короткой стрижке загорала кожа головы – сквозь волосы! Если не надел шляпу – запросто получишь солнечный удар. Люди здесь делались нервными, срывались по пустякам, много плакали. Британцы – когда эта земля принадлежала им – лишали на два года избирательных прав соотечественников, вернувшихся из Йемена. Считалось, что психика их серьезно подорвана и люди нуждаются в реабилитации.

А еще князь думал. Потому что если где то забивают колонну, а они не могут взлететь – это позор. Надо что-то придумать – и обмануть тех, кто обстрелял базу.

– Васильченко… – не открывая глаз, позвал князь

– Я здесь, ваше благородие…

– Ты помнишь, как полеты с авианосной палубы отрабатывали, когда здесь тренажера полноценного еще не было.

– Как ваше благородие?

– Машину цепляли на сцепку и …

– А… помню, ваше благородие.

– Машина та еще есть?

– Должно быть есть. Куда ж ей деться. На ней, по-моему, самолеты таскают, как раз она как тягач сделана.

– Проверь.

– Есть.

Васильченко убежал. Князь еще какое-то время смотрел на нестерпимое, проникающее даже сквозь кожу век солнце, потом повернулся и пошел обратно в штаб…

* * *

Майор смотрел на князя Шаховского так, как будто тот предложил ему перелететь всем полком и совершить посадку в Итальянском Сомали. Или вступить в содомическую связь прямо здесь, в кабинете, на столе.

– Капитан… Вам голову напекло, сударь. Идите, выпейте холодной воды.

– Никак нет, господин майор. План реальный.

– Какой реальный?! – взбеленился майор – это предпосылка к тяжелому летному происшествию! Это что придумали, с рулежки взлетать, да еще в сторону жилых кварталов! А зараз грохнетесь?! Нас всех за это так вздрючат!

Князь с интересом, словно первый раз все это видел, рассматривал кабинет комэска, майор от авиации Грибова. Потрепанный, старый стол, с письменным прибором – в чернильнице стоит перо и засохли чернила, хотя все давно писали ручками и карандашами. Пыльные, с драной обивкой колченогие стулья, засиженный мухами портрет Государя в рамке. Карта с нанесенной обстановкой, истыканная иголками на всю стену.

– А что, за погибших нас не вздрючат? – тихо, но четко спросил князь – за погибших вздрючат других? Это бесчестие, сударь!

Комэск медленно наливался багровым, бурачным соком, дыша как загнанный зверь

– Князь Шаховской, извольте выйти вон!!!

– Честь имею!

Повернувшись через левое плечо, чеканя шаг, князь вышел из кабинета.

* * *

Князь отводил комэску на то, чтобы успокоиться двадцать минут, но Грибов появился через пятнадцать. Он служил здесь не первый день и хорошо знал характер своего непосредственного начальника. Первой реакцией на такое предложение, дерзкое и выходящее за рамки правил – ярость. Просто человеку надо дать прокричаться – а потом он начнет соображать. Причем соображать, как никто другой. Такой нрав у командира – что поделаешь.

– Капитан Шаховской ко мне!

Капитан, стоящий в тени под навесом и обсуждавший с воентехником Васильченко детали предстоящего взлета повернулся, подошел к комэску Грибову, который уже привел себя в более-менее рабочее состояние.

– Кратко – как?

– Цепляем за тягач. Помните, как отрабатывался взлет с палубы авианосца? Зацепка за крюк, выход двигателя на режим и – взлет. Машина эта теперь как тягач используется.

– Как ты зацепишь бэ-ша за крюк?

– А кто сказал про бэ-ша, господин майор – удивился капитан – я на сорок третьем[28] собирался лететь.

Майор с силой провел руками по коротким, рано поседевшим волосам

– На Северском… Там же…

– Две бомбы на двести пятьдесят и четыре пулемета – крупняка. Серьезной зенитной артиллерии здесь не будет.

