Читать книгу Галопом по Европам. Каникулы 2020 - Александр Левицкий, Александр Альбинович Левицкий - Страница 10

Я пёр из Малого Гнездниковского переулка, как танк, как самум, обожжённый перцем свиных рёбрышек. Не может вымороженный для избавления от воды сорокаградусный эль, хоть кого-то освежить! Да, на этикетке написан призыв «Утопи Бисмарка», но тот оказался непотопляем, сколько не пей.

Дуглас решил проявить щедрость и устроил встречу в пивном ресторанчике, где все блюда избыточно засыпаны специями. Потому, наверное, он и называется «Too Much», что по-русски означает «перебор». Как не перебрать? Пиво требует перца, перец требует пива.

Нет, всё начиналось чинно-благородно, с лёгкого светлого. Но потом Дуглас объявил, что в России он уже все дела «поделал» и его отзывают. Забрал, выданный мне ранее во временное пользование, планшет с надкушенным яблоком, заказал красное ирландское средней крепости и рассказал душещипательную историю, из жизни шотландского народа. Лет десять назад шотландские пивовары создали крепкое пиво, вот это вот, «Утопи Бисмарка» и стали хвастаться, что круче не бывает. Немцы, голландцы и итальянцы решили доказать, что бывает и вступили в гонку по созданию продукта уничтожающего саму идею пива. Победили голландцы, но та жидкость, что они произвели, крепостью в семьдесят градусов, считать пивом уже нельзя. Так, что фактически победили шотландцы, так как, пока остальные выпендривались, они уже приучили весь мир к своему «Бисмарку». Под третью бутылку Дуглас опечалился отъездом и проклял правительство. Планшет было жалко, я к нему привык, а Дугласа жалко не было. Если бы он, хоть половину денег из секретного фонда потратил по назначению, на революцию, то возможно, его бы не отзывали. Дуглас у меня второй по счёту третий помощник атташе по культуре великой заокеанской страны. Первого тоже отозвали за воровство. И не надо говорить мне про то, что в России «трудный человеческий материал», какой-то «особый менталитет», от слова «мент», всё это чушь! Люди не меняются. Человек прошёл великий путь от обезьяны до попугая. Надо лишь залить в пустоту его сознания водички, добавить крупы, порезать картошки, кинуть специй и всё. Бурлит революционный супчик! Мяса надо, то есть денег! Мяса много надо. Но, все мы, абсолютно все агенты влияния, знаем, что любой куратор рассматривает выделенные деньги, как способ приподняться. Хорошо, если до нас доходит процентов десять. Так что рядовые революционеры работают на энтузиазме, который без бонусов быстро проходит. Как следствие революционный порыв тухнет, агента отзывают и он проклинает правительство. Среда такая. Не может она произвести бескорыстного агента. Отзывают, ищут деньги на его счетах, иногда находят, отправляют нового человека и всё происходит по-прежнему. Круговорот. Я в этом рэкете двенадцать лет. Я знаю.

Все всё знают! Дуглас сам мне сказал, что заложил меня ФСБ, но опоздал – я настучал на него раньше, сразу после его первого звонка. Знают все, всё и про всех. Хитрая девочка только подумает, как она красиво будет читать вслух «Конституцию» для омоновцев, а её уже заложили в соцсетях. И команда уже отдана, «девочку не трогать», а вот мальчика мимобегущего и якобы находящегося не при делах, обязательно надо мордой в асфальт, в камеру, и чтоб бумагу подписал о сотрудничестве. И конститутка и мордоасфальтовый мальчик, уже подписавший соответствующие бумаги там, где надо, и ещё несколько буйных особей, ждут меня в «Граблях», что в здании «Известий». Если точнее сказать, не меня они ждут, а деньги, которыми я должен расплатиться за их гражданскую позицию. Век бы их не видеть, уродов.