– С бомбами ты не взлетишь.

Капитан наскоро прикинул – комэск говорил дело. Когда взлетаешь с короткой дорожки – а ведь даже авианосная палуба длиннее! – тут будет иметь значение каждый килограмм веса самолета.

Справится ли он с четырьмя пулеметами? А почему бы нет? Муртазаки боятся самолетов как огня, в их понимании это кара Аллаха, посланная с неба. Кроме того – они подумают, что если появился один самолет – скоро появятся и другие. Свои приободрятся – всегда приятно, когда тебя с воздуха прикрывают. Да и град пуль калибра 12,7 – не подарок на день Ангела.

– Добро, с бомбами я не взлечу. Но пулеметы с полным БК, лишним не будут. Где это?

– Отметка сто один и три. Семьдесят пять километров.

Князь прикинул – близко. У штурмовика радиус действия – больше в четыре раза. Значит, топлива можно тоже не под горлышко брать. Три четверти баков хватит – с лихвой.

– Добро – сказал князь одно только слово, ставя свою жизнь на кон и не жалея об этом.

* * *

Самолет снарядили быстро – он собственно и был снаряжен, утром собирались отрабатывать упражнения по сопровождению. Благо неподалеку болтался корабль Его Величества Инвисибл, у самого Баб эль-Мандеб. Британцев сюда никто не звал – и значит, сам Бог велел поднять в воздух восьмерку штурмовиков, подцепив на центральной подвеске каждому по старой доброй торпеде и поиграть британцам на нервах. Появиться на предельно малой – и лихо, ревущим вихрем, ангелом смерти пройти на самой летной палубой, сбивая с ног воздушной волной бегущих к самолетам британцев. А потом резко на вираж и в сторону берега и пусть догоняют. Но – получилось что не судьба. А на деле – вот как получилось.

Самолет «одолжил» сам Шилов – летчик-инструктор первого класса, натаскивавший здесь новобранцев. На его самолете красовалась восьмерка треф – знак профессионала, аса. Самолет – Северский С-43 заправили, залив в баки половину от положенного, загрузили боекомплект. Сейчас, князь Шаховской, одетый в летный комбинезон, стоял опершись на плоскость и выслушивал хозяина самолета. Майора Шилова он понимал – у самого бы душа не на месте была, случись ему самолет в чужие руки отдать…

– Имей в виду, на низкой самолет чуть козлить начинает, у него аэродинамика не та, это не твой тяжелый двухмоторник. Ты ручкой нежнее, нежнее – и все нормально будет.

Шаховской кивнул

– Он, когда на левую плоскость встаешь, чуть задерживается, там трос чуть ослаб. И не рискуй со штурмовкой. Пикировка – там автомат вывода есть, только на кнопку нажать.

– Понял, господин майор.

– Еще вот что. Лаз на сто один и один помнишь?

– Летал…

– Бери левее. Там ветер нехороший. Лучше выше забери – по скале на незнакомой машине только так размажет.

– Так точно.

– Господа, готово… – подошел раскрасневшийся Васильченко, зачем-то отдал честь. Князю внезапно пришло на ум выражение из какой-то пьесы: О император Константин, идущие на смерть приветствуют тебя. Здесь и сейчас происходило что-то в этом самом духе.

– Ни пуха…

– К черту.

Неуклюже, как это и всегда бывает в тесном и плотном комбинезоне, князь забрался в кабину, кто-то закрыл за ним фонарь. Так, на стопор – есть. Руки сами вспоминали порядок подготовки к полету на старого образца штурмовике…

Посторонние предметы в кабине – нет, рули и плоскости – выставлены правильно, ручку слушаются. Кран воздушного баллона – открыт, повернуть до деления 50 атмосфер, триммер рулей высоты нейтрально, шаг винта на максимум. Температура масла пятьдесят, наддув на первую ступень, пошел!

Техник, только что подсоединивший внешнюю воздушную магистраль в специальный лючок в крыле, крутанул винт – и двигатель зачихал, пробуждаясь ото сна. Капитан при этом ощутил восторг такой, что не описать словами – как будто первый раз в кабине сидишь. Все равно – истребители – особая каста и он принадлежит к ней.

Не до восторгов.

Малый газ, медленно растут обороты мотора, винт постепенно растворяется в воздухе, превращаясь в мерцающий диск. Чуть заметная дрожь пронизывает корпус, весь самолет – как гончая, готовая сорваться со смычка.

То, что они делали – в нормальных обычных обстоятельствах никто на это не пошел бы. Так взлетали на первых, переделанных из крейсеров авианосцах. Самолет цепляли за крюк, увеличивали обороты двигателя – и потом отпускали стопор. Малейшая ошибка – и самолет просто кувыркнется на нос, поэтому такие трюки проделывали только опытные и хорошо подготовленные летчики морской авиации. Князь же, хоть и прошел полный курс подготовки морского летчика – истребителя – в кабине этого самолета он не сидел уже как минимум полгода. И, тем не менее, он решил рискнуть[29].

Семьсот пятьдесят. Тысяча. Тысяча двести. Растут обороты, растет температура масла в двигателе, самолет пытается сорваться с места – но крюк зацеплен за стопор, а стопор – установлен на восьмитонном грузовике, тягаче, раскорячившемся у ангара и вцепившемся лапами-упорами в бетонную твердь. Одна ошибка – и самолет вертанет вперед, винт моментально разлетится на куски, когда лопасти ударятся об бетон – и эти лопасти полетят во все стороны, калеча и убивая все, что попадется им на пути. И в кабину обязательно прилетят осколки винта, к гадалке не ходи…

Тысяча пятьсот

Как только срыв – сразу ручку на себя. На себя…

Тысяча семьсот. Тысяча девятьсот. Две сто…

Князь поднял руку и Васильченко – он тоже смертельно рисковал, стоя у самого призрачного диска, моментально повторил его жест. Сейчас все зависит от синхронности действий трех человек…

– Две триста!

Князь крикнул это во весь голос – и воентехники Васильченко, словно услышав его, махнул рукой и ничком упал на бетон. Самолет дернулся, освободившись от стопора, словно норовистая лошадь – и капитан моментально отдал ручку, регулирующую шаг винта назад, парируя желание самолета опрокинуться вперед, на винт. И с чувством восторга убедился в том, что самолет выпрямился и его неудержимо влечет вперед…

Давно он так не взлетал. Без рулежки. Безо всего.

Непрогретый движок работал чуть громче, чем должно было быть – но это влияет всего лишь на ресурс, а не на способность взлететь. Самолет слегка тряхнуло на стыке бетонных плит, потом еще раз – но скорость неудержимо росла. Город неудержимо надвигался – пыльный, чужой, опасный…

Двести двадцать!

Ручку на себя – и нос самолета отрывается от земли. По правилам, нужно держать высоту один метр, пока скорость не возрастет до двухсот семидесяти, иначе есть угроза срыва самолета в штопор, смертельный на такой высоте – но делать нечего. Самое страшное – это когда нос самолета уже смотрит в небо, но ты чувствуешь, что тяги для отрыва-то от земли хватило, а вот для набора высоты не хватает, и самолет просто не тянет. И ты со страхом ждешь – либо срыв и самолет просто провалится вниз, ему не хватил подъемной силы, либо – винтом чиркнет по крышам домов и – катастрофа. Никто и никогда так не пробовал взлетать – в сторону города, если и взлетали – то с запасом по разбегу и – в сторону моря.

И все-таки взлетел. Взлетел!

– А-х-а-а-а-а-а!!!!

И синее небо – без края над головой. Взлетел!