На этот раз я работал с творческой интеллигенцией из ВГИКА. Это что-то с чем-то! Только поступили, а уже все девки Джоди Фостер, а пацаны Патрики Харрисы. Это, понятно, кто оплачивает обучение, тот и заказывает ориентацию. Нормальным ребятам в актёры не пролезть. Тупо денег на поступить нет. Пол лимона стоит один курс обучения. Продай квартиру – поступи во ВГИК! Причём все бюджетники заканчивают ВУЗ уже коммерческими студентами. Это не учёба, это тусовка. Сам видел кляузу девок на мастера по сценической речи, дескать, тот заставляет их рожи кривить, а от этого могут быть морщины. Откуда возьмётся культур-мультур в кино, если самое ласковое обращение к друг-другу – «Эй ты проститутка», причём к представителю любого пола.

Я внедрился в эту тусовку два года назад с целью заработать денег на старость. Думал, подыщу пяток перспективных, присосусь и буду лепить их имидж. Увы, перспектив не выявил. Вот и засунул их в майдан, подловив на жажде славы. Ненавижу киношников.

Где я?

Обнаружил себя на зеркальной поверхности витрины магазина «Армения». Оказывается, стоял, уставившись на собственное отражение. На меня смотрел рыжий небритый мужик, среднего роста, крепко сбитый, в летней шёлковой зелёной куртке, чёрных джинсах и чёрных кожаных туфлях. В руке я держал кейс с мелкой наличностью. Ага, это я собирался прикупить для ребят пару бутылок армянского коньяка от Краснодарского производителя, благо в «Граблях» на принесённый алкоголь не агрятся. Подкорка моя, мать её, пока я в раздёрганных чувствах летел по Тверской сработала автопилотом. Вошёл, и только на кассе, расплачиваясь за блок «Актамар» поймал себя на мысли, – «Когда ещё я окажусь на ВДНХ в павильоне «Армения», чтобы купить сигарет, что армяне выпускают для себя, а не для русских»? И тут я понял, что кину ребят.

Перешёл на бульвар и сел на курительную скамеечку. Закурил. В голове всё время вертелось, на манер Кадышевой .

– Ах, мысля моя, мысля, ах, мысля!

Ах, мысля моя, скажи почему?

Всё просто, неосознанно решение зрело уже давно, с того момента как Дуглас совсем нагло стал урезать спонсорство выдавая купюры в мёртвых президентах. Подсознательно я ждал, что куратор кинет меня на крайнюю сумму. Тут ведь как, или последний вклад делается в полном объёме, в расчёте на будущее, или его просто не выдают. Но он сделал приятный жест и кейс у меня забит бенджеминовками. Вот решенье по кидосу и начало пробиваться из подкорки в оперативную память, дескать «ты что парень, нам до лимона, чуть не хватает, а ты делиться задумал»? Отсюда и демонизация ребятишек пошла, через эмоциональный взрыв, который понадобился для доставки решения из подкорки в оперативку.

Так что поздравляю тебя, Бернардо, это мой псевдоним для киношников, долларовым миллионером. Наконец-то. Тут же, как по анекдоту, снова захотелось в Англию. Не то, чтоб уже бывал, просто хочется. Зато появилась цель, догрести до пяти лямов и покинуть Рашку. Не смотри на меня с укоризной, Александр Сергеич, не я такой, жизнь такая. Мы ведь одной крови. Только ты внешней разведкой занимался, а я внутренней. Потому ты разведчик, а я сексот. Папе было хорошо, он при Советах служил в отделе кадров молодого перспективного театра и все актёры сами приходили к нему стучать друг на друга и на Ефремова. Стали выяснять, чего вдруг единомышленники его так не полюбили. Выяснили и тут же поставили руководить МХАТом, а там двести человек актёров против пятидесяти в юном театре. Все застуженные и народные. Папу тоже туда перевели. Там и я родился от юной актрисы. У неё теперь пятый муж и она всё-таки состарилась. Единственное, что мне от неё досталось, это имя Зорян, правда она хотела меня назвать Бандерасом, очень его любит. Но папа настоял на славянском звучании имени Зорро. Привычка к псевдонимам у нас от первого русского предка, Мокши, любимого палача Василия Третьего, папы, не к ночи пусть будет, помянутого, Ивана Грозного. Свой ник предок получил за созвучную ирландскую фамилию Макканинг и любовь макать бояр башкой в дерьмо. Мы, ирландцы, в России появились раньше Лермонтов и, уж прости Александр Сергеевич, раньше африканцев. Потому мы Маканины, но так же служим России. При разделе театра мама, вместе со старичьём, отошла к Дорониной, и тут же развелась. Вышла замуж за народного артиста СССР, из тех, кто на сцену должен выходить не больше двух раз в месяц и стучать имел право, прямо в ЦК. Похоронила его, получив немалое наследство. И так три раза. Теперь её грабит молоденький муж. Я впитал запах кулис с молоком матери и ненавижу его.