Чуть выровняв самолет – скорость была уже двести тридцать и медленно, но устойчиво росла – Шаховской осмотрелся, пытаясь понять – где он, получалось, что он шел над соляными полями по самой кромке залива – тут были поля, на которых добывали соль – и шел он в сторону аденского нагорья, мрачно высившегося неподалеку. Город Аден вообще, по сути, стоял на нагорье, а частью – в огромном кратере давно потухшего вулкана. Поэтому выражение «Мы здесь как на вулкане» именно здесь – не лишено было смысла…

С первым разворотом он рисковать не стал, дождался установленной правилами скорости и начал выполнять. С непривычки слишком сильно отработал рукояткой – и самолет шарахнулся в сторону словно лошадь, которую лошадник ожег кнутом. Автоматически парировал – но все равно было неприятно, так пилотировать нельзя. На БШ-2 ручка куда тяжелее, вот и привык на штурмовике – бомбовозе летать. Надо переучиваться и прямо сейчас.

Осмотрелся по сторонам – по секторам никого не было, все чисто. Оно и понятно – аэропорт для полетов закрыт как минимум до завтрашнего дня. Непривычно и даже страшновато лететь, чувствуешь себя голым – на его «Раме» кругом броня, а тут фонарь как на истребителе, стекло, правда, толстое – но все же. Сделал пару легких упражнений, чтобы свыкнуться с самолетом и почувствовать его, стать его продолжением. Разворот без скольжения – отлично, шарик остался на месте. Еще один разворот, уже со скольжением, так… отличненько!

Петлю Нестерова делать не стал – потому что его ждут, да и не приспособлен сорок третий под такие петли. Сектор ответственности он знал идеально, штурмовики летали именно над землей. Сбавив скорость до двухсот пятидесяти пяти и затяжелив винт, князь уверенно повел своего стального коня в сектор где его ждала беда…

Место боя он увидел почти сразу, едва перевалив хребет и пойдя на север, едва не царапая крыльями пики гор. Уже километров в трех он увидел, что помощь опоздала – в ущелье что-то горело, фигурки людей и лошадей, разорванных минометным огнем, странным диссонансом вписывались в камни и чахлую зелень ущелья. Кто-то был жив, были и лошади, видимо сбросившие седоков – но живых было до ужаса мало. Заходя на разворот с набором, высоты князь обернулся, на мгновение охватил взглядом все ущелье – и понял, что погибших и искалеченных будет никак не меньше тридцати душ. Давно такого не было…

Чего они машут…

Двое или трое махали руками, возможно из последних сил, показывая на восток. Что обстреляли оттуда?

Сейчас разберемся…

Увеличив скорость до двухсот восьмидесяти, капитан пошел на восток, он чуть набрал высоту и снова перешел в горизонтальный полет. Из кабины сорок третьего обзор лучше, чем из его Рамы, в том числе и вниз.

Вот они!

– С. и!!!!

Князь ничуть не сомневался, что они – больше некому. Два грузовика на тропе, один кажется, подбит, чуть ли не над пропастью колесом висит. Грузовики явно не армейские, хотя на одном… пулемет что ли. И эти… как крысы расползлись…кто на дороге, за грузовиками прячется, кто уже на склоне, а там что? Гранатомет?

Ах, так вы еще и стреляете… Тогда явно муртазаки.

Увидев заходящий на них с запада штурмовик, муртазаки переполошились и сделали одну ошибку, но смертельную. На дороге непонятно, кто и что, штурмовик на месте висеть, чтобы рассматривать не может, на такой скорости все смазано. Может свои, может беженцы, может купцы какие от засады отстреливаются – мало ли? Но если огонь по самолету открыли – тут уж явно чужие, бандиты, и никаких вопросов на этот счет быть не может. А сбить из ручного огнестрельного оружия атакующий штурмовик– это уже из области фантастики…

Бомб не было – но были пулеметы, авиационные, скорострельные. Заходя на вираж – он решил набрать высоту и потом атаковать пологим пикированием – князь сбросил стопоры пулеметов, приводя их в боевую готовность, перешел в пологое, под сорок пять градусов пикирование, впился глазами в коллиматор.