Решенье принято, что дальше? Машина моя в Дегтярном переулке стоит. Во что я одет, ребята не знают. Прикрываю ржавчину волос капюшоном и подземным переходом просачиваюсь под самые «Грабли». Взглянул напоследок на второй этаж, где ребята меня ждут и никаких чувств, кроме злорадства, не испытал. Пусть бомонд идёт на ТВБ, три таких весёлых русских буквы. К приезду следующего куратора у меня заначена группа юных юристов. Я их подловил на сравнительном анализе европейского и нашего законодательств. Будут они в соцсетях греметь и сотрясать. Это дороже будет, чем яблом торговать на улицах. А эти пусть звонят мне на планшет, жалуются Дугласу. Я ведь вместе с симкой возвращал. Единственное, что меня печалит, это то, что двадцать штук зелени придётся отдать местному куратору. Ой, блин, ещё отчёт писать! И надо где-то, что-то описать. Пиво, на ветерке захотело выйти. В «Грабли» нельзя. Но рядом с машиной есть мусоросборник, возле которого всё время трётся дворник-таджик. Я ему деньги плачу, чтоб за машиной присматривал. Вот на мусор и … .

Захожу, уже очень нетерпеливо, в арку гостиницы «Интер Континентал», бывшая «Минск», а тут засада. Не нашли другого времени для вывоза мусора. Им надо всего минут пять, но у меня этого времени уже нет! Во дворы, направо? Там у офисов курильщиц полно всё время. А слева у нас заросли древнего боярышника. Туда!

Никогда не заходил, а тут какая-то изба, сложенная из чуть не метровой толщины брёвен. Заросла вся мхом. Крыша высокая и очень крутая, покрытая, как её? Точно дранкой. Да мне пополам.

Настроился на стык первого и второго бревна, упёрся левой рукой в торец третьего, и наконец-то испытал блаженство. К нему прибавился восторг и ликование. Я поднял лицо к небу, с целью восславить Господа и крикнуть в московское пустое небо «кхаллилуя». Именно так, с придыханием на первом слоге, как когда-то меня учили белые братья. Поднял к небу руки и растворился в океане радости.

Очнулся на чём-то твёрдом, но не холодном, от незнакомых голосов. Женский звонкий искрящийся голос, звавший в бесконечное путешествие за его владелицей, игриво произнёс: – Я тебе тушёной капустки приготовила.

– Со свининой или говядиной? – вопросил высокий скрипучий, в высшей точке переходящий в скрежет, мужской голос.

– Без любого мяса, – женский голос стал сварлив, – денег нет и мяса нет.

– Как так?! – прохрипел собеседник. – За последние пять лет я принёс тебе четырнадцать тонн золота. Где деньги, Гугуся?

– Не путай золото и деньги, – обличительно вскрикнула женщина, – зачем, о, зачем, я подарила тебе «Философию денег» Зиммеля? Специально на английском языке. Чтобы ты её прочёл, – в голосе женщины проявилась слезинка.

– Я английского современного языка в письменном виде не понимаю, – извиняющимся голосом проскрежетал мужчина, – я и денег бумажных не пойму. Вот, золотой, он и в Африке золотой, но почему я должен его поменять на бумажку, чтобы купить мяса, не пойму.

– Не надо золотой менять на бумажку! – встрепенулась женщина. – Неси его сюда, целее будет.

– А вот посмотри, – послышался стук, как будь–то, что-то поставили на стол, – у новенького в портфеле, какие-то деньги лежат. Может на мясо и хватит?

Надо сказать, что разговор между неизвестными вёлся на двух языках. То есть женщина строго говорила на современном русском языке, с московским говором, правильно редуцируя первые гласные. А мужчина изъяснялся на жутком английском суржике с дикой примесью шотландского и ирландского диалектов. Я его понимал лишь потому, что в школе занимался углублённым изучением английского языка со всеми диалектами. Потом увлёкся каталанским и языком басков, что и привело меня к удалённому обучению в университете Андорры, это параллельно с армией и факультетом социологии университета Ломоносова. Всё папа оплатил и в армию сдал меня он же. Свёл с кем надо и тихо умер в двухэтажном домике под Шереметьево, когда тащил из машины реплику скульптуры «Нос» Юсуфова, подаренную автором театру Гоголя в Москве и изгнанной, оттуда Серебряковым. Папа стаскивал в дом списанные из театров по политическим мотивам реликвии. Например, в библиотеке его дома стоит бронзовая скульптура «Писающего мальчика» из кабинета Станиславского, но тогда она была чёрной. Папа поскрёб черноту и выяснил, что это сажа. Реставраторы хорошенько отмыли памятник, и он стал бронзовым. Происхождение мальчика неизвестно. Но папа надеялся, что это именно та копия, что стырил из Брюсселя Наполеон. А теперь и у меня собираются украсть украденные деньги.

Я открыл глаза и увидел стену могучей русской печи, а слева от неё монументальный стол, на котором лежал мой открытый кейс. На лавке лицом ко мне сидел мужик, одетый в зелёный с жёлтой подкладкой пиджак, зелёные, но более светлые брюки, белую сорочку с жёлтым галстуком-бабочкой, на ногах жёлтые же туфли. Морщинистое лицо старого шарпея посверкивало злыми зелёными глазками. Не смотря на обрамление длинных золотистых до медности волос, кожа лица тоже отсвечивала зеленоватыми разрезами морщин.

А женщину, стоящую с ним рядом не разглядел, но точно знал, что если скажет она мне убицца ап стену – убьюсь, с ликованием.

– Оп-па, вот оно и проснулось, – констатировал мужик, – слышь парень, сколько у тебя тут этих зелёненьких?

Я проигнорировал вопрос.

– На первый взгляд тут где-то сто пятьдесят тышь, – на глазок определила женщина.

– На мясо хватит? – спросил мужчина.

– Хватит, милый, хватит, – нежно проворковала женщина, – и на пиво хватит. Пойдём, касатик, я тебе самогонки для аппетита налью.

– Чего он молчит, – зелёный ткнул пальцем в мою сторону, – не уважает?

– А если бы тебя по башке стукнули горшком с золотом, – спросила женщина, – ты бы как себя вёл? Принудительная инициация.

– Да горшок-то лёгкий! – воскликнул мужик. – Там после разгрузки всего килограмм пять золота. А инициация, это да. Это серьёзно. Сразу в третий уровень, тяжело. Он же, – мужик, вставая из-за стола, снова ткнул в мою сторону пальцем, – на третье бревно избушки рукой опёрся, струйкой законтачил цепь с фундаментом, да ещё в лоб получил горшком леприкона. Это тяжело.

Неизвестные закрыли кейс с моими деньгами и, прихватив его с собой, вышли в дверь, из которой пахло тушёной капустой.

Я бывал в подобных ситуациях и знаю, что не права качать надо, а срочно делать ноги. Вот когда я вырвусь на свободу, тогда и посмотрим. Четырнадцать тонн золота означают, что ни я, ни куратор, никогда больше работать не будут. Да мы разнесём эту халупу по брёвнышку!

Поднявшись, я, исключительно для демонстрации доказательств, схватил со стола горшок с золотом и рванул в полуоткрытую дверь. На улицу.

Последнее, что я услышал, был скрипучий вопль, рыжего: – Он таки спёр мой горшок! Умора!