Пошла, родимая…

Самолет знакомо задрожал, в прицеле надвигалась чужая, пыльная и бесплодная земля, перепахиваемая сразу четырьмя крупнокалиберными пулеметами. Каждая пуля весила сорок с лишним граммов, при попадании в землю на этом месте образовывался такой султанчик земли, типа микровзрыва. При попадании в машину было видно, как в кабине, в кузове одна за другой появлялись рваные дыры. Когда же пуля калибра двенадцать и семь врезалась в человека – на этом месте появлялось красное облачко и в разные стороны летели куски человеческой плоти.

Штурмовик чертом промчался над обездвиженными машинами, израсходовав примерно треть боезапаса, на развороте князь на мгновение обернулся и с удовлетворением отметил, что один из автомобилей уже занимается дымным, чадным пламенем.

Вот так вот… как казаков издалека расстреливать так это нормально – а вот теперь своего же кушанья и отведайте!

В оппозиционной прессе шла дискуссия о том, морально или нет применять в ходе замирения Востока штурмовики, танки, артиллерию, в том числе и корабельную. Нормально ли это – расстреливать, например обнаруженную с воздуха колонну конных бандитов, заведомо зная, что они не могут ничем ответить. Война ли это – или все же военное преступление, преступление против человечности, требующее суда?

Вот как раз здесь и сейчас, сидя в ревущем штурмовике, стремительно проносящемся над ущельем, где разбомбили казаков, капитан и дал себе окончательный и бесповоротный ответ на этот вопрос. Да, летчики тоже читали газеты, в том числе и оппозиционные и тоже задавали себе такие вопросы – праведно ли то, что они делают. Праведно! Ведь когда у бандитов непонятно как появилась возможность выставить минометы и накрыть с дальнего расстояния минами казачью полусотню – они не стали колебаться в своем решении, они просто взяли и сделали это. Они ведут войну и используют любые доступные возможности. Они убивают не только военных и казаков, и не только русских – они убивают и своих, местных, тех, кто осмелился не дать им ослов или лошадей, кто осмелился отказаться сообщить им, где живут русские, кто осмелился отказаться участвовать в очередном злодейском террористическом акте, кто не захотел бить русским в спину. Они готовы на любое злодеяние, для них нет никаких правил, они даже не почитают Бога, хотя по пять раз в день лицемерно встают на намаз.

Значит и он расстреляет этих, а потом вернется и вечером выпьет за помин их душ. А назавтра уже все забудет…

С разворота прошел еще раз, обрушив град пуль на склон и перепахивая его – так что тропу на склоне затянуло поднятой пулями пеленой. Ушел на разворот и …

Черт…

Двигатель. Растет температура двигателя. Неужели попали? Да быть того не может..

Размышлять было некогда – надо было возвращаться. Все что он мог – он сделал, да и боезапаса осталось – меньше трети. Надо возвращаться…

Начал уходить вправо с набором высоты – по его прикидкам правее должна быть дорога, основная дорога в этих горах, ведущая на Сану и дальше, вглубь материка. Надо набрать предельную высоту, пока можно, если мотор все-таки и остановится – у него будет время выпрыгнуть с парашютом. Хотя угробить чужой самолет – по меркам летчиков это самое настоящее хамство.

Самолет слушался ручки управления, мотор не подавал никаких намеков на то, что он перегрет – но лампочка не унималась, мерцала зловещим красным глазком. Черт, может приборная панель…

Дорога!

Дорога серой, жирной змеей ползла по горным склонам, ныряя в ущелья и выползая вновь на серое, пыльное плоскогорье. И там, на этой без счета сколько раз проклятой казаками дороге, недвижимо стояла, а частью – и горела, пытаясь отстреливаться, колонна.

Да что же это такое сегодня…